Василий Суриков – великий сын земли сибирской

Василий Суриков – великий сын земли сибирской

Составители:

Быконя Геннадий Федорович

Кирюшин Юрий Алексеевич

Куклинский Илья Владимирович

Федорова Вера Ивановна

Руководитель проекта, составление, макет

Кирюшин Ю.А.

Вступительная статья

Федорова В.И., доктор исторических наук, профессор Авторы текста

Быконя Г.Ф., доктор исторических наук, почетный профессор КГПУ им. В.П. Астафьева (гл. I, II, III)

Куклинский И.В., зам. директора по экспозиционно-выставочной работе и маркетингу Красноярского краевого краеведческого музея (гл. VI, VII)

Рецензент

Паштов Г.С., народный художник РФ, действительный член Российской академии художеств, профессор Красноярского государственного художественного института

Издательство «РАСТР» благодарит Красноярский краевой краеведческий музей и лично В.М. Ярошевскую, директора музея; историко-культурный, мемориальный музей – заповедник «Киммерия М.А. Волошина» и лично Н.М. Мирошниченко, заведующую домом-музеем, издательский дом «Суриков» и лично Я. Л. Логинова за предоставленный для этой книги материал.

При подготовке книги использованы материалы из архивов и фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА), г. Москва; Государственного Эрмитажа, г. Санкт-Петербург;

Государственного архива Красноярского края (ГАКК), г. Красноярск;

Российской государственной публичной библиотеки (РГБ), г. Москва;

Красноярского краевого краеведческого музея (КККМ);

Красноярского художественного музея имени В.П. Сурикова;

Музея-усадьбы В.П. Сурикова;

Государственной универсальной научной библиотеки Красноярского края.

В книге использованы материалы для биографии В.П. Сурикова, опубликованные М.А. Волошиным в журнале «Аполлон» в 1916 году.

Публикуются подлинные фотографии, сделанные в красноярских фотоателье Кеппель и Лухтанской, а также в московских и петербургских фотоателье Фишера, Асикритова, Панова, Шерер, Набгольц и Кº и других.

© Быконя Г.Ф., Куклинский И.В., Федорова В.И., текст, 2018

© Кирюшин Ю.А., макет, 2018

© Издательство «РАСТР», 2018

Василий Иванович Суриков – великий сын земли сибирской

В Сибири народ другой, чем в России:вольный, смелый, и край-то какой у нас.Сибирь западная – плоская, а за Енисеему нас уже горы начинаются: к югу тайга,а к северу холмы, глинистые – розово-красные.И Красноярск – отсюда имя; про нас говорят:«Краснояры сердцем яры».В.И. Суриков

В 2018 году отмечается 170-летний юбилей великого русского художника Василия Ивановича Сурикова. Для красноярцев это событие особенно значимо. Василий Иванович – наш выдающийся земляк, прославивший Сибирь и Красноярск. Для русского человека имя Сурикова в живописи, как и Пушкина в литературе, имеет особенное – духовное значение. Этим гениям русского народа знание было даровано свыше, чтобы явить о нас миру. Выдающиеся биографы, исследователи творчества В.И. Сурикова утверждают, что художнику, создавшему грандиозные монументальные полотна на ключевые темы истории России, удалось увидеть неповторимый исторический образ русской души во всей ее непостижимости, взлетах и падениях.

В.И. Сурикова волновали важнейшие события, деяния и характеры выдающихся личностей в российской истории и прежде всего сам человек. Тайна суриковского творчества, по мнению М. А Волошина, заключалась в том, что «он угадывал русскую историю не сквозь исторические книги и сухие летописи, не сквозь мертвую археологическую бутафорию, а через живые лики живых людей».

Другой современник Сурикова и его собрат по творчеству – К. Е. Маковский писал о нем: «Художник понял в этой «душе племени» демоническую основу: трагизм острых контрастов, смесь варварства, буйной «татарщины» с экстазом моральных «надрывов» и религиозного отречения, до византийской эпической силы с робостью церковно-бытового смирения, смесь жестокости, юродства, разгула, подвижничества, душевной муки, любви. Суриков не столько бытовой художник, сколько психолог, заглянувший «по ту сторону» обычной психологии и увидевший мистические бездны там, где прежде видели только быт».

Естественно, возникает вопрос: откуда же идут корни этого мистического знания у художника?

Василий Иванович Суриков родился и вырос в Сибири, в краю, население которого гордо именовало себя сибиряками – особым, отличным от «рассейских лапотонов», народом. Парадокс заключался в том, что Сибирь во времена Сурикова была сохранена более русской, чем европейская часть России. Здесь в первозданности, не тронутой изменениями, происходившими под влиянием внутренних исторических и культурных реформ в России, сохранились те основы национального бытия и мировоззрения, которые составляют культурный архетип русского народа.

Сибирь почти не затронуло страшное иго крепостничества. Петровские реформы, ломавшие привычные для русских людей культурные традиции, доходили сюда лишь слабым отдаленным эхом.

Сибирь была заповедным краем, где в народе сохранились, как точно подметил художник, «типичные черты, давно стершиеся с него по сю сторону Урала». В Сибири дух свободы способствовал развитию человеческого достоинства и активности личности, поднимая ее на нравственную высоту, которая была невозможна в условиях многовекового крепостного рабства, господствовавшего тогда в России. Независимость, чувство собственного достоинства, цельность – чуждая каких-либо комплексов и раздвоенности, неуемная жизненная энергия сибиряков вызывали глубокое уважение художника.

Суриков с юности и до последних дней жизни оставался независимым, не склонявшимся ни перед сильными мира сего, ни перед идейными или художественными догматами того времени. Он всегда шел своим путем, отвергая любые попытки изменить направление его творчества в русло социально-политических идей передвижничества или в угоду модным вкусам скороспелых меценатов.

Современники единодушно воспринимали его как самобытную личность, не поддающуюся нивелирующему влиянию окружающей среды: «несокрушимый сибирский гранит». Не случайно центральной темой его творчества становятся события XVII–XVIII веков, явившиеся поворотными в русской истории. В своих исторических полотнах «Утро стрелецкой казни», «Боярыня Морозова», «Меншиков в Березове» интуицией гения Суриков раскрыл именно те болевые точки русской истории, когда совершался насильственный разрыв с предшествующим развитием, была нарушена органическая связь прошлого и настоящего. Произошедший раскол во власти, в церковной жизни, разрыв между культурной элитой и народом Суриков осознавал как первопричину прошлых, настоящих и будущих катастроф российского общества. По почти мистическому совпадению «Утро стрелецкой казни» было выставлено в феврале 1881 года, а «Боярыня» в феврале 1887 года, накануне двух покушений на Александра II и Александра III. Эти события стали лишь прологом к еще более трагическим потрясениям начала XX века. Суриков явился не только провидцем прошлого в своих фантастических снах, но и пророком будущего.

Суриков, пожалуй, единственный из российских художников начала XX века, кто осознал роковую закономерность событий русской истории, повторяющихся с трагической неотвратимостью. Действия власти, утверждающей прогресс путем насильственного введения непонятных народу реформ, порождают отчуждение, раскалывают общество, ставя государство на грань братоубийственной войны.

Это обостренное ощущение катастрофы в русской истории у Сурикова не случайно. Он на протяжении всей жизни сохранял в себе органичную внутреннюю связь с народом, утраченную российской интеллигенцией в результате государственной политики той эпохи.

Для него эта внутренняя духовная связь никогда не прерывалась. Когда он учился в Петербурге в Академии художеств, путешествовал за границей, поднимался на Олимп славы, он всегда оставался сибирским казаком, в котором бурлила кровь его непокорных предков и жило чувство сыновней привязанности к своей исторической родине.

Всегда в жизни Василия Ивановича Сурикова звучало главным смыслом – семья, род, родина, история русского народа, такая, какой она была дана свыше, со всеми падениями и взлетами. В книге авторы стремятся осмыслить сюжеты, которые дают ключ к пониманию личности художника, скрытому коду его творчества, проводят биографический и искусствоведческий анализ.

Летопись жизни выдающего художника начинается с главы, посвященной истории рода Суриковых. Она раскрывается в виде родословного древа, корни которого тянутся к предкам Василия Ивановича, пришедшим в Сибирь в XVII веке, а крона поднимается к сегодняшним потомкам – наследникам и продолжателям родовых традиций. Генеалогическое древо Суриковых дополнено сведениями из ранее неопубликованных материалов, хранящихся в фондах столичных и сибирских архивов. Напряженная исследовательская работа с архивными документами позволила авторам восстановить неизвестные или малоизвестные ветви суриковского рода, опровергнуть часто встречающиеся в литературе заблуждения относительно происхождения художника, уточнить даты, касающиеся семейной хроники. Новый материал позволяет полнее раскрыть социальные корни Сурикова. Среди его предков и родственников были не только казаки, но и крестьяне, мещане, личные дворяне, разночинцы. Такая глубинная семейная связь, представленная всеми слоями русского общества, несомненно, помогала художнику острее и глубже воспринимать русскую историю.

В начале книги перед читателем разворачивается в хронологической последовательности жизненный и творческий путь Сурикова, от детства и первых вестников пробуждения его художественного дара до отъезда в Академию художеств.

С документальной точностью восстанавливаются образы окружавших будущего художника родных, товарищей по училищу, учителей, общая атмосфера жизни Красноярска тех лет, оказавшая большое влияние на юного художника.

Пятая глава посвящена восхождению Сурикова на вершины творчества, исследованию важнейших вех его художественной деятельности, и прежде всего влияния родной Сибири на формирование творческих замыслов. Крупным планом дается материал о пребывании Сурикова в Красноярске, дружеских и творческих связях с земляками.

Основные этапы жизни Сурикова прослеживаются в текстах писем самого художника, переписке его родных и друзей, которые лучше всякого биографа передают атмосферу времени и живой пульс событий. Они дополнены иллюстрациями фотографий, хранящихся в фондах Красноярского краевого краеведческого музея, где находится уникальная коллекция материалов о семье Суриковых.

Коллекция фотоизображений начала формироваться сразу после смерти художника. От родных и друзей Суриковых в музей стали поступать фотографии, личные вещи, памятные знаки, связанные с его жизнью в Красноярске, Москве и за границей. Фотографии из музейной коллекции особенно ценны тем, что на некоторых из них имеются комментарии, сделанные самим Василием Ивановичем или его близкими родственниками, поясняющие запечатленные события. Фотографические изображения сохранили знаменательные моменты жизни Сурикова: его отъезд из Красноярска, годы учебы в Академии. Рассказывают о первых шагах творческой карьеры, работе над картинами, раскрывают круг общения художника.

Изображения из семейного архива – это фотопортреты: матери – Прасковьи Федоровны и брата Александра, жены – Елизаветы Августовны, дочерей – Ольги и Елены, Петра Петровича Кончаловского и любимых внучат – Наташи и Миши.

Фотохроника, где запечатлены интересные моменты из многочисленных поездок в Красноярск, путешествий за границей, на отдыхе с семьей в Крыму и на даче.

Суриков представлен на фотографиях во многих гранях своей жизни: выдающийся деятель эпохи среди художников-передвижников, заботливый сын, любящий брат, муж, отец.

Фотоизображения, используя магические тайны светописи, невидимыми нитями создают ощущение связи времен, приближают его к нам. Открывают тайны творчества и позволяют совершить увлекательное путешествие за занавес времени.

Глава 1

Казачьему роду нет переводу

Фрагмент, исповедной книги Воскресенской церкви Красноярска 1769 года о бытии на исповеди казаков Торгашиных (ветвь Петра, № 70, и Якова, № 71).

ГАКК. Ф. 592. On. 1.Д. 216

Казачество в России – явление уникальное. Оно начинало складываться с незапамятных времен Древней Руси из изгоев-бродников, не ужившихся в своих мирах – общинах или с властью. Естественно, они сбивались в вооруженные артели-корпорации на южных окраинах или нейтральной территории между государственной территорией средневековой Руси, Литвы и Польши. В XVI веке основавшие «народные республики средневековья» «мужицкие рыцари» частью пошли на службу. В Польше король Стефан Баторий в реестр принял часть запорожцев. Донские и волжские казаки участвовали в Ливонской войне на стороне России. Договорные отношения с Москвой позволили казакам Дона и Лика сохранять развитое самоуправление с выборной десятичной организацией.

Рукопись «О начале проименования козаков откуду казаки наречены и от коего племены и рода».

Библиотека Московской духовной академии

Родословная красноярских Суриковых

Первыми в Сибирь проложили дорогу по «Дышучему морю» – Ледовитому океану – жители русского Поморья, но решающую роль в присоединении зауральской окраины, особенно ее южной части, сыграли казаки. Оценив их преимущества, Москва сама стала «прибирать» в казаки землепроходцев из Поморья, беглых «набродных людей», направлять в наказание на службу за Урал отдельных казаков и целые их станицы. Верстали в казаки и военнопленных поляков, литовцев, украинцев, выходцев из Западной Европы, участвовавших в войнах второй половины XVI века и в Смутное время, когда Россия с трудом смогла ценой больших потерь отстоять свой суверенитет и основать свою национальную династию.

Волок, подобный которому экспедиция Дубенского преодолела водораздел рек Кеми и Кети.

Из Краткой сибирской летописи С.У. Ремезова

Андрей Ануфриевич Дубенский.

Реконструкцию по портретам владимирцев XVIII – cер. XIX в. выполнил Виктор Бахтин

Начало Сибирскому казачьему войску положил Ермак с отрядом из 550 казаков. После взятия столицы Сибирского ханства Искера Ермак послал станицу казаков к царю Ивану IV Грозному с сообщением об этом и с просьбой принять их на государеву службу, предполагавшую казенное «хлебное, соляное и денежное» жалованье. Кстати, нет документальных свидетельств, что у Ермака был есаул Суриков, предок нашего замечательного земляка, о чем пишется на сайте «Южный берег» Википедии.

Степной всадник, XVII век

В XVII веке казачество Сибири, которое постоянно пополняли, окончательно сложилось. Оно распределялось по 20 уездам, именуясь в каждом городском центре войском. Войсковая организация оставалась традиционной: конные и пешие казаки делились на десятки, полусотни, сотни, пятисотни и сводные отряды. Командиры этих подразделений выбирались на войсковом круге, только «голова» и атаманы пеших и конных казаков согласовывались и утверждались уездными воеводами. Служба сибирских казаков сводилась, в первую очередь, к подведению коренного населения в подданство и к вооруженным действиям против несогласных признать власть «белого царя» и платить ясак соболями и другой ценной пушниной.

Основанный в августе 1628 года Андреем Дубенским Красноярский острог прикрывал русские селения, Томск с Кузнецком и Енисейск от вооруженных набегов князей енисейских киргизов и стоящих за их спинами потестарных кочевых образований западных алтын-ханов и черных калмыков с джунгарскими правителями – хунтайджи. С конца XVII века в спор за территорию Северного Присаянья вмешался цинский Китай.

Потребовалось сто лет вооруженной борьбы, перемежавшейся дипломатическими маневрами и компромиссами, прежде чем установилась русско-китайская граница, прошедшая по вершинам Западного Саяна.

Все это время Красноярск был на острие борьбы. Он дважды – в 1667 и 1679 годах – оказывался на волосок от гибели. Казачий его гарнизон нес большие потери, постоянно пополняясь присыльными из Тобольска, Томска и Енисейска, вырос за это время с 303 до 849 человек одних верстанных казаков. Вместе с членами семей и отставными казаками и неверстанными казачьими детьми они составляли до 70 процентов жителей Красноярска. При этом многие завели свои дворы за пределами острога, основав до 30 деревень.

Москва ценила Красноярское казачье войско и, судя по архивным данным, любезно сообщенных П. В. Баракович, в августе 1672 года пожаловала ему знамя. Из Москвы его доставил десятник Иван Сиротинин. Изготовленное в 1666 году полотнище было «дробильное» красного цвета, длиной 3 метра и шириной 2,5 метра. Края его окаймляла широкая белая лента из шелка. В самом конце XVII века на полотнище нашили красный крест. Знамя брали во время походов. Воеводы тоже брали его во время официальных разъездов. Так, Д. Г. Мессершмидт, следуя в Красноярск, был удивлен «пышным выездом в составе трех возков и 15 казаков» красноярского воеводы Дмитрия Борисовича Зубова, который поехал инспектировать построенный Саянский острог. Ученый-путешественник отметил, что впереди санного поезда скакали два казака «с большим красным знаменем, на котором были нашиты широкие белые и красные полосы»[1].

Правда, среди основателей Красноярска и казаков-«деревенщиков» Суриковых не было. Судя по тому, что они не показаны в подворной переписной книге по Красноярску с уездом 1671 года, скопированной и проанализированной отцом советского сибиреведения членом-корреспондентом Академии наук СССР С.В. Бахрушиным[2], Суриковы прибыли после 1679 года. Тогда киргизский князь Иреняк со своими новыми сеньорами – черными калмыками дважды осаждал Красноярский острог и сжег 16 деревень. После этого Москва увеличила гарнизоны Красноярска и Енисейска, разрешив воеводам поверстать в казаки около 200 казачьих детей, гулящих людей, крестьян и посадских. А вот казаки Торгашины, предки матери художника, появились значительно раньше Суриковых, еще в 1635 году в окладной книге Красноярского острога впервые был показан казак «Якунка Торгоша». (Об этом см. ниже.)

Занятия и социальное положение служилых людей, как тогда называли казаков, были во многом противоречивыми. Они одновременно были и воинами, и приказными, и торговыми, и работными людьми. Красноярские служилые бились, не щадя жизни, с киргизскими воинами, монгольскими и калмыцкими цириками на стенах острога и несли в нем караульную службу; «тайгами» и степными «сакмами» (дорогами) ходили походами на «немирные землицы»; собирали ясак; по году маялись на гарнизонной службе в отдаленных острожках; часто бывали в дальних приграничных дозорах и караулах; участвовали, а иногда и возглавляли посольства на переговорах с киргизскими князцами и джунгарскими зайсанами; на городском торгу и по уездным заставам собирали таможенные пошлины с приезжих и местных торговых людей; продавали пошлинные товары и казенные «зделья»; в качестве приказчиков надзирали за пашенными крестьянами; отводили поселенцам пахотные и сенокосные угодья; сидели в воеводских избах «пищиками», счетчиками «товарной и денежной казны» и толмачами – переводчиками; были у «оценки пушной казны», на казенные нужды закупали различные припасы и «хлебный провиант»; отвозили деньги и пушнину в Москву; конвоировали ссыльных и ловили беглых. Нередко казакам приходилось откладывать в сторону пищаль, копье, саблю и браться за топор, тесло или весло, чтобы обновить или заново срубить городские укрепления, навести мост, «изладить» дощаник, карбас или лодку, сплавить лес, соль, хлеб. Им же приходилось обслуживать казенные мельницы, кузницы, мастерские, винокурни, городские часы, проезжие ворота, «стеновую» артиллерию и выполнять другие всевозможные «службы». За все это шло не очень обильное «государево жалованье». В конце XVII – начале XVIII века пешему казаку в год полагалось 5 рублей денег, чуть больше полутора пудов соли и по 40 пудов ржи и овса. Конному казаку выдавали на 10–25 пудов хлеба и 2 рубля 50 копеек больше. Даже верхушке служилых людей, сибирским дворянам и детям боярским в командных должностях атаманов и пятисотников, платили не больше 10–18 рублей. Но и эти денежные оклады, хлебные и соляные «дачи» нередко существовали только на бумаге, ибо казна и «своевольно своим лакомством» воеводы выдавали жалованье и хлебный «запас» нерегулярно и не в полном объеме.

Многие красноярцы, по образному выражению С.В. Бахрушина, «жили для войны и войной». Ремезовская летопись.

Дата написания XVII–XVIII вв.

Естественно, что в таких условиях казаки и члены их семей обращались к охоте, сбору на ближних островках дикого хмеля, к торговле с ясачными, ремеслу и, наконец, к хлебопашеству. Со всех неземледельческих занятий казна брала налог с общего дохода. С заведенной пашни каждый пятый сноп, 1/5 урожая, надлежало тоже отдать казне. Этот так называемый отсыпной или «пятинный» хлеб не взимался лишь в том случае, когда казак вместо хлебного жалованья обрабатывал не более 5 десятин пашни. Но в те беспокойные десятилетия XVII века лишь отдельные казаки-красноярцы (в начале XVIII в, – 43 человека) основательно брались за положенные в таком случае 15 десятин безоброчных угодий.

Ведь даже в окрестностях города в одно мгновение можно было потерять все – и затраченные на ниву труды, и собственную голову. Поэтому многие красноярцы, по образному, но неточному выражению С. В. Бахрушина, «жили для войны и войной», то есть получали средства существования захватом иноземческой «рухляди» и «ясыря». Надежды на ясырь и «пограбленные животы» приводили в отряды казаков и добровольцев из числа неверстанных в службу казачьих детей и разных пришлых людей. Как свидетельствуют источники, в течение всего XVII – начале XVIII века на городском торгу перед проезжей Спасской башней постоянно продавали имущество и пленников «мунгальской, киргизской и калмыцкой породы», которых охотно «торговали» приезжие в город монгольские, калмыцкие и бухарские купцы. Их караваны верблюдов были привычной бытовой деталью для обитателей Красного Яра.

Вообще в пограничном Красноярске ярче проявлялись особенности социального развития Сибири, этой восточной окраины уже крепостнической России. Различные социальные слои формировавшегося в ней русского населения пытались жить по-своему. Казачья и вся имущая верхушка изо всех сил стремилась фактически и юридически стать дворянами-крепостниками с правом свободного распоряжения людьми и землей. В Красноярске широко бытовала купля-продажа людей, похолопливание бедняков, различные сделки с землей. Наибольшую активность в этом проявляла командная верхушка в званиях дворян и детей боярских, которым в городе принадлежали почти все дворовые люди. В их же хозяйствах были заняты работные люди и захребетники. Однако центральная власть по узкосословным соображениям очень редко присваивала верхушке сибирского казачества права российских дворян, хотя их должностные звания с конца XVII века стали передаваться от отца к сыну. Правда, наиболее отличившимся центральная власть присваивала статус «дворяне или дети боярские московского списка», то есть приравнивала к российским провинциальным дворянам с правом иметь населенные земли и заводить поместья. Остальные назывались так же, но считались в «сибирском списке», что означало только почетное звание. Рядовые же казаки по своему имущественному положению и хозяйственным занятиям были близки к крестьянам и посадским людям, хотя и не платили прямых налогов.

Предки красноярских Суриковых-Торгашиных XVII – начала XVIII века

В происхождении рода Суриковых, казалось, не было сомнений: были они из донских казаков. Правда, назывались разные станицы. Биограф В. И. Сурикова М. Г. Машковцев с 1960 года писал об Урюпинской и Усть-Медведицкой, а на сайте «Южный берег» – Верхне-Ягирской и Кундрюченской, в которых еще в начале XX века жили казаки Суриковы. Сам Василий Иванович не возражал, что его род вышел из донских казаков. В 1893 году он с дочкой Ольгой ездил на Дон. Правда, для сбора материала для картины «Покорение Сибири», но почему-то в станице Раздорской.