Финляндия: государство из царской пробирки

Игорь Пыхалов

Финляндия: государство из царской пробирки

© ООО Издательство «Питер», 2019

© Серия «РАЗВЕДОПРОС», 2019

© Дмитрий GOBLIN Пучков, 2019

© Пыхалов И. В., 2019

Предисловие

Финляндия. Хорошо знакомая соседняя страна. Казалось бы, зачем писать ещё одну книгу по истории российско-финляндских отношений? Их общая картина и так всем известна. Если ты не специалист-историк, наверное, можно ограничиться путеводителями и рассказами экскурсоводов?

Беда в том, что в этой картинке, которая «всем известна», явно недостаёт важных деталей. Стоит лишь вглядеться в неё внимательней, как сразу возникают неудобные вопросы. Например, считается, что ещё в царское время у Великого княжества Финляндского была своя конституция. А кто и когда её принял? И где можно ознакомиться с её текстом?

Почему Карельский перешеек оказался в составе независимой Финляндии, хотя ещё Пётр I присоединил Выборг к Российской империи?

Все приличные люди «знают», что в Великую Отечественную войну финская армия остановилась на старой советско-финской границе. Каким же образом тогда финские войска оказались в Петрозаводске?

Могла ли маленькая Финляндия угрожать огромному СССР? Ключевое слово здесь «маленькая». Стоит его произнести, и уже можно глумливо хихикать. Между тем в 2008 году маленькая Грузия атаковала российских миротворцев в Южной Осетии. И это вовсе не смешно. Да и Япония в 1904 году была в три раза меньше России по населению. В международной политике случается всякое. Особенно если у маленькой страны за спиной стоит «большой дядя».

Чтобы разобраться, кто прав в споре между соседями, надо знать и изучать историю. Книга Игоря Пыхалова, которую вы держите в руках, подробно рассказывает, что же происходило на территории нынешней Финляндии последнюю тысячу лет, со времён Новгородского княжества до Второй мировой войны.

Оказывается, именно когда Финляндия входила в состав нашей страны, властями Российской империи были созданы структуры будущего финского государства. За это нас сполна отблагодарили расстрелами русского населения в Выборге в 1918 году и концлагерями в оккупированной Карелии во время Великой Отечественной. В советское время об этом говорить было не очень принято. И, наверное, зря. Историческую память надо освежать регулярно.

Сегодня в статьях и книгах нередко можно встретить непроверенную информацию. Игорь Пыхалов всё время ставит сноски, откуда взяты те или иные сведения. В популярной литературе такое встречается нечасто, обычно это присуще научному тексту. Однако автор избегает другой крайности – не впадает в академизм. Книга написана понятным языком и легко читается. Настоятельно рекомендую к прочтению.

Дмитрий Goblin Пучков

Предисловие автора

Согласно старательно культивируемому сегодня либеральному взгляду на историю России, наши предки только и мечтали, как бы поработить кого-нибудь из соседей. И Российская империя, и Советский Союз постоянно угнетали нерусские народности.

Почётное место в списке униженных и оскорблённых русскими варварами занимают жители Финляндии. Несчастные финны свыше ста лет невыразимо страдали под гнётом самодержавия. При этом российские власти постоянно попирали их конституцию и пытались насильно русифицировать.

Отбыв срок в царской «тюрьме народов», Великое княжество Финляндское наконец-то добилось независимости. Но не тут-то было! Восточные соседи не унимались, мечтая лишить финнов обретённой свободы. И хотя предпринятая в 1939–1940 годах попытка поработить маленький, но гордый финский народ провалилась, Финляндия была вынуждена отдать русским оккупантам лучшую часть своей территории.

Разумеется, пострадавшие от «советской агрессии» имели полное право на реванш:

«Ведь ситуация была совершенно очевидная. Именно мы толкнули социал-демократическую Республику Финляндия в объятия Третьего рейха. Мы вначале, в ноябре 1939 года, на неё напали. А если внимательно рассмотреть историю того, как Финляндия оказалась во Второй мировой войне на стороне Германии, как 26 июня 1941 года она вынуждена была объявить нам войну, то мы увидим, что это было ответом на действия Красной Армии», – без зазрения совести вещает в эфире «Радио Свобода» «историк и режиссёр-документалист» Виктор Правдюк[1].

Невзирая на это, во время Великой Отечественной войны командовавший финской армией маршал Маннергейм проявил истинно рыцарское благородство, отказавшись наступать на Ленинград с севера и тем самым спас город на Неве от неминуемой гибели.

Такова история русско-финских отношений с точки зрения либеральной мифологии, упорно пытающейся внушить нам комплекс вины, заставить каяться.

Если верить всем этим сказкам, становятся возможными самые дикие и нелепые выходки вроде позорной эпопеи с установкой в Петербурге 16 июня 2016 года мемориальной доски «генералу русской армии» Карлу Густаву Маннергейму – одному из соучастников установления блокады Ленинграда, союзнику Гитлера и организатору геноцида на оккупированной территории советской Карелии. К счастью, не все жители города на Неве утратили историческую память. Благодаря их протестам четыре месяца спустя доску демонтировали.

Чтобы избежать таких ситуаций, надо знать и изучать события своей истории. Иначе так и будем утираться, каяться и посыпать головы пеплом.

Давайте разберёмся, как же всё было на самом деле.

Глава 1

Между Новгородом и шведами

По мшистым, топким берегам

Чернели избы здесь и там,

Приют убогого чухонца.

А. С. Пушкин. «Медный всадник»

Слова великого русского поэта достаточно точно отражают реалии первых столетий финской истории. В начале второго тысячелетия новой эры территория нынешней Финляндии представляла собой весьма унылое зрелище. Бо́льшая её часть, лежащая севернее линии Пори – Тампере – Миккели, фактически оставалась незаселённой, если не считать кочевавших там малочисленных племён лопарей (саамов)[2]. Что же касается предков нынешних финнов, то им принадлежал лишь юг страны: на юго-западном побережье жило племя сумь (suomi), внутренние области южной Финляндии населяло более многочисленное племя емь (häme). Из слияния этих племён впоследствии и сложился финский народ.

Собственного государства эти народности не имели. В XI–XII вв. в Финляндии ещё господствовал первобытно-общинный строй. Правда, этот строй переживал уже свою последнюю стадию, стадию патриархального рода. К XII–XIII вв. в Финляндии уже существовало патриархальное рабство[3], а её жители были не прочь пограбить своих соседей. Как правило, сумь совершала грабительские набеги на земли Швеции, емь – на русские земли, подвластные Новгороду. «Приидоша Емь и воеваша область новгородскую», – такие записи нередко встречаются в русских летописях[4]. Впрочем, подобные нападения нередко заканчивались разгромом вторгшихся отрядов еми, после чего следовали ответные меры новгородцев.

Господствовавшая в СССР идеология «пролетарского интернационализма» предписывала заменять национальный подход классовым. Поэтому не стоит удивляться, встречая в советской исторической литературе, особенно вышедшей в первые десятилетия советской власти, утверждения, будто грабежами занимались лишь отдельные «разбойничьи и пиратские шайки еми», в то время как основную массу этого народа составляли мирные труженики:

«Было бы однако неправильным отождествлять пиратов еми, как бы ни были они многочисленны, с емью вообще. Емь, как и карелы, в массе были земледельцами, охотниками и рыболовами»[5].

Сегодня подобные идейные установки сменились ещё более порочной пропагандой общечеловеческих ценностей. «Преступность не имеет национальности», – с пафосом заявляют доморощенные российские либералы, однако, встретив толпу цыган, норовят поскорее перейти на другую сторону улицы.

Не стоит подходить с современными мерками к людям, жившим тысячу лет назад. Образ жизни предков нынешних финнов не слишком отличался от обычаев и привычек многих других народностей, стоявших на той же стадии развития. И уж тем более не стоит осуждать наших предков, которые не стеснялись использовать язык грубой силы для вразумления беспокойных соседей. В 1042 году сын Ярослава Мудрого князь Владимир Ярославич ходил войной на емь. Поход окончился победой, емь была обложена данью[6]. В составленном около 1113 года Введении к русской Начальной летописи емь названа в числе племён, плативших дань Руси[7]. Весной 1123 года новгородцы во главе с князем Всеволодом вновь воевали с емью и победили её[8]. В уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича 1137 года при перечислении доходов с различных местностей Новгородской земли емь также упомянута в числе новгородских данников[9].

Впрочем, власть Новгорода была не слишком обременительной. В отличие от западноевропейских государств, требовавших от покорённых племён поголовного крещения в католическую веру, особых податей для католической церкви, передачи церкви земельных угодий, вводивших свою администрацию, воздвигавших города и рыцарские замки и стремившихся к превращению местного населения в крепостных крестьян, новгородцы сохраняли на подчинённой территории традиционный уклад жизни, местную племенную администрацию, ограничиваясь лишь сбором небольшой дани[10]. В составленной в 1220-х годах Генрихом Латвийским «Хронике Ливонии» прямо говорится об этой особенности новгородской политики:

«Есть обычай у королей русских, покорив какой-либо народ, заботиться не об обращении его в христианскую веру, а о сборе [с него] дани и денег»[11].

Таким образом, к первой половине XII века емь была более-менее усмирена и платила дань Новгороду, тогда как сумь, или собственно финны, оставалась независимой[12].

В середине XII века начинается экспансия западноевропейских феодальных государств на Восток. В качестве её идеологического обоснования выдвигалось обращение язычников в христианство. При этом к язычникам зачастую причислялись и те народы, которые исповедовали православие.

В 1153 году Швецию посетил папский легат Николай Альбано, в следующем 1154 году избранный папой под именем Адриана IV. По всей видимости, именно он и стал вдохновителем крестового похода против финнов, предпринятого в 1155 (по другим данным, в 1157) году. Организовал же поход тогдашний шведский король Эрик, впоследствии причисленный католической церковью к лику святых[13].

Житие святого Эрика рассказывает, что этот монарх предпринял «крестовый поход за святую христианскую веру и против врагов своего народа, взяв с собой из Упсалы св. Генриха, который был там епископом, и двинулся в Финляндию, которая была в то время языческой и причиняла Швеции много вреда. Тогда св. Эрик принудил там народ воспринять христианскую веру и установить мир с ним. Так как они не хотели принимать ни того ни другого, он сразился с ними и победил их мечом, отмщая мужественно за кровь христианских мужей, которую они так долго и часто проливали…»[14].

Помимо вполне естественного желания обезопасить себя от набегов суми, а также стремления к распространению католичества, шведами двигало и гораздо менее благовидное намерение захватить новгородские земли. Так, в 1142 году шведская флотилия попыталась ограбить купеческие корабли, шедшие из-за моря в Новгород, однако новгородские купцы сумели отбиться, истребив полторы сотни нападающих, и благополучно ушли[15]. В том же 1142 году подстрекаемая шведами емь напала на новгородские земли в районе Невы и Приладожья. Нападение было отбито жителями Ладоги, полностью уничтожившими вторгшийся отряд численностью 400 человек[16].

Зимой 1149 года емь повторила свой набег. На этот раз её силы насчитывали до 1000 человек. Узнав о вторжении, новгородцы выслали небольшое войско численностью в 500 ратников. Усиленный воинами из подвластного Новгороду племени водь, новгородский отряд решительно атаковал незваных гостей, истребив их всех до одного человека[17].

Тем временем, подчинив в результате первого крестового похода племя сумь, шведы вышли непосредственно к границам владений Новгородского княжества. Естественно, русские не могли оставаться к этому равнодушными. Тем более что вскоре новоиспечённые соседи попытались захватить находящийся в устье Волхова русский город Ладогу. Взятие ладожской крепости позволило бы им поставить под свой контроль важнейшую транспортную артерию, отрезав Русь от Балтики.

В середине мая 1164 года, вскоре после начала весенней навигации, шведская флотилия из 55 шнек прошла из Финского залива через Неву в Ладожское озеро и вошла в устье Волхова[18]. Если учесть, что на каждой шнеке было до 100 человек гребцов и воинов[19], общая численность шведского войска доходила минимум до 5 тысяч человек.

Вовремя обнаружив приближение неприятеля, жители Ладоги во главе с посадником Нежатою сожгли посад и укрылись в крепости. Предпринятый 23 мая штурм был отбит с большими потерями для нападавших. Потерпев неудачу, шведы отошли к реке Вороньей, чтобы собраться с силами для нового наступления. Здесь их и настигла новгородская дружина во главе с князем Святославом Ростиславовичем и посадником Захарьей. Состоявшаяся вечером 28 мая битва закончилась полным разгромом шведов. По словам летописца, 43 шнеки из 55 были захвачены, большинство шведских воинов перебиты либо взяты в плен, лишь немногим на 12 шнеках удалось бежать обратно на запад[20].

Как и в знаменитой битве на Неве 1240 года, важную роль в успехе русских сыграл фактор внезапности. Во время пятидневной стоянки основная масса шведских воинов сошла на берег. На шнеках оставалась лишь охрана. В результате находившиеся на берегу шведы были застигнуты врасплох, большинство из них не успело добраться до лодок[21].

Интересно отметить, что в своей вышедшей в 1938 году книге «Suomen varhaiskeskiaika» известный финский историк Ялмари Яккола (впоследствии автор памятки «Восточный вопрос Финляндии», обосновывающей необходимость присоединения к Финляндии Советской Карелии[22]) с гордостью утверждал, будто в бесславном походе на Ладогу наряду со шведами принимали участие и финны[23]. Как тут не вспомнить высказывание бывшего посла Эстонии в РФ Марта Хельме: «Мы своё место в Европе твёрдо определили на самом деле уже в 1242 году, когда вожди эстонского народа со своими воинами составили бо́льшую часть немецкого войска в Ледовом побоище против Александра Невского»[24]. Некоторые представители «маленьких, но гордых народов» стремятся изо всех сил доказать, что они всегда были на стороне просвещённой Европы против русских варваров. Больше всего это напоминает восторг лакеев, побитых за компанию вместе с их барином.

Поскольку, в отличие от нынешних российских интеллигентов, жители Новгорода вовсе не горели желанием оказаться приобщёнными к западной цивилизации, шведам и их приспешникам следовало дать достойный отпор. В ответ на непрекращающиеся враждебные действия Новогородское княжество предприняло в последней четверти XII века мощное контрнаступление.

Первый удар был нанесён силами подвластных Новгороду карел. В 1178 году карельское войско захватило центр контролируемой шведами части Финляндии город Ноуси. При этом был взят в плен епископ Рудольф, являвшийся не только духовным, но и светским главой шведских владений. В результате епископ был увезён в Карелию и там убит, Ноуси пришёл в упадок, а епископская резиденция была перенесена в город Або[25].

В 1186 году настала очередь еми. «Новгородские молодцы» во главе с боярином Вышатой Васильевичем совершили карательный поход в их землю и благополучно вернулись, «добывши полона»[26].

Однако самый сокрушительный удар ожидал шведов в следующем, 1187 году. Он был направлен против важнейшего из тогдашних шведских городов – Сигтуны. Выгодно расположенная на берегу озера Меларен, связанного проливом с Балтийским морем, Сигтуна являлась крупнейшим торговым центром страны. С начала XI века, когда шведские короли приступили к насаждению среди своих подданных христианства, город становится и политическим центром Швеции. Вплоть до начала XII века в нём находилась резиденция епископа. Но и в дальнейшем Сигтуна оставалась крупнейшим городом и политическим центром Швеции[27].

Отправившемуся в поход на Сигтуну русско-карельскому войску пришлось преодолеть немало трудностей. Город располагался далеко в глубине озера Меларен, в 60 км от Балтийского моря. Озеро Меларен покрыто множеством островов с неширокими извилистыми проливами. Чтобы добраться до Сигтуны, надо было хорошо знать путь по шхерам с их мелководьем и извилистым фарватером. Город хорошо защищали как искусственные укрепления, так и сама природа. С севера к Сигтуне примыкало непроходимое болото, с востока сухопутные подступы к городу прикрывали два укреплённых замка, к югу лежала гавань, запиравшаяся большой цепью, прикреплённой к двум утёсам. С суши город окружала стена. В довершение всего, водный путь к Сигтуне охранял находившийся в 20 км от города на берегу озера Меларен мощный каменный замок Альмарстек, служивший резиденцией главы шведской церкви архиепископа Упсальского[28].

Таким образом, взятие шведской столицы представляло собой труднейшую задачу. Следовало быстро и по возможности незаметно провести по извилистому шхерному фарватеру значительное войско, затем молниеносно развернуть его перед городом и, наконец, преодолеть мощные укрепления. Тем не менее эта задача была блестяще решена. Проводники для прохода через озёрные шхеры нашлись довольно легко. Невзирая на политические осложнения, в предшествующие десятилетия новгородские купцы не прекращали вести оживлённую торговлю со Швецией. Более того, в Сигтуне даже существовал русский торговый двор[29].

В результате шведская столица была захвачена и сожжена. Попутно пал и замок Альмарстек, где был убит шведский архиепископ Иоанн II. Сигтуну разрушили настолько основательно, что этот город уже больше не поднялся. Вместо него шведы выстроили свою нынешнюю столицу Стокгольм[30].

Следует сказать, что сегодня официальные шведские историки, а также некоторые российские авторы из числа прозападной интеллигенции пытаются приписать взятие Сигтуны эстам. Мотивы их понять нетрудно. Если окажется, что вместо русских варваров шведскую столицу разрушили предки нынешних новоиспечённых членов НАТО и Евросоюза, это вроде бы не так уж и обидно.

Увы, этой версии мешает чрезвычайно весомое вещественное доказательство участия новгородцев в походе – врата, украшенные бронзовыми барельефами. Эти врата новгородцы вывезли из Сигтуны и приделали к входу в новгородский храм Святой Софии, где они и находятся до сих пор[31].

Чтобы объяснить это противоречие, западные историки пускаются во все тяжкие. Например, высказывают версию, будто эти ворота были не захвачены, а куплены. Однако поскольку врата являются исключительно ценным предметом католического церковного культа, невозможно предположить, чтобы католики продали их неверным «схизматикам». Ещё более фантастическим выглядит предположение, будто новгородцы могли заказать у католиков украшение для своей главной святыни. Тем более что ряд изображений на вратах неприемлем в качестве оформления православного собора[32].

Совсем уж завиральную версию выдвинул известный российский писатель Александр Бушков. По его мнению, разграбившие Сигтуну эсты на обратном пути встретились с новгородскими ушкуйниками. После чего, согласно Бушкову, «последовало морское сражение, в результате которого эстов чувствительно потрепали и отобрали у них кучу добра, в том числе и вышеупомянутые врата, которые торжественно установили в Новгороде»[33].

Что можно сказать по этому поводу? Во-первых, у эстов не было такой возможности. Как уже отмечалось выше, для того чтобы прорваться сквозь шхеры озера Меларен к городу, нужно было иметь сильный флот, а для взятия и разрушения столь крупного города нападающие должны были обладать значительным войском. Ничего похожего у малочисленных эстонских племён не имелось. Наконец, для того чтобы быстро и неожиданно пройти по озёрному фарватеру, нападающим следовало иметь людей, хорошо его знающих, неоднократно совершавших ранее этот путь. Ничем этим предки нынешних эстонцев не располагали. Во-вторых, совершенно непонятно, зачем им понадобилось предпринимать такую сложную и опасную экспедицию. Для обычного грабежа можно найти более близкую и лёгкую цель, а мстить шведам эсты тогда причин не имели.

Сигтунские врата Софийского собора Великого Новгорода

Наконец, обратимся к первоисточникам. В составленной в начале XIV века рифмованной «Хронике Эрика» насчёт взятия Сигтуны говорится следующее:

«Швеция имела много бед от карел и много несчастий.Они плыли от моря и вверх в Мелари в штиль, и в непогоду, и в бурю,тайно проплывая внутрь шведских шхер,и очень часто совершали здесь грабежи.Однажды у них появилось такое желание,что они сожгли Сигтуну,и жгли всё настолько до основания,что этот город уже не поднялся.Ион архиепископ был там убит,этому многие язычники радовались,что христианам пришлось так плохо,это радовало землю карел и руссов»[34].

У либеральных сограждан эти строки могут вызвать когнитивный диссонанс. Начиная с XIX века считалось хорошим тоном изображать наших предков в виде юродивых непротивленцев злу, этаких незлобивых платонов каратаевых. И вдруг выясняется, что древние русичи жгли и грабили соседей! А не покаяться ли перед шведами?

Сомнения в «авторстве» взятия Сигтуны вызваны ещё и тем, что русские старались не афишировать своё участие в походе. Как я уже говорил, невзирая на продолжающиеся военные столкновения, торговля между Новгородом и Швецией не прекращалась. Стараясь сохранить эти торговые связи, новгородские власти попытались скрыть свою причастность к нападению на Сигтуну.

Однако эти старания оказались тщетными. В отличие от современных горе-историков, тогдашние шведы прекрасно знали, кто именно разрушил их столицу. Сразу же после похода местные власти на острове Готланд и в двух шведских материковых городах бросили в тюрьму находившихся там новгородских купцов. В ответ новгородцы прервали торговые сношения с Готландом. Русским купцам, ведшим заморскую торговлю, было запрещено отправляться за море. Разрыв торговых отношений продолжался вплоть до 1201 года, после чего был заключён новый договор на новгородских условиях[35].

Тем временем русичи продолжали наступательные действия. В Новгородской летописи под 1191 год содержится сообщение о совместном походе новгородцев и карел на емь: «Ходиша новгородьци с корелою на емь и воеваша землю их, и пожьгоша, и скот исекоша»[36]. В задачи этой карательной экспедиции входили пресечение разбойничьих набегов и восстановление новгородской власти над емью.

Наконец, в 1198 году следует новый сокрушительный удар. Высадившись в центре шведских владений, новгородские дружины вместе с примкнувшими к ним карелами прошли по немногочисленным ещё тогда шведским селениям на береговой полосе земли племени сумь, уничтожая вражеские пункты и укрепления. При этом была взята и разрушена столица шведской части Финляндии город Або и убит очередной епископ Финляндии Фольквин, возглавлявший шведскую оккупационную администрацию[37].

Нанесённый удар оказался настолько силён, что шведская колония не могла оправиться в течение 20 лет. Как сокрушался по этому поводу финский историк середины XIX века Габриэль Рейн, «то, что в течение полустолетия было сделано апостолами христианства, было этим нападением полностью разрушено, и работа должна была начинаться заново»[38].

В результате католические иерархи были полностью деморализованы, о чём свидетельствует булла папы Иннокентия III от 30 октября 1209 года:

«Страна Fialanda, которая с помощью Бога и стараниями нескольких славных мужей была обращена в христианство, после смерти предшествующего епископа никакого епископа не получила, потому что как вследствие новизны [церковного] насаждения, так и вследствие упорства населения и суровости климата тот, кто назначается туда, принимает на себя не почётное звание, а мученический венец»[39].

И действительно, зная, что первый епископ Финляндии святой Генрих был убит самими финнами[40], а следующие два его преемника приняли смерть от рук новгородцев и их союзников, шведские церковники откровенно боялись идти на тяжёлый и опасный пост, не суливший выгод и почестей, но определённо обещавший рано или поздно «мученический венец». Как справедливо отмечалось далее в папской булле, «обычно никто не стремится занять этот пост, если он не зажжён духом божественного слова и не стремится мученически страдать во имя Христа»[41]. Однако желающих «мученически пострадать» среди католического духовенства почему-то не нашлось, и епископская кафедра пустовала два десятилетия.