Найти ось… или Судьба

Жизнь не обогрела его настоящей любовью и не избаловала везением на женщин. Все, что он выстрадал недавно в своих отношениях с Катей в былые годы,– вновь всколыхнулось в нем, и на него снизошла жалость к самому себе. «Как нелепо все будничное, когда сердце поражено, – да, поражено, чем? Любовью, которой не было ни тогда, ни сейчас?».

В этот вечер он почему-то не торопился домой. Нужно было спасаться от одиночества, чем-нибудь занять, отвлечь себя, куда-нибудь идти. «Пройдусь пешком».

– Андрей Степанович, поздновато уже,– забеспокоился водитель.

– Нет, нет, поезжайте. Я пройдусь. Одиннадцать только.

Но уже всякий шум,– то ли отдалённый хриплый собачий лай, то ли скольжение шин проезжающей машины, или лязг трясущегося по рельсам трамвая самоуверенно поглощался наступающей ночной тишиной, призывающей соблюдать её господство. Она продолжала гордо ткать свою волшебную ткань, ничего не требуя взамен от действительности.

«Почему люди стали бояться ходить вечерами по городу? Это же не только здесь, везде?» Он шёл почти пустынной улицей. Над головой луна раскидала свои легкие руки. «Вот уж труженица, так труженица, веками обнимает всех и не устаёт, откуда черпает своё бессмертие? А люди смертны. И что будет, когда я, например, умру? Странный вопрос».

А на самом деле? – спрашивали его уже раздающиеся шаги в тишине. «Обязательно будет светить солнце, или всходить луна. Будут сиять звезды, или сгущаться тучи. Мерцающая лазурь не покинет неба. Будут плыть молочные туманы, и журчать ручьи. Будут петь птицы, и благоухать цветы. Крики новорожденных по-прежнему будут волновать материнские сердца. Конечно, вряд ли удастся избежать природных и рукотворных катаклизмов. Все будет идти своим чередом. Жизнь, как и прежде, будет властвовать и проявляться во всем своем многообразии. Не будет только меня! Правда, в сознании близких и друзей какое-то время еще будет жить мой образ. Затем и он исчезнет. И все? Возможно, в Космосе останется моя энергетическая самость? Но и она должна раствориться во всемирном энергетическом океане. Грустно и зябко на душе. Но не во избежание ли такой безысходности и возникла религия, ее учение о загробном мире, или теория переселения душ (реинкарнации)? Ведь, исходя из них, напрашивается оптимистический вывод: с такой же определенной закономерностью, с какой я умру, где-то в другом уголке Мироздания с закономерной необходимостью я возникну. В другом обличье и в других мирах… Мне хотелось бы…».

– Кого я вижу? Да ещё в такой поздний час? Да ещё и одного?! – вернул Андрея к реальности знакомый весёлый женский голос. Он ощутил сладостный трепет; это казалось ему чудом, провидением, не иначе. Это же надо было ему в кои-то веки пройтись пешком и именно сейчас встретить ту, о ком думал и мечтал.

После отъезда Дмитрия Андрею было не до свиданий: вникал в производство, домой приходил только затем, чтобы переночевать. Их фанерный комбинат увеличил мощность до двадцати пяти тысяч кубических метров фанеры в год, расширил выпуск ламинированной и авиационной берёзовой фанеры; география поставок продукции пополнялась новыми адресами и странами. Андрей вплотную занимался поставками фанеры в США и Канаду, Японию и Корею, в Англию и Германию, в страны ближнего зарубежья.

Андрей в это время не искал специально встреч ни с кем из женщин, в том числе, и с Зинаидой. Их пути иногда пересекались то в столовой, то на каких-то совещаниях, собраниях. Но не более.

А теперь вот она стояла перед ним. Её держал под руку импозантный мужчина.

– А вы откуда здесь? – спросил, ощущая какую-то неловкость, Андрей.

– А мы из ресторана. Вот Валерий Иванович вызвался меня проводить до дома.

– Ну, да. Одной вам не дойти,– намекнул на её состояние спутник.

– Вы так считаете? – Зинаида засмеялась.– Так я запросто.

– Зиночка,– сориентировался тот,– вижу,– вас проводят и без меня. Простите, молодой человек. Всего вам хорошего.

И как только Валерий Иванович оставил Зинаиду без поддержки, она буквально упала в вынужденные объятия Андрея, едва не сбив его самого с ног.

– Да ты порядком пьяна, Зинаида.

– Ну да. На дне рождения у Зойки была. А это был её старший брат.

– И что теперь будем делать? Ты же почти не стоишь на ногах.

– Поедем к тебе.

– Ко мне?

Андрей позвонил водителю. Извинился, попросил подъехать. Через минут пятнадцать он усадил Зинаиду в машину и попросил водителя отвезти женщину домой.

– Адрес знаете?

– Конечно. Привычное дело,– ответил, многозначительно улыбаясь.

На следующий день с самого утра раздался звонок.

– Андрюша, спасибо. Ты извини меня. Ты был великодушен вчера. Наверное, я переборщила, извини, – перескакивала с пятого на десятое Зинаида. Дима мне запрещал к тебе подступаться. Но мы ему не скажем. Давай встретимся сегодня.

Андрей боролся с нахлынувшими на него чувствами. Окутанные какой-то пеленой жаркого дурмана её слова словно превращались в плоть, овевали сладким предвкушением. Он желал захватить их в плен вместе с хозяйкой.

– Давай.– Только и сказал.

– Я приду к тебе после восьми,– неожиданно прекратила разговор Зинаида.

«Ты можешь совершенно засады этой не страшиться, никакая Зина тебя не укусит, встретишься, почему бы и нет? Позволь себе быть счастливым, да и ей тоже». И тут же противоречил себе: «Моя заинтересованность в ней – это всего лишь продолжение того сильного впечатления и неожиданного волнения, которое он ощутил там, на трапе самолёта, при первой встрече. И не более. А проведу с ней один-два вечера, и, это чувство рассеется, как дым. Ведь говорил же Дмитрий, что она ветреная, несерьёзная, меняет мужчин, как перчатки».

Придя домой, он предавался мыслям о встрече с Зинаидой. «Наверное, это судьба».

В пустой квартире, он с небывалой остротой ощутил одиночество. Его охватила бесконечная тоска. В душе с бока на бок ворочалось смешанное чувство неопределённости: для чего нужна ему Зинаида? Для утех? Не поздно ли? Да, ему нужна жена. Но Дмитрий не раз говорил, что Зина не создана для семьи. Сожаление по этому поводу вызывало в нём смутный гнев, он чувствовал какую-то раздвоенность своего отношения к Зинаиде. И вместе с тем испытывал тихую радость: завтра они встретятся.

IX

Не успев, как следует, закрыть дверь за гостьей, Андрей оказался в её объятиях. Зинаида порывисто кинулась к нему, и оба исступлённо задохнулись в крепком поцелуе.

– Давно ждала этого, попался, Андрюха?!

– Ещё неизвестно, кто из нас попался. Разве это так важно? Я тут стол накрыл. Давай ужинать.

– Давай. А это что? Вижу, всё из нашего пищеблока.

Андрей смутился.

– А когда мне было самому готовить? Я вообще еде не придаю значения. Лишь бы голод не мешал самочувствию.

– А зря. Какое твоё любимое блюдо? Я вот с детства люблю картофельные зразы с грибами. Может, потому, что сколько себя помню, «охотились» за ними, где бы ни жили, или в Архангельске, или здесь.

– А я люблю драники, деруны. Мама частенько баловала ими, горяченькими, прямо со сковородки.

– Слушай, а картошка у тебя есть?

– Есть, там в тумбочке под мойкой на кухне.

Через какие-то минуты Зинаида уже хозяйничала на кухне. И действительно, не прошло и получаса, как она уже потчевала его любимым блюдом.

Зинаида была в весёлом настроении, то и дело, как бы, невзначай брала его за руку, поглаживала по голове, или подмигивала; а Андрей находился, чего уж тут греха таить, в предвкушении предстоящей близости. И эти два греховных помысла весь вечер сопрягались в чудном бессловесном искусе.

Они вместе провели эту ночь в непрестанной истоме до изнеможения. Влюблённые безостановочно что-то говорили друг другу, их голоса брали бархатные гаммы и ещё долго раздавались в ночной тишине.

Дружеские, сердечные отношения между ними с каждым днем крепли. И наступил день, когда однажды она пришла к нему с чемоданом.

– С новосельем тебя, Зинуля, я рад, – только и сказал Андрей, придя с работы.

– А цветочки где?– лукаво спросила Зина.

– Извини, мы же не договаривались, когда именно ты переселишься ко мне.

– Ну, да, а без этого нельзя?

– Хорошо, давай сейчас пойдём в ресторан и поужинаем, вот и отметим.

– Отметим что?

Он и сам не знал что.

– Помолвку.

– Выкрутился. Ладно. Никто тебя не торопит, а то, скажешь, навязалась. Гражданский брак сейчас моден. Штамп в паспорте для меня не важен.

« Как же так?– в Андрее росла обида.– Как же не важен? И вот после этого предлагать ей руку и сердце?». Он ничего не сказал в ответ.

X

Клавдия Ивановна поднялась поздно. Не спала допоздна. Вчерашняя новость её потрясла. До какой степени жестокости может дойти человек? Насколько длинна черта его безразличия к страданиям людей, животных?

День обещал быть светлым; отовсюду поднималась утренняя испарина; земля по-весеннему открывала свои поры, как запыхавшееся живое существо.

Наверху, в ослепительном воздухе, и внизу, в тени кустарников, жужжали и гудели миллионы едва видимых тварей, полных таинственной жизненной силы. У них ведь, как и у людей, тоже кипят свои страсти.

«Свет на траве многоликий:

Оттенков, ажура полно.

Там же любовь, тоже лики,-

Буянит  там жизнь все равно!».

«Да, всё на земле стремится жить. И как больно, когда эту жизнь у тебя отбирают. Бедная Мария. Растила-растила сына и для чего? Чтобы отправил её на тот свет. Вот тебе и «птенчик».

Клавдия Ивановна не могла придти в себя от известия, что её подруги больше нет. Не знала, сообщать ли об этом Андрею. «Надо, конечно. Он же хорошо знал Марию. При случае скажу, специально тревожить не буду».

Встрепенулась: раздался телефонный звонок.

– Клавочка, ты дома? Я зайду к тебе. Была нас троица, а остались мы с тобой теперь вдвоём.

– Заходи. Я жду.

Звонила Катерина, мать Дмитрия, который соблазнил её Андрея на отъезд в далёкую Сибирь.

Все трое – Клава, Екатерина и Мария – познакомились на школьной линейке первого сентября. И хотя их дети были разного возраста,– сошлись взглядами на жизнь и с той поры не расставались.

В ожидании подруги Клавдия хлопотала на кухне. Скоро обед. Меж тем её и дальше преследовали мысли о жестокости сына Марии.

« Да, жестокость не бывает оправданной или не оправданной. Оправданным или не оправданным бывает применение силы.

Жестокость– качество приобретаемое. И слепая родительская любовь, наверное, разновидность жестокости? Мария до безумия лелеяла своего «Птенчика».

Только Петя, Петенька, и никак иначе,– решили счастливые родители, давая имя сыну. Все утешались: и дочь Анечка у них есть, а теперь вот и сыночек. "Птенчик ты наш!" – иначе не обращались к нему.

Растили, холили, лелеяли. Старшая дочурка Анечка (разница в возрасте шесть лет) очень любила брата и с детства помогала его выхаживать. И не приведи, Господи, если она или бабушка, а то и отец, накричали или шлепнули маленького шалуна. Тут же вмешивалась мать:

– Он же еще совсем кроха. Чтобы больше это не повторялось!

Однажды, когда Пете исполнилось годика четыре, он ножом искромсал громадный фикус.

Слышал, как мать жаловалась соседке и в сердцах сказала:

– Анька уже взрослая девочка, а по дому ничего не хочет делать. Вазон, и тот не могу заставить полить. Когда-нибудь порежу этот фикус на куски и выброшу…

Петя тут же привел угрозу матери в исполнение.

– Умненький ты мой, спасибо, – погладила по головке сына.

– За что ты его благодаришь? – недоумевала Клава, услышав об этом при встрече.– Наказать его надо. Такое растение испортил… Мало ли о чем говорят взрослые. И подслушивать нехорошо. Да и нож нельзя брать…

– Ладно, ладно, что с него взять, он малец совсем, – тянула к себе Петю.– Иди, Птенчик, гуляй…

В следующий раз произошло нечто подобное. Только с кошкой.

– Опять нашкодничала, пила воду из питьевого ведра, – обращалась хозяйка к домашней кошке,– ты доиграешься, что я когда-нибудь тебя в нем утоплю.

И уже вечером Алиску нашли мертвой. Утопил-таки ее Петька.

– Птенчик ты мой, зачем ты это сделал?

– Но ты же сама это говорила?

Не зная, что возразить сыну, женщина лишь промолвила:

– Что же мы отцу-то скажем?

Где-то к шести годам Птенчик уже хорошо усвоил: что бы он ни сделал, взрослые его не накажут.

Как-то, играя во дворе с Аней, сестра шлепнула брата по попе.

– Зачем полез в сарай, новый костюмчик выпачкал в навоз, все папе расскажу…

– Ну и рассказывай. Поверят мне, а не тебе. Поняла?

А сам весь покрылся красными пятнами, сжал кулачки. И Бог его знает, как в его голове родилось:

– А я раздавлю твою Цыпу.

– Только попробуй, не раздавишь,– не поверила девочка.

Птенчик побежал в курник, где держали цыплят. Выбрал самого маленького желторотика. Крепко зажав его в руке, вернулся к Ане. Молча подложил дрожащий комочек под туфельку, и, смеясь, со всей силы раздавил его.

Аня стояла ошеломленная, не верила своим глазам.

– Что ты сделал?! – рыдая, побежала в дом. – Мама, мама, Петька раздавил мою Цыпу!..

– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не называла брата Петькой. Он же маленький, ласково зови: Птенчик. А раздавил цыпленка, наверное, не умышленно. К тому же он хиленький был. Вряд ли что-то путевое из него бы получилось.

 В дом вошел Петя.

– Я нечаянно, мама, нечаянно,– уткнулся лицом в подол матери.

– Неправда. Специально! – плакала Аня.

– Успокойтесь вы оба. Нет цыпленка, туда ему и дорога. Идите, играйте, помиритесь.

*

Шли годы. В школе мальчик учился неплохо. Но поведение было далеко не образцовым. В пятом классе избил первоклассника так, что тот попал в больницу.

Как раз тогда Клава и познакомилась с Марией, сожалела о случившемся. Ведь первоклассник был к тому же соседом по парте её Андрея. Ещё тогда удивилась попыткам Марии оправдать сына. И дома, по рассказам Анечки, она это продолжила. Аня слушала маму и не верила: та обвиняла пострадавшего и выгораживала Петю.

А он, купаясь в безнаказанности, дерзил старшим, грубил воспитателям, верховодил среди хулиганистых мальчишек.

 У него у первого в классе появлялись модные вещи, велосипед, мопед, ролики, всегда при себе были деньги.

– Ох, и избалуешь ты парня, мать, – не раз говорил отец. – Ни в чем не отказываешь. Смотри, чтобы на голову не сел…

А сын в это время закалялся физически, дружил со старшими парнями, записался в секцию бокса.

Две восьмиклассницы (об этом знала вся школа) враждовали. Та, которая посильнее, пожаловалась Птенчику:

– Надо бы проучить эту отличницу…

– Слушай, а давай завтра на стадионе назначь ей встречу. Вмажешь ей хорошенько, а я сниму на видео, разместим фотки в интернете. Вот клёво будет!..

Драка состоялась на следующий день. Пять девчонок набросились на жертву, издевались, изощрялись в том, как больнее унизить одноклассницу, а Птенчик режиссировал «фильм». Разместил, как и обещал, в Интернете. Случай стал достоянием общественности.

– Что заслужила, то и получила,– сказал дома родителям.

А мать подняла на ноги всю область, мол, две девчонки подрались, а ее сын тут при чём?

*

Закончив школу, Птенчик точно знал, что в армию не пойдет: мать обещала "отмазать". Поступил в строительный институт. Но за систематическую неявку на занятия был отчислен.

К этому времени родители разошлись. Анечка ушла с отцом, а Птенчик остался с матерью.

– Мой ты единственный, спасибо, что выбрал меня, не оставил, – ухаживала за сыном все так же прилежно и благоговейно, как и прежде.

А Петечка разгулялся так, что и вуз бросил, и на работу не пошел. В какой-то кружок сибаритов записался (праздно коротал время, в презрении к труду и общественной морали).

В дом зачастили компании, гуляли до утра, куда только соседи не обращались, – кутежи не прекращались.

В один из таких «загульных» вечеров в квартире началась драка.

Да такая, что одна девушка получила ножевое ранение в живот. Пырнул Птенчик. Криминал…

XI

Клавдию вернул в явь звонок в дверь.

– Заходи, Катюша, заходи. Рада тебе. Всё вот думаю о Марии и её судьбе, об этом жестоком птенчике.

– И не говори. Я всю ночь не спала.

– Анечка и Витя вчера прилетели. Витя тоже хорош, забыл о сыне. Да и Аня мало общалась с братом.

– Мария говорила, что Виктор помогал, алименты присылал немалые.

– Ну да, откупался, не в пользу его деньги шли, не в пользу. Ты помнишь, когда пырнули девчонку ножом? Мария первому позвонила бывшему мужу.

– Спаси Птенчика. Посадят ведь… Не посадили. Раненая девушка выздоровела и забрала заявление. Заплатили. И что Мария? Опеки своей не прекратила. Помнишь, что рассказывала? Обещал, де-мол, исправиться.

– Мать, больше это не повторится, – только и сказал ей.

Но повторилось…

*

– Это ужас. Материнская любовь воспитала такую жестокость. Парадокс,– недоумевала Катерина. Суд не будут откладывать. Так Анечка сказала.

–Ты пойдёшь?– вздохнула Клавдия.

– Конечно. И что он скажет людям, убийца?

– Что был в состоянии аффекта. Наверное, нанюхался чего.

– Нет ему прощения.

– По-моему, мы тоже виноваты. Ведь предполагали, что его жизнь добром не кончится. Надо было бить во все колокола, ещё тогда, когда пырнул девчонку в пьяном угаре.

– А, может, и раньше, когда давил цыплёнка…

*

На суде негде было яблоку упасть.

Клавдия пыталась поймать взгляд Петра, но он не поднимал головы, казалось, что всё происходящее ему безразлично.

Ему, нигде не работающему и ставшему игроманом, всегда нужны были деньги. В тот злосчастный день он проиграл крупную сумму. Наличных денег не хватало. Занять было не у кого. Пришел домой и с порога крикнул:

– Курица, давай мне все твои запасные бабки!

Мать, придерживаясь за стенку (сильно болела спина), вышла в коридор на зов сына:

– Птенчик, ты есть будешь?

– Ты мне зубы не заговаривай! Давай бабки!

– Да где же их взять? Пенсия только через неделю будет. Нет, сынок, у нас денег, ты же знаешь, что все ушло на то, чтобы тебя не судили.

– Ах ты, старая духовка, что ты мне все время напоминаешь о прошлогодних пирогах?! Сука!

 Подбежал к старухе, схватил ее за горло.

– Ты у меня будешь знать, где спрятала деньги!

 Мать с выпученными глазами задыхалась, совсем не сопротивлялась сыновней жестокости. И уже почти из полностью сжатого горла послышались нечленораздельные звуки:

– Пте…

 Тело враз обмякло. Птенчик резко отпустил его. И мать оказалась на полу. Даже не нагнулся.

– Во, гад, переборщил, кажись…

 Начал рыскать по квартире, обшарил все ящики, все закоулки, ничего не нашел.

– Черт, – выругался и, съедаемый злобой, сел за круглый стол, стоявший посередине комнаты.

   Шелковая скатерть как-то скукожилась и съехала на пол. Птенчик увидел на столе белый конверт, в нем лист бумаги, исписанный неровным почерком матери, и несколько мелких купюр. Так старая женщина вела учет их месячного бюджета. В конце значилось: "заначка на брюки Птенчику».

*

В зале суда было тихо.

Птенчик сидел с безучастным лицом. Он никого не слушал.

А про себя, наверное, по привычке думал: « Мать, ну почему ты пожалела дать мне, своему Птенчику, денег, я бы тебя не убивал… Сама ведь виновата…».

После суда Клавдия и Катерина в беседах не раз возвращались к судьбе Марии.

– Жаль её. Как часто мы, женщины, при разводах думаем, что не велика беда в потере мужа, забывая, что мужское слово в семье априори важное в воспитании ребёнка, тем более, мальчика.

– Катерина, не всё зависит от нас, женщин. Ты же мою историю со Степаном знаешь? Терпеливее меня трудно найти. А вот же расстались… Судьба не спрашивает.

– Ой, ли, судьба?– возразила Катя.– Не мы ли сами кладём стежки в её покрывало?! Стержня нам не хватает, выдержки, срываемся.

–Так обстоятельства не позволяют им укрепиться. А ось в круговороте житейском – это главное. Иной человек жизнь проживает, а своей оси так и не находит.

–Да, бывает. Но мы с тобой счастливые: наши сыновья выросли хорошими людьми, самостоятельными. Кстати, в этот отпуск Дмитрий приедет за семьёй, Лариса и Дашенька уедут с ним. Он уже окончательно обосновался за границей.

– И ты не возражаешь?

– А что толку от моих возражений. Я сама понимаю, что жить им там будет лучше.

– Вот мы обе остаёмся одинокими. А с отцом Дмитрий поддерживает отношения?

– Да, и довольно тесные. Невестка дружит с его семьёй. Они тоже любят Дашеньку.

– А мне не везёт, ничего не знаю о Степане. Писала на прежний адрес, когда Андрюша уезжал в Россию, но адресат выбыл, наверное, куда-то переехал.

–А ты подай запрос в передачу «Жди меня», журналисты быстро найдут.

– Да нет сейчас смысла искать. Если Андрюша захочет, пусть ищет.

XII

– Дима, здравствуй, дорогой,– звонил другу Андрей.– Как твои дела? Мне мать говорила, что ты был в Одессе, забрал семью. Как там наши мамы?

– Да скучают они. Слышал, что Петька натворил? Нет теперь тёти Марии. А ты почему летом в отпуск к матери-то не приехал? Негоже как-то. Родственников-то, кроме отцовых, у неё ведь нет.

– Да как-то не получилось,– начал было оправдываться Андрей.

– Что ты мямлишь? Слышал я, слышал, Зинаида голову вскружила? В Турцию с ней ездил? Могли вдвоём и к матери заехать. А ты вообще-то с Зиной как, надолго? Ещё не разочаровался?

– Беременная она. Сошлись.

– А свадьба?

– Да какая теперь свадьба? Зина ни своего отца, ни я мать в известность не ставили. Всё откладываем как-то.

*

Спустя полгода отношения Андрея и Зинаиды стали, считай, родственными. Она подарила ему дочь Машеньку, в которой он души не чаял.

Рождение дочери, как и ранее свой гражданский брак, отметили в узком кругу.

Постепенно все домашние заботы перебрала на себя домработница Галина Григорьевна. А Андрей дневал и ночевал на работе.

Случилось так, что он и на люди все чаще стал появляться один, а Зинаида проводила все это время с подругами. Нет-нет, да кто-нибудь из них смехом и намекнет, мол, видели твоего Андрея с той и той.

– Ну, и пусть!– хорохорилась.

Сначала совсем не верила. Потом начала присматриваться, анализировать: все верно – Андрей ей изменяет. Но ведь и она не отстает… Много размышляла на эту тему.

« А что же ты, милая, хотела? С Дмитрием жила. Потом перешла к Андрею. Любила ли? А кто его знает? Смотря, что подразумевать под любовью. Гейне ведь как сказал: «Ангелы зовут это небесной отрадой, черти – адской мукой, а люди – любовью». А у меня, наверное, и то, и другое, и третье…».

Вообще, она быстро забывала все, над чем ещё недавно размышляла серьезно. Эта своеобразная лень относиться к себе критически способствовала её непродуманным увлечениям. И когда они проходили, исчезало и воспоминание о них. Легкомысленно всё как-то получалось.

Страсть струилась из неё каким-то неведомым образом; передавалась её волосам, когда они были распущены, глазам, всему облику всегда смеющейся женщины.

Увлечения не были цельными, любое восхищение кем-то было соткано из последовательного подобострастия к мужчинам и природной похотливости её натуры.

Каждое из увлечений было исключительным в своё время, но в конце-концов они прилаживались друг к другу и согласовывались между собой, существуя одновременно. Так и получалось, что имея мужа, она одновременно заводила романы на стороне.

Гулянки сближали людей, и она пользовалась ими, вычерчивая на горизонте новых отношений другие силуэты дружбы. Вплетая новых друзей в ткань своей жизни, она властно подчиняла их своим желаниям, при этом бережно обращаясь с их самомнением, как та ткачиха с нитями будущего ковра.

Андрея также временами затягивали в свои сети мужские вольности, но не так, чтобы не помнить о своих обязанностях и долге перед семьёй.

Только встало в его взорах что-то удручающее, мрачное, вечно грустное. Не от того ли, что стёрлась яркость и возвышенность близости. На месте «она моя» всё больше оказывалось «она так не только со мной». На людях он уже не мог хлестнуть счастьем, как это бывает с любящими и любимыми людьми.

Тем не менее, Зинаида по-прежнему его волновала. Он понимал, что сгорает на костре ревности. Не на жарком. А на снежном кострище, где огонь рождается энергетическим эгрегором холода и неверия. Он пеленал его не тигровой багряницей, а ожесточением и злостью.

Он боролся со своей ревностью. Но малейший повод со стороны жены обострял эту хроническую болезнь. От случая к случаю он, казалось, избавлялся от наваждения, от рисующих воображением порочных связей Зинаиды, но истребить её привязанности и хронический вкус к наслаждению он был не в состоянии.