Тугайно-тростниковый скиффл

Ранним утром следующего дня я в новых сапогах вышел на улицу, где меня уже дожидались Николай с Юриком и Володя.

Володя жил неподалеку от Николая, с ним мы учились в параллельных классах и знали друг друга со школы. К охоте его приобщил, как и меня, Николай. В то время я служил в армии, а когда через три года вернулся, все мои партнеры по охоте уже дружно пересели с велосипедов на мотоциклы, в связи с чем географический круг охотничьих интересов значительно расширился. На этот раз мы собирались разведать угодья за триста километров от дома.

Часть своих вещей я разместил на Юркином и Вовкином «ИЖах», а сам должен был ехать с Николаем на его «ЯВЕ». Но прежде чем сесть на мотоцикл, я прошелся по «подиуму», демонстрируя свою обнову. После чего показал ребятам все застежки на сапогах в действии. По завершении показа мы не торопясь двинулись в путь. Впереди ехали мы с Николаем, позади, обвешанный рюкзаками и сумками, следовал Вовка. Замыкал процессию аналогично экипированный Юрик. Два перекрестка миновали успешно. Машин ни впереди, ни сзади видно не было. Подъезжая к третьему перекрестку, я заметил движущийся слева автобус. И хотя наша улица была главной, а автобус только подъезжал к перекрестку, я предложил Николаю подождать, пока проследует пассажирский транспорт. Николай затормозил, но автобус тоже остановился, пропуская нас. Только мы двинулись с места, как сзади я почувствовал сильный удар в спину, который опрокинул нас вместе с мотоциклом на асфальт. Приподняв голову, увидел несущийся юзом к обочине дороги Вовкин мотоцикл. Из порванной сумки, укрепленной сбоку «ЯВЫ», посыпались и колесиками покатились в разные стороны сушки. Вовка валялся, придавленный мотоциклом, и ошалелыми глазами смотрел на нас.

– Ты что, обалдел? – поинтересовался я у него.

– Какого черта вы остановились? – неуверенно откликнулся виновник ДТП.

Николай без комментариев поднял мотоцикл и покатил его к краю улицы, а я принялся было собирать сушки, но тут к своему ужасу обнаружил, что на правом сапоге зияет огромная дыра. Порыв был на самом неудачном месте: на сочленении голени со стопой (на месте сгиба), да такой величины, что сквозь нее виднелись обе щиколотки, поэтому мысль заклеить дыру даже не могла прийти в голову.

Я с негодованием взглянул в Вовкину сторону. Тот молча продолжал лежать под мотоциклом.

– Ты что там лежишь, придурок? – выдавил я сквозь зубы.

В ответ Вовка жалобно простонал. Я подошел к нему и потянул на себя мотоцикл. На Вовкином лице отобразилось страдание. На левой ноге были видны следы крови. Приподняв брюки, мы увидели рваную рану выше лодыжки. Колька достал свой носовой платок и перевязал рану, после чего решили срочно доставить потерпевшего в ближайшую больницу.

Около часа мы проторчали у окон операционной, пока зашивали Вовкину ногу, сожалея о случившемся нелепом столкновении и несостоявшемся открытии охоты, к которому готовились более месяца. Кроме этого, я горько оплакивал кончину своих великолепных иранских сапог, так и не опробованных на деле. Им суждено было остаться навек только в наших воспоминаниях.

III

Наконец, Вовка появился в дверях больницы и, прихрамывая, решительно направился к мотоциклу.

– Поехали, – уверенно заявил он.

Мы вопрошающе уставились на него.

– Ну, что стоим, поехали, – повторил свой призыв Вовка.

– Куда? – в один голос отозвались мы.

– Как куда? На охоту.

– Ты что, в своем уме? Какую охоту? – попытался я предостеречь Вовку от необдуманного поступка.

– Ничего страшного. Заедем в аптеку. Купим бинты, мазь и вперед.

– А перевязки?

– На месте решим. В конце концов, в поселках есть больницы, медпункты. Да и сам смогу забинтовать. Ничего сложного.

В его словах¸ наверное, присутствовала логика, потому что мы молча оседлали своих стальных коней и рванули к намеченной цели. Я сел за руль Вовкиного «ИЖа», а он устроился позади меня, очевидно, не представляя себя вне своего родного мотоцикла.

Через пять часов мы въехали в Балхашский райцентр, где решили показать раненого друга сельскому хирургу.

Перевязка прошла успешно, после чего, немного успокоившись, мы продолжили движение. До предполагаемого места охоты оставалось проехать немногим более ста километров.

Добравшись до поселка Жидели, откуда уже невооруженным глазом можно было разглядеть заросли тростника, мы двинулись по направлению к ним напрямую, предполагая, что именно там нас ожидают озера, изобилующие водоплавающей дичью.

Но на деле все оказалось не так просто. В течение двух часов мы не могли отыскать ни одного съезда или хотя бы тропы, ведущей внутрь зарослей. Мы отчаянно метались по окраине тростников, пока нас не накрыли сумерки. Но даже в полной темноте мы, словно зомбированные, с упрямой настойчивостью продолжали поиски вожделенного водоема.

Мы с Володей ехали впереди колонны, внимательно всматриваясь в край колеи, в надежде увидеть долгожданный отвилок от дороги. За нами стлался густой шлейф пыли, сквозь которую едва пробивался свет от фар Колькиной «ЯВЫ». Через какое-то время Вовка прокричал мне в ухо:

– Стой, стой!

Я остановился. Бегущая следом волна пыли накрыла нас с головой и едко ворвалась в легкие.

– Что… стряслось? – сквозь кашель спросил я Вовку.

– Ты кого-нибудь видишь сзади нас?

– Не понял… – ответил я, пытаясь разглядеть позади отблески фар. Затем съехал на обочину, развернулся и заглушил двигатель.

В луче света в диком танце извивалась и нехотя оседала пыль. Я выключил фару, и тут же нас сковала гнетущая тишина. Наши попутчики как сквозь землю провалились. С минуту мы всматривались в темноту и прислушивались к каждому шороху вокруг.

– Ну, только что были, – нарушил я тишину.

– Главное, что их не видно и не слышно, – недоуменно проронил Вовка.

– Главное, что здесь только одна дорога, и потерять нас из вида просто невозможно. За нами хвост пыли на километр тянется.

– А может, они… перекур устроили?

– Или понос прихватил обоих сразу… Ладно, поехали искать.

Метров через триста мы заметили след мотоцикла, ведущий от дороги налево, в барханы. Развернулись и медленно поехали по следу, пока не выехали на небольшой пригорок. Остановились. Луч света от фары уперся в небосклон. Вокруг ничего не было видно. Решили объехать преграду и осветить ее со стороны.

С дороги было видно, что на том месте, за склоном, зияет черная дыра, что-то вроде основания огромной воронки. Я слез с мотоцикла и направился к таинственному объекту. Подойдя к краю котлована, заметил на дне тусклый свет и неопределенной формы предмет, отражающий блеклый свет луны, спрятанной за темными облаками. Затем, присмотревшись, понял: то, что светилось, были заваленная песком фара мотоцикла и никелированный бензобак. Внизу валялась Колькина «ЯВА».

– Николай! – крикнул я в темноту.

– Я здесь, – отозвался владелец «ЯВЫ».

– Ты жив?

– Вроде жив.

И тут только разглядел в стороне от мотоцикла лежащего на спине Николая. Я спустился к нему.

– Что с тобой? – встревожено спросил я его.

– Смотри, как плывут облака. Как здесь покойно, как будто в другом мире, – мечтательно произнес потерпевший.

– Какие, к черту, облака? Ты встать можешь? Ну-ка, подвигай конечностями.

Николай поднял по очереди ноги, потом руки и безмятежно распластался на песке. Я успокоился. В унисон его лирическому настрою театрально протянул ему руку и с пафосом произнес: «Дай, Джим, на счастье лапу мне, такую лапу не видал я сроду. Давай с тобой полаем при луне на тихую, бесшумную погоду».

Я поднял Николая. Он стоял напротив меня, и на его лице блуждала блаженная улыбка.

– Ну, что там? – послышался нетерпеливый голос Володи.

– Все нормально, – откликнулся я.

Мы подняли мотоцикл. Колька, как ни в чем ни бывало, завел его, и вдвоем мы вытолкали серебристо-красную машину из ямы.

– Что случилось? – спросил у блаженного Володя.

– За вами же ехать невозможно. Такая пыль… Не видно, куда едешь, и дышать нечем. Вот я и свернул с дороги…

– И сразу стало видно, куда ехать, – продолжил я рассказ Николая.

– Ладно, – констатировал Вовка, и вдруг, спохватившись, осторожно полюбопытствовал. – А где Юрик?

Мы дружно завертели головами, пытаясь узреть также бесследно пропавшего четвертого члена нашей команды.

Поиски Юрика затянулись на полчаса. Как нам удалось установить, он свернул с дороги гораздо раньше Николая. Найти его след было сложно, потому что Юрик съехал с дороги в другую сторону, ближе к тростникам, где грунт оказался тверже, и отпечаток шин был едва заметен. Двигаться приходилось медленно, так как след постоянно терялся. На пути неожиданно возникали разного рода препятствия, и Юрик шарахался из стороны в сторону.

Наконец, обогнув раскидистый куст тамарикса, мы чуть было не въехали в мотоцикл, стоящий сразу же за кустом. Неподалеку сидел Юрик. Его было трудно узнать. На нем была надета вся одежда, которую он взял в поездку. Грубый брезентовый плащ поверх ватника едва сходился, образуя между туго застегнутыми пуговицами огромные прорехи. И без того полный, он выглядел квадратным. Лицо, частично сокрытое мотоциклетным шлемом, было покрыто толстым слоем серой пыли. И только вблизи можно было увидеть на носу глубокие царапины и подтеки уже свернувшейся крови на щеках и подбородке.

Закрываясь от слепящего света фар, Юрик что-то бурчал нечленораздельное. Позже выяснилось, что он так же, как и Николай, уклоняясь от пыли, свернул на обочину и незаметно удалился от дороги. А перед тем местом, где мы его нашли, переднее колесо мотоцикла на ходу провалилось в глубокую нору, проделанную сусликами. Стальная лошадка встала как вкопанная и сбросила наездника, да так, что он вылетел через руль, плашмя рухнул на землю, пропахал носом трехметровую борозду и в завершении оказался в колючих объятьях чингила. После этого свободного полета и неудачного приземления Юрик долго не мог прийти в себя.

– Все, баста! Заночуем здесь, – решительно заявил я, обращаясь к травмированным участникам экспедиции. Себя я относил к морально пострадавшей стороне.

Мы разожгли костер, достали провиант, кружки, и прежде всего употребили напиток, который существенно облегчил страдания потерпевших и снял стресс от пережитых невзгод, свалившихся в этот злополучный день на наши головы.

К концу трапезы повеселевший Юрик достал из рюкзака новенький приемник «VEF» на батарейках и полилась легкая, приятная музыка

Нас быстро разморило, тела обмякли, и мы дружно повалились на полог палатки, поверх которой успели кинуть свои спальники, потому что ставить палатку сил уже не было.

IV

Однако на этом беды не закончились. Утром всех разбудил Николай. Он громко стонал, причитал, а затем принялся расталкивать Вовку.

– Володя, Володя, проснись. Ну… – голосил Николай.

– Что такое? – вскочил Вовка и ошалело выпучился на Николая.

– Бинты достань. И что там у тебя еще есть?

– Что случилось?

Тут и мы с Юриком, спросонок плохо соображая, уставились на возмутителя спокойствия.

– Видишь, – жалобно произнес Николай, выставив на всеобщее обозрение свою правую руку.

Мы все пододвинулись поближе. Тыльная сторона кисти его правой руки была покрыта слоем золы, и в нескольких местах вздулись волдыри от ожога.

– Как тебя угораздило? – поинтересовался я.

– О-о-о-й, – простонал бедолага. – Черт его знает. Проснулся от пронизывающей боли… О-о-й. Гляжу, а рука в костре лежит. Отдернул, но поздно, уже поджарилась.

Николай продолжал стонать и дуть на руку. Вовка смочил клочок ваты перекисью водорода и протянул его страдальцу.

– Обработай потихоньку.

– Зачем перекись, угли ведь стерильны, – заметил я.

– Отстань, – простонал Николай.

– Может, мазью Вишневского смазать? – спросил Володя.

– Ага. А лучше солидолом, – живо откликнулся я. – Что вы мудрите. Залейте йодом, и все.

Пока мы колдовали над Колькиной рукой, от костра повеяло едким запахом плавящейся пластмассы.

– Чем это воняет? – забеспокоился я.

И тут раздался вопль Юрика. Он кинулся к костру, в котором на тлеющих углях истекала его «Спидола».

– Всё! Меня Вера убьет, – заявил Юрик, осматривая поврежденный приемник. – Мы его только что купили.

– Пришла беда – отворяй ворота, – философски заметил я. – Пить меньше надо.

– Слушайте, – привлек наше внимание Володя, – У нас больше ничего не горит?

– В смысле? – не понял я.

– Жженой…– он принюхался и продолжил, – тряпкой или волосом несет.

Мы тут же ощупали головы, затем стали осматривать вещи. Еще раз принюхались и потянулись к Юркиному верблюжьему одеялу, которым он укрывался. Приподняли – и увидели на нем две большие дымящиеся дыры.

– Ё… – выразился в сердцах несчастный Юрик, – Это ведь Верино приданое…

– Ну, хана! Путь тебе домой заказан, – заключил Володя.

– А может, его пристрелить, чтобы не мучился? – высказал я свои добрые пожелания, глядя на искаженное от ужаса лицо Юрика.

Юрик не прореагировал на наши остроты. Он переживал. Всем свои видом он вызывал чувство жалости и сострадания.

– Юрик, – обратился я к мученику, – это еще не конец света. Так что не убивайся. Кстати, у меня есть совет. Ты только до приезда домой не умывайся. Слышишь? Явишься перед домочадцами в таком виде, и, я думаю, они все поймут. И объяснений никаких не потребуется.

– Мне кажется, что нужно по семь капель принять, – после некоторого раздумья предложил выход из создавшегося положения Володя.

– Светлая мысль, – поддержал я.

– А на будущее, друзья-коллеги, надо иметь в виду, что охотнику – как, впрочем, рыбаку, туристу, путешественнику – следует располагать обособленным от семьи имуществом. И тогда потери собственных вещей будут касаться только его одного, а это значительно облегчит последствия, – сделал вывод Николай.

– Мудрая мысль, – подхватил я, – и вовремя высказана. Так выпьем же за личную собственность!

V

Нужно было осмотреться и определиться, куда ехать дальше. Мы выбрали самую высокую точку в окрестности. Это был песчаный холм, поросший саксаулом, на вершине которого стояла триангуляционная вышка.

Но и находясь на некотором возвышении над окружающей местностью, мы не вынесли для себя никакой полезной информации. Тростники тянулись до горизонта. Возможно, где-то и была вода, но для того, чтобы знать наверняка, необходимо было подняться хотя бы на высоту полета птиц. К сожалению, за спинами у нас крыльев не было, над тростниками водоплавающие не летали, поэтому оставалось только апеллировать к формальной логике.

– Я думаю, что нужно вернуться к поселку, – начал я ход рассуждений.

– Зачем? – не выдержал Вовик.

– Давайте рассуждать логически. В поселке наверняка есть охотники, рыбаки, люди, промышляющие ондатрой. Поскольку озера где-то рядом от поселка, вряд ли они будут добираться до воды на автомобилях. Во-первых, таковые – редкость в данном населенном пункте, а во-вторых, тратить бензин на такие поездки никто не будет, тем более что ближайшая заправка за сто с лишним километров. Отсюда следует, что для реализации своих намерений сельчане пользуются велосипедом или, на худой конец, мотоциклом.

– Скорей всего, лошадью, – предположил Николай.

– Согласен, – откликнулся я, – но не исключено, что кто-то добирается до места пешком. А это значит – передвигаясь таким образом, они следуют коротким путем. И находятся в дороге не более часа. Ходить на далекие расстояния никто из местных не будет.

– Ну, и к чему ты клонишь? – с плохо скрываемым нетерпением спросил Володя.

– К тому, что ежели они пешком или на лошадях проникают в заросли, то видимой тропы может и не быть. Итак, вернемся к поселку, от него напрямую выйдем к тростникам и пешочком внимательно осмотрим вероятные места захода к озеру.

Других предложений не было, и мы тронулись в дорогу. Через шесть километров мы достигли окраины поселка. Остановились на одной из наезженных дорог, осмотрелись, выбирая нужное нам направление, и тут заметили легковушку, едущую в нашу сторону. Правда, машина ехала по другой дороге, значительно левее того пути, который мы наметили для себя. Когда же она в клубах пыли приблизилась, по её передней части можно было угадать, что перед нами старенькая «Победа». Однако кто находился внутри, до последней минуты определить было невозможно. В кабине плотной завесой стояла пыль, которая постепенно рассеялась только при подъезде к нам автомобиля, когда водитель сбавил скорость, – очевидно, интуитивно почуяв препятствие в виде нашей группы, и остановился. Благодаря сквозняку, пыль через опущенные стекла дверей постепенно выветривалась и в результате прорисовывались облики двух седоков на передних сидениях. Судя по их одежде и госномеру автомашины, это были местные жители.

Николай подошел к водителю и попытался выяснить, где здесь озера и как к ним проехать.

Водитель «Победы» с усилием открыл дверцу, вышел, отряхнулся и стал показывать Николаю, куда нужно следовать. Это был азиат средних лет, в кирзовых сапогах, потрепанной фуфайке, и указывал он явно не туда, куда мы намеревались ехать.

Чуть погодя Николай пояснил, что в десяти километрах от поселка, как ему объяснил водитель, находится озеро Сарыколь.

– Мне кажется – он темнит, – недоверчиво отозвался я.

– Какой резон ему врать? – выразил свое мнение доверчивый Юрик.

– Я думаю, нужно проверить, – высказался Володя. – Ну, потеряем полчаса, подумаешь.

Двигаясь в указанном водителем «Победы» направлении, через двенадцать километров мы действительно приехали к озеру. Но только к высохшему, причем много лет назад. На дне довольно большого водоема не было ни капли воды. В глубоких трещинах засохшей грязи не задерживалась надолго даже дождевая вода.

Так родился наш первый охотничий закон, неоднократно проверенный на опыте, который гласил:

Спроси местного жителя, куда ехать за дичью, и после его совета следуй в противоположном направлении!

VI

Мы вернулись опять к месту «старта» и, как наметили ранее, поехали прямо к тростникам. До них от поселка было менее четырех километров.

Достигнув зарослей, мы спешились и по двое разбрелись в разные стороны, пытаясь обнаружить хоть какие-нибудь свидетельства пребывания на этой земле человека.

Я шел с Володей, и через пару минут мы услышали громкий призыв Николая.

– Идите сюда, – кричал он.

Мы поспешили на зов.

– Видите, здесь все истоптано, – указывал Николай на следы копыт.

– Это коровы, – после детального изучения отпечатков, заключил я.

– Ну и что? – вступил в диалог Николай.– Пусть коровы, но, скажи, зачем коровам заходить в тростник?

– Ну и зачем?

– Тростник редкий и от солнца не спасет. Если бы они тут отдыхали, было бы все примято и полно навоза. Остается одно: где-то поблизости водопой.

По следам мы вскоре вышли на песчаную прогалину в тростниках, в конце которой действительно оказалось довольно большое озеро. В центре его и по краям виднелись кочки, хатки ондатры, а из воды торчали отдельные стебли осоки и тростника. То есть оно было не глубоким и вполне могло оказаться кормовым, куда обычно на ночь слетаются утки.

Воспрянув духом, мы рванули к мотоциклам, оставленным на дороге, и через несколько минут уже расчехляли ружья на берегу долгожданного озера. В ажиотаже я даже забыл про свой порванный сапог. И только у воды спохватился: идти-то мне не в чем… Обомлев от этой мысли, я бросил полный отчаяния взгляд на удаляющихся собратьев по оружию. Впереди колонны бодренько шлепал по воде Вовка, еще минуту назад волочивший по земле свою раненую ногу.

– Куда? – только и сумел выдавить я из себя. И этот наполненный безысходностью возглас был адресован, прежде всего, жертве ДТП, хотя, как оказалось на самом деле, жертвой был я, а не Вовка.

С минуту я еще обреченно стоял на берегу, затем вернулся к мотоциклу, достал кеды, переобулся. В стороне от лагеря разгреб песок и в образовавшуюся яму бережно уложил свои великолепные иранские сапоги. Внутренне обливаясь горючими слезами, насыпал поверх ненужной теперь обуви могильный холмик.

– Прощайте, мои дорогие, – начал я траурную речь. – Вы не успели послужить мне верой и правдой. Но это не ваша вина. Безрассудная, преступная рука жестоко прервала ваше победоносное шествие по болотам и топям. Но как бы ни злорадствовали враги, светлая память о вас наверняка сохранится в моем благодарном сердце.

Я взял ружьё и произвел два залпа.

– Спите спокойно, – закончил я траурный митинг и нехотя поплелся за хворостом для костра.

Выстрелов слышно не было, и я потихоньку успокоился. Приготовил чай, бутерброды, и только собрался пообедать, как появились ребята.

– Ты в кого стрелял? – первым делом спросил Николай.

– В белый свет, – чистосердечно признался я и тут же заботливо обратился к Вовику. – Владимир Петрович, сапоги не трут? Ты бы снял их, а то рана взопреет.

Вовик недовольно покосился на меня, но сапоги снял.

– Дай-ка их сюда, – тем же ласковым голосом произнес я. – Ты не беспокойся, я постараюсь сохранить твою болотную обувь в целости и сохранности до конца охоты. Для нас (я думаю, выражаю мнение всех товарищей) главное – вернуть обществу здорового человека. И в этом благородном порыве мы ни перед чем не постоим.

Никто меня не останавливал, все угрюмо сидели у костра, понурив головы, и я, на волне успешно завершенной акции по отъёму сапог, продолжал бодрую речь.

– Юрий Иванович, никто не забыт и ничто не забыто. Мы и в радости и в беде всегда рядом с тобой, готовые в любую секунду протянуть руку помощи, подставить плечо, на которое ты можешь надежно опереться.

Я взглянул на Юрия Ивановича. Он сидел с каменным лицом. И лишь приглядевшись, можно было с достаточной степенью уверенности сказать, что на самом деле эта часть его головы представляла собой не скульптурное изваяние, а живописное полотно, на котором писался образ нашего друга, но при этом художник пользовался не художественными, а малярными кистями. На лбу и под глазами широкими мазками были проложены борозды грязи. А небольшой курносый нос, казалось, вообще был стерт с лика страдальца.

От созерцания этой картины я пошатнулся, но в последний момент взял себя в руки и устоял на ногах.

Отстранив от мученика свой взор, я заметил, как Николай потянулся к рюкзаку, осторожно развязал тесемки и устремил свой алчный взгляд на мыло и полотенце, лежащие поверх остальной поклажи.

– Николай Константинович, – пресек я провокационное поползновение соратника, – никак вы намерены почистить зубья?

– Вроде того, – промямлил соратник.

– А вы что скажите, Владимир Петрович? Что сидишь, как архиерей на приеме? Наливай.

По мере употребления языки у всех развязывались, жизненные силы восстанавливались. Неуёмная молодая кровь живо понеслась по кровеносным сосудам, наполняя тело и мозги избыточной энергией, требующей периодического стравливания.

Я достал песенник, открыл его наугад и «по долинам и по взгорьям» полилась красноармейская песня. Буквально все произведения из сборника нам были знакомы, что позволяло наслаждаться пением довольно долго.

Наконец, успокоившись, мы решили обустроить место стоянки. Владимира Петровича отправили в поселок за кирпичами. Там, на окраине, стоял полуразрушенный кирпичный домик. Этот стройматериал мы намеревались использовать для сооружения подставки под казан и чайник. Я и Николай принялись устанавливать палатку, а Юрик поехал за саксаулом.

Как только лагерь приобрел жилой вид, мы без сожаления оставили в нем Владимира Петровича, так как теперь он остался без сапог, и двинули вглубь тростников на вечерку.

Я обошел наше озеро и, углубившись дальше, обнаружил еще несколько маленьких лужиц, но что удивительно – уток нигде не было!

Солнце клонилось к закату и уже коснулось своим багряным краем трепетавших на ветру метелок тростника, когда заметил: чуть правее от нашего лагеря одна за другой садятся утки. Но дойти до этого места мне в этот вечер не удалось. Солнце быстро село, и в мгновенно наступившей темноте едва выбрался из болота.

Когда все собрались в лагере, я поделился своими наблюдениями. Оказалось, что Николай с Вовкой тоже видели, как садились утки. Причем Вовка пояснил, что это место расположено от нас метрах в пятидесяти.

VII

С рассветом мы ринулись в тростник прямо от лагеря. Через тридцать-сорок метров вышли к воде. Сначала это были небольшие, мелкие плёсы, а после трех проходов открылось большое кормовое озеро. С противоположной стороны его поднялся табунок уток.

Водоем оказался глубиной по колено. Мы разбрелись с целью обследования местности, прилегающей к озеру и, как оказалось, не безуспешно. Мне удалось добыть двух уток, по одной подстрелили Юрик и Николай. С добычей и твердой уверенностью, что вечером устроим в этих местах «Мамаево побоище», мы, довольные вылазкой, вернулись в лагерь.