Рассмешить Бога

– Серебровская, – сообщила она в переговорное устройство и тут же глазами показала Лене на дверь кабинета.

Михалыч сидел за своим огромным столом, сжав кулаки и опустив голову к бумагам. Блестящая выпуклая лысина отражала свет ярких потолочных ламп. Лена остановилась в дверях и кашлянула, деликатно извещая начальника о своем присутствии.

– Кашляешь? – Михалыч поднял на нее взгляд. – Простудилась, что ли? Ты бы, Серебровская, больничный взяла!

Заботливая нота в голосе шефа не обманула Лену. Она знала его не первый год и прекрасно изучила. Такими мягкими оборотами он подготавливал почву для последующего наезда.

– Лучше бы ты правда больничный взяла! – пророкотал Михалыч, постепенно набирая обороты. – А то от твоего присутствия на работе ничего нет, кроме вреда!

– В чем дело, Игорь Михайлович? – осведомилась Лена, приблизившись к столу. – Чем конкретно вы недовольны?

– Я недоволен тем, что по твоей милости мы все можем остаться безработными! – загремел шеф хорошо поставленным басом. – Ты, может, на панель пойдешь, а мне чем прикажешь заниматься? Бутылки пустые по помойкам собирать?

– Выбирайте выражения! – попыталась Лена приструнить этого хама. – Вы не на вещевом рынке!

– Выбирать выражения? – ухватился он за ее слова. – А ты – ты выбирала выражения, когда брала интервью у Поздняковой?

«Вот откуда ветер дует! – сообразила Лена. – Вот из-за чего Михалыч так разбушевался!»

– Я репортер! – выпалила она. – Острый материал – это мой хлеб! У передачи будет отличный рейтинг…

– Рейтинг? – как эхо повторил Михалыч. – О каком рейтинге ты говоришь? Да нас вообще закроют! От программы не оставят камня на камне! Ты же знаешь, чья она жена!

Лена прекрасно знала, чья она жена.

Ольга Позднякова, железная женщина отечественного бизнеса, одна из богатейших женщин нашего города, была не только владелицей процветающей строительной компании, но еще и женой влиятельного чиновника федерального уровня. Фамилии у супругов были разные – из деловых соображений, даже жили они в разных городах: Позднякова – в Петербурге, ее могущественный муж – в Москве. Но в случае необходимости можно было ни секунды не сомневаться в высокой поддержке.

Так что Лена знала, на что идет, задавая Поздняковой острые вопросы о способе получения «пятна» под застройку в парковой зоне.

Но она и не сомневалась, что руководство программы и канала поддержит ее…

Выходит, зря она так думала.

Михалыч замолчал, тяжело дыша, и снова опустил голову, наставив на Лену блестящую лысину. Потом достал из ящика стола пластиковый тюбик, вытряхнул на ладонь таблетку, положил под язык, поморщился и продолжил значительно тише:

– Мне звонил пресс-секретарь Поздняковой. Она собирается подавать на нас в суд. Ты понимаешь, что это значит?

Лена прекрасно понимала. Пока ее хлесткие репортажи обеспечивали программе высокий рейтинг – Михалыч помалкивал, приписывая лично себе все заслуги. И давал Лене карт-бланш. То есть полную свободу действий. Позволял искать острые темы, молча поощрял ее. И интервью с Ольгой Поздняковой он также молчаливо одобрил. Но как только на горизонте замаячили серьезные неприятности – ему, разумеется, понадобился козел отпущения. Понадобилась жертва. И этой жертвой он намерен сделать ее…

– Пиши заявление об увольнении по собственному желанию! – произнес он наконец, так и не подняв головы.

– Но вы прекрасно знаете, что содержание передачи соответствует действительности! Никакой суд…

– Пиши заявление! – рявкнул Михалыч. – И чтобы я тебя больше не видел!

Лена вылетела из кабинета красная, как вареный рак.

Михалыч часто орал на подчиненных, но то, что произошло сегодня, не объяснялось его обычным хамством. Это было самое настоящее предательство. Он отлично понимал, как тщательно и умело она подготовила разговор с Поздняковой, как старалась вывести ее на острую тему. И любой настоящий журналист на ее месте поступил бы точно так же…

– Лена, налить вам воды? – сочувственно проговорила Галина Филаретовна.

Это – совсем плохой признак.

Галина проявляла сочувствие только к тем сотрудникам, на которых уже поставлен крест.

Ничего не ответив, Лена выбежала в коридор, закрыв лицо руками, пересекла его и влетела в дамскую комнату. Сердце бешено колотилось, в ушах шумело.

Лена пустила сильную струю холодной воды, плеснула себе на лицо, еще раз… хорошо бы подставить голову под ледяную струю, но что потом делать с волосами?

От холодной воды в голове немного прояснилось, красный туман перед глазами рассеялся. Лена перевела дыхание, взглянула на свое отражение в зеркале. Да, ничего себе! Лицо все в красных пятнах, косметика размазана… а ведь эта тушь считается водостойкой!

Она не успела закончить неутешительный осмотр, когда за спиной появился мужской силуэт.

– Эй, коллега, – процедила она, вымещая на этом человеке свое раздражение. – Вы ошиблись дверью! Глаза протрите! Или у вас с головой не все в порядке?

Но мужчина ничего не ответил. Он на мгновение отвернулся, торопливо защелкнул входную дверь, в два шага приблизился к Лене и обхватил ее вокруг туловища.

– Что за… вы что, свихнулись… – начала она, пытаясь вырваться, но тут на ее голову натянули плотный полиэтиленовый пакет. Лена в ужасе забилась, задергалась, как пойманная рыба на прибрежном песке. Она и прежде тяжело дышала от перенесенного стресса, а сейчас воздуха вовсе не стало.

Сильные мужские руки не выпускали ее.

Сквозь полупрозрачную пленку Лена видела в зеркале собственное, искаженное страданием лицо и рядом – лицо убийцы, спокойное, внимательное, словно наблюдающее за ее муками.

И еще – кажется, смутно знакомое…

Сердце гулко колотилось где-то не на положенном ему месте, перед глазами поплыл тусклый красный туман.

Сил на сопротивление не осталось. Она пробовала крикнуть, позвать на помощь, но для этого тоже нужен был воздух, а воздуха совершенно не было. Последний глоток его ушел на бесполезную попытку сопротивления. Лена широко раскрыла рот, пытаясь вдохнуть, но безжалостная пленка плотно облепила посиневшие губы. Она глухо захрипела и рухнула на холодный кафельный пол.

С утра Надежда занималась обычным делом – прыгала по телевизионным каналам. Попала на новости и выслушала сообщение о зверском убийстве известной тележурналистки Елены Серебровской. Надежда наморщила лоб, вспоминая, где она слышала эту фамилию. То есть слышала, конечно, и не раз, по телевизору, и видела репортажи, кстати, весьма хлесткие, на злобу дня…

Показали кусочки передач… Ну да, вот она сама – симпатичная молодая женщина, без всякого глянца – ни прически шикарной, ни туалетов немыслимых. Лицо серьезное, умное, голос приятный, а в остальном ничего лишнего – нет ни слишком белозубой улыбки, ни нарочитого загара зимой.

Задушили, можно сказать, прямо на рабочем месте, в туалете телестудии, надев на голову полиэтиленовый пакет. Страшное дело!

Надежда Николаевна зябко поежилась и переключила на другую программу. Там было все то же самое. И на другом канале тоже. Все сходились на том, что убийство заказное – Серебровская многим успела перейти дорогу.

Надежда зевнула и выключила телевизор.

«Однако странно, – думала она, потихоньку ковыляя на кухню, – теперь у нас каждый ребенок знает, как происходят заказные убийства. Вот Анну Политковскую убили в собственном подъезде выстрелом в упор. Убийца действовал в перчатках, бросил оружие рядом и убежал. Все по схеме, так они и делают. Никто его не видел, и никогда его не найдут. А тут среди бела дня, при всем честном народе… а если бы кто-то случайно вошел в туалет, когда он ее душил? Уж не знаю, как там у них на телевидении, а у нас на работе бабы вечно торчали в туалете – то причесаться, то поправить макияж, то чашку помыть, то петля на колготках спустилась, то еще что-нибудь… С другой стороны, я же не знаю, как жила эта Елена Серебровская, может быть, у нее подъезд и стоянка охраняемые. Тогда, конечно, удобнее ее было на студии убить, там народу полно… Опять же, и пакет тогда можно объяснить – все же какая-никакая охрана на входе присутствует, с оружием не пропустит, а с обычным пакетом – всегда пожалуйста, мало ли, может, человек после работы на рынок наладился или еще куда…»

И на миг Надежду вдруг охватило знакомое чувство – легкое жжение в корнях волос. Именно так проявляло себя знаменитое Надеждино любопытство.

Надежда Николаевна всегда была женщиной деятельной и энергичной. Много лет она проработала инженером в научно-исследовательском институте, работой своей была довольна, поскольку окружали ее за редким исключением люди интеллигентные, с широким кругозором, а работа позволяла занять голову каким-нибудь важным техническим вопросом. Не то чтобы была она гениальным конструктором, но для женщины средних лет соображала очень даже неплохо, это признавали все ее коллеги.

Все кончилось после перестройки. То есть кончилось не сразу, а как в старом анекдоте, где хозяин жалел собаку и отрезал ей хвост по частям (Надежде всегда безумно жалко было собаку). В ее институте начальство поступало примерно так же. Сначала выгнали молодых мамаш с маленькими детьми и пенсионеров. Старички покорились неизбежной судьбе, мамаши только обрадовались. Потом начальство избавилось от всяких крикунов и горлопанов, а также людей, которые горели на общественной работе. Затем на выход попросили обычных лентяев, бездельников и хронических неудачников. И уже потом, когда все, включая начальство, вздохнули с облегчением и готовы были, ни на что не отвлекаясь, приступить к работе, оказалось, что работы этой нету. И зарплаты тоже.

И тогда из института ушли умные немолодые мужчины (умные и молодые ушли гораздо раньше, еще до многодетных мамочек и свежеиспеченных пенсионеров).

А в самом конце пришел приказ из министерства сократить всех, а институт не то закрыть, не то перепрофилировать.

Таким образом, Надежда Николаевна, интеллигентная женщина средних лет с высшим образованием, перешла в разряд домохозяек. Муж ее такой перемене был безумно рад, она потихоньку привыкла к своему новому положению и не заводила уже разговор о том, чтобы поискать другую работу. Однако голова, привыкшая за много лет быть все время загруженной задачами разной степени сложности, не смогла сразу перестроиться.

Надежда Николаевна обожала разгадывать криминальные загадки. По иронии судьбы, ее многочисленные знакомые все время попадали в сложные ситуации, в которых не обходилось без криминала. И Надежда всегда оказывалась в нужное время в нужном месте, чтобы с головой влезть в какую-нибудь подозрительную историю. И выйти из нее с победой и без потерь.

Муж Надежды, Сан Саныч, эту ее склонность очень не одобрял. И даже неоднократно ругался с Надеждой по этому поводу, хотя, как уже говорилось, по натуре был человеком на удивление вежливым и спокойным. Он утверждал, что Надежда сама, по собственной воле ищет сомнительных приключений и неприятностей на свою голову. И что это добром не кончится. И что нельзя раз за разом безнаказанно искушать судьбу. И что как веревочке ни виться, а кончик будет. И еще много всяких слов на эту тему.

Тысячу раз давала ему Надежда честное-пречестное слово, что больше никогда и нигде, ни под каким видом и ни при каких обстоятельствах она не вмешается ни в одну криминальную историю! Однако по прошествии некоторого времени все начиналось сначала. Всему виной было пресловутое любопытство.

Вот и сейчас, узнав по телевизору про убийство Елены Серебровской, она вдруг почувствовала жжение в корнях волос, ей показалось даже, что волосы зашевелились.

Надежда Николаевна очень удивилась – кто ей эта журналистка? Жалко, конечно, но мало ли людей убивают? С чего это волосы дыбом встали?

Она подошла к зеркалу, и тут же смерть Елены Серебровской выскочила у нее из головы. В зеркале отражалась жуткая изможденная физиономия под цвет зеленого спортивного костюма. Глаза казались неестественно вылупленными, а щеки, наоборот, глубоко запали. Нос заострился – странно, Надежда думала раньше, что так бывает только у покойников. Впрочем, у нее как раз и вид был соответствующий – краше в гроб кладут.

Впечатление довершали волосы – торчат во все стороны, как у соломенной куклы, на корнях предательски пробивается седина, а сами какие-то пегие.

– Боже мой! – в ужасе вскричала Надежда. – Как я могла допустить такое? И как Саша меня терпит в таком виде? Я бы на его месте немедленно выбросила меня на помойку! Уже больше месяца я болтаюсь по квартире в таком жутком виде, удивительно, как у него хватило терпения!

Она тут же закашлялась – таким образом ее многострадальный организм напоминал, что он ни в чем не виноват, что его долго травили антибиотиками, не давали дышать свежим воздухом и вообще всячески над ним издевались. И Надежда Николаевна вспомнила, как ей было худо, как не спала она ночами, а потом совершенно ослабела от слоновьей дозы лекарства.

«Хорошо хоть хватило совести убирать на день постель и не шляться по квартире в халате и ночной рубашке! – подумала она. – Но этот жуткий помятый костюм я сегодня же выброшу!»

Немедленно в парикмахерскую, решила Надежда Николаевна, иначе она просто выдерет с корнем это безобразие, что у нее на голове. Однако врачи строго-настрого запретили ей выходить из дома в слякоть и сырость.

– И что, – сказала Надежда появившемуся в прихожей коту Бейсику, – мне теперь в таком виде ждать до лета? Ну уж нет, закутаюсь как-нибудь, салон-то рядом, а ты меня не выдавай.

Кот поглядел очень выразительно, только что лапой у виска не покрутил, и Надежда сообразила, что муж, увидев ее с новой прической, все поймет.

Она позвонила парикмахеру Зинаиде, у той как раз оказалось окно. Надежда посчитала это руководством к действию и прямым указанием свыше, надела непромокаемую куртку с капюшоном и теплые ботинки. Потом постояла немного, чтобы голова перестала кружиться, сделала коту ручкой и поплелась в салон, который, к счастью, располагался в соседнем доме.

Когда Надежда Николаевна вошла в парикмахерскую, Зина заканчивала работать с предыдущей клиенткой.

– Надя, посиди минутку! – бросила она, увидев Надежду в зеркале. – Вон журналы полистай…

Повернувшись к женщине средних лет, на голове которой она создавала сложное сооружение из волос и лака, Зинаида продолжила прерванный появлением Надежды разговор:

– Это просто ужас! Прямо на работе… а она была такая милая, такая лапочка! Я все ее передачи смотрела! И причесана всегда хорошо… уж я-то понимаю!

– Говорят, там все было кровью залито, как… как на мясокомбинате! – подала голос клиентка.

– Да что вы, милая, какая кровь? – Зина отстранилась и любовно оглядела прическу. – Ее же задушили. Пакетом.

Надежда оторвалась от толстого глянцевого журнала и повернулась к Зине:

– Это вы о Серебровской?

– Ну да, конечно! – Зина стряхнула с фартука волосы и отступила на шаг. – Я же все знаю буквально из первых рук! Галя ходит к ней два раза в неделю, прибираться и готовить… то есть ходила…

– Галя? – переспросила Надежда.

– Ну да, сестра моя двоюродная. Она ведь живет в Петергофе, а там у них работы совершенно не найти, вот она и согласилась работать у Лены… ей очень удобно, у нее ведь двое детей…

– У кого двое детей? У Серебровской? – Надежда честно пыталась следить за рассказом.

– Да бог с тобой! У какой Серебровской? У Лены, слава богу, детей не было, а то бы сиротами остались… у Гали, у сестры моей двоюродной, которая из Петергофа, двое детей, мальчик и девочка, так ей очень удобно было – два дня в неделю поработает, а остальные свободна… Как она теперь выкручиваться будет – ума не приложу! К Серебровской-то ее по знакомству взяли, мама ее, тетка моя родная, с Марией Тимофеевной дружила…

– С кем? – снова переспросила Надежда. – Кто такая Мария Тимофеевна?

– Ну что ты, Надя, какая непонятливая! – обиделась Зина. – Мария Тимофеевна – это мама Ленина…

– Она тоже Серебровская? – уточнила Надежда.

– Ну да, – кивнула Зина. – Садись, Надя!

Предыдущая клиентка попрощалась и направилась к кассе, Надежда устроилась в кресле.

– Боже мой! – Зина всплеснула руками. – До чего же ты себя довела! Что у тебя с волосами? Это же не волосы, это какой-то кошмар! Твои волосы только в фильме ужасов снимать!

– Болела… – вздохнула Надежда Николаевна.

– Сейчас все болеют, – подхватила Зина. – Просто эпидемия какая-то! У кого грипп, у кого пневмония… ну это еще ничего, пройдет, а Леночку-то убили… а она такая лапочка… и всегда причесана хорошо… я все ее передачи смотрела! Но это ведь какой ужас – прямо на работе задушили! Ведь у них там охрана…

Надежда Николаевна слушала Зинаиду вполуха. Она усиленно пыталась вспомнить, где же она совершенно недавно слышала эту фамилию – Серебровская. Лена Серебровская… Нет, не Лена.

– Что будем делать-то? – вторглась в ее мысли Зинаида. – Ну, стричь – это однозначно. Красить, мелировать?

Надежда тряхнула головой и включилась в обсуждение. Порешили на том, что красить обязательно, но поскромнее, учитывая Надеждино состояние здоровья, но Зина взяла с нее слово, что, как только Надежда оклемается, она придет снова, и тогда уже будет и мелирование, и колорирование, и еще много всего сразу.

– Да ты меня и не слушаешь совсем? – обиделась Зинаида.

Надежда и вправду не слушала.

В голове у нее как будто прокручивалась магнитофонная запись – звучал резкий голос глухой старухи:

«…им грозит опасность! Они все могут погибнуть – Маша Чонишвили, и Настя Рубинина, и Эля Маленко… И дочка Муси Серебровской…»

– Дочка Муси Серебровской уже погибла!..

Сама не заметив, Надежда произнесла эти слова вслух.

– Да, – удивленно проговорила Зина, на мгновение прекратив работать. – Мы ее так и называли в детстве – тетя Муся! А ты откуда ее знаешь?

– Да нет, я так, – опомнилась Надежда, – случайно сказала. Так ты говоришь – у этой Лены детей нету? А муж, стало быть, есть, раз твоя сестра к ней убирать и готовить ходила?

– Вот это ты верно заметила, – согласилась Зина, – если мужика нету, то и готовить не к чему. Поклевала чего-нибудь, того-сего, орешков погрызла, как белка, чайку попила – и довольна. Ох, если бы ты знала, Надя, как я готовить не люблю! Ну просто ненавижу! А куда денешься, если мой, к примеру, ни в одну еду без мяса не обходится! Даже чай пьет не с конфетами, а с колбасой!

– Что делать, – философски отметила Надежда Николаевна, – такая наша судьба.

И тут же вспомнила, что в последнее время готовит она из рук вон плохо, то есть совсем почти не готовит. Разогреет какие-нибудь готовые котлеты в печке. Или муж в выходные что-нибудь сообразит. Она вздрогнула, до того стало стыдно, за что и получила замечание от Зинаиды – краска потекла за шиворот.

– Да еще у меня такая фишка, – продолжала Зинаида, – каждый день обед готовлю. Это бабушка меня приучила, царствие ей небесное, домовитая была старушка. Так и говорила: Зинуша, подогретое жаркое – это не жаркое! Мясо должно быть свежее! Вот теперь мучаюсь, бабушкины гены покоя не дают.

– Неужели и суп каждый день варишь? – ужаснулась Надежда.

– Ну, с супом уж куда ни шло, а второе – каждый день! – гордо ответила Зинаида.

«Есть еще женщины в русских селеньях», – подумала Надежда и тут же задала новый вопрос:

– Стало быть, и сестра твоя хорошо готовит?

– Ясное дело, – ответила Зина, – бабушка-то у нас общая была. Галка меня помоложе, но тоже бабушку застала, научилась от нее.

– Значит, хозяева-то ее довольны были? – продолжала допытываться Надежда.

У нее не было никаких мыслей, никакого плана, просто на всякий случай она решила выкачать из Зинаиды побольше сведений про убитую Лену Серебровскую.

– Да как тебе сказать… – слегка задумалась Зинаида. – Лены-то самой вечно дома не было, Галя с ней и не пересекалась никогда. А муж, конечно, бывал иногда – деньги сестре платил, поручения давал.

– Ну и какой он из себя? – лениво поинтересовалась Надежда.

– Да ничего, постарше Лены, молчит все больше. Они вообще жили каждый сам по себе – у нее свои дела, у него свои.

– Зачем тогда вообще замуж выходить?

– И я о том же! – закивала Зинаида. – Но у них свои заморочки… А уж как теперь будет… как муж-то это переживет, я и не знаю. Галка звонила – плачет, и Лену жалко, и работу она, считай, потеряла…

Надежда поняла, что разговор сейчас пойдет по кругу и ничего нового она больше не узнает.

Она заскочила еще в магазин на углу и вернулась домой за час до прихода мужа. Времени хватило только для приготовления запеканки из цветной капусты, пришлось снова разогреть готовые куриные котлеты. Но это в последний раз, пообещала себе Надежда.

Она отыскала в шкафу брюки, которые отставила в прошлом году – были тесноваты. Теперь оказались в самый раз, и это радовало. Надежда подобрала к брюкам свитерочек поярче и в таком обновленном виде стала ждать мужа. И вот когда лифт уже открыл двери на их площадке, Надежда вспомнила, что за весь день ни разу не выпила швейцарское лекарство. От взгляда на бутылку она почувствовала устойчивое непреодолимое отвращение. В дверях скрипел ключ, тогда Надежда аккуратно отмерила две столовых ложки и вылила их в тот же фикус. Некогда было мчаться с бутылкой на кухню.

«Пускай смерть фикуса останется на моей совести, – скорбно подумала Надежда, – но лучше умрет он, чем я…»

Кот злорадно блеснул желто-зелеными глазами.

Настя отступила чуть в сторону и полюбовалась делом своих рук.

Чудесный домик с черепичной крышей, с резными ставнями и нарядным крылечком. На крыше, возле аккуратной кирпичной трубы, пристроилось гнездо аиста, сам аист стоит на одной ноге, посматривая сверху вниз на прохожих, а на крылечке свернулся кот…

И все это – из нескольких сортов шоколада: черного, молочного и белого.

Настя очень любила свою работу.

Таких специалистов, как она, в городе было всего четверо. Назывались они по-разному: дизайнер элитных кондитерских изделий, шоколатье, скульптор-кондитер… сама Настя предпочитала простое название – шоколадница.

У нее над рабочим местом висела репродукция известной картины Жана Лиотара с таким же названием: симпатичная девушка в белоснежном фартуке и крахмальном чепце держит в руках поднос с горячим шоколадом…

Друзья говорили Насте, что она чем-то похожа на эту девушку. Впрочем, немудрено: она носила на работе такую же крахмальную наколку и белый передник, только, конечно, не такой длинный, как у девушки на картине.

Ей очень нравился нежный аромат шоколада и добавляемых в него специй, нравилось выдумывать и создавать из этого лакомства удивительные, хотя и недолговечные, композиции.

Нравилось Насте и то, что время от времени ей случалось работать на выезде – оформлять своими изделиями корпоративные праздники, проводить презентации новых сортов шоколада, элитных конфет и сладостей.

Она считалась специалистом высокого уровня – недаром закончила курсы кондитерского дизайна в Женеве.

Но больше всего, пожалуй, Насте нравилось смотреть, как дети, придя в их магазин, замирали на пороге, изумленно открыв глаза, а то и рот.

Впрочем, заведение, в котором работала Настя, не полагалось называть магазином.

«Магазин – это ширпотреб, это место, где можно купить сладкую плитку за двадцать рублей, – говорила на вечерних пятиминутках Ангелина Васильевна, совладелица и управляющая заведением. – А вы, девушки, работаете в салоне элитного шоколада! Запомните это, ведь если даже вы не будете чувствовать разницу, то как ее почувствуют посетители?»

Настя была полностью с ней согласна.

Ее собственный сын Дениска, когда она впервые привела его на работу, тоже замер в восхищении, увидев шоколадные замки с высокими зубчатыми стенами и башенками, шоколадных коров и овечек и, конечно, главное украшение салона – огромный, полутораметровый шоколадный фонтан.

Когда Дениска первый раз пришел к ним в салон, был как раз канун Рождества, и, кроме постоянных композиций, на видном месте красовалась специальная рождественская – ясли со святым семейством, ослик и вол, дыханием согревающие младенца Иисуса…

Выездная работа не всегда бывала творческой – иногда Настя просто сопровождала и обслуживала заказанный клиентами шоколадный фонтан. Впрочем, это тоже было приятно – чаще всего этот аттракцион заказывали на детские праздники, а что может быть приятнее, чем доставлять радость детям?

Настя еще раз оглядела шоколадный домик и добавила последний, завершающий штрих – повесила над дверью подкову из черного шоколада. На счастье.

В таком домике она и сама не прочь поселиться. Вместе с Дениской.

Домик с аистом на крыше, с котом на крылечке и подковой над дверью…

Композиция была готова, ее можно выставить в витрину.

В мастерскую заглянула Ангелина Васильевна.

– Настя, ты не забыла, что сегодня выезд?