Две недели Восьмого марта. Девять Жизней

– Кажется… Это депрессия?

– Да ну! Какая к чертям собачьим депрессия! Депрессия – это состояние души. Малейший, едва уловимый, дождливый, серый, монотонный оттенок. А тут мышь! Ещё и с разумом за руку. Понимаешь?

– Не совсем…

– А я скажу тебе почему не понимаешь! Просто ты, как и большинство двуногих, прошу прощения конечно, но хочется называть все своими именами. Так вот… Практически все подкармливают свою внутреннюю мышь. И, кстати, как бы это абсурдно не звучало – они кормят её положительными эмоциями. Хотя нет. Не так. Они кормят мышь надуманными радостями, фальшивыми ценностями, лживыми улыбками и двуличным позитивом. И мышь растёт, растёт… Как в той сказке: «Не по дням, а по часам…". И разрастается до таких размеров, что стирается грань…

– Какая грань?

– Та грань, которая у более – менее честного с собой человека, разделяет мышь от истины. Или, если хочешь, которая держит прожорливого маленького грызуна в клетке.

Но такая мышка практически безобидна. Можно изредка подкидывать ей кусочки разочарования, слепого счастья, безразличного анализирования… Можно даже проводить опыты…

– Опыты?

– Ну, это потом. И так слишком много слов. Слишком много. А то мышь услышит, обрадуется и начнёт расти с удвоенной силой.

Если друг оказался вдруг

Виктория Ерух

Если друг оказался вдруг,Человеком лживым, жестокимУлыбнись, оглянись вокруг,И с его удались дороги.В мире много разных людей,Расставаться порою больно.Не грусти, просто будь мудрей,В добрый путь отпускай спокойно.

Весна на Лесной

Наталия Сычкова

Весна на улице моейСовсем не та, что на центральной.Вдали от шумных магистралейОна заметней и нежней.Вот снег растаял, а под нимВесенним солнышком любимЦветок листочки раскрывает,Спеша, бутончик выпускает.А рядом оживает лес,Как весело запели птицы!Вот жук на дерево полез,Порхают бабочки-сестрицы.Всё это рядом- посмотри,Лишь стоит выйти за порог.Рождается восторг внутри-Красив родной наш уголок!

Дай мне тебя

Алекс Орлецкий

Дай мне тебя сейчас,Чтобы я счастье пил,И глубиною глазВ сладком греху топи.Так прикоснись ко мне,Чтобы пробила дрожь,В мой оголённый нервСильный ударил дождь.Испепели меняСтрастным теплом души.Крепко позволь обнятьВ лунной ночной тиши,Чтобы от нежных словВ сердце растаял лёд,Сбылся из вещих сновЭтот – наоборот.Стану я увлечёнТолько тобой одной.Солнца явись лучом,Дай мне тебя весной!

Небо в венах деревьев

Светлана Королева

Небо в венах деревьев:Тонких, сухих по-стариковски.Скрипка – душа с оргАном – через край наушников – в уши,Мне бы хотелось только тебя – только тебя одного слушать,Тембру – до костей моему – минуты вечера вверив.И наблюдая, как зажигаются фонари,Гаснуть самой, перетекая в аморфность скованных обстоятельств,Парочки, как назло, громко и рядом – в качестве весны-доказательств,Образом самого из доступных формул счастья – любви.Руки немеют. Пальцы едва касаются строчек стихотворения,Ноги – бесцельно по тротуару – надежд – переставляю,И встревоженным сердцем самые сладкие я мечты сочиняюДо восхитительного, парализующего разум забвения.

Печаль

Зоя Ануфриева

Печаль тиха, в молчаньи крикНе слышен уху рядом.А по живому клеветникТочёной лжи обрядом,Взмахнув корявеньким ножомОтсек, не дрогнув, крылья.Эльфийка в платье дорогомПоникла от бессилья.Вид не подаст, замрёт она,Стоп-кадром на картине,Кричит лишь белая спинаСо шрамом в середине.Эльфийской сути бытиеПодернуто забвеньем,Нет сока в жизненной струеНа древе возрожденья.Приходит время перемен,Прикрыть ей нечем спину.Возьмет нить бус, что до колен, —На раны перекинуть,И крылья нежные в печальСкрывая от паденья,Качает – видно, отзвучалИх трепет, ставший тенью.

Анти этикет

Наталия Варская

Степан ненавидел правила хорошего тона.

– Лицемерие! Враньё! Маскировка! – говорил Степан, когда видел дежурные улыбки, слышал в ответ на свой телефонный звонок:

– Рад тебя слышать, но, прости, сейчас не могу говорить.

Степан будто ждал, чтобы ему сказали:

– Да не лезь ты со своим общением! Достал! Иди ты…

– Я правду люблю! – говорил Степан и всегда высказывался прямо и нелицеприятно:

– Что-то ты, мать, располнела, жрать надо меньше! Что-то ты, братишка, совсем под каблук залез к своей грымзе. Самому-то не тошно?

Из-за этого окружающие считали Степана человеком неприятным и по возможности избегали с ним общения. Избегать старались мирно, без объяснений.

Тогда Степан чуть не подкарауливал бывших друзей и спрашивал в лоб:

– Что это ты меня избегаешь, нос воротишь? Нет, ты объясни, я жду!

Добившись, наконец, грубости в свой адрес, Степан вздыхал с облегчением и говорил сам себе:

– Так я и думал! Нет в мире настоящей дружбы!

Бывало, разговорится Степан с новым знакомым за пивком с рыбкой: – Весь этот этикет враги народа придумали, ещё при царе. Не для того революция была, чтобы эти пережитки в новую жизнь тащить. Не хочешь общаться – так прямо и скажи, не уворачивайся. А то в лицо улыбаются, а сами видеть не хотят. Я вот если кого видеть не желаю, так и говорю, что б шёл по известному адресу. Или вот в гостях смотреть тошно: я же знаю, что Лёшка дома почти всё руками ест, а тут у Петровых сидит с ножом и вилкой, как порядочный, культурного из себя изображает. Я так ему прямо за столом и сказал, что нечего из себя строить незнамо что. Так он с тех пор со мной не разговаривает. Или вот в интернете виртуальные друзья. Одному пишу:

– А что это ты на мои комментарии не реагируешь? Западло, что ли?

А он отвечает:

– Простите, времени нет, но вас уважаю.

Я:

– Нет, не ври, не уважаешь ты меня. Так напиши, за что?

А этот малохольный просто от меня отписался и всё.

Что за люди! Надо в школах уроки по анти этикету ввести, чтобы детей учили правду в лицо людям говорить. А то растим поколение лицемеров и трусов.

Собутыльник слушал Степана молча, поддакивал и думал:

– Пожалуй, больше с ним пить не буду, уж очень озлобленный мужик, неприятный. И на другой день, встретив Степана во дворе, этот вчерашний приятель сказывался занятым и быстро проходил мимо.

– Вот, ещё один! – думал Степан, а иногда бежал за таким знакомым и требовал:

– Нет, ты правду скажи! Неприятен я тебе? А почему? Ты обоснуй!

Таким вот принципиальным и честным человеком был Степан, а правда нынче не в чести.

А мне Вас обещали

Саша Соловей

Не верите? А мне Вас обещалиТуманы, одинокая луна,Улыбку Вашу звёзды рисовали,О Вас мне пела каждая весна!Не верите? А мне Вас обещалиХолодный кофе, полночь, тишина,Снега и зимы, полные печали,И ночи, те, в которых не до сна!Не верите? А мне Вас обещалиВетра, что принесли Ваш аромат,Дожди, те, что о Вас мне рассказали,Цветущий и наивно-юный сад!Не верите? А мне Вас обещали!И листопады звали Вас искать.Рассветы Ваше имя называли,Чтоб Вас не смог при встрече не узнать.

Грачи прилетели – гимн русской природе

Наталья Швец

Картина «Грачи прилетели» Алексея Саврасова стала тихим гимном русской природе и весеннему настроению. Это полотно смело можно назвать самым весенним в русской живописи. Картину сразу купил Павел Третьяков и заплатил за нее 600 рублей. Ровно столько составлял годовой оклад Саврасова в училище художества и ваяния. К слову, Павлу Третьякову работа так понравилась, что он определил ей место у себя в кабинете. Она стала четвёртой картиной Саврасова в коллекции мецената.

«Грачи» запечатлели пейзаж костромского села Молвитино (ныне – городской посёлок Сусанино, центр Сусанинского района Костромской области). Место это известно с XVI века. Интересный факт – одно время оно принадлежало боярину Михалкову, предку современного клана Михалковых. Из этих мест был и Иван Сусанин, в 1939-м село Молвитино переименовали в его честь.

Картина «Грачи прилетели», является самым заметным этапом творчества Саврасова, который написал эту прекрасную работу в 1871 году. В этот год было создано общество передвижных выставок. Некоторое время картина под её нынешним названием, но с восклицательным знаком – «Грачи прилетели!» экспонировалась на выставке Общества любителей искусств в Москве. После выставлялась и в Санкт Петербурге, переезжала из одной выставки в другую, и только к 1873 году полотно вернулось к его владельцу Третьякову.

«Грачи прилетели» задумывалась как картина с лирическим настроением, в котором отражалась исконно русская природа, изображённая на фоне небольшой церквушки и привычных сельских домиков. На улице полным ходом весна. Тает на лугах мартовский снег, худенькие извилистые берёзки густо населены только что прилетевшими грачами. Они облепили ветки берёз, вернувшись в свои старые гнезда, которые покинули осенью. Именно грачи заставляют картину звучать.

Художник использовал много серой и тёмной краски в картине, желая подчеркнуть заурядность пейзажа. Стоит посмотреть внимательнее и можно увидеть признаки весны – огромную проталину с водой с правой стороны, луч солнца, освещающий картину откуда-то извне. А еще Саврасову удалось невозможное – он сумел изобразить весенний воздух. В этом Алексей Кондратьевич считался большим мастером. В его картинах всегда чувствовался воздух, который придавал полотнам чувство, дыхание, наполненность.

Покой мужа стал ей дороже

Годом ранее Алексей Кондратьевич из поездки на Волгу привёз серию замечательных полотен. Его «Волга под Юрьевцем», например, получила первую премию на конкурсе Московского общества любителей художеств. В начале 1870-х на фоне разгоревшегося конфликта с Училищем живописи (из-за якобы недостаточного количества учеников) Саврасова лишили казённой квартиры и он в разгар учебного года отправился с семьёй на Волгу. Они побывали в Ярославле, под Костромой, в Нижнем Новгороде, Юрьевце. Этюдов, сделанных во время путешествия, художнику хватило на следующие 5 лет работы.

В Ярославле сняли большую квартиру. Приподнятое состояние духа, в котором находился художник (об этом он писал Герцу и Третьякову), было внезапно нарушено трагическими событиями: в феврале умерла новорождённая дочка, уже третий умерший ребёнок Саврасовых. Тяжело заболела жена.

О глубине горестных переживаний живописца свидетельствуют исполненные им в это время на ярославском кладбище изображения могилы дочери. Жена Софья Карловна Герц отправляет супруга под Кострому. Женщина считает, что Алексею просто необходимо переключиться, заняться любимым делом. Если вдуматься, с её стороны это был подвиг. Ведь женщина недавно пережила роды и её не меньше, если не больше, потрясла смерть ребёнка. Софья не вставала с постели и вполне была вправе попросить мужа быть рядом. Но покой мужа оказался для неё дороже. Как знать, если бы не этот поступок, возможно «Грачи» никогда бы не обогатили наше искусство…

Ранней весной 1871 года под влиянием помогающего преодолеть страдания «врачующего простора», красоты вечно обновляющейся, воскресающей природы, под кистью Саврасова появляются подготовительные работы к картине «Грачи прилетели». По возвращении в Москву уже в мастерской художник вносит новые подробности и дорабатывает композицию.

Вот прилетели грачи

О работе Саврасова в Молвитине известно очень мало. Первый биограф художника – музыкальный критик Александр Размадзе, публиковавшийся под псевдонимом Алексей Солмонов, – в своём очерке, опубликованном в 1894 году, так описывал работу Саврасова: «Начав картину ранним утром, художник кончил её к вечеру, писал он её не отрываясь, как бы в экстазе… писал, поражённый с утра ярким впечатлением весны, вчера словно ещё не наступившей, сегодня же спустившейся на землю и охватившей своими оживляющими объятиями всю природу».

По словам искусствоведа Фаины Мальцевой, это описание может быть отнесено к работе над предварительными этюдами, но никак не над самим полотном, которое было написано позже. Она отмечала, что «неизученность биографии художника породила противоречивость, почти легендарность сведений, касающихся создания знаменитой картины».

После написания этюдов Саврасов работал над картиной в Ярославле, а затем дорабатывал композицию в Москве, куда он возвратился вместе с семьёй в начале мая. Название полотно к тому времени художник немного изменил на «Вот прилетели грачи».

Главное – чувствуйте

Рисовать Саврасов начал в детстве. Сам научился работать кистью. Его картинки вроде «Извержения Везувия» по 6 рублей за дюжину стал покупать для перепродажи сосед. Отец, небогатый купец из Замоскворечья, согласился отдать сына в училище живописи. Правда, почти сразу пришлось уйти. Заболела мать. А там оказалось, что и денег на учёбу не достаёт. Однако нашёлся добрый и просвещённый человек – городской полицмейстер, генерал, член Московского художественного общества Иван Лужин, тяготевший к «изящным искусствам», лично знававший Пушкина. Он узнал о проблемах юного таланта и стал оплачивать его учёбу. Не зрелый талант быстро окреп, картины Алексея стали пользоваться успехом. Одну даже купила президент Академии художеств, великая княгиня Мария Николаевна.

Своих учеников он наставлял писать на природе: «Природа вечно дышит. Всегда поёт, и песнь ее торжественна. Земля ведь рай – и жизнь тайна, прекрасная тайна». «Ступайте писать – ведь весна, уж лужи, воробьи чирикают – хорошо. Ступайте писать, пишите этюды, изучайте, главное – чувствуйте». Так наставлял художник своих учеников и отправлял на пленэры в Сокольники.

Период «пьяного Саврасова»

Надо сказать, что сам Саврасов был чрезвычайно не практичным и в деньгах нуждался всегда. Период успеха не использовал, денег толком не заработал. Ещё перед поездкой на Волгу его с семьёй попросили освободить служебную квартиру при училище. С тех пор они кочевали по съёмным. Пейзажи в те времена считались чем-то вроде второстепенного жанра и покупатели ценили их дешевле. При этом у самого Саврасова имелось странное убеждение, что художник и не должен быть богат. Скитания по квартирам, критика картин, смерть детей, упреки жены… Наверное, он мог бы сработать заказной портрет, ещё что-то прибыльное – но хотел писать своё.

У него начало портиться зрение… Ко всему прочему Алексей Кондратьевич начал пить, а потом и вовсе спиваться. Не выдержав такой жизни от него уходит жена, потом его выгоняют из училища, в котором он преподавал 25 лет. Официальный повод – мало учеников. Но учеников всегда бывало то много, то мало. Зато какие у Саврасова были ученики: Коровин, Левитан… Они, всегда любившие учителя, прощали ему всё. И понимали, что причина неудач в ином. Умер задушевный друг, великий художник Василий Перов, некому стало Саврасова защищать.

И всё же… Сколько можно держать в штате запойного, на глазах опускающегося человека… За злоупотребление спиртным и прогулы художника и уволили из училища. В отношении его работ 1880-х – 1890-х годов искусствоведы и коллекционеры даже стали употреблять термин «пьяный Саврасов». Справедливости ради следует заметить, после слома им было написано несколько отличных полотен. Осталась прелестная графика… Но в общем-то ему проще было быстренько, «на автопилоте», сляпать, например, повторение «Грачей» и загнать их кому-нибудь на улице за бутылку.

Нищета

Теперь художник наспех делал рисунки, которые на Сухаревском рынке расходились по 2;3 рубля. «Совсем старик спился… Жаль беднягу, – писал Владимир Гиляровский. – Оденешь его – опять пропьёт всё. Квартиру предлагал я ему нанять – а он своё: «Никаких!» – рассердится и уйдёт. В прошлом году с какой-то пьяной компанией на «Балканах» сдружился. Я его разыскивал, так и не нашёл… Иногда заходит оборванный, пьяный или с похмелья. Но всегда милый, ласковый, стесняющийся. Опохмелю его, иногда позадержу у себя дня на два, приодену – напишет что-нибудь. Попрошу повторить «Грачи прилетели» или «Радугу». А потом всё-таки сбежит. Ему предлагаешь остаться, а он своё: «Никаких!»… Видел я Саврасова ещё раз, Великим постом, когда он ехал по Мясницкой с Лубянской площади, совершенно пьяный, вместе со своим другом Кузьмичом, который крепко его держал, чтобы он не вывалился из саней».

Его многие пытались поддержать. К 50-летию творчества друзья выпустили альбом рисунков. Ему удалось обеспечить пенсию в 25 рублей – нищенскую, которую он тут же пропивал… К концу жизни Саврасов каким-то чудом смог победить алкоголь. У него появилась новая жена, дети. Но здоровье было уже подорвано. Художник почти ослеп, кисть вываливалась из дрожавших рук… Умер он в совершеннейшей нищете в больнице для бедных.

Потомки Саврасова его фамилию не носят

В неблагополучные годы Саврасов дважды сходился с разными женщинами. Родилось ещё двое сыновей. Один из них тоже стал известен как яркий художник, но другого направления. Входил в объединение «Бубновый валет», потом был сподвижником Малевича (правда, в советские годы пришлось перейти на сугубый соцреализм). Это Алексей Моргунов (1884—1935). Фамилия по матери, Евдокии Моргуновой, поскольку брак родителей не был оформлен. То, что он пошёл иным путём, закономерно. Не только потому, что вообще пришли времена новых исканий. Возможно, понимал – в традиционной живописи отца не превзойти, надо пробовать что-то своё.

Среди других потомков Алексея Кондратьевича есть ещё художники, но и они не носят фамилию Саврасова. Совершенно логично: Саврасов в нашей живописи может быть лишь один.

Положи в бардачок

Оксана Чернышова

Положи в бардачок мне слова о любви,Я их в пробке потом зачитаюНе могу я пока тебе всё объяснить,Я сама от себя убегаюЯ в дороге спешу в никуда, как всегдаОбгоняя всех слева и справа,Просто на просто я боюсь потерять,для себя свободу – отравуИ вопросов мне лишних не задавайПочему светофор светит «красным»Просто воздуха мне не хватает чуть чутьЧтобы не было больно и страшноПоложи в бардачок мне слова о любви,Я их в пробке потом зачитаю,А сейчас меня крепко возьми обними,Я немножко к тебе привыкаю..

Говорящий с травами

Денис Соболев

«Говорящий с травами» Книга первая

… – Теньк! Теньк-теньк-теньк!, – заливалась прямо за окном желтобокая синичка. Она смотрела на Серко, блаженно вытянувшегося на солнышке во всю свою немалую длину, склонив голову на бок и задорно сверкая черными бусинками глаз. А Серко наслаждался первым, таким долгожданным, теплом. Лежа на боку, он зевал и блаженно щурился, временами лязгая зубами в попытке поймать пролетающую мимо муху. И это в марте! Вокруг еще снег, да и на дворе утоптанный за зиму покров не спешит плавиться под жаркими лучами, только проседает день ото дня. А муха, ошалевшая от такой ранней побудки, в отчаянии металась по двору, разыскивая товарок. Потом присела на серий от времени воротный столб и застыла на месте, тоже поддаваясь теплой весенней неге. Синичка же, заметив первую весеннюю муху, не спешила ее ловить – смотрела и, похоже, не верила свои глазам.

На самой маковке второго воротного столба сидел здоровенный котище. Полосатый, с огромными зелеными глазищами, он мог бы быть очень красивым, если бы не изодранные в многочисленных драках уши и суровый взор.

Кот пришел к ним во двор в сильную пургу. Пролез под воротиной, осмотрел двор и увиденным, похоже, остался доволен, поскольку беспардонно прошествовал мимо остолбеневшего от такой беспримерной наглости Серко прямиком на крыльцо, где и уселся, озирая окрестности с хозяйским видом. Опомнившийся Серко шагнул к крыльцу, и в его взгляде читалось явно не желание творить мир во всем мире. Котяра глянул на него, зевнул и преспокойно отвернулся. Серко рванулся вперед с явным желанием покарать нахала, и натолкнулся на яростный отпор. Кот рванул навстречу, выпустив когти и страшно завывая на одной ноте. Серко опешил, но не остановился, а кинулся в бой…

Ситуацию спас Матвей – он открыл дверь, желая выяснить причину шума, и котяра влетел в дом, едва не сбив его с ног. Серко же остановился, глянул на Матвея, проворчал что-то и ушел в будку. Матвей закрыл дверь и повернулся к коту. Тот сидел в сенках с донельзя независмым видом и… вылизывал заднюю ногу, вытянув ее вперед. Матвей хмыкнул и пошел в дом. Котов он любил, да и выгонять на улицу живое существо в такую пургу… нет, это не про него. Так котяра и прижился. Жил в сенях и платил за добро тем, что исправно ловил мышей, складывая их у порога. Серко, как ни удивительно, смирился с наглым пришельцем и предпочитал его игнорировать. Между ними установилось шаткое перемирие. Мама же каждый день выставляла коту, которого они не сговариваясь решили звать Котом, миску молока. Да и требухи из порции Серко ему тоже перепадало. Иногда Кот исчезал на несколько дней, но всегда возвращался к миске с молоком. На руки ни к кому не шел, но иногда позволял себя погладить. В общем, характер у Кота был скверный…

Сейчас же Кот, как и Серко, наслаждался теплом, жмурил глазищи на солнце и краем глаза следил за синичкой. Матвей вышел на двор, радостно прищурился на солнце, потрепал Серко по мощному загривку, потянулся до хруста… Хорошо! Весна! Наконец-то закончились серые зимние дни, метели и колючий снег, выматывающая однообразная работа по очистке двора, огромный теплый тулуп и неуклюжие валенки снова на сушку и в сундук…

Стукнула калитка, и во двор решительно шагнул сияющий Игнашка.

– Матвей, приходи на именины! – выпалил он. Глаза весело сверкают из-под пшеничного чуба, на ногах щегольски начищенные сапоги – и как умудрился не испачкать, пройдя пол-деревни от своего дома до Матвея. В этом был он весь – жил на показ, ярко и весело.

Матвей улыбнулся в ответ, крепко стиснул руку друга, потом хлопнул по плечу и кивнул. Потом сказал:

– Пойдем в дом, съедим что ни есть. Мама вон холодца наварила, вкууусный…

Игнашка чиниться не стал, шагнул за Матвеем в дом. Матвей прихватил в сенях судок с холодцом, поставил на стол. Развернул завернутый в рушник каравай хлеба, наломал, выставил соленья – любимые хрустящие пряные огурчики в мутном рассоле, капусту и редьку с запашистым подсолнечным маслом, грибы и горчицу. Горчица была особенная, ее отец делал на огуречном рассоле. От нее непроизвольно текли слезы и перехватывало дыхание. Игнашка наложил холодца в миски себе и Матвею, уставился на друга выжидательно. Быстро прочли молитву и приступили к еде. Матвей густо намазал горчицу на хлеб и с наслаждением впился зубами в хрустящую корочку. Игнашка, глядя на друга, повторил и… слезы брызнули из глаз, лицо покраснело… Он спешно хватил ложку горячей каши и от этого все внутри вообще вспыхнуло пожаром! Он слепо зашарил руками по столу в поисках хоть чего-то, что поможет ему… Матвей, со смехом следивший за другом, все же сжалился над ним и придвинул кружку с рассолом – резким, пряным. Игнашка залпом осушил кружку и выдохнул:

– Гы… гы… горчица… оооооо…

Матвей утер слезы и спросил со смехом:

– Ты разве не слышал еще про батину горчичку? Ее ж вся деревня знает. Прошлым годом староста так же вот попробовал, так теперь только у бати и просит – к холодцу да к пельменям. А ты ее как масло на краюху… Ох, умора…

Игнашка с опаской посмотрел на лежащий на столе кусок хлеба – хочешь не хочешь, а доедать надо, иначе ж ведь Матвей засмеет. Рука его несмело потянулась к хлебу, но потом лицо озарилось улыбкой – он хватил ложку каши, а следом откусил от горбушки с добрым слоем горчицы. Не помогло. Лицо снова налилось краской, во рту разгорался пожар. Пара глотков рассола, заботливо налитого Матвеем, и его лицо вернуло здоровый румянец.

– Как вы ее едите? – его удивлению не было предела.

Матвей, все это время со смехом наблюдавший за бесплодной попыткой друга обхитрить горчицу, взял остаток краюхи и молча начал жевать. Игнашка затаив дыхание ждал, когда же у Матвея хлынут слезы, но тот только покраснел немного и продолжал невозмутимо жевать. Игнашка махнул рукой, взял другой кусок хлеба и принялся за еду…

Пообедав, друзья засобирались на полянку у реки – там собиралась вся деревенская молодежь, готовиться к проводам зимы. Ведь через пару дней начало масленичной недели! Нужно было подготовить чучело зимы, а это дело ответственное. По деревне уже носились ребятишки с блинами, выкрикивая:" Прощай, зима сопливая! Приходи, лето красное! Соху, борону – И пахать пойду!». Другая часть детворы собирала старые лапти и встречала каждого въезжающего в деревню вопросом: «Везешь Масленицу?». И горе тому, кто отвечал отказом – его били лаптями и забрасывали снежками, что всегда оборачивалось веселым хохотом и валянием в снегу…

На берегу уже собрались парни и девчата. Парни соорудили из двух жердин основу для будущего чучела, и теперь обматывали ее соломой. Девчата же принесли из дома цветастые тряпки, в которые будут обряжать зиму. Но вот чучело готово, и девчата принялись обряжать его, распевая приличествующую случаю песню. Даренка затянула низким грудным голосом, Анютка подхватила, и песня полилась над рекой, отражаясь эхом от замершей в предвкушении весны тайги. Пока девчата рядили чучело, парни затеяли выбор Масленицы и Воеводы – именно им предстояло на общем гулянии зазывать весну и прогонять зиму.