Третий дубль

Больше всего надеялся капитан, что ему удастся выйти на Сурика. Если Инна Печатникова ничего не путала, версия «рэкетиры» казалась теперь самой перспективной.

Этот Сурик никак не выходил у капитана из головы. Он иногда ловил себя на том, что напевает себе под нос бесконечную песенку: «Сурик, сурик, сурик…» О всех Суриковых, проживающих в Ленинграде и области, он навел самые подробные справки. К счастью, их оказалось совсем немного. Александр попытался даже узнать, нет ли в городе мужчин по фамилии Сурикашвили и Сурикадзе. В последний год в Ленинграде много преступлений совершили приезжие с Кавказа. Но в адресном столе людей с такими фамилиями не значилось. Папин не поленился и позвонил в Тбилиси, своему знакомому, старшему оперуполномоченному уголовного розыска Отари Беденишвили и спросил, есть ли вообще грузинские фамилии Сурикашвили и Сурикадзе. Отари долго думал, а потом спросил:

– А зачем тебе, дорогой?

– Отари, это вопрос второй! Главное – есть ли такие фамилии? Бывают ли?

– Нет, Алекс, – не согласился Отари. – Это и есть первый вопрос! Если дело серьезное, я буду искать. Но вообще-то никогда таких фамилий не слыхал. Самое близкое – Сирадзе и Сулханишвили…

Панин вздохнул.

– Не ищи. Я эти фамилии сам придумал. Понимаешь, Отари, я от клички танцевал. А кличка – Сурик.

Отари тоже вздохнул, выражая Панину свое сочувствие. Поинтересовался:

– Алекс! У вас город морской, корабли красят суриком. Достать для друга банку не проблема?

– Отари, у нас даже банку без сурика достать проблема. Ты хочешь днище «Волги» покрасить?

– Я тебе банку пришлю, милиционер. И не пустую.

– Взяткодатель!

– Вай, какое корявое слово, дорогой! Но я не обижаюсь. Успехов тебе, танцуй дальше!

Была у Панина одна палочка-выручалочка – Глеб Петрович Плотников, у которого он начинал работать стажером в уголовном розыске. Плотников уже лет десять на пенсии. Старик сильно одряхлел: плохо слышал и видел, но голова у него была в полном порядке. Глеб Петрович помнил имена и клички всех преступников, что прошли через его руки. И особенно хорошо тех, до кого он так и не добрался. Он мог в подробностях воспроизвести какую-нибудь облаву тридцатилетней давности на воровскую малину. Сказать, кто из оперативников где стоял, во что были одеты задержанные, какая была в ту ночь погода. И даже какая закуска украшала стол в «малине». Не говоря уже о крепких напитках.

– Да, Николаич, – говорил Плотников, щуря свои слезящиеся, не раз оперированные глаза. – Какая закусь на «малине» у Вити-тити была, когда мы его банду брали! Балычок, языки копченые… Три сорта икры! Я тогда в последний раз в жизни паюсной икры поел!

– Как же ты успел, Петрович? – удивлялся Семеновский, в кабинете которого шла беседа со стариком. – Палили ведь тогда из всех стволов. Отчаянные у Яковлева бандюги собрались.

– Я и к самогону приложился, Николаич. Ты в соседней комнате «скорую» вызывал, а мы с Василием Даниловичем Житецким живых бандюг повязали, лицом к полу уложили и тяпнули по стопарю. Житецкий к коньяку потянулся, а я ему на самогон показал: попробуй. Про Вити-титин самогон у воров легенды ходили. И правда, что тебе живая вода. Мы даже раненому ІІрибылеву влили. Я думаю, он потому и живым остался.

Панин не позвонил старику с самого начала только потому, что во времена Плотникова ни о каких доморощенных рэкетирах и слуху не было. Трудно было ожидать от него совета в таком деле. Но теперь, когда розыск буксовал, капитан был готов зацепиться за соломинку. «Человек по кличке Сурик мог ведь раньше, во времена Плотникова, заниматься и другими делами?» – думал Панин, подсознательно игнорируя заявление Печатниковой о том, что у рэкетиров, угрожавших Орешникову, были молодые голоса.

– Вас слушают, – отозвался Плотников, сняв трубку. Последние годы баритон Глеба Петровича превратился в дребезжащий тенорок.

– Как жизнь, Петрович? – спросил Панин.

– Жив, и то слава богу, – отозвался старик. – А кто это говорит? Ты, Салех?

– Я, Глеб Петрович.

– Давно ты мне не звонил. Когда майорские звездочки пропивать будем?

– Как бы капитанские сохранить!

– Чего-чего? – переспросил Плотников.

– Сохранить бы капитанские, – повторил Панин.

– Все лихачишь? – старик хорошо знал об автомобильных проблемах Папина и осуждал его пристрастие к быстрой езде. «Мы-то все больше ножками, ножками, – любил говорить старик. – Недаром нашего брата топтунами звали».

– Ты чего звонишь? По делу или о здоровье справиться?

– По делу.

Старик не любил, когда с ним лукавили. А Панин был его учеником.

– Ну валяй, докладывай дело.

– Дело-то длинное, – сказал Панин. – Я заеду, подробно доложу. А пока скажите – кличка Сурик никогда не всплывала?

– Какая-какая? – переспросил Глеб Петрович. – Шурик?

– Сурик, – повторил капитан громче, а сам подумал вдруг: «А если и вправду – Шурик? Может, Печатникова плохо расслышала? Или говоривший шепелявил!» Ему стало даже жарко от такой догадки. Захотелось бросить трубку и тут же позвонить Печатниковой, запросить в картотеке данные на людей с кличкой Шурик. Но обижать старика было нельзя, и Панин слушал, как Плотников повторяет, словно пробуя на вкус: «Сурик, Сурик…»

– Был у меня Сурик. Но этот не про вашу честь. Вызвали его свои же на правеж на Смоленское кладбище. Там и кокнули. В октябре шестидесятого.

– У него фамилия Суриков была?

– Да. Суриков Алексей. А больше Суриков мне не попадалось.

– А Шуриков?

– Чего-то я тебя не пойму, Санек. Кто тебе нужен-то? Шурики или Сурики?

Папин рассмеялся – так близки были по звучанию эти два слова.

– И те и другие, Петрович! Свидетельница услышала Сурик. А ведь могла и ослышаться. Я только сейчас просек!

– Чего ты только сейчас сделал? – изумился старик.

– Только сейчас понял, Петрович. Такая простая вещь.

– Правильно. Мог и шепелявый оказаться. Помнишь логопеда с улицы «Койкого»?

– Петрович, ты еще повспоминай, только живых, – попросил Панин. – А я вечером зайду, ладно?

Но встретиться в этот день с Плотниковым капитану не удалось. В управление позвонил Владимир Алексеевич Бабкин, двоюродный брат Орешникова, и заявил, что у себя на даче обнаружил видеотехнику брата.

14

Приморское шоссе Панин любил больше всех загородных дорог. Да и не было ни одного ленинградца водителя, которому не нравилась бы эта ухоженная асфальтовая лента, то вьющаяся среди сосновых лесов, то вылетающая на берег Финского залива. Панина раздражали только ограничительные знаки, в изобилии развешанные вдоль шоссе – «60 км», «Обгон запрещен», «Стоянка запрещена». Обычно капитан не слишком-то с ними считался, но сейчас, скрепя сердце, притормаживал. Не хватало ему новой докладной из ГАИ.

Недалеко от Солнечного у обочины притулились сверкающий хромом и яркой окраской автобус финской туристской фирмы и два блеклых «жигуленка» с ленинградскими номерами. Номера эти Панину были знакомы. Известные каждому постовому милиционеру фарцовщики Осип Калкин и Николай Иванов «торговали» у гостей из Страны тысячи озер их поношенное, но фирменное барахлишко. На Калкина и Иванова не раз устраивали охоту, бывало даже и ловили, но самое большое наказание – «премия» на пятьдесят рублей – для них было как слону дробина. Фарцовка продолжалась. Да и не всегда милицейские «Волги» и «жигули» могли настичь «шестерки» фарцовщиков. А «мерседесы» в управлении берегли для торжественных случаев – сопровождать своих и заграничных высоких гостей.

Один сотрудник уголовного розыска, оперуполномоченный Сысоев, принял сложившуюся ситуацию так близко к сердцу, что решил действовать на свой страх и риск. Всякий раз – а это случалось не так уж часто, – когда ему удавалось настичь скупщиков барахла на месте преступления, он не только составлял протокол, но и прокалывал шины на их автомобилях. После третьего раза Калкин и Иванов написали жалобу в прокуратуру. На партийном собрании представитель райкома наивно спросил самоуправца:

– Почему вы допустили нарушение законности?

Сысоев долго и мрачно молчал, потом вдруг улыбнулся виновато:

– Я, товарищи, после этого пару ночей поспал спокойно.

Никто из присутствующих не улыбнулся, а представитель райкома тихо сказал:

– Какой цинизм.

Реплика его была услышана, и оперуполномоченного послали служить во внутриведомственную охрану.

Месяца через два фарцовщики снова обратились в прокуратуру: кто-то продолжал прокалывать им шины, но теперь уже по ночам, на стоянке. У Сысоева на все эти случаи имелось железное алиби, и волновали его теперь другие заботы. Виновных найти не удалось.

…В Солнечном, около поста ГАИ, Панин притормозил. Два офицера копались в двигателе желто-синих «жигулей».

– Ребята! – окликнул их капитан. – Тут недалеко Ося Калкин финнов потрошит. Может, сгоняете?

Один из офицеров поднял голову, сказал в сердцах:

– На этом драндулете?! Уж лучше бы нам велосипеды выдали! Сам-то ты почему мимо проехал?

– Дело в Репино.

– У всех дел по горло! Одни мы бездельники!

Панин нажал на газ.

Младший оперуполномоченный репинского отделения милиции Никитин ждал капитана в нагретом солнцем душном кабинете. Здороваясь с ним, Панин не заметил особой радости на его еще совсем мальчишеском лице.

– Чем озабочен, коллега?

– Состоянием преступности на участке, товарищ капитан, – дурным голосом доложил Никитин. Заметив, что Панин взглянул на него неодобрительно, опер добавил смущенно: – Александр Сергеевич, я тут на все отделение один оперативник, а дел… – И поднял со стола пачку тощих папок: – За последнюю неделю обворовали дачи секретаря райкома партии, двух председателей исполкомов. Два заявления от кооперативщиков о рэкете. А сегодня ночью хотели угнать «Волгу» у одного приезжего москвича…

– У москвича – это серьезно, – улыбнулся Панин.

– А что вы думаете? Москвич этот – консультант из МВД Союза. Он душеспасительной беседой не ограничился. Сразу заставил уголовное дело завести.

Никитин сложил папки в облезлый сейф и запер его.

– Едем?

– Едем. Ты о понятых позаботился?

– Ждут на соседней даче.

Дача Бабкина оказалась маленькой, похожей на сотни дач-сарайчиков дачного треста. Но домик был выкрашен в необычный свекольный цвет. Темно-зеленая крыша, аккуратные белые наличники выгодно отличали его от казенных собратьев. Все говорило о том, что владелец дачи не только хороший хозяин, но и человек со вкусом. Да и место было прекрасное – большая, открытая солнцу поляна среди сосен. Сразу за дачей начинался склон, и сквозь колеблемые ветром вершины деревьев поблескивал на солнце Финский залив.

Сам хозяин сидел на увитом плющом крылечке и, завидев подъехавшую машину, резко вскочил.

– Милиция? – спросил он, когда Панин и Никитин вышли из машины. Похоже, что его насторожил цивильный вид прибывших и частный номер машины.

– Так точно, – капитан показал хозяину удостоверение, и тот внимательно прочитал его. Даже сверил фотографию с оригиналом.

На вид Бабкину было лет тридцать. Подтянутая, почти спортивная фигура, загорелое волевое лицо, стриженная наголо голова, маленькая золотая сережка в ухе. Прямо герой из эпохи рокеров. Если бы не рост. Рост у артиста подкачал – не больше метра шестидесяти.

– Никитин, покажи товарищу документ, – сказал Панин, заметив, что тот даже не сделал движения рукой в направлении кармана.

– Да что вы, что вы! Мне и одного удостоверения достаточно, – запротестовал Бабкин, широким жестом пригласив милиционеров в дом. – Знаете, сейчас столько пишут о преступности, что перестаешь верить слову.

– Чему-чему, а слову у нас никогда не верили, – проворчал Никитин. – Только документу.

– Ты поэтому и не предъявил его? – спросил Панин.

– Я, товарищ капитан, сегодня удостоверение забыл. Такая жара! Вышел из дому в одной рубашке.

– И не стыдиться признаваться в этом при товарище Бабкине?

– Меня зовут Владимир Алексеевич, – сказал хозяин, пропуская в дом оперативников.

– Александр Сергеевич, – представился Панин.

– А этого рассеянного юношу зовут Евгением Никитиным.

– Евгением Петровичем, – поправил младший лейтенант, и капитан подумал, что молодые ребята теперь совершенно без комплексов и ведут себя очень раскованно. Если бы они умели и дело делать!

Внутреннее убранство дачи соответствовало ее внешнему виду. Все очень строго и скромно. Всюду дерево – хорошо обработанное, ярко демонстрирующее свои достоинства.

– Здорово тут у вас! – восхищенно сказал Никитин.

– Все своими руками, – Бабкин улыбнулся. – У меня достаток скромный. Вы думаете, что артист Ленконцерта большие гонорары гребет? Нет. Я здесь каждую досочку неделями обстругивал, чтобы она свою красоту белому свету открыла.

Тут только капитан обратил внимание на то, что все доски – и на полу, и на стенах, будучи выкрашены краской, не потеряли своей фактуры. Словно их не красили, а слегка подсветили.

– Особая техника! – гордо сказал Бабкин. – Если заинтересуетесь, могу продать секрет. – И засмеялся: – Шучу, шучу…

Манера разговаривать – чуточку многословная, мягкая – никак не гармонировала с внешним обликом хозяина – рассчитанным на симпатии молодежи имиджем поющего рокера.

– Так где же таинственным образом попавшая к вам видеотехника? – спросил Панин. Он решил, что Бабкину совсем не обязательно знать о том, что рассказала ему Татьяна Данилкина о краже из квартиры Орешникова.

– Почему же таинственным?! Я уже говорил по телефону. Пока я был на гастролях, Леня привез видик на дачу. А вот зачем?.. – Бабкин подошел к деревянной панели стены, быстрым движением нажал какую-то кнопку. Панину показалось, что сучок в доске. Потом толкнул ладонью одну из досок, и открылась дверь в небольшой чуланчик. Первое, что бросилось в глаза, – огромная коробка телевизора «Грюндик», а на ней поменьше – фирмы «Хитачи». За коробками на вешалке висели кожаное пальто, плащи, на полке стояло несколько бутылок сухого грузинского вила.

– Голь на выдумки хитра. Нас, обывателей, так запугали статьями о преступности, что приходится думать о самозащите. Об этом тайнике знаю я, знала моя жена, ныне покойная, мой братец Леня.

– Вы уверены, что это его техника? – спросил капитан.

– Уверен. Не так часто у нас в Союзе можно встретить «Грюндик» с хрустальным стеклом. Да и о чем говорить? Я же видел у Лени именно этот видик! Сам не однажды пользовался им.

– А брат не оставил вам никакой записки?

– Нет.

– Странно…

– Странно, что он привез технику, – недовольно сказал Бабкин. – А писать записки не в Лёниных правилах. Да и зачем? Объяснил бы при встрече.

– Похоже, свидание откладывается, – сказал Панин и обернулся к Никитину: – Женя, давай своих понятых. Надо пальчики брать с аппаратуры.

– Понятых? – насторожился хозяин. – Не хотелось бы. Чужие люди, тайник…

– Это ваши соседи, старики Утешевы, – доложил Никитин.

– Тем более! У них внуков целый выводок. Знаете что, – предложил Бабкин, – давайте вытащим технику в комнату, а дверь в чулан закроем? Ничего же не нарушится?

– Почему бы и не вытащить? – согласился младший лейтенант. Но Панин строго взглянул на него. – Товарищ капитан, составим протокол об изъятии техники из тайника, – как ни в чем не бывало продолжал Никитин. – А с понятыми будем пальчики проявлять.

Вытаскивать технику без понятых, а потом при них проводить все остальные следственные действия было нарушением. Но Панину стало жалко артиста – строил тайник, старался, а чужие люди будут глазеть. Неизвестно, что у них за внуки!

Не распаковывая, осторожно, они перенесли видеомагнитофон и телевизор в комнату. Телевизор был такой громоздкий, что капитан отметил про себя: одному человеку с ним трудно управиться.

– Владимир Алексеевич, а как Орешников мог попасть к вам на дачу? – спросил он, когда младший лейтенант ушел за понятыми.

– У него есть ключи.

– Он бывает здесь в ваше отсутствие?

– Бывает когда захочет, – усмехнулся Бабкин. – Когда есть компания.

– А своим друзьям он не мог показать ваш тайник?

– Вы хотите сказать – своим подругам? Нет, товарищ капитан. У Лени хватает грехов, но слову его можно верить.

– Значит, он сюда приезжал с женщинами? – задумчиво сказал Панин. Бабкину почудилось в словах капитана осуждение, и он сказал с вызовом:

– Да, с женщинами. Не вижу в этом ничего плохого. Тем более что женщины у Леньки – люкс.

– Вы когда вернулись с гастролей? – спросил капитан.

– Позавчера.

– А приехали на дачу?

– Вопрос понят. Вы думаете, не жил ли Леня все это время на даче? У меня такая мысль тоже появлялась. И позавчера вечером я махнул сюда. Никаких следов Ленькиного пребывания! Кроме его имущества.

– Откуда такая уверенность?

– Капитан! О чем вы говорите?! Если на дачу приезжает такой человек, как мой брат, да еще с женщиной…

– Непоправимый урон припасам?

– И такое бывает. Но чаще всего наоборот. Он привозит еды и напитков на неделю, а сбегает через день. Нынче же наш кумир торопился – поставил технику и назад. Не выпил даже бутыли «пепси».

«Неужели помнит, сколько бутылок пепси хранится в холодильнике?» – подумал Панин, но спрашивать не стал. У него были более серьезные вопросы. В это время появился младший лейтенант с понятыми – высоким седым стариком с палкой и еще не старой женщиной. Старик был в красивой адидасовской майке, а женщина, несмотря на жару, кутала поясницу в плед. Старика Панин сразу же узнал. Несколько лет назад он работал зампредом горисполкома и частенько давал интервью по телевидению, объясняя согражданам, почему в Ленинграде не хватает то одних, то других продовольственных товаров. Не так давно его проводили на пенсию.

– Борис Павлович Утешев и его супруга Матильда Викторовна, – представил понятых Никитин. – Любезно поверили мне и без документов. – Говорил он вежливо, но чувствовалась в его голосе некоторая молодая снисходительность. Вот, дескать, каких классных привел я вам понятых. Любуйтесь.

«Ведь наверняка знает, что Утешев был большим начальником, – подумал капитан. – А сам Борис Павлович? Охота ему быть понятым? Может, со скуки? Все-таки событие!»

Утешев сдержанно поздоровался.

Владимир Алексеевич засуетился, отодвигая от стола стулья, чтобы посадить гостей, но спохватился и вопросительно посмотрел на Панина.

– Пожалуйста, прошу вас, – пригласил капитан садиться. Он никак не мог придумать для них объяснение тому, что милиция исследует на даче Бабкина не принадлежащую ему видеотехнику. Такое объяснение, которое не бросало бы на хозяина тень подозрения. «Скажу им как есть! – решился капитан. – Чего лапшу на уши развешивать?»

Об исчезновении Леонида Орешникова понятые знали. Знали и о том, что он двоюродный брат Бабкина. Похоже было, что видели его не раз во время приездов на дачу.

– Значит, все еще не нашелся? – посетовала Матильда Викторовна, когда капитан объяснил, почему осматривали аппаратуру. – А я хотела спросить Владимира Алексеевича, да постеснялась.

Сам Утешев не проронил ни слова, только покивал сочувственно. Он с неподдельным интересом изучал отделку дачи соседа, ничуть не стараясь скрыть, что ее чудеса интересуют его больше, чем пропажа популярного певца.

Вдвоем с Бабкиным капитан осторожно вынул видеомагнитофон и телевизор из упаковки.

– У брата техника стояла в распакованном виде? – спросил Панин.

– Естественно! Он уже два года, как обарахлился.

– С упаковки «пальчики» не слишком-то хороши будут, – сказал младший лейтенант. Он уже раскрыл свой следственный чемодан и готовился снимать отпечатки. Внутренность чемодана являла собой печальную картину – не поддающаяся описанию мешанина из десятков штатных и случайных предметов.

– У нас он один на все отделение, – сказал Никитин, заметив удивленный взгляд каштана. – Пользуются как бог на душу положит. Один раз я в этом кейсе лифчик обнаружил!

– Давай, Евгений, начинай работу, – прервал каштан.

– А мы с Владимиром Алексеевичем прогуляемся по лужайке и побеседуем.

Они вышли на крыльцо, и Бабкин, заговорщицки показав на дверь, спросил:

– Вы, каштан, знаете, что это за ребята?

Панин кивнул.

– «Были когда-то и мы рысаками…» – с чувством удовлетворения продекламировал Бабкин. – А сейчас посмотрели бы вы на их казенную дачу? Сараюха. Не очень-то жалуют у нас бывших.

– Владимир Алексеевич, вы сказали, что брат часто приезжал на дачу с женщинами экстра-класса. А не может он сейчас с одной из них купаться в Черном море или плыть по Волге на теплоходе?

– В принципе это возможно. А почему бы и нет?

– Тогда вопрос второй…

– Вопрос понят! С кем?

– Да. Вы можете назвать имена тех женщин, с которыми ваш брат мог бы внезапно уехать… – Панин помедлил, подыскивая подходящие слова, – …в путешествие? – Ему показалось, что собеседник растерялся. – Вы не беспокойтесь, Владимир Алексеевич. Все останется между нами.

– Я ведь не лезу в Ленькину жизнь. И на дачу он приезжает без меня. Так что…

– Но ведь с кем-то из них вы встречались? Из тех, что вы отнесли к экстра-классу?

– Встречался только с одной. С Татьяной Данилкиной.

– Понятно. А что знаете о других? Имена, фамилии?

– Не помню. Имена, может быть, он и называл, но я не запомнил. Так, общие слова: «славная козочка», «дусенька – все могусенька»…

«Ничего-то он тебе не рассказывал, – подумал Панин.

– И приезжал сюда только с Данилкиной. Зачем только вы все напридумывали, гражданин Бабкин?» – И весело сказал: – Так! С девушками мы разобрались. Татьяна Данилкина из Ленинграда никуда не выезжала. О прекрасных незнакомках нам ничего конкретно неизвестно.

Бабкин посмотрел на капитана с вызовом и многозначительно усмехнулся. Как будто хотел всем своим видом показать: «Можете делать любые выводы. А мы-то знаем, да не скажем!»

– У меня еще один вопрос. Вы приехали на дачу позавчера вечером. А когда обнаружили в тайнике технику?

– Сразу же и обнаружил. Естественное желание проверить – все ли в доме на месте. А вас интересует, почему я позвонил в милицию только сегодня? По-моему, это так понятно! Я ожидал, что брат объявится. Одно дело – милиция, знакомые, другое – родственник. Не думаете же вы, что Лени нет в живых?!

– Орешников, наверное, в первую очередь дал бы знать о себе матери.

– Она на даче под Лугой. Там нет телефона. Значит, надо телеграфировать. А если он завихрился с кем-то? Зачем беспокоить мать? Он ее письмами не балует. Я рассуждаю логично?

– Логично, Владимир Алексеевич. Спасибо, что хоть позвонили.

Бабкин метнул на капитана сердитый взгляд:

– Честно говоря, я и сегодня не очень-то горел желанием вам звонить. Решил – приедет тетушка, сначала ей все расскажу. А что? Технику Леня сам привез. Это же ясно. Объявится он когда-нибудь! А утром услышал информацию в «Новостях» – чувствую, дело серьезное…

– Владимир Алексеевич, – перебил Панин, – как вы себе представляете эту операцию?

– Какую операцию? – насторожился Бабкин.

– По доставке к вам телевизора. Ваш брат ведь не тяжелой атлетикой занимается.

Бабкин засмеялся:

– Да вы хоть раз Леньку на концертах видели? Рост – сто девяносто, выносливость, как у тигра. А столько двигаться по сцене?! И в таком темпе! – Он перестал смеяться и добавил:

– А телевизор, кстати, не такой тяжелый. Это на «Рубине» можно пупок развязать, а они умеют делать.

– Умеют. Но коробка необъятная. Нужны руки, как у орангутанга. Да еще коробку надо ставить на крышу машины. В багажник и в салон она не влезет. Да и машина нужна…

В это время на крыльце появился младший лейтенант:

– Александр Сергеевич, дело сделано. Что дальше?

– Придется товарищу Бабкину еще одну неприятность доставить.

– Замок? – догадался Никитин.

– Капитан! Зачем вам замок? Я читаю детективы – знаю, что, если открывать отмычками, остаются царапины. Но у Лени свои ключи! Такие же, как у меня. – Бабкин вытащил из кармана несколько ключей на связке и потряс ими перед Паниным. – Точно такие же. «Родственники», а не сделанные по заказу.

– Нам замок и нужен-то на несколько часов. Если хотите, младший лейтенант подежурит у вас это время. Для верности.

– Я еще побуду здесь, – нерешительно сказал Бабкин. – Но на ночь мне бы не хотелось оставаться с незапертой дверью.

Капитан посмотрел на часы:

– Сейчас половина второго. В шесть замок будет стоять на месте. Устраивает?

Бабкин промолчал. Он с тревогой смотрел, как младший лейтенант принес из комнаты свой кейс, достал огромную отвертку и пытался попасть ею в аккуратный крестообразный шуруп аблоевского замка. Старики понятые внимательно следили за его манипуляциями.

– Подождите, подождите, молодой человек! – не выдержал, наконец, Бабкин. – Я вам дам отвертку поменьше.