Диагноз под прикрытием

Кофе, правда, стоил дороже, однако радовало, что его варил бариста, а не использовались обычные кофейные автоматы с малопонятным содержимым.

Ждать мне предстояло около часа, поэтому я заказала себе эспрессо и кусочек медового торта, дабы скрасить свое времяпрепровождение.

Место у окна мне нравилось еще и тем, что можно было наблюдать за остальными посетителями.

Иногда мне это доставляло удовольствие – подмечать какие-то детали, выстраивать логические цепочки по поводу занятий клиентов заведения. Водилась за мной такая привычка – подобно Шерлоку Холмсу, по внешности, одежде и манере держаться человека угадывать, кто он по профессии, каково его социальное и семейное положение.

К примеру, пожилой человек в костюме, скорее всего, преподает в том же самом университете, где учится моя собеседница.

Это сразу видно хотя бы по его костюму и рабочей сумке.

Нет, мелом его одежда не испачкана: сейчас доски используются не старые, а новые, на которых пишут маркером, однако представить его за каким-то другим занятием мне почему-то казалось невозможным.

А вот молодые люди с конспектами наверняка учатся на гуманитарном отделении – может, на факультете философии или религиоведении.

Один из них одет в «косуху», тогда как другой – в строгий черный костюм.

Насколько я знаю, неформалы предпочитают философский факультет, там же учатся и студенты посерьезнее. А то, что они внимательно читают лекции, наталкивает на мысль, что студенты не прогуливают пару, а в «окно» готовятся к предстоящему семинару. Сессия ведь еще не наступила, а к лекциям готовиться не принято.

Я даже не заметила, как за моей игрой в Шерлока Холмса прошел почти час.

Кофе я допила и подумывала о том, чтобы взять вторую порцию. Торт показался мне слишком сладким, поэтому есть его всухомятку не хотелось. Как раз закажу кофе и позвоню своей незнакомке – она даже не представилась, не знаю, как к ней обращаться…

Но едва я встала со стула, как дверь кафе открылась и вошла небольшая группа молодых людей и девушек.

Я еще раз взглянула на часы – двадцать минут четвертого, наверное, закончилась третья пара.

Я внимательно оглядела новых посетителей.

Двое парней, одетых в джинсы и простые куртки, и три девушки, две стройные блондинки и одна низенькая, немного полная шатенка.

Несмотря на то что все вошли одновременно – судя по всему, они учились в одной группе, говорили парни и девушки отдельно друг от друга. Барышни щебетали между собой, молодые люди о чем-то беседовали и в разговор своих одногруппниц не вмешивались. Они даже не изучали ассортимент блюд – наверняка каждый день приходят в кафе «Иностранка» и знают все меню наизусть.

Я пристроилась за группой студентов – мне-то спешить некуда, а им наверняка надо будет идти на следующую пару.

Хотя странно, что в кафе студенты зашли не в обеденный перерыв – насколько я знаю, в период с часа до двух во всех высших учебных заведениях обед. Времени предостаточно, чтобы спокойно поесть. Может статься, в большой перерыв в кафе слишком много народу, вот пятеро студентов и не успели заказать себе блюда, поэтому и пришли после третьей пары.

Парни галантно пропустили девушек вперед, те дружно заказали себе по куску торта «Наполеон» и капучино.

Да, видимо, девчонки – сладкоежки, раз остановили свой выбор на таком заказе. Парни взяли творожную запеканку и курицу гриль, а из напитков купили по бутылке кока-колы. Все пятеро быстро расплатились и заняли большой столик рядом с диваном, чтобы всем уместиться.

Я взяла себе вторую порцию кофе и вернулась на свое место.

Дверь в кафе снова открылась, вошла девушка лет восемнадцати-девятнадцати, одетая в красное пальто и сиреневую шапочку. Через плечо у нее была перекинута большая сумка, наверняка набитая общими тетрадками.

Девушка сжимала в руках телефон и с каким-то беспомощным видом оглядывалась по сторонам. Она снова взглянула на экран своего мобильника, потом бросила взгляд в мою сторону, а затем, видимо, передумала и направилась к моему столику.

Почему-то я сразу догадалась, что эта девушка и была моей собеседницей.

– Татьяна Александровна, я не ошиблась? – спросила незнакомка, обращаясь ко мне.

Голос у нее оказался почти детский, звонкий, но я поняла, что это она говорила недавно со мной по телефону.

– Да, мы с вами ведь договаривались о встрече в кафе? – сочла нужным уточнить я. – Только простите, имени вашего не знаю…

– Ой, я совсем забыла представиться! – улыбнулась девушка виновато и как-то трогательно.

Вообще она производила впечатление человека, про которого говорят «не от мира сего» – наивного, мечтательного и далекого от реальности.

– Меня Ирина зовут. Ирина Дьякова. Я хотела с вами по поводу моей мамы поговорить…

– Да, это я поняла, – кивнула я. – Вы что-нибудь закажете?

– Да, кофе, пожалуй… – Она оглядела мою чашку и недоеденный торт. – Наверное, кофе…

– Давайте, я подожду, – сказала я. – Вроде очереди еще нет, вам точно не нужно на следующую пару?

– Не беспокойтесь, ничего страшного, если я пропущу занятие! – заверила меня Ирина. – Я хорошо учусь, а лекцию перепишу, уже договорилась с одногруппницей. Я сказала, что мне надо в поликлинику, никто ничего не заподозрит.

«Что-то везет мне сегодня на поликлиники», – подумала я про себя.

С утра сплошные поликлиники, что бы это могло значить…

Вскоре Ирина вернулась, неся в руках поднос с белой чашкой и блюдцем с пирожным.

Видимо, «дурной пример» заразителен: увидев мой торт, девушка тоже захотела себя побаловать сладким.

Ирина села напротив меня и поставила поднос на стол. Помешала чайной ложечкой напиток, с наслаждением сделала глоток.

– Обожаю ванильный капучино! – призналась она. – Всегда только его заказываю. Правда, не всегда вкусный попадается, в нашей столовой вообще из автомата кофе продают. Там такая гадость, что уж лучше с собой пакетик кофе брать…

Я ждала, когда она начнет свой рассказ. Ирина, похоже, поняла это и снова виновато посмотрела на меня.

– Ой, простите, я тут о кофе болтаю… У вас, наверное, и кроме моего полно дел… Я сейчас постараюсь рассказать все по порядку…

Она отставила свой поднос и подперла голову руками. Видимо, собравшись с мыслями, начала:

– Я вас хочу попросить помочь моей маме. Ее зовут Наташа. Точнее, Наталья Романовна, ей же пятьдесят один год… Мама работает врачом на «Скорой помощи», она уже где-то тридцать лет на этой работе. Точнее, подстанции она меняла, но врачом работает всю жизнь. Мама окончила медицинский институт, потом уехала в Читу, там какое-то время работала, только не выездным врачом, а детским, педиатром. В Читинской области, не помню, в каком именно городе, да это и не важно, она познакомилась с моим отцом. Они даже хотели пожениться, но мама была старше отца на пять лет, и, когда его родители узнали об этом, они были против их брака. Ну, и отправили отца куда-то за границу, они же богатые были. Отец туда уехал, хотя знал, что мама беременна. Первое время они переписывались, но он больше в Россию не приезжал. Собственно, я отца и не видела никогда, не знаю, что с ним стало. Мама вернулась в Тарасов и стала работать на «Скорой помощи», потому что там была хорошая зарплата. Я ее спрашивала, почему она не устроилась, скажем, в больницу, но и в больнице, и в поликлинике платили гораздо меньше. Из педиатра она стала широким специалистом. Раньше она очень много работала, не знаю, как выдерживала такой бешеный ритм. Иногда даже брала подработки сутки через сутки или сутки-ночь. Сейчас, конечно, мама так не вкалывает: возраст уже не тот, она сильно устает. Ей бы перейти в поликлинику или в больницу, но ее никто не возьмет из-за того, что сейчас только молодым врачам реально устроиться на работу. Мама сейчас работает на пятой подстанции, потому что мы переехали, а до этого она десять лет работала на седьмой, это в Чапаевском районе. На пятой подстанции она почти восемь лет работает, с 2010 года.

Девушка замолчала, сделала глоток из чашки и снова продолжила:

– Мама – очень хороший врач, это я не только как ее дочь говорю. Она однажды без рентгена определила, что у нашей соседки перелом, хотя в поликлинике пришлось два раза снимок делать. Представляете, какой у нее опыт работы? Правда, мама не считает себя профессиональным специалистом, к сожалению, у нее заниженная самооценка. Она постоянно говорит, что плохо разбирается в медицине, хотя на самом деле она сдавала на высшую категорию, ну, знаете, экзамены у них такие. Так вот, она лучше всех сдала, хотя там были врачи, которые работали дольше нее в медицине. Но, несмотря на это, мама вечно говорит, что она не профессионал. Хотя я вам могу точно сказать, она врач от бога, медицина – это ее призвание. Она с больными ведет себя очень вежливо, даже когда ей хамят и грубят. Знаете, сейчас вызывают разные люди, некоторые считают себя умнее врача или хотят кого-нибудь унизить. Ей разное приходится выслушивать, иногда и пьяницы, и наркоманы попадаются. Но всех надо выслушать, поставить правильный диагноз, отвезти в соответствующую больницу. Мама никогда не совершает ошибок, по крайней мере, за последние годы ее диагнозы все были верные. У нее, как мне кажется, хорошая интуиция. Это не только мое мнение – я общалась с фельдшером, которая с мамой какое-то время работала. Они дружили, и фельдшер рассказывала про разные случаи, когда их вызывали.

Ира нервно теребила в руках носовой платок, я с интересом слушала ее рассказ:

– Один больной даже матом орал, угрожал, представляете? Наверное, был бы у него пистолет какой-нибудь, точно стрельбу бы открыл. А мама ему слова грубого не сказала, поставила диагноз, отвезла в больницу. Хотя после этого случая у нее едва нервный срыв не случился: она же переживает сильно из-за работы и о больных всех заботится, даже если те ведут себя, мягко говоря, неадекватно. Вот только в последнее время мне кажется, что кто-то на подстанции подстраивает все так, чтобы маму уволили.

– А с чего вы это решили? – поинтересовалась я.

– Ну, за последний месяц произошло несколько странных случаев, – немного помолчав, сказала Ирина. – Мама получила несколько выговоров от начальства – за то, что сдала сумку сменщице, в которой находились не все лекарства. Вы же знаете, что препараты выдаются строго под расписку, их получает врач, и, если использует ампулы, все это должно быть занесено в карточку. Когда сумку с лекарствами сдают следующей смене, все лекарства должны быть на месте, а если какие-то препараты отсутствуют, должно быть указано, когда и для чего их использовали. Так вот, на маму стали поступать жалобы, что якобы в сумке не было каких-то препаратов. Хотя мама точно помнила, что не использовала эти лекарства. Выговоры, конечно, вещь неприятная, но еще хуже, что из-за них врач лишается премии или получает меньшую зарплату. А если выговоров слишком много, за это могут и уволить. Правда, до этого дело, к счастью, не дошло – хорошего врача увольнять сразу не станут, но представляете, как мама из-за этого переживала? И ладно бы, если выговор заслуженный, так она ни в чем не виновата! Потом тоже неприятность произошла. Кто-то испортил карточку на больного, а их тоже выдают определенное количество. Конечно, если вдруг с карточкой что-то случится, диспетчер даст врачу новую, но тогда придется переписывать все, а это довольно долго. К тому же вызовов поступает много, надо успеть обслужить огромное количество пациентов – иногда за сутки врач выезжает к семнадцати больным, не меньше. Бригада порой на подстанцию не заезжает, нет возможности даже пообедать или поужинать.

Ира медленно откусила кусок торта и продолжила:

– Сами понимаете, что двойная работа по заполнению карточки никому не понравится. Потом на маму стали жаловаться больные, якобы та грубо с ними разговаривает. Причем звонки поступают анонимно – пациенты не представляются, хотя их просят назваться. Просто заявляют, что врач – то есть моя мама – вел себя с ними непозволительно грубо, нарушал этикет и ставил неправильный диагноз. Мама рассказывала, что таких звонков было около четырех. Причем, по словам диспетчера, все жалующиеся были женщинами. Честно говоря, мне кажется, что звонил один и тот же человек, но с разных мобильных телефонов. Кто-то серьезно хочет подставить мою маму, чтобы та ушла с подстанции. А если этому человеку удастся повесить на маму серьезное нарушение, ее могут вообще уволить и не брать на другие подстанции. А этого нельзя допустить, потому что, если маме придется уйти с работы, не знаю, как она будет жить. Понимаете, если у человека есть призвание, он должен следовать ему, иначе смысла никакого не будет. Так и у мамы – конечно, она если уйдет на пенсию, то скучать не будет, она любит рукоделие, вяжет красивые вещи, вышивает… Но это так, не настоящее, если можно выразиться таким образом. Конечно, мы все носим красивую одежду, и делать ее – тоже своего рода искусство, но одно дело – создавать вещи, которые, бесспорно, уникальны, но совсем другое – спасать жизни людей. Я вообще считаю, что самые достойные профессии – это учитель и врач, потому что хороший врач помогает человеку выздороветь, сохранить его жизнь, а хороший учитель спасает душу ребенка, наставляет его на путь. Но это, понимаете меня, относится только к людям, чье призвание учить или лечить. Я не имею в виду тех, кто покупает себе дипломы и идет работать ради денег. Увы, сейчас огромное количество бездарных врачей и таких же учителей, которые вместо того, чтобы помогать людям, только калечат тела и уродуют души. Но есть и настоящие, те, которые имеют призвание, чей путь – именно в этом. Я, наверное, жутко выражаюсь, на самом деле у меня с речью все в порядке, просто, когда волнуюсь, не могу изъясняться красиво. Вы не подумайте, что я заика какая или еще что… У меня с детства так: если я говорю о чем-то, что меня волнует, начинаю путать слова или говорить несвязно…

– Нет-нет, не переживайте, – успокоила я девушку. – Я поняла вашу мысль, вы говорите нормально. У нас же не кружок по литературе, в самом деле!

– Просто я учусь на филологическом, – немного сконфуженно призналась девушка. – Я мечтаю работать учителем русского языка и литературы, я эти предметы со школы люблю. И учительница у нас хорошая была, никогда не кричала, в отличие от других. Я поэтому и собираюсь стать учителем, потому что в школах иногда такой беспредел творится, не лучше, чем в больницах. Люди сейчас воспитаны так, что гоняются за заработком, материальной выгодой, а никто не хочет приносить пользу другим… Мне кажется, это неправильно. Мы же не возьмем с собой в могилу чемодан денег? На том свете они зачем? А зато память других людей – она важна. Мне хотелось бы, чтобы обо мне вспоминали по-доброму…

– Что-то рановато вы о смерти говорите! – заметила я. – Вам сколько сейчас лет? Восемнадцать, девятнадцать?

– Девятнадцать в марте исполнится, семнадцатого числа, – пояснила Ирина. – А какая разница, сколько лет человеку? Знаете, и пятилетние дети умирают, уж поверьте мне как дочери врача. Мне мама столько историй рассказывала… Ведь любой человек может умереть внезапно – не всем суждено дожить до седин. А думать о том, что смерть – это про других, – в высшей степени наивно. Помните Берлиоза из «Мастера и Маргариты» Булгакова? Сколько у него было планов, событий намечено? А вот незадача – Аннушка разлила свое масло, и пожалуйста – никаких планов, никаких встреч и мероприятий… Это все – не вымысел. Никто не знает, сколько лет ему отмерено, и лично мне не хочется всю жизнь потратить на то, чтобы зарабатывать деньги и добиваться положения в обществе. Если б у меня была склонность к медицине, я бы пошла по маминым стопам, но, увы, я не переношу вида крови… Зато умею объяснять и никогда не злюсь на людей. И очень люблю читать книги, даже рассказы иногда сочиняю. Вот и решила стать учителем русского и литературы…

– Все это, конечно, замечательно. – Я решила прервать философские размышления о смысле жизни и предназначении человека и вернуться к делу. – Давайте перейдем к вашей проблеме, точнее, к проблеме вашей матери. Кроме испорченных карточек, пропавших лекарств и жалоб, что-нибудь еще происходило?

– Было еще одно… – Ирина замешкалась. – Только я точно всего не знаю, мама мне не рассказывала. Я слышала обрывок ее телефонного разговора поздно вечером. Мама, наверное, думала, что я сплю, она не хотела, чтобы я слышала. Я разобрала не много фраз из разговора, но точно она несколько раз упоминала о наркотиках. И еще говорила, что возникнут проблемы, но она к этому не причастна. Я утром спросила маму, с кем она разговаривала, но она ничего не сказала. Вернее, заявила, что мне показалось и вечером она ни с кем не говорила по телефону. Я тогда незаметно взяла ее мобильный – домашнего у нас нет, сейчас все сотовыми пользуются – и посмотрела список входящих и исходящих вызовов. В одиннадцать вечера исходящий вызов был от Андрея Максимовича, значит, это он ей звонил. Я спросила маму, кто такой Андрей Максимович. Конечно, потом спросила, чтобы она не заподозрила, будто я лазила в ее сотовом. Мама сказала, что это заведующий их подстанции, и поинтересовалась, откуда я знаю это имя. Я что-то наврала, она не стала расспрашивать. То есть мама говорила с заведующим подстанции про наркотики. А это, сами понимаете, весьма опасная вещь. Уж не знаю, о каких наркотиках шла речь, но мне кажется, это о тех, которые выдаются врачам. Ну, вроде для особых больных, при раке, например, когда больной испытывает сильную боль, что никакие другие средства не помогают. Мне сразу вспомнился рассказ Булгакова «Морфий», где врач колол себе наркотики и потом в наркомана превратился. Мама, конечно, не булгаковский доктор, она наркотики в жизни не пробовала, но это знаем только я да она. Другой человек может запросто заподозрить, что мама – наркоманка и на рабочем месте берет наркотические вещества. Я думаю, что в том разговоре речь шла о пропаже подобных лекарств. Мама, наверное, рассказала об этом заведующему, уж не знаю, чем закончился тот разговор. Может, он ей поверил, раз не уволил…

– Итак, вы хотите, чтобы я выяснила, кто пытается подставить вашу маму, и помешала ему сделать это? – уточнила я.

Ирина кивнула.

– А кто еще работает на подстанции в смене с вашей мамой? Вы знаете других врачей? – поинтересовалась я.

Девушка отрицательно покачала головой.

– Мама особо не рассказывает о других врачах, – пояснила она. – Раньше, когда я еще в школе училась и мама работала на другой подстанции, я как-то после уроков приходила к ней, делала домашние задания. Ну, не хотелось домой идти. Мама, правда, все время на вызовы ездила, а я с диспетчером общалась, Тамарой Алексеевной. Мне она очень нравилась, и мама с ней в хороших отношениях была. На пятой подстанции я тоже как-то бывала, давно только. Сейчас и не вспомню имени диспетчера. Но когда я уже в старших классах училась, на подстанциях запретили бывать посторонним людям, даже родственникам врачей и фельдшеров, поэтому я не приходила на подстанцию. Насколько я знаю, сейчас на всех подстанциях стоят кодовые замки, охрана дежурит. Если больной приходит, то ему пропуск заполняют или что-то подобное. В общем, проникнуть туда человеку с улицы попросту невозможно.

– И ваша мама кроме работы ни с кем из смены не общается? В гости к вам никакие сотрудницы с ее работы не приходят?

– Нет, какое там! – махнула рукой Ирина. – К нам вообще гости никакие никогда не приходят. Ни у мамы, ни у меня близких подруг и друзей нет. Я, конечно, общаюсь с одногруппницами, но в основном по поводу занятий. А мама вообще по жизни необщительный человек. Ей и пациентов на работе хватает, иногда она так устает, что даже со мной не разговаривает. Я стараюсь ей не мешать, понимаю, что работа у нее тяжелая, как физически, так и эмоционально. Болезни, они же несут негативную энергетику, и, если человек постоянно имеет контакт с больными, он часть этой энергетики забирает на себя. Поэтому к врачам и болезни все липнут… Мы даже праздники все вдвоем отмечаем, если мама, конечно, не работает. Вот прошлый Новый год я одна дома сидела, мама на сутках была. А у меня подруг особо нет, да и по компаниям я не люблю ходить…

– Ясно… то есть других врачей и фельдшеров с подстанции вашей матери вы не знаете? – уточнила я. – И прийти туда невозможно?

– Увы, – развела руками девушка, а потом с отчаянием в глазах взглянула на меня. – Вы не сможете помочь нам, да? Из-за того, что на подстанцию нельзя проникнуть? Неужели ничего нельзя сделать?

– Сделать все можно, – заверила я Ирину, про себя раздумывая, браться ли мне за ее дело или нет.

Дело в том, что за годы своей работы частным детективом я стала весьма избирательно относиться к заказам. Прошло то время, когда я с радостью бралась абсолютно за любое дело, лишь бы платили. Но сейчас мне попросту не хочется тратить свое время на неинтересные заказы – я предпочитаю что-нибудь изысканное, изощренное, чтобы можно было поломать голову, составляя всевозможные гипотезы. Не устаю сравнивать себя с Шерлоком Холмсом – не хочу говорить, что обладаю таким же гениальным аналитическим умом, как данный персонаж, но мне близок его подход к работе.

Мне нравятся только интересные расследования, от преступников я ожидаю изощренных методов совершения преступлений.

А что касается дела Ирины… Да тут работы максимум на пару дней.

Уверена, что на подстанции ее ухода желают какие-нибудь завистливые недоброжелатели-коллеги – попросту не хотят, чтобы с ними работал такой профессионал, как Наталья.

Наверное, я вряд ли взялась бы за это расследование, если б не Ирина.

Мне было по-человечески жалко наивную девчонку. Редко сейчас встретишь подобных девушек: в возрасте Ирины барышни занимаются исключительно личной жизнью, бегают на свидания да тратят все деньги на косметику и шмотки. Родителей называют «предками» и в грош не ставят их мнение. Попросту считают их отсталыми от жизни. А Ирина – совсем другое дело.

Девушка искренне любит свою мать и уважает ее, думает о высоких материях, рассуждает о смысле жизни и предназначении человека.

В конце концов, что я теряю?

Ну, потрачу несколько дней на ее дело.

Подумаешь, раскрою преступление в два счета.

Зато помогу девушке и спасу честь ее матери, раз та является хорошим врачом. Может, мне передалось мировоззрение Ирины и я решила творить добрые дела?

Наверное, это заразно.

Ладно, что тут сделаешь, так и быть, возьмусь за расследование. Хотя кто знает, может, история будет интереснее, чем кажется на первый взгляд?

– Хорошо, я берусь за ваше дело, – заявила я. – Только мне потребуется уточнить некоторые детали.

– Все что скажете! – заверила меня обрадованная девушка. – Я попытаюсь все узнать, что потребуется!

– Для начала скажите, ваша мама работает одна или с фельдшером? – поинтересовалась я.

Ирина ответила сразу же.

– Она раньше ездила с фельдшером, Аней, – сказала девушка. – Но сейчас мама работает одна, Аня в декрете. Нового фельдшера маме еще не дали, да и вряд ли дадут. На всех врачей фельдшеров не хватает, а зарплата у них смешная. Аня вот работала, но кто знает, после декретного отпуска станет ли она возвращаться на подстанцию… Вроде у нее муж сейчас хорошо зарабатывает, поэтому, мне кажется, Аня не вернется.

– Ага, а контактов этой Ани нет? Так, может быть, сохранился номер телефона? – спросила я.

Ирина отрицательно покачала головой.

– Аня ушла до того, как стали происходить все эти странные случаи с вашей мамой? – продолжала я свои расспросы.

Ирина неопределенно пожала плечами.

– Сложно сказать, когда все началось… – проговорила она задумчиво. – Я точно не знаю, когда именно Аня ушла. Мама случайно обмолвилась, что сейчас она одна работает, я и спросила, почему ее фельдшер уволилась. Ну, мама и рассказала про декретный отпуск. А вы Аню подозреваете, да? Только зачем ей желать увольнения моей мамы? Аня вроде хорошая девушка, она с мамой общий язык нашла, ладили они…

– Пока рано кого-то конкретного подозревать, – заметила я. – Из всех действующих лиц у нас имеется только ваша мама, которую кто-то хочет подставить, ее фельдшер и заведующий подстанцией. Пока что маловато персонажей, не находите? Чтобы кого-то подозревать, надо составить для начала перечень всех врачей и персонала подстанции, выяснить, у кого имеются мотивы… Впрочем, ладно, не буду вас загружать подробностями своей работы, это, в конце концов, задача частного детектива – выяснить, кто виноват, и решить, что со всем этим делать. Вот что я от вас попрошу… Скажите мне адрес подстанции, а то я не очень хорошо разбираюсь, где какая подстанция находится.

– Понятное дело, это ж не больницы! – кивнула Ирина. – Точный адрес – проспект Октября, дом двести два. Это если ехать по улице Мира, первый поворот.

– Это я найду… – Я задумалась. – Еще напомните, какой график у вашей мамы? Когда у нее следующие сутки?

– Сегодня и завтра мама дома, а послезавтра уже работает, – сориентировала меня девушка. – Ну, и потом она работает через трое суток, то есть в субботу.