Людмила Георгиевна Алексеева: ВСЯ ЖИЗНЬ – СЛУЖЕНИЕ ДОБРУ

В правом нижнем углу, в кепке Георгий Филимонов. Кисловодск. 1933 г.

Ссылка. Чита. Станция Карымская

Впрочем, стражи порядка помнили о необходимости быть бдительными и «чистить» свои ряды. И, как показывает история, не всегда беззаветное служение долгу и народу защищало от произвола. В 1934 г. в пылу ссоры с кем-то из коллег Георгий Филимонов с вызовом бросил на стол партбилет и заявил, что не партия за него, а он сам лично принял решение работать в милиции и защищать страну от разбоя и бандитизма. За этот проступок Георгий заплатил высокую цену: последовал анонимный донос, Георгий был выдворен из рядов ВКП (Б) и… сослан с семьей в Сибирь, в лагерное поселение у станции Карымская, известное как часть БАМлага.

Марии Васильевне было 26 лет, она ждала ребенка. Для семьи Филимоновых начиналась новая, непредсказуемая жизнь в далекой и неприютной Сибири. Никакой надежды на прощение и возвращение поначалу не было, только молодость и природная родовая сила поддерживала их в эти годы.

Рожденную в ссылке девочку назвали Розой. «Я безо всяких сомнений дал дочке имя Роза, потому что понимал с какими трудностями всем нам и, прежде всего, ей придется жить здесь, – рассказывал впоследствии Георгий, – я ничего не мог ей дать хорошего, потому что, кроме холода и голода, ничего не было. Но пусть хоть имя, думал я, напоминает моей дочке о том, что где-то есть праздник и радость. На этом было основано моё решение».

Увы, в тяжелейших условиях девочка прожила чуть больше года и умерла от недоедания. Такая же участь ждала многих новорожденных в тех краях, но вопреки всему люди всё-таки надеялись на чудо, стремясь продолжить род. Сила духа и надежда помогали во все времена переживать превратности судьбы в нечеловеческих условия жизни. Именно надежда давала силы вопреки всем бедам и несчастьям превозмочь, казалось бы, непреодолимые обстоятельства, сохраняя при этом человеческое достоинство.

Строительство дороги в исправительном лагере «Бамлаг».

Из дневников Людмилы Георгиевны:

По праздникам родители собирались за столом, беседовали, играли в лото, пели песни. Неизменной спутницей всякого застолья была песня, начинающая словами:

Вот сейчас, друзья, расскажу я вам,Этот случай был в прошлом году,Как на кладбище МитрофаньевскомОтец дочку зарезал свою.Мать, отец и дочь жили весело,Но изменчива злая судьба,Надсмеялася над малюткою:Мать в сырую могилу ушла…

Эту тюремную песню мама привезла из Сибири, и она навсегда осталась в нашей семье. Длинная и заунывная, она, как правило, заканчивалась мамиными слезами от нахлынувших воспоминаний о пережитом в ссылке и о потере своей первой малютки-доченьки Розы в лагерном бараке4».

Отец Людмилы тоже привез из лагеря музыкальный «сувенир». Во время семейных встреч он затягивал песню тамбовских повстанцев5, которую он много раз слышал и пел вместе с другими ссыльными:

Что-то солнышко не светит,Над головушкой туманТо ли пуля в сердце метит,То ли близок трибунал.Эх, воля-неволя,Глухая тюрьма!Калина, осина,Могила темна.На заре каркнет ворона,Коммунист взведет курок…В час последний похоронят —Укокошат под шумок…

Бамлаг

Байкало-Амурский исправительно-трудовой лагерь (БАМлаг) существовал с 1932 по 1938 гг. и в оперативном управлении подчинялся ГУЛАГ НКВД. Его главной задачей было обеспечение рабочей силой строительства вторых путей Транссибирской магистрали. Второй путь Транссиба протянулся от станции Карымская до Хабаровска и немного позже – до Ворошилово (ныне Уссурийск).

На этой стройке трудились как вольные строители от дороги, так и зэки, среди которых руководство лагеря также ввело популярное в те годы социалистическое соревнование. «Передовики» получали разрешение на более частые и длительные свидания и даже могли улучшить условия жилья и быта. Поэт Анатолий Жигулин (1930—2000), испытавший на себе суровые будни заключенных и ужасы лагерной жизни, посвятил этому периоду стихотворение «Поезд»:

Мела пурга, протяжно воя.И до рассвета, ровно в пять,Нас выводили под конвоемПути от снега расчищать.Не грели рваные бушлаты.Костры пылали на ветру.И деревянные лопатыСтучали глухо в мерзлоту.И, чуть видны в неровных вспышкахЗабитых снегом фонарей,Вдоль полотна чернели вышкиТревожно спящих лагерей.А из морознойЧерной чащи,Дым над тайгою распластав,Могучий, Огненный,Гудящий,В лавине снега шел состав.Стонали буксы и колеса,Густое месиво кроша,А мы стояли вдоль откоса,В худые варежки дыша.Страна моя! В снегу по пояс,Через невзгоды и пургуТы шла вперед, как этот поезд —С тяжелым стоном Сквозь тайгу!И мы за дальними снегами,В заносах,На пути крутомТому движенью помогалиСвоим нерадостным трудом.В глухую ночь,Забыв о боли,Мы шли на ветер, бьющий в грудь,По нашей волеИ неволеС тобойДелилиТрудный путь.

Сравнительно в короткий срок, в исключительно трудных была полностью изменена оснащённость восточного участка Забайкальской магистрали, появились крупные железнодорожные узлы, качественное водоснабжение, крепкое деповское и вагонное хозяйства. Правительство страны высоко оценило работу путеармейцев БАМлага: вольнонаёмным выплатили денежные премии, а отличившиеся на строительстве ссыльные и их семьи были досрочно освобождены, в том числе и семья Филимоновых, которые в конце 1936 г. вернулись в Москву.

Не всем бамлаговцам было суждено выйти на свободу. Одни умирали от суровых условий жизни и труда на износ, других убивали как «врагов». Историк Валерий Поздняков пишет: «При управлении БАМлагом работал спецлагерсуд, по приговорам которого только за семь дней августа 1937 года было расстреляно 837 человек. Эта страшная цифра взята из материалов оперативного учёта приведения в исполнение смертных приговоров только за полмесяца»6.

Русская православная церковь потеряла в БАМлаге многих своих священников и прихожан. Через БАМлаг прошли учёный и философ Павел Флоренский, полководец Константин Рокоссовский, писатели Василий Ажаев, Сергей Воронин, Юрий Домбровский. И всё же, хотя БАМлаг стал одной из самых мрачных страниц в истории российских железных дорог, её следует помнить в благодарность тем, чьим трудом развивалась Забайкальская магистраль7.

В сентябре 1936 г. Ягода покинул Лубянку. Много позже Людмила Георгиевна напишет в своем дневнике: «Если бы не разоблачение Ягоды, то родители так бы, вероятно, и сгинули в Читинской тайге, а я, может быть, и не появилась бы на свет. Вот где самое время вспомнить о Боге. Всё в Его воле, всё так».

Жизнь после лагеря

Вернувшись из ссылки в Москву, в 1937 г. Георгий Филимонов уже работал на строительстве станции «Маяковская». Работа, как оказалось, была не только тяжелой, но и опасной, и не всегда из-за угрозы обрушения породы. В одну из смен бывший милиционер проявил бдительность, заметив на путях подозрительные действия одного из рабочих. Георгий попытался остановить его, но тот вырвался и побежал, успев выстрелить практически в упор. Несмотря на тяжелое ранение, Филимонов продолжал преследовать диверсанта и, уже теряя сознание, понимая, что тот уходит, бросил ему вслед путевой фонарь. Фонарь попал беглецу в голову, он упал, а к этому времени подоспела охрана и обезвредила преступника.

Строительство станции «Маяковская» в Москве. Фото 1938 года.

Так Георгий Филимонов предотвратил диверсию на строительстве метро. За мужественный поступок и проявленный героизм Георгия Григорьевича после нескольких недель лечения наградили двухдневной путевкой в Дом отдыха.

Людмила Георгиевна вспоминала, что «мама на тот момент была в положении, беременна мною, – страшно представить, что было бы с нею, если бы он тогда погиб. И всё-таки отец, проявив храбрость, выполнил свой долг офицера, долг пусть и бывшего, но сотрудника милиции. Филимоновы – физически крепкий род, и уже через пару недель отец встал с больничной койки…»

Летом 8 июня он отдыхал в д/о на ст. «Правда» Ярославской железнодорожной ветки. Спустя три месяца, 11 сентября 1938 г. в Москве открылась станция «Маяковская», а 10 ноября того же года у Филимоновых родилась девочка. Георгий вновь хотел дать дочке имя Роза, но жена отговорила, и девочку назвали Людмилой. В книге актов о гражданском состоянии при Народном Комиссариате Внутренних дел СССР 22 декабря 1938 г. была произведена соответствующая запись за №0875392. От наблюдательного читателя не ускользнет тот факт, что в этот же день Русская Православная Церковь чествует икону Божией Матери «Нечаянная радость», образ которой хранился в семье Филимоновых и был особо почитаем.

Между тем колесо «красного террора» набирало обороты. Ягода был расстрелян, но при Ежове репрессии стали поистине массовыми. Лагеря были переполнены заключенными, туго приходилось даже блатным. При этом, в отличие от осуждённых по политическим статьям, уголовникам было чуть полегче. Впрочем, Ежов недолго пробыл на посту и повторил судьбу своего предшественника: через 26 месяцев (как и Ягода), в начале декабря 1938 г. он был отстранён от должности, а новым наркомом стал 39-летний Лаврентий Павлович Берия, ещё летом 1938 г. вызванный из Тбилиси в Москву и назначенный заместителем Ежова. В начале 1939 г. Ежов был арестован и 4 февраля 1940 г. расстрелян, как враг народа.

При Берии волна репрессий несколько пошла на спад, и страна вздохнула с облегчением. Из лагерей стали возвращаться первые освобождённые, начались первые реабилитации. Однако основная масса заключённых не вышла на свободу и при Берии. К этому времени территория СССР значительно увеличилась за счет присоединения Прибалтики, Западной Украины и Западной Белоруссии. Как следствие, расширился и уголовный контингент: с упомянутых территорий были вывезены заключённые с большими сроками.

В марте 1940 г. НКВД СССР коренным образом перестроил оперативно-служебную деятельность угрозыска. Оперативным работникам вменили ответственность за результаты борьбы с конкретными видами преступлений, главным образом, с особо опасными. Изменились методы руководства угрозыском со стороны Главного управления милиции, выезды на места с целью обследования и контроля были сокращены до минимума. Вместо этого главное внимание сосредоточивалось на оказании практической помощи в борьбе с преступностью.

В июне 1941 г. фашистская Германия вероломно напала на СССР. С первых дней войны Георгий дважды записывался добровольцем на фронт. Как же ему без фронта, с его-то смелостью и характером, готовому в любую минуту ввязаться в спор, встать на защиту незаслуженно обиженного?! Мария Васильевна всё это время жила в страхе и за мужа, и за себя, и за маленькую дочь. Но он получал отказ за отказом как по причине тяжелого ранения, которое продолжало давать о себе знать, так и из-за двухлетнего ребенка на руках. Вероятно, играла роль и относительно недавняя ссылка с семьей в Карымскую, хоть он и был реабилитирован. Не получил Георгий Филимонов и разрешения на восстановление в рядах партии и милиции.

Трудовой фронт

С весны 1939 года в системе ОТБ НКВД сформировался костяк фирмы «Ту», которому отечественная авиация во многом обязана послевоенными успехами в области тяжёлого и, прежде всего, тяжёлого реактивного самолётостроения8. Сам же А. Н. Туполев был необоснованно репрессирован. В 1937—1941 годах вместе со многими своими соратниками, находясь в заключении, работал в ЦКБ-29 НКВД, где был одним из четырёх главных конструкторов.

С конца 1941 года Георгий Филимонов работал токарем-фрезеровщиком на Авиационном заводе, где выпускали самолеты конструктора Туполева – Ту-2, а также Ил-4. Предприятие создано в декабре 1941 г. на площадке завода №22 в Филях и получило номер ликвидированного завода 23. Сегодня это Государственный космический научно-производственный центр (ГКНПЦ) им. М. В. Хруничева. В 1942 году на заводе был создан фронтовой бомбардировщик «103» (Ту-2). На протяжении всех 1418 дней Великой Отечественной войны экипажи частей Красной армии сражались на самолётах, созданных под руководством А. Н. Туполева. В боях использовались как военные, так и гражданские самолёты, строившиеся большими и малыми сериями. Всего в войне участвовало около пяти тысяч самолётов АНТ и Ту. В 1943 году на заводе Георгий получил тяжелую производственную травму с частичной потерей слуха, и вопрос о фронте был для него окончательно закрыт.

«Работал папа на износ, – вспоминает Людмила Георгиевна, – мы его не видели по несколько дней в неделю, т.к. работа шла в три смены и рабочие спали прямо у станка. Когда он всё-таки приходил домой суровый, осунувшийся, с серым уставшим лицом, то всегда приносил нам немного поесть из того, что им выдавали, а сам недоедал, сберегал, хотя мама получала ещё и паёк за его труд».

Возвращение на службу в милицию

Недюжинная сила и здоровье помогли Георгию выздороветь окончательно к концу 1944 г. И уже накануне Победы в феврале 1945 г. Филимонова восстановили в рядах ВКП (б) и разрешили вернуться на службу в милицию в прежнем звании старшего лейтенанта, в котором он и прослужил до начала шестидесятых в 6-м отделении милиции г. Москвы.

Сотрудники милиции. Во втором ряду четвертый слева

Георгий Филимонов. 1953 год.

В послевоенные годы криминальная обстановка в столице вновь ухудшилась, о чем красноречиво свидетельствуют милицейские сводки. Начиная с 1946 и в последующие годы, количество грабежей оставалось значительным. К примеру, в докладе МВД СССР об итогах борьбы с преступностью в Москве за год сообщалось: «В 1946 году по г. Москве зарегистрировано 20 785 преступлений, в том числе: вооруженных грабежей 231 (раскрыто 177 случаев); невооруженных грабежей 454 (раскрыто 366 случаев); краж всех видов 11 122 (раскрыто 8946 случаев)»9.

Одна из самых известных группировок послевоенного времени – «Чёрная кошка» – знакома широкой аудитории по фильму «Место встречи изменить нельзя» С. Говорухина. Неудивительно поэтому, что милиция всячески стремилась пополнить свои ряды. МВД докладывало о беспрецедентных мерах, принимаемых для борьбы с преступностью: «В целях обеспечения общественного порядка и предотвращения роста преступности по г. Москве московской милицией проводится ряд мероприятий: ежедневно выставляется до 1300 наружных постов милиции, высылается 1650 парных патрулей, привлекаются к поддержанию порядка 1800 членов бригад содействия милиции и систематически дежурят у домовладений до 4000 дворников»10.

Инструктаж перед очередным дежурством. Москва.1957 г. Георгий Филимонов третий слева.

По натуре принципиальный и честный, Георгий искренне служил делу партии и был готов в любой момент прийти на помощь попавшему в беду. Старший лейтенант Филимонов прекрасно плавал и весной 1946 г., недалеко от Бородинского моста, спас оказавшегося на льдине мальчика, доплыв до него в ледяной воде Москвы-реке.

В 1957 году Георгий Филимонов вновь проявил служебную бдительность и партийную сознательность, задержав группу расхитителей, за что получил путёвку в дом отдыха ЦК Транспорта «Заключье», где отдыхал со своими сослуживцами.

Во дворе отделения милиции с товарищами. Второй слева – Георгий Григорьевич.

Семейная жизнь и милицейские будни

Ниже публикуем отрывки из интервью и дневников Людмилы Георгиевны об её отце, его службе и семейном быте её родителей. Это уникальные свидетельства столичной жизни, запечатлевшиеся в детской памяти и записанные много лет спустя.

На Девичке. Справа Георгий Филимонов. Москва. 1956 г.

«Обычно папа любил ходить в милицейской форме и только по выходным менял верх на обычную рубашку и то воротник всегда держал застёгнутым. Из брюк предпочитал галифе, видимо потому, что сапоги носил чаще ботинок. Форменный китель, до блеска начищенные яловые сапоги, фуражка, шинель, планшет кожаный и, конечно же, портупея с кобурой, в который вложен настоящий боевой пистолет. Отец любил оружие и мог полдня заниматься им: сядет на кухне, никого не пускает – разберёт пистолет и вычищает все детали до блеска. Потом смажет, соберёт револьвер, сложит все железочки в него, положит в кобуру, застегнёт её и с довольным видом ходит по дому.

А ещё он любил умываться и бриться. Брился он тщательно и только опасной бритвой. Подолгу разводил мыло в ступке, мешал помазком, пока оно не запенится, грел воду на газу. Лезвия правил оселком, а доводил, подтачивая и полируя на военном кожаном ремне. Подойдет к зеркалу, пошлепает себя по щекам слегка и тщательно «броется».

Вещи Георгия Григорьевича: слева его кавалеристские шпоры, планшет из натуральной кожи, костяной милицейский свисток, очки и

«опасная» бритва.

Я на всю жизнь запомнила этот скрип-шип отцовской бритвы: тонкий и сухой её звук, когда папа проводил лезвием по коже щеки. Потом он шумно умывался, фыркал от удовольствия, и, обтеревшись по пояс мокрым, холодным полотенцем, перекидывал его на правое плечо и шёл по длинному коридору в комнату, негромко напевая: «Мы красные кавалеристы, и про нас…».

Входя в комнату со словами «Веди, Будённый, нас смелее в бой…», он брал одеколон, выливал на ладонь немного темно-зеленой жидкости и с оханьем (видимо, потому что на спирту и жгла) наносил на всё лицо сразу. Папа обязательно пользовался одеколоном и, как правило, это был либо «Тройной», либо «Шипр», а позже в его пижонскую парфюмколлекцию вошли «Лесной», «Розовая вода» и «Маки».

Наденет форму, причешется, ослабит подтяжки и верхнюю пуговицу гимнастёрки, сядет за стол и медленно с удовольствием завтракает. Чай любил крепкий и громко звенел ложечкой, кода размешивал сахар, а мне почему-то это очень не нравилось. На завтрак обычно была картошка, селёдка и лучок. Лук репчатый и зеленый постоянно был в нашем доме, и с ними готовили всё, а вот чеснок не запомнился. Позавтракает отец, встанет, глянется ещё раз в зеркало, наденет китель, одёрнет его пару раз, улыбнётся и говорит: «Ну, мне пора на службу, а вы здесь без меня ведите себя хорошо, а то всех заарестую», – а сам смеётся и подмигивает мне.

Только дверь хлопнет, мы с мамой сразу бежим к окошку и, если тепло, то открываем его и смотрим, как наш герой медленно идет на работу, поглядывая по сторонам, будто от самого подъезда и вступил на дежурство. Иногда по ходу достанет свисток и пугает местных мальчишек, когда те ломали деревья или «кокали» об стенку бутылки. Пацаны его любили, а местные бывшие зеки уважали и слушались. Он всем, если надо, мог сделать замечание, осадить, в том числе и им, а те стушуются и в ответ: «Да ладно, Григорич, ладно тебе, не ерепенься. Мы нормальные, мы – так, по-тихому посидим, то-сё, выпьем… Тут кореш наш откинулся, мы и раскинули побазарить…».

Пили они в одном месте – с красивым видом на Москву-реку, что сразу за домом в кустах, рассевшись на кривой старой лавке и ящиках, накрытых журналами «Огонёк» или газеткой. Таких пьяниц было много, а с 1953 г., после амнистии, стало ещё больше. Отец относился к ним с пониманием, но при этом говорил: «Сидите, но чтоб без драк мне тут. Пейте тихо, а то острожусь и всех в каталажку упеку. И если хоть один окурок найду, то весь подъезд мыть заставлю». Те и вправду всё за собой убирали, сама видела.

Участок его был на Арбате, вот мы и смотрели, как он в горку к 1-му Ростовскому идёт в сторону Смоленки. Так и глазели, пока он не исчезал за домом соседнего переулка. А перед поворотом, зная, что мы смотрим, оборачивался, снимал фуражку и махал нам, а мы ему в ответ носовыми платками.

Я всегда очень ждала отца с работы, ждала и скучала по нему. Когда он приходил, то нередко мне что-то приносил в угощенье: или конфет горсточку, или шоколадку. Но иногда брал меня с собой прогуляться, и тогда мы шли с ним пить сладкую газировку с тройным сиропом, а по дороге ещё и кваску домой наберём. Принесём, поставим бидон на стол, отец нарежет хлеба, вот мы и сидим все вместе, пьём квас и нахваливаем. Пиво отец не пил, вино тоже, только водку: по выходным, регулярно, но не больше ста грамм. Обед всегда начинал со стопочки. Он по-филимоновски был крепким, мог и больше выпить, но знал меру. Тогда мужики почти все пили. В нашем доме жило много фронтовиков, и все попивали, даже женщины, участницы войны. Мама всегда волновалась, когда ждала его с работы, всё хотела угодить, а потому заранее готовила ужин или обед и обязательно графинчик гранёный с водочкой ставила на стол. Иногда он и ей наливал, тогда они, как выпьют, добрели и вспоминали свою жизнь, а я слушала их рассказы, мне интересно было. Обедали обычно картошкой, жаренной на сале, либо кашей на подсолнечном масле и, конечно же, щами. Любимая папина еда – щи из кислой капусты. Папа переодевался, умывался после работы, но ходил всё равно в галифе, только сапоги снимал. У него было специальное устройство для снятия сапог – деревянная доска, куда вставляют каблук и тянут ногу из сапога. Ещё он носил портянки. Умел повязывать их и никаких носков к сапогам не признавал.

Устройство для снятия сапог.

Ложились обычно родители спать пораньше, часов в девять вечера, потому что папе было рано на работу. Иногда он оставался на ночное дежурство, заступив на смену, и тогда мама всю ночь не спала, волновалась. Время было неспокойное. По дворам сновали мелкие банды и грабили, убийства тоже были не редкость, разбои. Вот мама и не спала, всё к окну подходила да посматривала: не идет ли он домой, хотя прекрасно знала, что папа в этот момент совершенно не здесь, а на своем далеком участке. Я маме говорила: «Мам, ложись спать. Он всё равно не придёт», а она мне: «А вдруг! Может, отпустили его, а тут вон какая темень, как он пойдёт один-то домой».

Минкины

Мария Васильевна Минкина, мама Людмилы Георгиевны, родилась в селе Кораблино, Рязанской губернии в марте 1909 года. В семье было три сестры, старшая Аграфена, средняя Екатерина и младшая Мария. К началу XX века в селе проживало 800 человек. В 1918 г. здесь был учреждён волостной исполком, в августе создали волостную организацию РКП(б). В это же время начался голод, было введено военное положение и наложен запрет на вывоз хлеба частными лицами.

Мария Васильевна Филимонова (Минкина)

Заградительные отряды Красной гвардии11 конфисковали скот и хлеб. Недовольные такими действиями жители в ноябре 1918 года организовали крупное восстание.

Василий Минкин. Отец мамы Марии Минкиной. 1901 г

На фоне этих событий отец, Василий Минкин, вместе с младшей дочерью перебрался в Москву, где жила рано вышедшая замуж средняя сестра Екатерина. Её муж, Георгий Рожков, родился в Троекурове, а в Москве они проживали в Сокольниках. Старшая из сестёр, Груня, осталась в селе и умерла в годы войны.