Тугайно-тростниковый скиффл

Я налил ему полстакана водки и придвинул чашку с разделанным вареным фазаном. Симбай выпил, закусил и попросил сигарету.

Закурив, гость с горечью поведал о пропаже и поделился ценной охотничьей информацией.

– Три дня назад я здесь, – Симбай указал на заросли тростника рядом с озером, на котором Юрик гонял свою неподатливую утку, – диких свиней видел. Штук восемь. Вожак здоровый такой… Как понеслись в камыши…

Юрик заерзал на стульчике.

– Только свиней нам не хватало, – опасливо заявил он.

– А неделю назад, – продолжал подбрасывать нам ужастики Симбай, – у нас теленка задрали волки.

– А я тебе что говорил? – намекал я Юрику на нынешнее утро. – Здесь еще на тигра можно напороться. Говорят, одна пара тут осталась с тех незапамятных времен. А ведь за это время могли размножиться втихаря… Место дикое…

Весть о наличии в данной местности тигров все восприняли молча, очевидно представляя этих грозных хищников поблизости в зарослях тростника.

– Мы тут вообще-то по мелкой дичи промышляем, – нарушил я тишину, – а между делом совершаем научные открытия. Ты лучше скажи, Симбай, откуда у вас горы появились. И главное – вчера их не было, а сегодня предстали со снежными вершинами.

– Какие горы? Горы там, – Симбай указал в сторону, противоположную «Кураксинскому хребту», имея в виду Джунгарский Алатау, – но до них далеко. Отсюда их не видно.

А пока мы вели беседу с нашим новым другом, облака над Балхашом постепенно стали таять: уменьшаться в размерах и менять свои очертания. Только тогда Юрий Иванович понял, что у него из-под носа уплывает слава первооткрывателя.

X

Покончив с «Кураксинским хребтом», мы весело отправились гонять фазанов. Хотя сведения о диких свиньях во главе с огромным секачом в нашем сознании продолжали плавать на поверхности, отказываясь погружаться в его глубины. Следы присутствия в этих местах кабанов встречались довольно часто. Мы видели их у первого озера. На многих участках там была изрыта земля. Свиньи откапывали корневища тростника. В тугае тоже приходилось наблюдать значительные площади у реки, вспаханные этими копытными в поисках мелких рыбешек и личинок насекомых, а там, где попадался рогоз, – поваленные и истоптанные стволы растений, корнями которых они лакомились.

Но увидеть вепря удается очень редко. На день он забивается в непролазные чащи и выходит кормиться ночью. К тому же это очень чуткое животное. Охотятся на него обычно на засидках или загоном и, как правило, с несколькими собаками, натасканными на зверя. Кроме того, надо знать места его обитания и лёжек. Поэтому мы даже не помышляли о том, чтобы организовать на него охоту. Да и лицензии на отстрел кабана у нас не было. Ведь мы считали себя законопослушными охотниками. Нам достаточно было полазить в поисках пернатых.

И мы по одному растворились в тугайных зарослях. Часа через полтора услышал неподалеку выстрелы и решил воссоединиться с тем, кто стрелял: обсудить с ним результаты охоты, перекурить. Принялся кричать. На зов откликнулся Юрик. Я отыскал его на краю тугая.

– Как успехи? – первым делом спросил я.

– Только что снял с дерева курочку.

Это была крупная птица, и я поздравил его с успехом.

Мы перекурили и двинулись дальше. Через километр вышли к нашему первому озеру, но только с северной стороны. Отыскали подходящее место у воды. Обустроили скрадки. Стали дожидаться уток. Нам удалось несколько раз пальнуть, но неудачно. Птицы пролетали далеко, или высоко, а то и вовсе со свистом проносились рядом с такой скоростью, что мы не успевали сделать прицельный выстрел. Одним словом, плохому охотнику что-то всегда мешает.

Время катилось к обеду. Юрик притомился стоять и прилег на берегу. Я продолжал оставаться на месте, озираясь по сторонам. И тут из-за метелок тростника сзади вылетела утка. Она очертила вокруг меня круг, и я успел выстрелить по ней шесть раз подряд. Птичка благополучно миновала зону обстрела и скрылась почти в том же месте, откуда вылетела.

Данное обстоятельство меня не огорчило, напротив, даже развеселило. Я подошел к Юрику. Тот ехидно хихикал.

– Ты видел, как я повеселился? – спросил я.

– Да-а-а, – протянул Юрий Иванович.

– А что ж не поддержал?

– Мне бы не удалось встрять.

– Какая милая птичка. Я её, беднягу, так напугал, что она, очевидно, не скоро придет в себя. Поди, где-нибудь забилась и не может отдышаться… Представляешь, она так низко летела, что я успел ее подробно разглядеть. У нее такие розовые щечки были, как у поросеночка. Глазки голубенькие, восторженные, с белыми ресничками. Такое пухленькое, детское создание. После первого выстрела несчастная вся сжалась в комочек от страха, зажмурилась и отчаянно замахала крылышками. После каждого последующего выстрела она подпрыгивала, будто её шлепали по попке, и повизгивала… Как хорошо, что она осталось целой и невредимой. Я просто рад за неё. Очаровательное создание.

– И как только у тебя поднялась рука на беззащитное дитятко!

– Не говори, самого в дрожь бросает. А все проклятущая страсть, которая катит впереди паровоза.

На этой веселой ноте мы покинули озеро и направились к лагерю.

За столом уже сидели Николай с Маратом и пили чай. Я еще раз с чувством пересказал историю о птичке-поросеночке, и мы все вместе дружно поржали.

Юрик взялся ощипывать свою курочку с ярко выраженным намерением приготовить бульончик.

– Сдался вам этот бульончик, – недовольно пробурчал я. – От вашего брандахлыста сыт не будешь. А у вареного фазана, даже если он жирный, все равно мясо сухое. Другое дело пожарить его на свином сале, да подать к нему гарнирчик – все не так пресно, к тому же калорийно.

Еще в раннем детстве, сколько себя помню, первое умозаключение сделал за обеденным столом. Оно буквально звучало так: «Еда, употребляемая с помощью вилки, гораздо вкуснее той, которую приходиться есть, используя ложку». И с тех пор я признавал всякое первое блюдо только в том случае, если в нём стояла ложка.

Но я оказался со своим умозаключением в гордом одиночестве. Юрий Иванович булькнул курочку в казан с водой, после чего туда добавил головку лука. Николай Константинович любил вареный лук. Кроме того, от лука, по его мнению, бульон получался прозрачным.

– А почему в казан картошки не положить? – с тайной надеждой утяжелить блюдо спросил я.

– От картошки бульон мутнеет, – со знанием дело пояснил Николай.

– Ну, вы, блин, гурманы.

Когда фазан сварился, Николай любовно разлил драгоценную похлебку по чашкам и отдельно выложил фазана. Я отломил от тушки крылышко и без особого энтузиазма принялся за еду. Но, как только откусил кусочек мяса, не мог понять, что за диковинная дичь у меня во рту. Мясо просто растаяло! Я осмотрел косточку и увидел вдоль составной части крыла тонкую полоску белого жира. Кинулся разрезать грудку. К великому изумлению, она состояла из прослоек такого же белого жира. На вкус и эта часть фазана оказалась удивительно нежной и невероятно вкусной. От такой курочки можно было проглотить язык в буквальном смысле этого слова. Никто из нас ни до, ни после не ел такой вкуснятины.

– Место я запомнил, – сказал я Юрику. – Сейчас же отправлюсь туда. Может, и мне повезет.

Наскоро хлебнув чая, я засобирался на охоту. Марат со мной идти отказался, решил немного вздремнуть. Юрий Иванович определился в намерении наведать свое озеро. Николай поддержал меня, и мы отправились на то место, где Юрий Иванович добыл чудо-птицу.

Только отошли от лагеря, я спохватился – где Дуся. Оглянулся – и увидел её в проеме палатки. Всем своим видом она давала понять: «Ну, сколько можно таскаться по этим колючкам? Никакого отдыха».

– Ладно, Дуся, – сжалился я над собакой, – подремли чуточку с Маратом. Я скоро вернусь. Место, собачка.

Дуська продолжала стоять, наполовину высунувшись из палатки, и провожала меня тоскливым взглядом.

Наша вылазка удалась. Именно под тем деревом, на котором Юрик уложил упомянутую обольстительную курочку, мне удалось заполучить аналогичный экземпляр.

Забегая вперед, скажу, что когда её на следующий день ощипывал, она лоснилась от жира до такой степени, что выскальзывала из рук. По приезде домой я из нее сварил лапшу – так в пятилитровой кастрюле поверху плавал жир толщиной в палец!

От этого памятного деревца мы протопали еще с полкилометра и на примятой прогалине среди тростника наткнулись на барана. Остановились от него в пяти метрах. Взрослый, увесистый баран стоял как вкопанный и смотрел на нас немигающими желтыми глазищами. Мы тоже оторопело уставились на него.

– Что будем делать? – спросил я, оценивающе глядя на животное.

– А как он сюда попал? – задал встречный вопрос Николай Константинович и продолжил. – Вокруг на несколько километров нет ни одного селения.

– И ни одной отары не видели.

– Марат два дня назад говорил, что встретил белого барана. Наверное, он и есть.

– Судя по всему, он давно бродит.

– Но нас никто о пропаже не спрашивал.

Баран по-прежнему стоял не шелохнувшись и сосредоточенно смотрел на нас.

– Давай сядем и обсудим, что делать, – предложил Николай.

Уселись на кочки спиной к барану. Достали сигареты. Не торопясь, закурили. Я оглянулся. Несчастный баран стоял в прежней позе, терпеливо ожидая приговора.

– Во-первых, – начал Николай, – нам завтра уезжать. Если порешим его, встает вопрос: что делать с мясом. Мы же его целиком не съедим. Во-вторых, если взять мясо с собой – нам двое суток ехать. Оно может испортиться.

– Но, с другой стороны, – включился я в ход рассуждений, – весит он килограммов тридцать. Если отнять от этого веса кости, шкуру и внутренности, останется не больше десяти кило. По два с половиной на нос. На вечер приготовим жаркое, шашлык – еще пять килограммов долой. Оставшиеся пять просто с лучком пожарим утром и возьмем в дорогу. И барана – тю-тю.

– Убедил.

Мы встали, затушили окурки. Оглянулись. А от барана действительно осталось одно «тю-тю». Не стал он дожидаться нашего окончательного вердикта. Послушал, послушал, да и смылся от греха подальше. Мы были возмущены до предела бараньей выходкой.

– Он далеко не уйдет. Сейчас за ребятами сбегаем, прочешем местность, тростник здесь редкий. Никуда не денется, – высказался Николай.

Мы рванули в лагерь. Разбудили Марата. Стали звать Юрика.

– Зачем кричать? – пресек наше нетерпение Марат. – Вон он.

– Где?

– По-моему, на дереве.

Мы с Николаем пригляделись. Метрах в двухстах от лагеря, левее озера, где тростники обрывались на подступах к песчаному хребту, высилось небольшое деревце лоха без видимых скелетных ветвей. На этом голом стволе, обхватив его руками и ногами, висел Юрий Иванович. Под весом нашего друга дерево склонилось до верхушек тростника.

– И что он там делает? – спросил я.

– Ты пойди и спроси его, – невозмутимо ответил Марат.

– И что, долго висит? – спросил я Марата.

– Откуда ж я знаю. Вы же меня только что разбудили.

– Он сам бы на этот шесток не полез. Его кто-то туда загнал, – высказался я.

– Тогда почему молчит? Не зовет на помощь? – выразил свое недоумение Николай.

– Может, ему стыдно, – предположил я.

Все смолкли, продолжая наблюдать за висевшим Юриком.

– И все же мне непонятно – кого можно напугаться? – не выдержал я.

– Главное, на такую высоту взобрался, – продолжал удивляться Николай.

– Да-а. В обыденной обстановке его бы туда палкой не загнать, – ответил я.

– Чего рассуждать? Нужно идти спасать его, – возмутился Марат.

Все втроем мы отбыли в сторону потерпевшего. Даже Дуся увязалась за нами, сгорая от любопытства.

Через несколько минут мы стояли у дерева.

– Давно висишь? – спросил я Юрика.

– Отвали. Я не знаю, как слезть.

– А что ты там делаешь? – поинтересовался Николай.

– Ворон считаю, – огрызнулся Юрий Иванович.

– Долго еще будешь считать? – полюбопытствовал я.

Юрий Иванович завертелся. Судя по его виду, висеть он устал, но не знал, как вернуть тело в привычное вертикальное положение и избавиться от назойливых вопросов. Дерево натужно заскрипело, давая понять, что держится из последних сил.

– Ты не дергайся, а то грохнешься – костей потом не соберем, – предостерег я висевшего на последнем издыхании товарища.

–Чего ты мучаешься? – встрял в разговор Марат. – Опусти ноги. До земли два метра.

Юрий Иванович попытался расплести отекшие ноги, но тут дерево не выдержало и обломилось. Мы придержали Юрика, предотвратив его падение на земную твердь.

– Что ты туда забрался? – задал я очередной вопрос.

– От кого-то спасался? – пытался разговорить пострадавшего Николай.

– Что пристали, – отмахнулся Юрик.

– Ну, ты хоть расскажи, что произошло? – вставил свой вопрос Марат.

– Ну, шел спокойно в лагерь… Вдруг сзади раздался грохот. Кто-то ломился сзади. Явно не человек, – нехотя начал свой рассказ Юрий Иванович. – Я прибавил шагу, а шум громче. Что я должен был думать?

– Тебе сразу же привиделось стадо свиней, а впереди скакал секач с метровыми клыками, – продолжил я издеваться над бедным Юрием Ивановичем

– Хотел бы я на тебя посмотреть. Там точно стадо пёрло. Я заорал, а шум в камышах только усилился. А как и где спасаться?

– У тебя же ружье. Пальнул бы, – не унимался я.

Юрик промолчал. Он был не в настроении продолжать разговор. Повернулся и уныло поплелся к лагерю.

Мы рассредоточились и прочесали прилегающую к озеру местность. Вскоре обнаружили «страшного зверя» – это был пропавший теленок, которого утром разыскивал Симбай.

XI

Наступил последний день нашего пребывания на Бакланьих озерах. Но мы так и не узнали, почему они так назывались. За все время нам не удалось увидеть ни одного баклана. Эти птицы питаются преимущественно рыбешкой, в этой связи поселяются всегда около водоемов, богатых рыбой. На мелководье я не заметил мальков. Да и деревьев, на которых обычно восседают и гнездятся бакланы, вокруг известных нам озер не было. Но Бакланьи озера тянулись на несколько десятков километров, вплоть до Балхаша. Возможно, где-то и обитали колонии бакланов. Может быть, в устье реки…

Впрочем, эти птицы нас мало интересовали. Мясо у них, хоть и говорят, что съедобное, но очень жесткое и отдает рыбой.

Николай настроился размочить счет уткам и затемно убыл на охоту. Мы дождались восхода солнца, позавтракали и отправились в ближайший тугай пострелять фазанов. Часам к одиннадцати планировали возвратиться и заняться сборами в дорогу. Поезд уходил ночью, поэтому раньше обеда человека по имени Мусса, которому было предписано доставить нас на железнодорожную станцию, мы не ждали.

В обусловленное время все вернулись в лагерь. К нашему величайшему удивлению, Николай принес отстреленные им шесть огарей и с достоинством приступил к их обработке, существенно пополняя нежными перьями свою наволочку.

– Как это тебе удалось? – спросил я удачливого охотника.

– Пришел к озеру, когда было темно, – с расстановкой, продолжая теребить птиц, начал свой рассказ Николай. – Разглядеть на поверхности уток было нельзя. Неподалеку от меня чернели какие-то пятна – я посчитал их за кочки. А когда посветлело, то эти кочки оказались утками. Штук двадцать птиц держались плотной кучкой. Я прицелился в центр этой кучи и пальнул. Они только встали взлетать – выстрелил второй раз. Шесть штук остались на воде. Я собрал их и принес.

– Оказывается, все просто, – сказал я, обращаясь к Юрику.

– Конечно. Сидячих – что не убить, – развел руками Юрий Иванович.

– Стрелять надо уметь, – заносчиво заявил Николай.

– Главное, мы с двенадцатого калибра в утку не можем попасть, а он с двадцать восьмого уложил сразу шесть, – высказался Юрик.

– Дело не в калибре оружия, а в умении стрелка, – отозвался Николай Константинович, которому до сегодняшнего утра не удавалось попасть ни в одну утку.

Из-за хребта донесся треск трактора. Вскоре к нам подъехал «Беларусь» с тележкой. Из кабины спрыгнул мужчина средних лет в замасленной телогрейке и кирзовых сапогах. По виду кавказской национальности.

– Здравствуйте, – обратился к нам тракторист и поздоровался с каждым за руку. – Я Мусса, – представился он. – Талгат просил вас на станцию отвезти.

Мы не стали расспрашивать Муссу, как он нас нашел. Было и так понятно. Нас видело, по крайней мере, три местных жителя. И столько же человек могли наблюдать за нами скрытно или мимоходом.

Я заглянул в тележку. На дне валялись несколько кирпичей. Сорванным пучком полыни я подмел пыль и осколки, а целые кирпичики сложил в сторонку. После этого принял вещи. Когда оглядел уложенные у переднего борта рюкзаки и спальники, мне показалось, что стройматериал в кузове лишний. Пока ребята толковали о чем-то с Муссой, четыре кирпича я уложил в рюкзак Николая, а остальные шесть – в Юрикин мешок. Теперь в тележке стало просторней, а главное, кирпичи были надежно пристроены, а не валялись грудой хлама и не создавали угрозу нашему здоровью, начни мы двигаться по буеракам.

– Поехали, – кинул я клич товарищам.

Все расселись, и трактор тронулся.

К обеду мы докатили до поселка. Перегрузили вещи в бортовой грузовик во дворе Муссы, после чего он пригласил нас в дом.

Просидели у гостеприимного хозяина до позднего вечера. За это время успели отобедать, поужинать, а в промежутке между приемом полноценной пищи попить чаю. С наступлением ночи Мусса привез нас на станцию.

Когда разгружали багаж, я заметил, что Николай, заполучив свой рюкзак, оценивающе потряс его и ненадолго задумался, потом решил проверить. Уже развязал тесемки, оглядел содержимое и запустил руку внутрь. Я тихонько подошел к нему и смиренно принял из его рук кирпичи.

– Только не вопи, – предупредил я «принца на горошине».– Я Юрику тоже подложил аналогичный подарок. Пусть попотеет.

Юрий Иванович обнаружил стройматериал только дома, когда высвобождал свой вещмешок.

Но меня рядом не было.

САРАНЧОВАЯ СТАНЦИЯ

I

Все когда-нибудь кончается. В течение десяти лет мы ежегодно на неделю выбирались на Бакланьи озера. И с каждым разом все чаще приходили к мысли, что угодья истощаются. Да и местность эта уже не казалось дикой и раздольной, как прежде.

В годы полноводья озера переполнялись. Вода разливалась, и тогда терялись привычные глазу уютные природные уголки. Водоемы становились размытыми, бесформенными, безжизненными. Утки разлетались на большие расстояния в поисках новых мест кормежки. Фазаньи гнезда оказывались затопленными, численность птиц резко сокращалась.

К тому же со временем каждый из нас обзавелся автомобилем. Эти угодья мы исколесили вдоль и поперек. Хотелось чего-то новенького.

Нас заинтересовали охотничьи просторы, расположенные ближе к Балхашу, в районе так называемой «саранчовой станции» – нашего последнего прибежища на Бакланьих озерах.

«Саранчовой станцией» называлось местечко на реке Аксу, где среди тростников, вдали от населенных пунктов, стоял домик. В нем когда-то, в период массового нашествия саранчи, размещалась группа работников, следивших за перемещением этих насекомых. Когда саранчовый бум прошел, там с семьей поселился егерь. Последние три сезона мы неизменно навещали его и за это время сдружились. Под прикрытием егеря охота была разнообразней и продуктивней, особенно когда приходилось охотиться вместе.

Гена – так звали егеря – был одних лет с нами. Жил с женой и пятилетним сыном. Люди они были хозяйственные. Завели свиней, в округе круглый год паслось стадо коров. Раз в месяц Гена забивал скотину, и мясо отвозил на рынок в Талды-Курган. В этом городе жили его мать и дочь, которая оканчивала школу и готовилась поступать в институт.

На озерах Гена промышлял ондатрой. Не упускал возможности поохотиться с гостями на копытных животных, пострелять птиц.

В тот наш последний год охоты на Бакланьих озерах мы приехали к егерю на Юрикином «Москвиче». Добирались долго и сложно. Предстояло проехать около пятисот верст до Балхаша, а затем добираться до места другим транспортом.

Первый день нашего вояжа выдался пасмурным, холодным. По пути нас дважды окатывал ливень. Находиться на заднем сидении этого отечественного автомобиля было настоящим испытанием – все равно что ехать зимой в кабриолете с открытым верхом. Дуло из всех щелей. И хотя Юрий Иванович включил печку на полную мощность, тепла от неё едва хватало передним седокам. Мне приходилось кутаться во все свои теплые вещи, но это не спасало. Оставался единственный выход: залезть с головой в спальный мешок, что я и сделал, чтобы не околеть.

Компанию нам с Юриком составил тогда Владимир Петрович. Планировали доехать до поселка Тулебаева, что располагался у Балхаша. Оставить машину у родственников моего сослуживца и двадцать километров до саранчовой станции прокатиться на тракторе. Но в последний момент, когда мы уже загнали автомобиль во двор гостеприимных хозяев, а их внучок, шустрый малый, помчался к трактористу с вестью о нашем приезде, Юрик заартачился и не пожелал на неделю оставлять свою новую машину у незнакомых ему людей.

Пока рядились, наступил вечер. Наконец, решились ехать на «Москвиче», но с условием, что впереди будет ехать трактор – на случай, если застрянем.

Солнце уже коснулось крыш соседних домов напротив, когда мы двинулись в путь. Сельчане могли наблюдать необычный кортеж: впереди пылил колесный трактор «Владимировец» с двумя местными джигитами, а следом катил белый, с грязными подтеками «лимузин», на котором значились столичные номерные знаки. За рулем автомобиля с важным видом восседал дородный мужчина средних лет в галстуке, а из задних окон выглядывали две собачьи морды с висячими ушами. Такой спаренной колонной мы торжественно проследовали по центральным улицам поселка Тулебаева, отметились в соседнем ауле Ульга, попутно предстали перед гражданами селения Красный Рыбак и загадочно исчезли в прибрежных дюнах Балхаша.

Нам повезло, что в тот день прошел дождь, и песок был прибит. И, тем не менее, на поворотах и небольших взгорках Юрик отчаянно вертел баранкой с выпученными от напряжения глазами, а его авто натужено ревело, преодолевая вздыбленную трактором зыбучую поверхность дороги.

На место приехали уже в сумерках. Гены дома не было. Маша, его жена, сообщила, что он уехал с кем-то на уток в район Балхаша, и должен скоро вернуться. Пока мы чаёвничали с хозяйкой, на пороге появился Гена. Весь взъерошенный, возбужденный. Сбросил с плеч полный рюкзак. Поздоровался и поспешил похвастаться своей добычей. Вывалил на пол гору уток и небрежно сообщил:

– Семнадцать на вечерней зорьке взял.

Эта цифра оказалась для нас достаточно убедительной и определяющей в решении сменить угодья и чуть ли незамедлительно переместиться в злачные места на Балхаше.

Мы склонились над птицами, стали с интересом перебирать их, оценивая на вес каждый крупный экземпляр.

– В основном, турпан идет, нырок такой, – пояснил Гена.

Юрик, со свойственной ему способностью запоминать иноязычные слова, тут же окрестил утку близким по звучанию и знакомым, как автомобилисту по названию автомагазина, словом «тулпар». В таком выражении она прочно закрепилась в его памяти.

Это была довольно крупная утка. Селезень имел большую ярко-рыжую голову, но особенно бросались в глаза ярко-красные клюв и лапы. В окраске оперения преобладали светло-бурые тона.

– Я что-то не слышал о такой утке – турпан, – чистосердечно признался Владимир Петрович.

– Это местные её так называют, – высказался Гена, – не знаю, откуда они взяли, что это турпан? Скорее всего, это красноносый нырок. Турпан имеет черное оперение.

По окончании осмотра и выяснения некоторых подробностей об упомянутом виде семейства и подсемейства утиных, все расселись в кружок и принялись ощипывать птиц.

– Жаль, Николая нет, а то бы он быстренько наполнил перышками свою наволочку, – сказал я Юрику, вспомнив нашу первую вылазку на Бакланьи озера.

– Тут есть кому использовать перья по назначению, – откликнулся Гена, кивая в сторону жены.

Тем временем Маша уже хлопотала у плиты, осмаливая первую партию уток.

– Жирные утки, – перевел разговор в русло, направленное в сторону тоскующего желудка, Юрий Иванович.

– Пойдем, перекурим, – вдруг встрепенулся Владимир Петрович.

Мы вышли во двор. Вовик проворно нырнул в машину. Достал из рюкзака бутылку водки и кусок колбасы.

– По семь капель, – предложил он, – за успешную охоту.

После четырех перекуров, когда с утками было покончено, изрядно повеселевшие, мы сели, наконец, за стол и уже с официальным принятием заздравных «капель» продолжили трапезу.

За чаем Маша неожиданно вспомнила о заезжих гостях.

– Я забыла сказать, – обратилась она к мужу. – Тут вечером на грузовике охотники приехали из города. Спрашивали тебя.