Сотерия

Я встала с кровати Германа и, отпустив его руку, всмотрелась в дверь палаты, к которой приближался шум. Петли скрипнули, в комнате показался Филин и какой-то мужчина лет тридцати.

Гость клиники посмотрел на меня и сразу сменил гнев на милость. Глаза заулыбались, и он извинился за грубость, выкрикнутую за пределами этого помещения.

– Простите, а Вы кто? – уловив свое преимущество в сложившейся ситуации, спросила я.

– Ах, извините, я не представился. Меня зовут Еремеев Александр Петрович.

– Очень приятно, – не испытывая особой радости, да и приязни, ответила я.

Он протянул мне руку. Я ответила взаимностью. Однако он, вопреки ожидаемому пожатию, прильнул к ней губами.

– А я, по-видимому, и есть та девчонка, которую Вы искали с дикими воплями голодного буйвола.

– Я же уже попросил прощения, – виновато напомнил он.

– Вы мне пациента напугали, – упрекнула я его. – А у нас, между прочим, лечение проходило.

– Его извинения мне не требуются.

– Ясно, – сухо произнесла я.

– Кстати, я являюсь коллегой Вашего руководителя – Николая Васильевича.

– Поздравляю, – безразлично ответила я, заметив мрачный взгляд Германа.

«Ревнует» – почему-то подумала я.

– Сегодня на конференции мы обсуждали Ваше лечение, способы, предлагаемые Вами. По правде говоря, все врачи, присутствовавшие там, были удивлены…

– Не скромничайте, Александр Петрович, – озвучивала я мысли, словно надиктованные мне голосом моего подопечного, – все врачи говорили, что я сама безумна, сошла с ума, полная дура и ничего не смыслю в психиатрии. Так?

Мой собеседник покраснел, а Филин, встряв в наш разговор, предложил пройти в его кабинет.

– До шести я должна вернуться сюда! – возразила я.

– Зачем? – поинтересовался главврач.

– Я провожаю пациента в столовую и присутствую там во время приема пищи.

Увидев удивленный взгляд Еремеева, я решила, что нужно добавить неоспоримый аргумент.

– Это является частью терапии.

Мой новый знакомый доброжелательно улыбнулся и пропустил меня вперед.

17.49.

Я села в кресло напротив Еремеева, который, откровенно говоря, в наглую рассматривал меня. Филин занял свое место и многозначительно сложил перед собой руки.

– Давайте приступим. У нас мало времени, – прервала молчание я.

– Яна, – обратился ко мне Александр Петрович, – простите, не знаю Вашего отчества.

– Не думаю, что сейчас это имеет значение, поэтому не стоит напрягать Вашу ЦНС.

– Интересно, Вы так торопитесь вылечить его или просто Вам неприятен наш разговор? – не заметив моей колкости, продолжал он.

– В некотором роде, всё вышеперечисленное Вами одномоментно.

– Интересно…

– Абсолютно нет…Быть может обсудим дело, а не меня?

– Да, конечно. Сегодня на конференции был задан вопрос… Как бы помягче сказать?

– Говорите, как есть.

– Один из наших коллег спросил: «Неужели, эта выскочка настолько самоуверенная, что считает, будто может вылечить пациента, который не поддавался никакому лечению более 20-ти лет, не прибегая к помощи препаратов?»

– Хах! – усмехнулась я.

– Не обижайтесь, прошу Вас.

– Iratus sum super populum non. Ut muto sunt3.

– Что это значит?

– Вы же врач – должны знать латынь.

– Я плохо ею владею.

– В таком случае, ничем не могу помочь.

– Что Вы можете сказать? – вмешался Филин.

– А что тут скажешь? Ваш коллега прав, я выскочка излишне самоуверенная, и думаю, что, обращаясь со своим подопечным по-человечески и возвращая его к социуму, помогу ему тем самым адаптироваться в реальности и отказаться от мира иллюзий.

– Так вот, какие цели Вы преследуете? – воскликнул Еремеев.

– Не делайте из себя невинную овечку. Под Вашей шкурой – волк, готовый сожрать беззащитного.

– От чего Вы так со мной?

– «По делам судите их!». Будете говорить, что защищали на конференции мое отношение к данной ситуации? Я слышала с какими криками Вы ворвались в клинику! Вы не на моей стороне, а против меня, поскольку здесь третьего не дано. Я вижу, что все ждут, когда кончатся эти два месяца и результатов не будет, тогда Вы лично вместе со всем высшим светом психиатрии, членов которого самих бы не мешало подлечить транквилизаторами, вскроете ему мозг!

– Яна, разве я произвожу впечатление зверя?

– Одно я знаю точно, я зря трачу с Вами время. Давно наступило время ужина. Меня ждет пациент!

Я встала с кресла и подошла к двери.

– И, кстати, – добавила я, повернувшись к Еремееву, – в психиатрии существует такое понятие, как «Сотерия».

Я покинула кабинет. О чем разговаривали двое врачей, когда я оставила их одних – мне не ведомо.

18.07.

Герман уже сидел в кресле-каталке, а рядом стоял Ваня.

– Как дела? – спросил у меня санитар, увидев мое недовольное выражение лица.

– Как у одноклеточного организма, которому вживили разум.

Я вывезла коляску в коридор и направила в столовую.

– Да не переживай ты, – успокаивал меня Ваня, – ничего они тебе не сделают. Сами же прекрасно знают, что ты – его последняя надежда. Лечили его препаратами двадцать лет – все без толку, а ты с ним даже спишь в обнимку при расстегнутых ремнях и ничего… Это уже прогресс.

– Ну да. Только не говори никому о моих достижениях.

– Мы же договорились.

Я взяла у Вани ключ, отстегнула Германа, пододвинула тарелку ближе к нему.

Он тревожно смотрел на меня, но в то же время в его глазах плескалась бездонная забота, в ответ на мой грустный потухший взгляд. Он бережно взял меня за руку, которая лежала на краю стола, и вопросительно посмотрел на меня.

– Все хорошо, – через силу улыбнулась я.

Он не согласился, отрицательно качнув головой.

– Ну, хорошо. Я солгала. Не все.

На глаза наворачивались слезы. Мне хотелось уткнуться в него и зареветь, но я сдержалась.

– Я просто маленькая девочка, которая заигралась во взрослую жизнь.

Герман подъехал ближе к столу, поставил левый локоть на столешницу и провел тыльной стороной пальцы по моей правой щеке.

– Все будет хорошо? – спросила я.

Он утвердительно кивнул. Я улыбнулась. Что я еще могла сказать? Ничего. Он сам все прекрасно понимал и не нуждался в моих объяснениях и словах.

Псих, которого пристегивают ремнями к кровати и надевают смирительную рубашку, завязывая сзади рукава, относился ко мне так, как никто никогда себе даже представить не мог. Он – единственный, кто меня понимал и искренне жалел… Быть может потому, что однажды его пожалела я?

Вот кто, во истину, был овечкой в волчьей шкуре. Он только казался таким: агрессивным, злым, но на самом деле в его душе был прекрасный сад из ароматных цветов.

18.40.

– Тебе пора, – раздался голос Вани рядом со мной, когда я расправляла подушку под головой Германа.

– Может мне не уезжать? – в надежде, что санитар меня поддержит, задала я вопрос.

– Филин будет против, – с сожалением в голосе заметил мой собеседник.

– Ну, в конце концов, он может и не узнать. Он сам уедет отсюда в семь.

– Ян, ты рискуешь. Сильно.

– Ты сам сказал, что они мне ничего не сделают.

– Позволь с тобой поговорить начистоту.

– Конечно.

– Пойдем, выйдем.

Он вывел меня в коридор, прислонился правым плечом к стене. Я закрыла за собой дверь в палату и встала напротив собеседника.

– Зачем ты это делаешь? – спросил он.

– Что? – искренне недоумевая, поинтересовалась я.

– Держишь его за руку, спишь в обнимку, проводишь рядом целые дни, а теперь требуешь и ночи? Не говори, что ты…

– Нет! – испугалась я того, что он собирался сказать, хоть и не знала, что именно.

Ваня подозрительно посмотрел на меня.

В этот момент мне вдруг показалось, что я провинившаяся школьница в кабинете директора.

– Ладно, – согласилась я, – хочешь начистоту, давай начистоту. Я не знаю. Честно. Меня влечет к этому человеку. Почему? Не имею ни малейшего понятия. Сначала я думала, что это научный интерес, а теперь понимаю, что-то здесь не так. И не осуждай меня. Не имеешь права!

– И не думал.

– А еще…я на самом деле верю в то, что, благодаря любви, он станет нормальным членом социума.

– Не боишься последствий, осуждений?

– Плевать я хотела на всех! Что они мне сделают?

– И как далеко ты готова зайти?

– Пока не знаю.

– И переспать с ним готова? – удивился Ваня.

– Так, это уже мое личное дело. Ты узнал, что хотел, все. Я пошла.

– Значит, остаешься?

– Нет. Завтра останусь, а сегодня – домой.

Я зашла в палату, попрощалась с Германом, забрала свои вещи, пожелала всем спокойной ночи, хоть до нее было и далеко, и пошла к своей машине.

– Яна, постойте! – раздался за моей спиной голос Еремеева.

– Что-то еще? – резко повернувшись, спросила я.

– Мы с Вами так недружелюбно расстались…Хотелось бы исправить положение…

– Хорошо. Давайте расстанемся по-другому. До свидания, – фальшиво улыбнулась я.

– Нет, так просто Вы от меня не отделаетесь, – попытался остановить меня врач.

– Конечно, нет. Я сейчас сяду в свою машину и поеду домой, а Вы можете продолжать здесь стоять и кадрить воздух. Только будьте осторожны. Здесь все-таки психушка. Примут еще за больного.

Я отвернулась, подошла к машине, открыла дверцу.

– Подождите. Быть может, поужинаем вместе?

– Предпочитаю «Доширак». Боюсь, это не Ваш уровень.

– Почему же? Сейчас заедем в супермаркет и купим…

– Хм, а кипяток Вы откуда возьмете? Будете с бубном танцевать, чтобы горячий дождь пошел?

– Зачем же горячий? Я подогрею воду на своем сердце!

– Хах, как же Вам удается поддерживать гомеостаз с таким водным обогревателем?

– Вы настоящий врач! У Вас даже шутки медицинские. В конце концов, за кипятком можно ко мне домой поехать!

Я подошла к нему вплотную, поправила край воротника белой рубашки.

– Давай уже сразу ко мне… – прошептала я ему в ухо.

– Давай…– тяжело выдохнул он.

Я резко отошла от него, распахнула дверцу машины, села внутрь.

– Прощайте, коллега! Искренне надеюсь больше с Вами не видеться! – отрезала я и, хлопнув дверью, отъехала со стоянки.

19.35.

Дома было пусто. Разве могла я ожидать чего-то другого? Я громко включила музыку, сварила гречку, которую мне вдруг ужасно захотелось, пожарила сосиски. Разложив диван, я разместила подушки и одеяло.

Поужинав, я выключила музыку, «пробежалась» по каналам, нашла фильм «Сокровища нации» и оставила его на экране.

Спать не хотелось, да и рано еще было. Я открыла ноутбук, посмотрела мировые новости.

20.15.

Чай в кружке остыл. Я так и не допила его до конца. Фильм я не смотрела. Он шел фоном к моим мыслям.

Время текло медленно. Так хотелось уснуть! Не спать, а именно уснуть, чтобы снова погрузиться в мир Германа.

Я во второй раз вскипятила воду для чая. Как убить вечер? Ничего в голову не приходило.

«А я могла бы сейчас сидеть…ну, или лежать рядом с ним…»

Я выключила чайник, надела джинсы, футболку, взяла ключи от машины и квартиры, твердо решив вернуться обратно.

Я спустилась на парковку, открыла дверцу, села внутрь, запустила двигатель и остановилась.

«Боже, что ты делаешь? Куда ты едешь? Какая клиника? Одумайся!»

Я включила тяжелую музыку, выехала с парковки, затем за город, в лес. Начинало темнеть.

В глубину леса вела еле заметная дорога. Я свернула на нее, остановилась. Музыка громко играла, заглушая мысли. Солнце село за горизонт. Наступил мрак.

22.18.

Я просидела так чуть больше часа. Вокруг меня был густой непроглядный лес. Вдали передо мной блеснула пара желтых огоньков. Мне показалось, что это ехала машина. Наверное, на том конце этой тропы была какая-нибудь деревня.

Я приблизилась к лобовому стеклу и всмотрелась в темноту. Огоньков становилось все больше: три пары, четыре, шесть, девять. Их природу я не могла понять, пока не зажгла дальний свет фар и не рассмотрела в ста метрах от себя стаю волков. Они стремительно мчались в мою сторону. Через несколько мгновений были прямо перед машиной.

Пару лет назад я читала статью о том, как отпугнуть этих хищников – нужно шуметь, кричать, прыгать… Я опустила немного окна, сделав щель в три сантиметра, и увеличила громкость музыки. Они обошли несколько раз машину, один из них встал передними лапами на капот, другой подошел к дверце, а потом они все вместе скрылись.

Я приложила пальцы к лучевой артерии. Пульс зашкаливал.

«Приди, прикоснись ко мне. Я погибаю, потому что ищу тебя… Спаси меня! Я нахожу тебя, и влюбляюсь без памяти, поэтому я сгораю… Спаси меня! Приди и освободи меня от самого себя… Приди и освободи меня!4» – голос Германа возвращал меня к жизни, напоминал мне, что я ему нужна.

Я выехала на трассу и направилась в город. Сделав несколько кругов по ночным улицам, я заехала в знакомый квартал, остановила машину.

23.27.

Только дома я поняла, что была на волоске от смерти. Один из тех случаев, когда рок-музыка спасает жизнь.

В голову пришла идея сделать полное обследование моего пациента: УЗИ, кровь, рентген, МРТ и прочее.

Чайник кипятить в третий раз я не стала. Легла спать.

В голове пульсировал четким ритмом голос Германа: «Я точно знаю, что этой ночью тебе меня не хватает. Ну же, впусти меня в свой сон, и мое проклятье обрушится на тебя и разъест твое сердце5».

А я ведь убила вечер игрой со смертью.

01.08.2006 – вторник

01.30.

Я проснулась во сне от того, что кто-то сел на мою кровать. Я открыла глаза и увидела Германа.

– Пойдем, – позвал он. – Я соскучился по тебе.

Мы вышли с ним в сад, который весь пылал яркими красками. Он повел меня мимо дерева, через поляну, в небольшой лесок, в котором бежал ручей с прохладной водой.

– Нравится? – спросил он у меня.

– Да, – восхищенно ответила я.

– Здесь все было не так уж красочно… Я…не знаю, как описать тебе свою жизнь, если моё никчёмное существование можно так назвать… Я плыву по черному голодному морю через ночь, оно почти сломало меня, ведь приходится бороться против течения. Я вижу тебя. Ты – свет моего маяка, поэтому не оставляй меня, пока не погаснет твоё пламя…

Он сел на камень возле ручья и запустил пальцы в воду.

– Видишь, какая чистая? – уточнил он.

Я кивнула головой. Он вынул руку из прозрачной глади, и вода стала чернеть. Теперь она не журчала, а булькала, словно то было кипящее болото.

– Что это значит? – испугалась я.

– Это мое сердце. До и после появления нового врача. Еремеева, кажется, – заботливо, но нагнетающим голосом, пояснил Герман.

– Ты ревнуешь? – расстроилась я.

– Эй, девочка, не огорчайся! Просто знай, что я вижу его лучше, чем ты. Его намерения низки.

– А твои? – по-детски спросила я.

– Что «мои»?

– О чем ты пытался попросить, когда я поинтересовалась, чего ты хочешь? Какое желание было в твоем взгляде?

– Я не педофил, если ты об этом.

– В каком смысле? Я, вообще-то, давно уже совершеннолетняя.

– Это ты в реальности взрослая! В моем мире тебе всего лишь лет шестнадцать. Посмотри, в воде твое отражение.

Я взглянула в ручей. И впрямь, на меня смотрела девочка-подросток.

– Так, ты же хотел ту, что в реальности, значит, взрослая.

Он подошел ко мне и прижал голову к своей груди.

– Глупенькая, глупенькая девочка! Я тебя и в реальности вижу такой. Или ты забыла, что здесь и там ты для меня цветная!

– Значит, ты меня не любишь? – заплакала я.

– Конечно, люблю! Ты – единственная, кто дает мне повод жить! Но, пока ты не станешь для меня взрослой – люблю только как младшую сестренку.

– И как мне ею стать?

– Во сне – не получится. Думай в реальности.

– Герман! – раздался приятный женский голос.

Он обернулся, а я выглянула из-за его спины.

– О, кто к нам пожаловал! – воскликнул он и приблизился к девушке.

– Знакомься, сестренка, – обратился он ко мне, – это Ангелина. Моя…

– Любовница, – заключила я.

– Своего рода, – ответил он и обнял ее за талию.

– А в реальности она есть? – поинтересовалась я.

– Эмм, нет. Она – плод моей фантазии. Ну, надо же взрослому, половозрелому мужчине как-то коротать ночи.

Он впился губами в её полуобнаженное плечо. Мне стало противно.

– Ладно. Я пошла, – сказала я и направилась в усадьбу.

Герман догнал меня, развернул и встал на колено. В его глазах я прочитала боль отчаяния, пульсирующей кровью на бледных висках бьющейся в его сознании.

– Боже, девочка, сколько ночей я привыкал к тебе? Сколькими мечтами вознаградила меня твоя боль? Сколько снов назад я помог тебе родиться заново? Сколько ночей я навещал тебя? Сколько снов назад ты прокляла меня? Просто скажи мне, что тебе всё это не нужно, и я отпущу твою душу прочь из моего ада!

Герман смотрел мне в глаза, заставляя погружаться в безоговорочное подчинение его воли.

– Послушай, маленькая моя, – с какой-то бесконечной нежностью говорил он, – как только ты станешь взрослой, то я в тот же миг выкину всех этих шалав из своего мира. Я буду только твоим. Только подожди. И, заметь, длительность моих отношений с той же Ангелиной зависит только от тебя.

– Ясно, – равнодушно подытожила я, собираясь снова идти, но он удержал меня.

– Ты понимаешь, что нас ждет? Даже представить себе не можешь, я уверен в этом! Сначала рай, а потом грехопадение! Ад и вечные муки, пойми! Ты готова пройти через осуждение, клевету и прочие общественные мнения, которые повесят на нас ярлыки! – почти кричал он от душевной боли, которая разрывала его изнутри на мелкие куски плоти.

– Я бы умерла за тебя! – спокойно и абсолютно серьезно глядя в его глаза, ответила я.

Он отпустил мою руку, а его испуганный взгляд выдавал его удивление.

– Ты сходишь с ума, малышка… – прошептал он.

– Займись своей дамой, – я презрительно хмыкнула в сторону девушки, стоявшей за его спиной и пошла прочь.

– Я действительно испугался за тебя, когда ты встретилась с волками! – кричал он мне вслед. – Не заезжай больше в лес!

– Спасибо за заботу! – бросила я ему и, обернувшись, увидела, как его обнимает и целует Ангелина.

7.45.

Утро не предвещало ничего хорошего. Я обиделась на Германа и не хотела его видеть. Со стороны это могло показаться бредом, но мы с ним оба знали, что все это происходит между нами на самом деле.

Я надела тапки, прошлепала в ванную комнату, умылась. Выпив кофе и, съев пару бутербродов, я натянула на себя джинсы, белую майку с двумя лямками шириной в пару сантиметров, нашла маленький рюкзак, засунула в него все, что до этого находилось в сумке и, схватив ключи, вышла на лестничную площадку.

9.17.

Когда я подъехала к клинике, по саду прогуливался Ваня вместе с Германом, сидевшим в кресле-каталке.

– Опаздываешь! – улыбаясь, крикнул мне санитар.

Я позвонила в домофон и зашла на территорию.

– Как дела? – заинтересованно спросила я у Вани, не глядя на пациента.

– У Германа? Все хорошо.

– Да нет. У тебя как? Он-то здесь при чем?

Мой подопечный удивленно посмотрел на меня, потом помрачнел и отвернулся. (Я все это наблюдала боковым зрением, пока доставала из рюкзака телефон).

– У меня все хорошо, – ответил мне Ваня, – вчера вечером с Настей целый час по телефону разговаривали.

– Молодцы. Я рада за вас.

– У тебя как?

Я посмотрела на Германа.

– Нормально, – сухо ответила я.

Санитар кивнул в сторону пациента, который сидел к нему спиной и не видел его жестов, словно спрашивая: «Он что ли виноват?»

– Отчасти, – сказала я и направилась в клинику.

Я зашла в сестринскую и попросила у медсестры костюм персонала. Она протянула мне аккуратно сложенный сверток. Я поблагодарила и ушла в свой кабинет.

9.31.

Я надела халат. Его рукава доходили мне до пястья. Он имел воротник-стоечку. Я застегнула его прямо до шеи.

Он видел меня в майке, которая обтягивала талию, грудь. Чуть выше верхнего края виднелся кусочек бюстгальтера. Все было достаточно откровенно, а теперь я закрыла все, что могла. Пусть побесится, Ангелины ведь рядом не будет, пока он бодрствует!

9.42.

Я взяла историю болезни Германа, спустилась вниз, закрепила волосы в пучок и зашла в палату.

– Температуру сегодня мерили? – спросила я у санитара.

– Да, – удивленно ответил он.

– Сколько?

– 36,7.

Я записала эти цифры в его историю и продолжила опрос.

– Боли какой-либо локализации были?

Ваня подошел ко мне.

– Ян, что случилось?

– Ничего. Я просто поняла, что и Филин, и Еремеев были правы. Нестандартный человеческий подход к пациенту – ни к чему хорошему не приведет. Назначу ему стандартную терапию – аминазин, метофеназат и еще что-нибудь для разнообразия. Я же все-таки врач и должна использовать традиционную медицину.

– С тобой точно все хорошо?

– Нет, Вань, все плохо. А знаешь почему?

– Почему?

Я села на край кровати Германа и сложила руки перед собой. Голова опустилась на грудь, и я тяжело вздохнула.

– Знаешь, как тяжело, когда тебя предает человек, которому ты только что начал искренно верить?

– Кто же этот урод? – возмутился санитар.

– Тот, кто так поступил, уже все понял.

Я почувствовала легкое прикосновение пальцев чуть выше поясницы. Это был Герман.

– Не трогай меня, пожалуйста, – бессильно попросила я.

– Ян, может пересмотришь позицию?

– Потом поговорим.

Да, наверное, нет ничего хуже обиженной женщины, особенно, когда у нее есть власть над мужчиной. У меня она была.

10.02.

Я позвонила знакомому логопеду – Логинову Максиму Анатольевичу. Мы с ним вместе учились в школе, только он был старше меня на три года.

Он обещал подъехать к одиннадцати часам.

Я назначила пациенту на сегодня УЗИ щитовидной железы, ЭХОКГ, а на завтра – брюшной полости и малого таза, поскольку сегодня он уже завтракал.

Чтобы начать лечение препаратами, мне нужно было его полностью обследовать, с целью выявить противопоказания.

– В конце концов, – оправдывала я себя вслух, – только теперь я поступаю правильно. Лечение, хоть и не помогало ему двадцать лет, но все-таки может помочь теперь. Боже, зачем я все это придумываю? Оно ему не поможет! Зачем я вру сама себе? Хотя…с другой стороны… Разве я доказала верность моего метода? Если он меня не задушил, хотя возможностей было предостаточно, то это значит только то, что он меня пожалел…или был морально сыт. Ни о какой любви и речи не может быть.

Я замолчала и услышала шаги за дверью. Стук.

– Войдите, – записывая назначения в истории болезни, сказала я.

– Здравствуйте, Яна, – произнес гость.

Это был Еремеев. Он надел халат, но застегивать его не стал. Зайдя в мой кабинет, он поправил его рукава и воротник черной рубашки.

«Воистину, черно-белая реальность» – снова подумала я, глядя на него.

– Вы что-то хотели? – уточнила я.

– Мы вчера с Вами плохо поговорили… Давайте перейдем на дружеский лад.

– Я не выстраиваю никаких отношений с коллегами, кроме деловых.

– Но это не значит, что мы должны быть врагами.

– Вчера я поставила Вас на место.

– Вы замужем? – внезапно сменил он тему.

– В некотором роде, – не растерялась я.

– Как это понять?

– Как хотите, так и понимайте.

– Жених?

– Любимый мужчина.

– Даже не парень… И на сколько же он Вас старше?

– Он даже Вас старше, поэтому, будьте добры, прекратите допрос.

– Разве это допрос? Так… Дружеская беседа.

– Мы с Вами не друзья. А теперь извините – мне надо работать.

Он оставил меня одну. Зазвонил телефон. Я ответила. Макс сообщил мне, что подъезжает. Я пошла его встречать.

10.55.

Логинов был двадцати пяти летним парнем мы еще со школы дружили. Сейчас он был женат, и его супруга была на пятом месяце беременности.

– Привет! – крикнул он мне, зайдя в холл.

Мы по-дружески обнялись.

– Что у тебя случилось? – поинтересовался он.

– Пациент. Тридцать шесть лет. Не разговаривал ни с кем чуть меньше четверти века.

– Надо разговорить? – улыбнулся логопед.

– Макс, только будь осторожен. Он, все-таки, псих.

– Ну, ты же со мной пойдешь…

– Это, конечно.

Я проводила его в палату.

– Итак, Герман, это Ваш логопед. Он будет возвращать Вашу речь, – холодным голосом говорила я.

Мой подопечный недовольно посмотрел на меня. Я видела, что он хочет мне что-то сказать, но я назло ему не собиралась спать днем.

– Меня зовут Максим, – представился мой друг пациенту. – А Вы, я так понимаю, Герман?

Тот даже не посмотрел на него. Я села в кресло у столика рядом с дальней стеной.

12.15.