Вторая

изобразил в образе несчастного циклопа самого

себя.»

Заслуживающие доверия источники.

Давно уже Г. А. Печорин оставил всякую надежду где-либо спастись от скуки, которая столь сильно любила его, что сделалась со временем его вторым «я».

Но когда приехал он в Пятигорск и нанял квартиру на самом высоком месте, у подошвы Машука, то почудилось ему, что «верно было бы весело жить в такой земле».

Впрочем, чувство это испарилось за считанные дни, пока Г. А. развлекал себя привычным образом – ссорил меж собой одних, подбивал на непоправимые глупости других, выставлял в наихудшем свете третьих. Он умело губил репутации и разбивал сердца.

И снова, как прежде, ему помогала таинственная сила, изобильно преподносившая ему один за одним счастливые обстоятельства, раскрывая чужие тайны, даруя сатанинскую власть над людьми, и выводившая каждый раз его сухим из воды. Не раз было, что дело доходило уж до дуэли, но тут равных Печорину, пожалуй, что было не найти.

Скука немедленно воцарилась вновь в его сумрачной душе.

В один из июльских жарких дней, изнывая от злой хандры, не выйдя противу обыкновения из дому, он накропал в своем блокноте небольшой опус. Вдохновил его на это Кавказ, Пятигорск – совсем еще молодой, как его называл сам Г. А., «новенький городок».

«Этот Пятигорск, – говорил Печорин своему приятелю доктору Вернеру, – я бы сравнил с молодой девушкой. Теперь еще она невинна и чиста, но не успеете оглянуться – и вот она уж развращена, превратилась в повидавшую виды, никому не нужную потаскуху. Скоро уж никому она не будет интересна. Посмотрите вокруг. Скоро так будет, разве не так?»

Он видел себя старым опытным обольстителем, потерявшем вкус к жизни – ему в ту пору было двадцать пять лет.

«Что ж могло бы спасти меня от вечной моей холодной скуки, от невыносимого трезвого взгляда на царство людей?» – раздумывал Г. А.

И Печорин вспомнил о поэзии. Ранее он встречал в петербургских салонах людей с бледным лицом и горящим взором. «Этим людям чужды страсти суетного света, а если даже и нет, – размышлял он, – то их всегда спасало бы излюбленное занятие, которому посвятили они свою жизнь.» Таковыми представлялись ему поэты.

В опусе своем в тот июльский день он попробовал изобразить человека, принадлежащего поэтическому миру.

Личность своего героя, Г. А., оставаясь верным себе, наделил привычной своею болезнью – мизантропией. В результате создаваемый им образ, приобрел что-то байроническое. Печорин решил поместить его на свое место, совместить обе биографии в нынешнем времени – так его литературный отпрыск оказался на Кавказе. Но в отличие от своего автора он был сослан в действующую армию за стихотворный памфлет, направленный против самодержавия, – такая идея родилась у Печорина, когда вспомнил он о Пушкине и Радищеве.

…

Печорин не на шутку увлекся своим замыслом. Осознавая, что характеры выдуманного поэта и автора слишком схожи, он пускается на разного рода ухищрения. Супротив своей старинной исконно русской фамилии дворянской он дает поэту фамилию иностранную – Лермонтов. Он заставляет своего героя быть необдуманно грубым с окружающими, наделяет его неуправляемыми прямотой и непосредственностью – не в радость другим и во вред себе. Того, на что оказывался способен поэт, никогда не мог себе позволить расчетливый дипломат и великий лицемер Печорин.

Почувствовав, что выдуманный персонаж гораздо более уместен времени и месту, чем его автор, Г. А. стал испытывать раздражение. Его злило в герое опуса все – прямота, безыскусность, поэтический талант, свобода (внутренняя, разумеется) от общества. И от женщин. Печорину казалось это счастьем.

– Такой долго не протянет, – пробормотал он, растерянно разглядывая перо. – Такого быстро зашибут… зашибут…

Он отложил перо, схватил из вазы яблоко и стал ходить по кабинету из угла в угол.

«За что бы его убил, к примеру, я, – раздумывал он. – У нас не было б никаких общих интересов. Я бы ненавидел его молча – что толку в действиях, когда он сам выставляет себя на посмешище. Он бы ненавидел меня и… о! нашел!.. он бы оскорбил меня!.. написал бы эпиграмму. Или вывел бы в каком-нибудь опусе. Мне пришлось бы вызвать его на дуэль. И, конечно, он бы погиб…»

– Как это было бы прекрасно – погибнуть на дуэли! – воскликнул Г. А., которому жизнь столь часто была в тягость, что он начинал уж ненавидеть свое дуэльное счастье.

И Печорин принялся писать сцену поединка между собой и поэтом. Перо весело летело по белому полю, за окном весело щебетали птицы, и вот уж поэт убит.

– Ч-чорт подери! – воскликнул автор, когда бездыханный поэт лежал у подножья Машука, – да ведь так выходит, что я его обессмертил. Как мсье Дантес Пушкина. Да-с… не больно-то я оригинален в сочинительстве.

Он посмотрел на листки, исписанные ровным мелким почерком, и нахмурился пуще прежнего.

– Чем это я тут занимался? – рассердился он. – Если поглядеть на это трезво, то выходит, что я сочинил историю о том, как запятнал свое имя, ославил свой род. Да, никак иначе! Ведь кто ж поэтов убивает!..

И он отмахнулся от листков, как от досадного наваждения. Потом позвал денщика и приказал тому забрать бумажки. На пыжи.

Осенний вечер в Ялте

«Если улица пуста, а ты слышишь

нарастающий гул мотоциклетного мотора —

глянь вверх…»

«Выживание на улице и дома.» Часть 1

Поздней осенью в Ялте паршиво. То есть все хорошо поздней осенью в Ялте – но как-то паршиво. Невозможно никакими словами передать это, поэтому мы и не будем – просто поверьте на слово.

Одним пасмурным вечером Коля заглянул в гости к Вагифу, человеку восточному и невменяемому, но очень гостеприимному. За окном капал дождик. Вагиф был Коле рад, попоил его чаем со сладкой пастилой, предложил вина, а когда Коля отказался – травы.

Коля отказался и от травы, и тогда Вагиф стал что-то рассказывать – то ли анекдоты, то ли дикие истории из жизни общих знакомых. Но вскоре он заметил, что Коля клюет носом.

Хозяин растерянно поглядел вокруг – чем бы развлечь гостя, а заодно и себя самого, – и тут его взгляд упал на компьютер.

– Ага! – возбужденно потер он руки. – У меня есть новая игрушка!

– «Стрелялка»? – очнулся Коля, в ужасе перехватив Вагифов взгляд в сторону компьютера.

Вагиф призадумался.

– М-м… может быть на верхних уровнях… – пробормотал он, – не знаю, не доходил…

Нужно отметить что «стрелялки» и «рубилки» вызывали у Коли одинаковое отвращение. Так было всегда – как минимум со времен «Принца Аравии». А значит, всегда. Потому что времена «Принца Аравии ” – времена доисторические, и никто уже давно не помнит, как тогда вообще люди жили.

Так вот, «стрелялки» и «рубилки» – те, что со временем возмужали, окрепли, виртуально усовершенствовались – и превратились в «Doomlike”и (или «Tomb-rider”ы). Коля ненавидел их всеми фибрами своей души. Во-первых, его от них тошнило. Физически. Потому что они олицетворяли примитивность сознания, являли собой воплощение приземленности вкуса, и царство тупоголовости – а посему смертной тоски. Во-вторых, «стрелялки-рубилки» зацапали себе добрую половину прогрессивного человечества, сиречь молодежи. А за такое уже можно и ненавидеть. Всеми фибрами.

Но Коля был юноша интеллигентный, хоть и неврастеник, – держал свои чувства при себе…

«Странно, – подумал Коля, – не „стрелялка“… а что же тогда?»

Вагиф лучезарно улыбнулся:

– Вообще-то это «рубилка»!

Коля скорчил кислую мину и схватился за виски (он был силен по части жестикуляции):

– Не-е-ет, не хочу!

Вагиф обиженно уставился на Колю.

– Да ты посмотри, истерик! Ты хоть сначала посмотри, блин! Знаешь какая там графика? Ты такой не видел! На двух гига идет! – и он в буквальном смысле слова раздулся от гордости.

– Ну конечно! – заныл Коля. – Если идет на двух гига, то я должен пустить слюну… И кстати, мне вообще плевать на твои гига…

– Ты сноб, блин! – темпераментный Вагиф со скоростью света погружался в пучину обиды. Его лицо уже окрасилось в серый цвет.

– Я – сноб?! – чуть не засмеялся Коля. – Дурак что ли? Ну вот я Голливуд обожаю, например! Какой же я сноб после этого? Да у меня вульгарный вкус!.. И вообще, от сноба слышу, понял?

Но непрошибаемый Вагиф из обиды вылезать не собирался. У него даже начало дергаться веко. Нужно было срочно что-то предпринять. «Черт, какая жалость! – обламывался Коля. – Хотел приятно провести вечер, посидеть. Идти-то ведь все равно некуда…» И тогда он сказал себе: «Ну старик, что тебе стоит сделать вид…»

– Давай показывай! – вздохнул он.

– Вот смотри! – прошептал Вагиф, и превратился в зомби. Лицо его замерцало неоновым светом.

– Что это?

– Вот это… нача-а-ало… – нежно приговаривал Вагиф. – Видишь, тебе дают оружие… Что возьмем? Меч? Или… что это? Ага, сабля! Во какая!.. Блин… А, вот! Булава! А?

– Да бери что хочешь!

– Тогда булава. По-о-ошли-и-и, – сладострастно протянул он.

И Коля увидел замковый коридор с арочными сводами, гобеленами и витражами, с дубовыми дверьми и изящными канделябрами.

Вагиф уже молотил кого-то изо всех сил своей булавой. Вот и первая кровь. А вот еще один невзрачный солдат бросается на нас. Забъем и его до смерти. И еще один…

Да, графика и вправду была офигительной. То есть, по сути-то, не наличествовало никаких существенных, принципиальных изменений даже в сравнении с ветхим предначальным «Doom”ом – «рубилка» она и есть рубилка, «doomlike» он и в Африке «doomlike»… Но фактура!.. Иногда даже казалось, что отдельные части виртуального пространства – настоящие, а вовсе не компьютерные. Ну, вы понимаете…

Минут пять это забавляло. Но потом Коля зевнул, силуэт Вагифа куда-то поплыл… Стало скучно…

– А это жар-птица! – возвратил его к жизни Вагифов голос. – Ее нужно обязательно пойма-а-ать… Она нам еще пригодится…

Коля посмотрел на экран. Жар-птица была сделана изумительно: она была полупрозрачна, но при этом переливалась всеми цветами радуги, движения ее были плавны (не то, что у солдат). При этом она норовила «вас» клюнуть… «Интересно, – почувствовал интригу Коля, – как она пригодится?»

– А зачем она потом нужна? – спросил он Вагифа.

– Она… – с трудом выговорил Вагиф, все силы которого были брошены на добивание очередного солдата, – в конце уровня без нее не победить…

– Кого?

– Какую-то зверюгу, – пожал плечами Вагиф и накинул сеть (Alt-R) на жар-птицу.

Коля был разочарован. «Всего-то… Обычная фигня… Дешевый прикол под сказочное средневековье… Эксплуатируют фэнтези…»

– Понял? – сказал Вагиф. – Ну давай теперь сам.

И он подтолкнул к Коле клавиатуру.

Коля походил по залитым кровью залам и коридорам первого уровня (Вагифова работа), побил витражи, пощупал стены, попытался открыть двери. «А есть какие-нибудь потайные ходы, лазы – с сюрпризами? – интересовался он. – Не одно же здесь мочилово? Ведь замок же! Для замка-то не солидно чтобы одно мочилово, для замка-то одно лишь мочилово как-то примитивно…»

Но ничего больше не было. «Что же – тут больше никаких игровых возможностей нет?» – возмутился Коля. Он всегда искал в «Doomlike”ах какую-нибудь запрятанную альтернативную игру. Но не было ее. И это было возмутительно.

«Боже, чем я занимаюсь? – горько удивился Коля. – Да ну к черту – этих мудацких жар-птиц Alt-R’ом ловить! И у Вагифа этого ловить, как видно, тоже нечего! Пойду-ка я лучше!»