Мятежный август

Ярослав Питерский

МЯТЕЖНЫЙ АВГУСТ

Все описанные события, имели место лишь частично, имена и фамилии вымышлены, совпадения возможны лишь случайно, за что автор ответственности не несет.

«Мне вчера дали свободу —что я с ней делать буду?!»В. Высоцкий.

«И верили они, что спасут мир – но мир не нуждался в их помощи».

У. Лориэнт.

Где-то в Восточной Сибири… 19 августа 1991 год.

9 часов. 30 минут. Местного времени.

Август – мудрость природы. Период, когда невидимая граница зрелости лета и старости года начинает проявляться в буйности последних, теплых дней и контрастности неба. Когда дневная жара, сменяется первыми заморозками ночи, когда люди, еще не отошедшие от тепла, с тревогой осознают, что скоро осень, а за ней и неминуемый холод зимы. Август, время, когда еще можно успеть, но, скорее всего, это вряд ли получится…

Старший лейтенант милиции Валерий Редькин – высокий худой тридцатипятилетний мужчина, шел из РОВД с дежурства домой в плохом настроении. И хотя погода была прекрасная, состояние у Редькина все же было скверное. Гудела, словно чугунная голова, во рту стоял климат пустыни Сахара. Язык прилипал к зубам. Дежурство Редькина прошло удачно. Он отработал в суточном наряде одним из оперов. За смену в РОВД возбудили всего лишь семь уголовных дел, да и то из них, две квартирных кражи и одну «сто восьмую» – «тяжкие телесные повреждения», в простонародье подкол. Пьяный муж в порыве ревности, пырнул ножом свою жену. Остальное все было мелочью, начиная с хулиганства, заканчивая ношением холодного оружия. Уже в 12 ночи вся опергруппа была свободна. Уединившись в своем кабинете, Редькин с напарником и эксперт основательно накачались двумя бутылками водки и тремя вина с экзотическим названием «Трибана».

Утром, сдав дежурство, Редькин переоделся в гражданку и двинул из отдела. Направление движения было бесцельным. Жена ушла на работу, поэтому куда идти Редькин не знал.

Пройдя от отдела, по аллеи до самого близ лежавшего вино-водочного магазина с причудливым номером один, Редькин остановился. Винный отдел был закрыт и что самое печальное, возле него никто не толкался.

Обычно Редькин определял, наличие спиртного внутри торгующей точки по местным бродягам, суетящимся возле магазинов. Этому его научила «перестройка» Горбачева, с его «антиалкогольной политикой». Бродяги и бомжи – это барометр наличия в магазине алкогольной продукции. Если они находятся возле винотдела, значит скоро его откроют и что-то будет продаваться, если нет! Бомжей, как назло не было.

Вообще в это погожий день народ словно вымер. На улицах никого. Редькин устало поморщился. Голова загудела с еще большей силой. Потолкавшись возле закрытой, весьма обшарпанной двери винотдела, Редькин повернулся в сторону часовой будки, которая стояла рядом. Там работал его заядлый друг Толик Стрельников. С ним они были знакомы давно. Редькин, не редко выручал Толика, вызволяя его из медицинского вытрезвителя, куда часовщик частенько попадал. Толик за это платил ему самым дружеским расположением и иногда ремонтировал сломавшиеся у Редькина дома часы, но чаще накачивая его водкой и вином в этой самой часовой будке. Редькин выпивал часто. Но алкоголиком он себя, как и многие пьющие в России мужики не считал. Он считал, что в этой стране не пить просто нельзя.

Ставни часовой были открыты. «Значит здесь» подумал Редькин и смело двинулся в часовую. Открыв дверь, он увидел до боли знакомую картину. Весь пол был завален шелухой от рыбы и окурками. На столе творился самый настоящий погром. По углам валялись пустые бутылки. Сам Толик с лицом цвета цементного раствора, с заплывшими глазами сидел на своем крутящемся стуле. По его виду Редкин понял, что вчера тут творились «великие» дела.

– А, Редя! – выдавил из себя Толик.

Редькин понял, что ему не то, что говорить, даже думать было больно:

– Здорово Толян. – Редькин устало плюхнулся на стул. – Как дела? Впрочем, можешь не отвечать, мы с тобой друг друга давно знаем и понимаем все без слов.

– Что, то же с похмелья?

– Не говори, с дежурства. Полночи бухали, голова раскалывается. У тебя ничего нет?

– Только что все сусеки оскреб, не граммульки. И Зойка сука не дает. Даже за стольник! Я к ней и так и сяк, а она стерва, нет и все! – Зойка работала продавцом в винотделе.

– Что придумать? Может, у цыган водки возьмем? А Редя?

– Нет Толян, в меня сейчас водка не полезет.

Посидели, три минуты молча. Редькин через неохоту вытащил пачку «Стрелы» и закурил. Сделав три затяжки, затушил сигарету в пепельнице.

– Редя пойдем к Барбосу, он, наверное, уже продает.

Барбосом прозвали продавца в пивном ларьке. Он был их знакомым и пускал попить пива с заднего хода прямо в своей пивной точке.

– Ладно, пошли к Барбосу.

Они, медленно встали и словно в нерешительности вышли из часовой. Толик с видом военнопленного закрыл будку. Ставни закрывать не стал. Понимая, что придется вернуться.

– Погода сегодня как назло жаркая. – Редькин попытался плюнуть, но слюна, с трудом отделившись от губы и описав баллистическую траекторию, повисла на правой штанине.

– Твою мать! – выругался Редькин.

Шли молча. В голову лезли тяжелые мысли. И как не странно у обоих эти мысли сходились. Только бы Барбос работал.

Пивной ларек стоял на пустыре. Видно, когда проектировали его расположение, то учитывали клиентов этого заведения. Ведь, то, что вытворяли эти клиенты, не вынес бы, ни один живой микрорайон. Мало того, что завсегдатаи, нахлебавшись пива, мочились, не отходя от окошка, так ведь еще выделывали и такие фортеля, что проезжающие мимо автолюбители старались двигаться на самой максимальной скорости для дорог этой местности. А дорога здесь была как практически на любой окраине крупного города России.

Ларек увидели издалека и с облегчением вздохнули. Возле него, суетились, фигурки с емкостями, пиво было.

– Фу! Есть!

– Видать, вчерашнее осталось у Барбоса.

Последние сто метров довались с большим трудом. Это были метры марафонца на финише. Возле ларька была давка. Окошко для раздачи пива довольно небольшое, находилось низко, поэтому приходилось пригибаться, чтобы подать банку. Народу было много. Слышался отборный мат. Возле, ларька на травке расположились те счастливчики, которые уже взяли пивка и сейчас смаковали им под теплым августовским солнышком. Редькин и Толик зашли с тыла и постучали в дверь. Долго никто не открывал. Редькин постучал сильнее и крикнул.

– Барбос, это я Редя, умираем! Открывай быстрее!

Через несколько секунд, кляцкнула щеколда и они вошли внутрь. В нос сразу ударил запах перестоявшегося пивного угара, табака и еще черт знает, чего. Сам Барбос стоял у крана спиной к двери и отпускал пиво клиентам.

– Здорово, Братва! – крикнул он, не поворачиваясь.

Тот, кто открыл дверь, оказался Игорь Цаплин. Игорь работал председателем кооператива по производству мебели. Он видно тоже болел с похмелья.

Цаплин сидел за столом возле жбана и жевал соленую рыбу. На столе стояла банка с пивом и три кружки. Редькин без приветствия шагнул к столу и, схватив банку принялся пить прямо из нее. Толик, с глазами умирающего от жажды, смотрел как Редькин крупными глотками поглощает янтарную жидкость. После десятого глотка Редькин оторвался от банки и громко крякнул. К ней немедленно приложился Толик. Цаплин, ухмыляясь, смотрел на них, продолжая жевать рыбу, выплюнув кость, он покачал головой и сказал:

– Да, видать, вы вчера порезвились! А знаете, что Горбача спихнули?

Редькин посмотрел на Цаплина безразличным взглядом. До него еще ничего не доходило. Он ждал, когда пиво, охладив желудок, даст живительную влагу организму. Толик же выпучив глаза, икнул и посмотрел на Цаплина.

– Чего? Ты, что перепил? Или на понт нас с похмелья взять хочешь?

– Нет, точно я тебе отвечаю! – громко сказал Цаплин.

Редькин, молча сел на стул и налил из банки в кружку пива. Он даже не посмотрел на Цаплина.

– Если не верите, сейчас по радио услышите! – продолжил Цаплин.

На столе, возле стенки стоял старенький «Альпинист 405». Из него лилась грустная классическая музыка. Вдруг, трансляция прервалась, и диктор начал читать «Заявление Советского правительства о создании ГКЧП».

Слушали молча. Редькин из кружки глотал пиво и с каждым глотком начинал понимать смысл слов. После того как диктор умолк, еще долго стояла тишина. Редькин достал пачку «Стрелы» и закурил. Толик тоже прикурил сигарету. Сделав пару затяжек, он спросил:

– Это чего, опять?

– А хрен его знает?! – ответил Цаплин. – Но мне лично это не нравиться! Опять гайки закручивать начнут!

Редькин продолжал курить и молчать.

– Ты что молчишь Редя, что думаешь? – Толик пихнул его в ногу.

– Суки! Все-таки решились! Я так и знал, – тихо молвил Редькин.

– А, может, Горбач и не болен? А может они его, волки, того? – Толик вопросительно посмотрел сначала на Редькина, потом на Цаплина.

– Конечно, сволочи! Они чуют им все крышка! – громко крикнул от крана Барбос.

Из окошка раздачи продолжалась нестись отборная брань, пиво продолжалось разливаться в емкости.

– Давай! Забирай пяти литровку! Следующий! – кричал Барбос клиентам.

– Что будет! Что будет! Опять коммунизм, мать его! Нет, надо за рубеж сваливать! – запричитал Толик.

Редькин налил себе еще пива и сказал:

– Жалко, теперь, наверное, мой кооператив закроют. – Цаплин развернул бумагу, там лежала соленая рыба.

– Угощайтесь!

– Не лезет, сейчас пиво провалится, можно и пожрать.

После третьей банки ко всем вернулось хорошее настроение, тема того, что будет в дальнейшем со страной, была исчерпана.

– Ну, теперь можно и водки! – сказал Толик и похлопал себя по животу.

– Мужики давай возьмем литру и пошли ко мне домой. Посидим, моя-то к теще в Барнаул уехала, – предложил Цаплин.

Редькин молча кивнул и посмотрел на Толика. Тот, улыбнувшись, сказал:

– Да, может больше уже, так и не попьем! Пошли. Я тут одну хату знаю. Торгуют по восемьдесят.

– Пошли. Спасибо Барбос. Давай доторговывай последним перестроичным, следующий завоз уже хунтовским будет! – мрачно пошутил Цаплин.

Все трое встали и вышли из ларька. Они направились к Цаплину, который жил недалеко. По дороге Толик забежал в подъезд одного из домов и через три минуты вышел с оттопыренными бутылками карманами.

У Цаплина дома была для обывателей этого района довольно таки приличная обстановка. Сказывалось то, что он был председателем мебельного кооператива. Половину домашней обстановки он соорудил как это говорится на халяву. Вообще со стартом кооперативного движения Цаплин нажил себе довольно солидный капиталец и если бы не алкоголь…

Но Цаплин пил и попивал крепко. Из-за этого пошли скандалы с женой, дисциплина в кооперативе упала. Предприятие находилось на грани краха. Цаплин же от этого пил еще больше. Получался печально знаменитый русский замкнутый круг.

Расположившись на кухне, компания некоторое время сидела в гробовом молчании. Но потом все словно встрепенулись. Оживились. Цаплин стал суетиться с закуской. Крупными ломтями настругал колбасы, от которой слегка попахивало несвежестью. Нарезал хлеба, расставив, стаканы, достал трехлитровую банку с солеными огурцами. Она перед самой поверхностью стола вырвалась из рук Цаплина и громко ударилась об стол.

– Осторожней! Ты! – одернул его Редькин.

– Игорек, ты, что колбасы из мумии делал? От нее дохлятиной несет! – язвительно поддел его Толик.

– Дохлятиной говоришь? Так ты не жри! Скоро ты не то, что колбасы, сырков плавленых не увидишь! Опять во всех магазинах будут стоять соль и спички! – парировал его вопрос Цаплин.

– Ты знаешь, при Брежневе хоть мыло свободно было. А сейчас в гости придешь, а тебя спрашивают – руки с мылом мыл?! Тогда чай без сахара пить будешь!

– Ты это про что? Когда ты последний раз харю-то мыл? Чистюля нашелся!

– А ты знаешь, все равно за бугор уеду! Там, у меня родня! Вот так! – Толик криво улыбнулся. – Мне в этом дурдоме не резон! Тем более красноперые вон, что устраивают опять! Мне со дня на день вызов прийти должен! Так что приятно оставаться! – Толик опять улыбнулся.

– Кому?!!! Тебе вызов?! Да ты его уже седьмой год ждешь! Кому ты там нужен?! Там своих таких как собак не резаных! – Цаплин хрипло рассмеялся и закурил сигарету.

Редькин молча разлил по стаканам водку. Молча же, поднял один из них и выпил. Затем нагнул банку с огурцами и с трудом достал самый большой. Немного рассола пролилось на скатерть.

– Э-э-э! Редя! Осторожней! Мне, моя голову за свинарник оторвет!

Редькин не чего не ответил. Он, громко хрумкая ел огурец.

– Редя ты чего? – Толик с тревогой посмотрел на своего приятеля.

– Гони ее тоску печаль! Авось обойдется! Вывернется, как, ни будь Горбачев! – Толик пытался подбодрить совсем за хмурившего Редькина.

– Тебе легко говорить! Ты утверждаешь, виза тебе корячится! А мы тут опять, мордой в навоз! Опять парткомы и прочая ересь! А ты косишь под жида! За бугор свалить хочешь! Да ты такой же еврей, как я узбек! Как более-менее нормально было, так ты за то, что евреем тебя называли в обижуху кидался! Орал даже, что ты надтеречный казак! Потомственный! Что даже тебе звание есаула положено! А как прижало так сразу еврей!? Козел ты, а не еврей! – Редькин, закончив свой эмоциональный спич, отвернулся к окну.

Толик не знал, что ответить. Он, был на половину удмурт, наполовину поляк. Поэтому волосы у него слегка вились, а кожа была слегка смугловатая. Его мечты в связи с отъездом в Израиль были связаны с одним старым евреем, который выехал на историческую родину восемь лет назад. Живя Советском союзе, этот дед коллекционировал старые часы, которые и ремонтировал Толик. За это старый еврей обещал сделать ему вызов, приврав в Израиле, что Толик его троюродный внук, его троюродной племянницы его второй жены. Но возможно этот дед уже беседовал с Моисеем возле стены плача, отойдя в мир иной, а может все это был обман! И, тем не менее, Толик постоянно рассказывал эту историю.

Он фантазировал, как заживет на земле «обетованной». Рассказывал о личной вилле и большом «Кадиллаке». Сначала ему верили, но потом стали понимать, что все это красивая сказка и просто делали вид, что верят.

И вот впервые, за восемь лет его сказку растоптали! Толик не знал, что ответить. Он, хотел было нагрубить, обозвать Редькина «ментовской харей» и «сволочью», но потом передумал. Толик справедливо решил, что визы все равно не будет, а Редькин пригодится ему, если он попадет в милицию. Поэтому, помолчав, Толик залпом выпил налитую в стакан водку. За ним выпил и Игорь.

Пиво уже сделало свое дело. Голова не гудела, а наоборот, чувствовалось легкость. Водка же должна была усугубить.

– Нет, все равно я молчать больше не буду! Пусть меня лучше на Колыму! – Редькин, шарахнул по столу кулаком, отчего стаканы, подпрыгнув, повалились на бок.

Колбаса, куски которой Цаплин сложил в стопочку, рассыпалась как карточный домик. Толик и хозяин с опаской молчали.

– Надо организовать сопротивление! Тем более доступ к оружию есть! С мужиками проговорить! Не может быть, чтобы никто не согласился!

Толик судорожно сглотнул слюну. Но она упорно не хотела скатываться по пищеводу и словно вторя Редькину, рвалась наружу. Прервал молчание Цаплин. Он уже здорово охмелел.

– Молодец Редя! Я всегда знал, что ты настоящий мужик! Я с тобой! Мне все равно не чего терять! Только пушку мне дай и команду!

Толик, с еще более сильным ощущением опасности, понял, что если день начался с такого похмелья, во второй половине веселее не станет.

– Так что делать то? – он, словно с надеждой на апелляцию, приговоренного к расстрелу, уставился на них.

Редькин вновь шарахнул по столу кулаком:

– Отдел захватывать надо! Сейчас допьем и пойдем! Но прежде разработаем план захвата. В общем, так я захожу первым, мало ли, чего приперся! Никто не заподозрит. Главное дежурного вырубить и захватить ключи от оружейки! Это, в сущности не сложно! Сегодня Малахов заступил. А он осел вислоухий! Я его с одного удара вырублю! Вы же в это время стоите возле входа, наверняка дверь, открытая будет, жарища такая! Затем мы втроем запираемся в оружейке, но перед этим пока я с Малаховым возиться буду, открываете обе камеры для задержанных! Там человек шесть осталось, пусть бегут! Чем черт не шутит, глядишь, кто ни будь с нами! Узники совести как никак! – угрюмо пошутил Редькин.

Толик грустнел с каждой секундой. Он выпил очередную порцию водки. Но хмель, не брал, напротив, он куда-то улетучивался со скоростью реактивного самолета, оставляя кондиционный след в виде дрожжи в руках. Редькин с уверенностью воина Александра Македонского продолжал дальше, заглотив перед этим тоже порцию водки:

– Там мегафоны есть дежурные, начнем кричать политические лозунги! Только не матом, матом нельзя не так поймут. Будем кричать, чтобы Горбача вернули! Ельцин, в конце концов наш законный президент! И мы его поддерживаем! Тут, конечно шум гам поднимется! Но нам это и надо! Кто ни будь, все равно клюнет и поддержит нас! Долго, мы конечно не продержимся! Но все равно акция полезная! Вот увидите, слухи до самой Москвы дойдут! Если нас омон при штурме не положит, а он специально это сделать может, то мы превратимся в настоящих политических героев, попытавшихся бороться за демократию! Нами гордиться будут! В камере нас конечно под пресс пустят, ну да и черт с ним! Для себя я все уже решил! Хватит уже! Лучше муки, смерть или свобода! – Редькин закончил свою речь на повышенных тонах.

Игорь смотрел на него, как смотрел в свое время рядовой делегат съезда на товарища Сталина. Еще бы немного и он взорвался бы аплодисментами. Но Игорь лишь жадно затянулся сигаретой, при этом пепел слетел на его штаны.

– Редя, ты мужик! – тихо проговорил он.

Толик же готов был в эту минуту раствориться в прокуренном воздухе кухни. Но, это, к сожалению, для него не происходило. Показаться же трусом ему не тоже хотелось, и он спросил, удивленно чувствуя внутренним объемом легких и вибрацией гортани, что голос не его. Это был чужой писклявый и трусливый голос. Он, казалось, доносился из отсека мебели, где находится мусорное ведро:

– А долго мы можем продержаться? – Толик уставился на Редькина, как евнух смотрит на своего повелителя, когда тот заходит в гарем к своим наложницам.

– Ну, все зависит, как быстро они очухаются?! Может никакого штурма и не будет. Ведь они наверняка не знают кто сейчас у власти. Москва наверняка еще молчит. Они сами там разобраться не могут. Да ты не бойся! Еврей узбек!

Редькин страшно и громко расхохотался. У Толика от его гогота еще больше зазвенело в голове. На последнее оскорбление, он даже не обратил внимания. Оно исчезло в его сознании словно облачко пара.

– Ладно, мужики, пора идти на штурм! – крикнул уже довольно пьяный Игорь.

Он резко вскочил, задев при этом край стола. Стаканы опять завалились набок.

– Да наш час настал! – Редькин сказал это с патетикой Цезаря в сенате.

Цаплин уже совсем пьяный первым вышел в прихожую. Одевая, свои туфли, он завалился как раненный лось. Рукой, цепляясь за стену, попытался встать. Редькин же держался довольно уверенно. Ум его был светел, или почти светел, так, по крайней мере ему казалось. Толик же наоборот плелся в прихожую с низко опущенной головой.

Выйдя на улицу, они остановились возле подъезда. Отдел милиции, хоть и находился недалеко, но пешком по августовской жаре идти не хотелось. Редькин соображал, как добраться до отдела. Цаплин занервничал. Ему не терпелось совершить подвиг. Оправившись, в отсеке мусоропровода Редькин подошел к товарищам.

В этот момент его взгляд упал на дорогу, вернее на обочину улицы. Там стоял ГАЗ 53 с зеленой будкой, наверху у которой кривыми белыми буквами было написано:

«ЛЮДИ»

Мысли Редькина забурлили в черепной коробке. В процессе этого брожения родился гениальный план.

– А ну пошли за мной! – скомандовал он единомышленникам.

– Куда? – промычал совсем окосевший под солнцем Цаплин.

– Пошли, сейчас увидишь! – Редькин быстрым и уверенным шагом двинулся к газику.

Толян, плелся неохотно. Сначала он даже хотел потихоньку удрать, но что-то мешало ему это сделать. Хотя ему было страшно. Толику до рези в печенке не нравилась вся эта революционная идея собутыльников.

Между тем Редькин уже подошел к автомобилю, запрыгнув на подножку, заглянул в кабину. Интуиция его не подвела. В замке зажигания торчали ключи.

– Идите сюда быстрее! Что, плететесь как вареные! – прикрикнул Редькин на сообщников. – На этой колымаге до отдела доедем.

– Толян, давай быстрее, что плетешься, как медведь после спячки! – Цаплин прикрикнул на Толика, почувствовав себя, старшим по званию.

При этом он громко икнул. В этот момент, Толик понял, что теперь ему не отвертеться и придется участвовать в авантюре:

– Мосты сожжены, – пробурчал он себе под нос.

Редькин уселся за руль. Подкачав топливо педалью акселератора, он включил зажигание. Двигатель, несколько раз чихнул и нехотя завизжав, завелся. Толик и Цаплин тоже уселись в кабину. Редькин вдруг захотел выжать из автомобиля все, что можно.

Старенький газик, понесся по разбитой дороге. Толик и Цаплин в буквальном смысле летали по кабине. Они, пытались держаться за ручку на панели, но им это не удавалась. Их макушки то и дело бились о грязную картонную обшивку потолка.

– Редя, давай помедленнее! – визжал как поросенок Толик.

– Редя, кончай этот Кэмэл троффи! – вторил Толику Цаплин.

Но Редькин их не слушал. Он продолжал гнать автомобиль по ухабистой дороге. Пыль, поднятая газиком, клубилась и оседала на придорожные кусты. До РОВД оставалось совсем немного. Редькин сбавил скорость, и свернул во двор облезлых хрущевок. Возле трансформаторной будки он остановил машину.

– Все, дальше пешком, – скомандовал он.

Толик и Цаплин с трудом вылезли из кабины. Редькин, обойдя автомобиль сзади, решил заглянуть в будку. Он запрыгнул на лестницу и открыл дверку. То, что увидел Редькин, стало для него шоком. Его будто ударило током, окатило сначала холодной водой, а потом кипятком. В грязном помещении будки, среди валяющихся по всем углам закуски и бутылок и прочего хлама, сидело с явно ошарашенным и озлобленным видом шесть мужиков.

Взгляды их пока еще не обрели разумного выражения, сказывалась гонка по бездорожью. Но прозрение, должно было наступить через несколько секунд. Редькин в это мгновение вспомнил, как летали по кабине Толик с Цаплиным. Он представил себе, каково же было этим мужикам. Судя по бутылкам и валяющийся закуске, Редькин со своей гонкой застиг их врасплох во время процесса дружеского общения. Представил он себе и их душевное состояние и ему стало страшно.

Среди ошарашенных мужиков был здоровый рыжий, с бульдожьей рожей, бывший зэк. Это Редькин мгновенно понял по наколкам на пальцах, в виде перстней. Синие зэковские знаки отличия были наколоты на всех фалангах его здоровенных ручищ – кувалд.

– Редя, ну ты что? – услышал он за спиной окрик Цаплина.

Но Редькин молчал. Он словно загипнотизированный смотрел на рыжего «зэка – бульдога». Тот в свою очередь, не отрываясь смотрел на Редькина. Выражение его физиономии, постепенно приобретало выражение морды быка, перед атакой на тореадора.

– Ну, что? Накатался? – прошипел он.

Из угла его рта сверкнула белая металлическая коронка:

– Давай, давай залазь сюда, гонщик хренов!

Редькин продолжал стоять на подножке и не мог пошевелиться. Но вдруг он очень медленно, словно под гипнозом залез в будку.

– Ты, что, совсем падла сдурел? – заорал откуда-то сбоку, мужичонка маленького роста с козлячей бородкой.

По его эмоциональному воплю, Редькин понял, что это был водитель. Но к Редькину постепенно стало возвращаться самообладание. Он начинал понимать, что если первым не атакует соперника, то ему придется нелегко. Он еще раз мимолетно взглянул на кулаки рыжего бульдога и словно фокусник иллюзионист, вытащил из кармана удостоверение сотрудника МВД и хрипло прокричал:

– Так Граждане, пьете?! Кто водитель? А ну быстро путевой лист! Наверное, бухаете здесь в рабочее время? Автомобиль с ключами замка зажигания бросили?! Я-то уже хотел вас отпустить, не везти в отдел, но вижу, что придется все оформлять, как положено!

Такого оборота событий не ожидал никто. Все находящиеся в будке опешили от напора и главное цвета корочек удостоверения Редькина. Выражение рыжего «человека – бульдога» изменилось из звериного на невинное. Где-то под мышкой у Редькина запричитал мужичок, с козлячей бородкой.

Он, как и предполагал Редькин оказался водителем: