Спаси и сохрани. Часть первая

– Земеля, этот военком совсем разошелся! Ты прикинь, обыскал все купе, забрал все спиртное и вылил его в сортир. Ты вроде с ним на призывном о чем-то балакал. Может, решишь с ним наши проблемы? Я с пацанами поговорил; будь нашим делегатом, он в третьем купе едет.

Потушив сигарету в подвешенной на окне вагона консервной банке, подмигнув попутчице, Сергей, пошатываясь, отправился в купе номер три.

– Можно к вам? – открывая дверь, спросил он.

– Можно Машку за ляжку или козу на возу, а в армии «разрешите». Понятно, боец?

«Прикольно задвинул!» – отметил про себя Сергей.

– Да какой из меня боец, майор…

Мимика военного в секунду изменилась.

– Товарищ майор, так, кажется, правильней, – улыбнувшись, промолвил парень. – Башка, блин, трещит. У меня в рюкзаке бутылочка коньяка есть.

Военный остановил на нем свой тяжелый немигающий взгляд, чуть помедлил и, махнув рукой, сказал:

– Тащи, а я пока закуску нарежу…

– Ну как, земеля, приболтал майора?

Сергей скинул рюкзак с третьей полки, достал две бутылки коньяка и пакет с апельсинами.

– Давай за знакомство, – протягивая фиксатому бутылку, сказал он.

– Сергей Немков, погоняло Фикса, – разливая по стаканам, ответил фиксатый.

– Значит, тезки мы с тобой. А я на Шаха отзываюсь. Ну, я погнал к майору, а то придет на розыски.

В купе майора царил запах домашней пищи. Умело сервированный стол позволял сделать вывод, что в дорогу офицера явно кто-то собирал. На столе громоздились бутерброды, солененькие огурчики, склянки с какими-то блюдами, салат, нарезки, аккуратные куски птицы, салфетки. Два граненых стакана стояли в центре стола.

– Я хотел тебя уже искать, а ты тут как тут! Разливай-ка свой коньячок да давай за знакомство. Меня Николай Николаевич зовут, – протягивая свою огромную руку, промолвил майор.

– А я Сергей Шахов, – ладонь парня утонула в руке майора.

От выпитого коньяка по всему телу растекалось тепло; беседа, как говорится, становилась душевной. Глядя на заснеженный пейзаж за окном, Шахов слушал историю этого уже немолодого военного, поскитавшегося по бесчисленным гарнизонам великой державы под названием СССР. История молодого курсанта, познакомившегося с очаровательной жительницей Петербурга, в то время еще Ленинграда, виляя по лабиринтам времени, привела рассказчика в этот уносящийся вдаль состав.

– Дочка у меня – красавица, Анастасией зовут. Обязательно, как отслужишь, приезжай в гости, познакомлю. Парень ты вроде хороший…

Бутылка коньяка была давно пуста, а настроение только начало подниматься.

– Николай Николаевич, а может, продолжим в вагоне-ресторане? Деньги у меня есть.

– Я за любой кипиш, кроме голодовки, – ответил майор.

Передислоцировавшись в вагон-ресторан и заказав у официантки Наташи бутылочку беленькой и закуску, новые знакомые продолжили разговор. Сергей вспомнил свою первую любовь. Ее звали Ирина. Это было в десятом классе, в день рождения одного из одноклассников. Шумная веселая компания собралась за красиво сервированным столом; девушка в тот день сидела напротив него. Уже несколько лет она ему нравилась. Русые волосы локонами ложились на ее нежную шею; голубые глаза, в которых можно было утонуть, время от времени прикрывались пышными ресницами. Легкий румянец, манящие к себе соблазнительные пухленькие губки; глубокий вырез блузки подчеркивал изумительные по красоте очертания юной девичьей груди. Несколько лет назад она случайно прикоснулась к его руке, и эти ощущения до сих пор оставались в его памяти. Такой нежной и шелковистой кожи он больше никогда не встречал. Приударить за этой роскошной девушкой пытались не только старшеклассники, но и более взрослые парни.

До сегодняшнего дня из спиртного Сергей пил, пожалуй, только пиво, но почему-то сегодня ему хотелось казаться взрослым, и он смело опрокидывал рюмки с водкой одну за другой. Стеснение постепенно прошло, и он уже смело смотрел в ее небесные глаза. Ирина время от времени останавливала свой взгляд на нем, и легкая улыбка скользила по ее лицу. «Сегодня или никогда», – подумал Сергей и решительно придвинул свою ногу под столом к ноге Ирины. В тот же миг он уловил ее удивленный немигающий взгляд. Глядя друг другу в глаза, не обращая внимания на происходящее вокруг, они как будто провалились во времени. Сердце, казалось, вот-вот выскочит у него из груди, кровь с силой пульсировала в голове. Не отрываясь от девушки, Сергей подошвой своей стопы стал медленно поглаживать ее ногу, подниматься выше и выше; пальцами ноги он уже почувствовал ее округлую коленку. Ни на миг не отрываясь, Ирина смотрела в его глаза, ее губки слегка приоткрылись, бедра на секунду напряглись, но лишь для того, чтобы в следующую секунду расслабиться. Молча глядя друг другу в глаза, они делали первые шаги в страну под названием любовь. Ирина взяла в руку фужер шампанского, поднесла его к губам. Медленно отпивая шипучий напиток, она на мгновенье прикрыла глаза…

– Сережа, можно пройти? – спросила подвыпившая одноклассница Нелька, сидящая рядом за столом.

Маленький мирок был разрушен.

– Давайте танцевать, – включая магнитофон, сказал старший брат именинника. Из колонок зазвучала медленная композиция «Скорпов».

– Потанцуем? – вставая из-за стола, спросил Сергей.

Два тела прижались друг к другу, легкая дрожь побежала по ее телу, неизведанное чувство охватило их обоих. Запах ее волос дурманил и пьянил.

– Твои волосы пахнут душистыми травами, – шепнул Сергей.

Дрожь била ее тело, дыхание учащалось. Парень еще крепче прижал ее к своему телу и нежно поцеловал в шею. Дрожь девушки передалась Сергею, и он попытался поцеловать ее в губы.

– Не надо, Сережа, – хриплым голосом произнесла Ирина.

Танец закончился, и они разошлись по своим местам. Веселье было в самом разгаре, когда Сергей почувствовал страшную тошноту; молодое, не привыкшее к спиртному тело отторгало выпитое. По рассказам одноклассников, Сергея долго рвало, и девочки пытались привести его в чувство, поливая холодной водой; Ирина принимала в этом процессе самое активное участие. Потом его под белы ручки доставили домой и сдали маме. Ох, как же болела на следующее утро голова! Первое похмелье было поистине страшным; казалось, что кто-то сидит внутри и дрожит.

– …Ты меня хоть слушаешь? – закусывая после очередной рюмки, спросил майор.

Прикуривая сигарету, Шах кивнул.

– Давайте к нам за стол, девчонки, – обратился Шах к сидящим за соседним столом двум официанткам. – Меня сегодня в армию забирают, а это мой командир Николай Николаевич.

Через несколько минут к ним за стол подсел директор ресторана, крупный лысый осетин лет пятидесяти. Шах достал смятые купюры и, не считая, передал одной из официанток. К столу приглашались случайно проходящие зеваки, и незаметно вагон-ресторан превратился в единые проводы. Кто-то затягивал грустную песню, кто-то молча икал, дирижируя руками; майор ненавязчиво поглаживал рукой коленку одной из официанток, сидящей рядом с ним. Лысый осетин, взяв граненый стакан, призвал всех к вниманию и стал рассказывать:

– Это было очень давно. Во Флоренции жил молодой художник. Он был юн и видел нашу жизнь в розовых и голубых красках, видел в жизни только хорошее. И вот на пике своего таланта он решил нарисовать картину и отобразить на ней все хорошее, что есть в жизни. Художник долгое время ходил по просторам Флоренции и, зайдя в одну деревушку, увидел новорожденного. Его глаза были голубы, волосы светлы и курчавы, и люди, глядя на этого малыша, говорили: это ангел спустился с небес. Картина выставлялась в лучших галереях Флоренции, и приходящие посмотреть на нее говорили: это ангел, спустившийся с небес. Прошла жизнь, художник постарел и понял, что в жизни присутствуют не только розовые и голубые краски, но есть черные и темные оттенки, есть на Земле зло. Он решил нарисовать картину и отобразить на ней то зло, которое присутствует на Земле, нарисовать дьявола. Долго ходил он по просторам Флоренции и, зайдя в одну горную деревушку, он увидел то ли человека, то ли зверя, прикованного к скале. Тот рычал и кидался даже на тех людей, которые его кормили. Художник нарисовал портрет этого существа. Картина выставлялась в лучших галереях Флоренции, и люди, приходящие посмотреть на нее, с ужасом замирали и говорили: это дьявол, он поднялся из-под земли. Но как только художник сделал последний мазок на холсте, он увидел слезу, скатившуюся по щеке существа. «Зверь, почему ты плачешь?» – спросил художник. И зверь ответил: «Художник, ты не помнишь меня. Очень много лет назад ты меня уже рисовал, и тогда я был голубоглазым белокурым мальчишкой». Так вот, Сергей, я пью за то, чтобы, с какими бы испытаниями тебе ни пришлось столкнуться, в твоей жизни всегда оставались розовые и голубые краски, а темные и черные оттенки обходили тебя стороной.

– Спасибо, отец, – проглотив водку, произнес Шах. Он уже несколько минут чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд.

– А я хочу выпить, чтоб ты, Сережа, вернулся живым домой из армии и чтобы побыстрее кончилась эта проклятая война, – произнесла из-за соседнего столика одна из сотрудниц вагона-ресторана, это ее взгляд уже несколько минут жег его затылок. Этот вызывающий и в то же время гордый взгляд завораживал.

– Спасибо. – Шах снова вытащил из кармана несколько мятых купюр и протянул их только что говорившей девушке. – Нам бы еще водки и чего-нибудь закусить… Оксана, вас, кажется, так зовут?

– Да, а ты мне не поможешь на кухне?

– Не вопрос, – прикуривая сигарету, ответил Шах.

– Я хочу выпить с тобой шампанское на брудершафт, – открывая холодильник, сказала она.

Спустя несколько мгновений она остервенело целовала парня…

Через несколько минут они принесли разгоряченной компании закуску. Их краткое исчезновение никто не заметил.

Застолье продолжалось до двух часов ночи. Взяв еле стоящего майора под руки и простившись с работниками ресторана, Шах отправился спать. Расставшись с офицером, он забрался на свою верхнюю полку, и воспоминания снова нахлынули на парня.

…Отношения с Ириной развивались стремительно. Прошел год. Каждый день они проводили вместе: утром в школе, вечером, держась за руки, бестолково слонялись по улицам города. Каждая скамейка была знакома этой паре. Они были счастливы, смело строили планы на будущее, мечтая пронести свою любовь через всю жизнь. Но…

После распада «союза нерушимого республик свободных» и краха Берлинской стены демократия уверенной поступью вошла на великие просторы молодой России. Ветер перемен был непредсказуем. В те годы русские немцы потянулись толпами на историческую родину.

– Малыш, тебе пора домой, – чмокая Ирину в щеку, сказал Сергей. – Ты плачешь, солнышко, что случилось?

Она уже рыдала у него на плече.

– Сереженька, мы уезжаем в Германию, навсегда.

– В какую еще Германию, малыш?

Сергей уже с трудом понимал, что она говорила.

– Я не хочу никуда ехать, я останусь с бабушкой; мама не против, а отец, я его ненавижу, говорит, что я поеду с ними. – Она рыдала навзрыд.

Прошло несколько недель, приближался час расставания.

– Сереженька, пожалуйста, не приходи на вокзал провожать меня, я не выдержу этого…

Она стояла на перроне со своими родителями и смотрела по сторонам, пытаясь выловить в людском потоке знакомую фигуру. Сергей стоял в тени кустарника метрах в ста от нее. Увидеть парня с ее места было невозможно. Он обещал ей, что не придет на вокзал, и они попрощались несколько часов назад. Сердце разрывалось от переживаний; он видел ее, такую родную и любимую, маленькую и беззащитную, его любимую девушку, которая через несколько минут должна была сесть в вагон и уехать далеко-далеко. Ирина почувствовала, что Сергей стоит в тени кустарника, сделала один нерешительный шаг, потом еще один и побежала в темноту.

– Ирина, стой, ты куда! – заорал отец.

Сергей, преодолевая расстояние, бросился ей навстречу. Два влюбленных сердца снова были вместе.

– Я люблю тебя, – шептали друг другу парень с девушкой. Слезы катились как по ее щекам, так и по его.

Сколько прошло времени, было непонятно, но посадка в вагоны заканчивалась. Сергей услышал голос ее мамы, которая, уводя Иру в вагон, говорила, что они с ней обязательно встретятся. А через мгновение он уже потерял из виду вагон, в котором уезжала его первая любовь.

Вернувшись домой, закрывшись в комнате с мокрыми от слез глазами, Сергей взял в руки гитару… За окном светало. Медленная мелодия легла на слова гимна любви.

Ты к окну садишься, пряча грусть, а время

Маленькой стоянки скоро истечет.

На стекле дождинки, это плачет осень,

Ты же улыбнись мне, помаши рукой.

Осень, осень, осень, ты – дожди и грусть.

Осень, осень, осень, лето не вернуть…

…Под стук набирающего обороты состава Сергей уснул.

Рано утром, сделав пересадку в Ростове, команда прибыла на сборный пункт города Батайска. Растянувшаяся команда стала подниматься вверх по лестнице в казарму, и вдруг поток поднявшихся новобранцев стал выдавливаться на улицу, слышался шум потасовки. Из казармы выскочили несколько десятков солдат, и эти две группы, одна из которых была еще одета в разношерстную одежду, другая уже жила по законам армейской жизни, стояли друг напротив друга, готовясь в следующую секунду броситься в бой.

– Эй, длинный! – обратился Шах к амбалу в обтягивающей тело тельняшке. – Давай-ка один на один. – Он немигающим, спокойным взглядом смотрел в глаза выбранной жертве.

Амбал, в свою очередь, рассматривая Сергея, отметил про себя, что соперник однозначно уступает ему в физических данных, но взгляд его пугал, и ему, отслужившему весь срок службы, становилось неуютно на этом готовящемся к бою поле битвы. Шах, привыкший к уличным дракам, прочитал страх и неуверенность в глазах амбала, и бой был выигран, так и не начавшись. Он сделал шаг в сторону амбала, но чья-то рука схватила его сзади за плечо. Сергей, умело вывернувшись, сделал подсечку и оказался на поваленном в снег незнакомом военном в камуфляжном бушлате с двумя большими звездами на плечах.

– Ничего себе, – вымолвил сорокалетний офицер, поваленный в сугроб.

Подоспевший майор Николай Николаевич уже стягивал Шаха с подполковника, командира этой воинской части.

– Да он у тебя сумасшедший, майор! Посмотри в его глаза, ему надо бы поостыть на морозе.

Поднявшийся военный снова попытался схватить Шаха за рукав, и действие повторилось с поразительной точностью; казалось, подполковник упал именно в тот же самый оставленный в сугробе след. В сотые доли секунды подоспевшие откуда-то военные скрутили Шаха и, подведя к какой-то трубе, пристегнули наручниками. Поднявшись второй раз из сугроба, словно возрождающийся из пепла феникс, подполковник уже не пытался схватить Сергея за рукав, а лишь крякнул и произнес:

– Встретил команду на свою голову – два раза опрокинули. Пусть с часок померзнет, – обратился он к военному, только что пристегнувшему Шаха к трубе.

– Есть, товарищ подполковник! – козырнул военный.

Ближе к вечеру стало известно, что они проведут здесь еще, по крайней мере, сутки, а потом на самолет – и в Забайкальский военный округ.

…Рев взлетающего самолета заложил уши, сборная команда, рассевшись на полу грузового лайнера, готовилась к долгому перелету. Приземлившись для дозаправки в Свердловске, лайнер взял курс на Читу.

По прилете в Читу новобранцев загнали в баню, переодели в форму и отправили в часть для прохождения военной службы. Перед строем, стоявшим в казарме, держа руки за спиной, расхаживал бравый усач.

– Вы прибыли в учебный танковый полк, в котором проведете несколько месяцев своей сознательной жизни, научившись при этом водить боевую технику. Я ваш командир роты, обращайтесь ко мне не иначе как товарищ капитан; с остальными офицерами нашей роты вы познакомитесь завтра. Так как время сейчас позднее, знакомство с вами перенесем на завтра, а сейчас ефрейтор Малышев поможет вам разместиться на ночь… Малышев, командуй.

И усач покинул расположение казармы.

Теперь перед строем расхаживал прыщавый белобрысый паренек.

– Итак, солдаты, сейчас мухой справа по одному по порядку разбегаемся по шконкам, и через пять минут я никого шатающимся не наблюдаю. Время пошло, бойцы.

Укрывшись теплым одеялом, Шах задремал. Проснувшись от жажды, он отправился в туалет. Зайдя в него, он увидел стоящего на кулаках парня из его команды, рядом с которым находился прыщавый ефрейтор.

– Тебе, я смотрю, тоже не спится, – обратился прыщавый к Шаху. – Упал рядом на пол.

Сергей взял его за кадык и немного потянул вверх.

– Ты кто такой, придурок?

– Я ефрейтор, – задыхаясь, промолвил тот.

– Что такое «ефрейтор»?

– Старший солдат.

– Старший солдат? – Шах еще сильнее сжал кадык прыщавого. – Вали отсюда, товарищ старший солдат.

Припав к крану, он стал жадно глотать ледяную воду. Стоявший несколько секунд на кулаках пацан с уважением смотрел на Сергея.

Через несколько минут Шах снова провалился в глубокий сон.

Глава 5

Рота, подъем!

– Рота, подъем!

«Значит, я уже в армии. Пора служить на благо Родины», – наматывая на ноги какие-то тряпки, думал Шах.

Толкотня в умывальнике, построение на плацу, плотный завтрак, затем знакомство с командным составом роты. Рота была поделена на четыре взвода, у которых имелись свои лейтенанты и несколько сержантов. У этих упитанных сержантов была своя мода – бляхи ремней болтались у них где-то между ног, из-под заглаженных наверх зимних шапок выглядывали отросшие курчавые чубы.

Первый день службы прошел в бесконечных занятиях, прерывающихся пятиминутными перекурами.

– Рота, отбой! – послышался голос дневального.

Смотря в темный потолок казармы, Сергей снова вспомнил Ирину, те великолепные дни, когда они были вместе, любили друг друга и жили этим чувством, считая себя самыми счастливыми на свете. Он, кажется, знал каждую клеточку ее тела, ласкал и любил все родинки на ее теле, наслаждаясь сам и даря наслаждение. Они проводили часы в изучении обнаженных тел друг друга, но расстаться с непорочностью решили в брачную ночь. Почему так несправедлива жизнь, почему они расстались, зачем она уехала? Малышка-Иришка, где ты сейчас? Какое-то время они переписывались. Она писала письма о том, где их временно поселили для изучения азов немецкого языка. Делилась впечатлениями от увиденного. На всю жизнь ему запомнились несколько строк одного из ее писем…

«Живем мы на берегу озера. Уже очень холодно, и птицы давно улетели в теплые края. Но стая лебедей почему-то не улетает на зимовку. Я долгое время не могла понять почему. Стая состоит из 10—12 белых лебедей и одного черного. У черного, как я поняла, что-то с крылом, и вся стая ждет, пока он сможет подняться с ними в небо. Сереженька, мне так жалко их, мне кажется, они не успеют добраться в теплые страны.

Целую, скучаю, люблю, твоя Ирина

Р.S. Не обращай внимания на размазанные буквы, я плакала.

Забыла, вот тебе мой поцелуйчик…»

Внизу текста Ирина в каждом письме оставляла отпечаток своих накрашенных губок. Сергей поднес письмо к губам и поцеловал оставленный след. «Малыш, я тебя люблю…»

– Рота, подъем! – раздался где-то вдалеке голос. Сильный толчок сотряс койку. Открыв глаза, Сергей увидел усатого командира роты капитана Оличинского.

– Команда для всех солдат, одеваемся и строимся в центральном проходе!

Краем глаза Шах улавливал, что большинство уже одетых солдат строились посредине казармы; некоторые, как и он, еще одевались, но были и те, которые еще видели сны. «Отменный же у них сон!» – подумал Сергей. Сержанты во главе с командиром роты ходили меж коек и ударами сапог о металл будили спящих. Через несколько минут вся рота стояла в центральном проходе. Начался еще один день армейской жизни…

Уже вечером, проходя мимо кабинета командира роты, Шах столкнулся с ротным старшиной. Пьяный усатый детина лет тридцати, как выяснилось позже, мордвин, проходил военную службу по контракту и тратил почти все свое время на самоутверждение среди солдат срочной службы.

– Эй, тело, мухой принес мне живую сигарету, – обратился он к проходящему мимо Шаху.

Тот попытался пройти мимо, не обращая внимания на подвыпившего мордвина.

– Ты чего, солдат, не слышал приказа старшины?! – и мордвин, схватив Сергея, дернул его на себя. Сгруппировавшись и поддавшись направлению движения, Шах быстро выбросил локоть навстречу этому пьяному детине весом 130 килограммов. Раздался глухой стон, и мордвин рухнул на пол.

– Рота, смирно! – раздался крик дневального, и в казарму вошел командир батальона подполковник Шубин. Мордвин пытался подняться с пола, прикрывая окровавленный нос.

– Что случилось, старшина? – поинтересовался у него Шубин.

– Да солдат какой-то бешеный драться кинулся.

– Что случилось, рядовой? – обратился Шубин к Сергею.

– Упал, очнулся, гипс, – улыбнувшись, ответил тот.

– Да тебе, я смотрю, смешно! Разбил нос старшине – и рад. На нашу гауптвахту его, Оличинский! – сказал он стоящему в окружении других офицеров командиру роты.

Через 30 минут сержант Михайлов вел Сергея на гауптвахту.

– Тебе еще повезло, Шахов, что комбат отправил тебя на нашу гауптвахту, а не на гарнизонную, вот там был бы тебе конец. А у нас в полку ее как таковой нет уже полгода – так, только караульное помещение для наряда, ну и пара-тройка пустых старых камер. Я недавно в них ремонт делал, пока по залету сидел. День-два посидишь, да и отправят в роту. Там даже замков нет, просто накидные, без ключей. Единственное, что холодно, минусовая температура, сосульки в камере висят. Так я на ночь в караульное помещение ходил спать, а утром – назад в камеру. Главное, чтоб начкар не увидел. Там в первой камере, в правом углу, что-то наподобие батареи имеется, так ты рукой пошарь: мне пацаны сигареты закидывали, может, и не отсырели. А со старшиной ты попал, он теперь с тебя не слезет, мордвин еще тот… Через него один малый на Тикси залетел, а там в туалет по канату ходят, чтоб не потеряться. Нос ты ему красиво подровнял; я, правда, не видел, пацаны сказали. Так что жди теперь подляны от него. Мы от этого мордвина в свое время тоже натерпелись, но чтоб нос ему расквасить, так это все на словах да в мечтах о «гражданке». Как говорят, ты за себя да за того парня ему нос «поправил». Выйдешь с губы, обмоем это дело. Пацан ты правильный…

Михайлов нажал на звонок над металлической дверью и передал Сергея розовощекому лейтенанту, начальнику караула. Шаха закрыли на навесной замок в первой камере. В камере было сыро и холодно, и уже через полчаса зубы стали стучать. Сергей, укутавшись в шинель, сидел на корточках в углу и пытался уснуть.

Где-то вдалеке послышались голоса, и через несколько минут в камеру завели еще одного залетчика. Шах видел этого парня в своей роте, несколько дней назад его перевели из соседнего полка пехоты. За невысоким крепышом с тех пор закрепилась кликуха Пехота. Он был дагестанцем, держался в роте обособленно и с достоинством, не вступая в образовавшиеся группы.

– Хвала героям, Серый! – протягивая руку, сказал Пехота. – Видел, как ты мордвина свалил. – Он сел рядом с Шахом. – Холодно здесь, сейчас бы покурить. – Пехота поежился.

– Пошарь под батареей в углу, там должны быть сигареты, – обронил, стуча зубами, Сергей.

Уже через пару минут арестанты курили «Бонд».

– А как ты узнал про сигареты? – спросил Пехота.

– По почте сообщили. Чтоб ласты здесь от холода не склеить, нужно чем-то заняться, – вставая, сказал Сергей.

Оба они вначале приседали, потом отжимались, курили и снова приседали, чтоб не замерзнуть. Пехота все время о чем-то рассказывал. Выяснилось, что он тоже с кем-то подрался в роте.

– Ты прикинь, я же, говорит, мою полы в казарме, а ты ведь тоже дневальный – значит, тоже мой. Ну и сцепились, а он потом ротному расклад полный дал. Выйду отсюда, зачморю суку… Нет, Серый, мы здесь за ночь от холода подохнем. Я слышал, что человек от холода вначале засыпает, а потом и отъезжает, так что нам спать нельзя. Надо песни петь, чтоб не заснуть.

И Пехота затянул песню на своем языке:

– Шамиль имаму Шамиль, Шамилю имам…

– О чем ты спел? – поинтересовался Сергей.

– Это старая песня про имама Шамиля, который возглавил борьбу с царской Россией во времена генерала Ермолова. Кавказская война, слышал, наверно?

Сергей кивнул. Не понимая ни одного слова в спетой песне, Шах представил те далекие события. Генерал Ермолов оставил неизгладимый след в истории присоединения земель Кавказа к царской России. Каким же жестоким надо было быть, чтоб песнь о тех событиях звучала из уст молодых людей почти через 200 лет! Кавказ пронизан памятью прошлого, Чечня – тому пример. Вот уже месяц рассказывают по ТВ о контроперации, проводимой в Чеченской Республике, показывают слезы матерей и отцов, получающих цинки, показывают этих гребаных политиков, набирающих рейтинг в теледебатах, а ведь все это – отголоски той Кавказской войны генерала Ермолова.