Перевод и межкультурное взаимодействие

В общем и целом мы согласны с суждениями И.А. Зимней (хотя и не без оговорок), которая называет перевод вторичным видом речевой деятельности: он основан как на рецептивных видах речевой деятельности (слушании, чтении), так и на продуктивных её видах (говорении, письме). Рецептивную речевую деятельность И.А. Зимняя определяет как такую, в которой предметом деятельности является чужая мысль, продуктивную – в которой предметом является собственная мысль субъекта деятельности [Там же: 125, 128], на этом основании перевод характеризуется как рецептивно-репродуктивный вид речевой деятельности [Там же: 126]. Однако же подобное разграничение видов речевой деятельности мы считаем несколько категоричным. Нельзя однозначно утверждать, что, например, при чтении текста индивид воспринимает именно чужую мысль, что она не становится его достоянием, его собственной мыслью; выражения типа «отыскать смысл в тексте» или «передать смысл» являются в лучшем случае метафорами, которые нельзя понимать буквально [Заика 2012: 232]. Скорее, содержание текста возбуждает во мне, читающем или слушающем, мою собственную мысль; смысл текста – это всегда мой смысл, того конкретного человека, который означивает текст (см.: [Заика 2012: 232–234; Залевская 2002: 63–64; Рубакин 2006: 106]).

Также нельзя согласиться с тем, что три звена перевода (осмысление, понимание смысла, формирование и формулирование высказывания) всегда последовательны во времени относительно одного отрезка сообщения, как это утверждает И.А. Зимняя [Зимняя 2001: 131]. Даже для самого малого отрезка характерны «наложения» разных психических процессов, о чём подробно будет сказано ниже.

Наряду с высказываниями о звеньях перевода очевидна некоторая атомарность приводимой И.А. Зимней схемы: «…Если элементарный коммуникативный акт определяется отношением Г1 → С2 [Говорящий → Слушающий. – А.Я.], то есть говорит один человек и слушает второй, то в процессе перевода этот акт опосредуется деятельностью переводчика и определяется отношением Г1 → СПЕРЕВОДЧИК → ГПЕРЕВОДЧИК → С2» [Там же: 133].

Такое соотношение участников перевода представляет его чисто формально и представляется шагом назад – к модели перевода, в которой переводчик сначала выступает в роли только слушателя, а потом в роли только говорящего, в конце концов – к трактовке перевода как перехода от одного сообщения к другому. Мы полагаем, что И.А. Зимняя не до конца проводит логику различения перевода как речемыслительной деятельности и как общественного явления.

Следует сказать, что, в отличие от речевого акта, который, по словам А.В. Бондарко, начинается со смысла и кончается смыслом [Бондарко 1978: 126], в процессе перевода последовательность переходов от «работы» со смыслом к «работе» с языковыми элементами обратная – перевод начинается с восприятия языковых единиц (звуковых или графических) и заканчивается такими же единицами, выражением смысла с их помощью. Это позволяет сделать вывод о структурных особенностях перевода: перевод является как бы «вывернутым наизнанку» речевым актом.

Ещё одной характерной чертой перевода, отличающей его от других видов речевой деятельности, является, по всей видимости, то, что в речевой деятельности язык используется как система ориентиров либо для осуществления собственной деятельности индивида, либо для обеспечения ориентировки других людей [Леонтьев А.А. 2003: 292], а при переводе язык всегда используется для обеспечения ориентировки других людей в мире субъект-объектных (человек – вещь) и субъект-субъектных (человек – человек) отношений. Но обязательность ориентировки других людей не исключает наличия ориентиров для собственной деятельности переводчика. Особыми здесь являются лишь случаи обучения переводу, но они относятся не столько к самому переводу, сколько к обучению, то есть общению между учителем и учащимся. При обучении обеспечивается ориентировка того, кто переводит, а точнее, учится переводить.

Важным представляется высказаться в пользу трактовки перевода как речемыслительной, а не только лишь речевой деятельности. При рассмотрении модели перевода мы увидим, что в переводе велика доля психических процессов, не связанных напрямую с языком. Если перевод не есть мыслительная деятельность, как утверждает И.А. Зимняя, то с его помощью очень проблематично развивать мышление. Развитие мышления при обучении переводу не только реально, но насущно и целесообразно. Характеристики мышления и мыслительного акта, рассмотренные в той же главе, полностью относятся и к переводу, что подтверждает нашу позицию. Ниже не везде перевод назван речемыслительной деятельностью, а лишь речевой для удобства и краткости, но всегда имеется в виду и мыслительная «составляющая» перевода.

Все упомянутые отличия перевода от других видов речевой деятельности могут показаться как бы самоочевидными, поверхностными – лежащими на поверхности. Действительно, до сих пор нами рассматривались имманентные характеристики перевода для обоснования его трактовки как речемыслительной деятельности. Но «с одной речью человеку делать нечего: она не самоцель, а средство, орудие, хотя и может по-разному использоваться в разных видах деятельности» [Леонтьев А.А. 2007: 27]. Закономерно возникает вопрос: можно ли найти и следует ли искать обоснования для трактовки перевода как вида речемыслительной деятельности вне самого этого процесса, так сказать, трансцендентно? Ведь перевод, как говорилось выше, всегда включён в состав и структуру поведения человека. По всей видимости, именно там, в этой общей деятельности человека в целом, мы только и найдём существенные и не сводимые к самому процессу перевода доводы в пользу такой трактовки. Одним из наиболее очевидных ответов здесь будет следующий: перевод является особым видом деятельности потому, что в обществе существует профессия переводчика со всеми вытекающими отсюда следствиями. В сознании и языковой картине мира индивида, в социальной практике, в культуре существует устойчивый образ людей, занимающихся именно этой профессиональной деятельностью, учебных заведений, готовящих таких людей, а также тех, кто нуждается в подобных специалистах. То есть в обществе существуют такие «профессионалы языка» (наряду с журналистами, редакторами и т.д.), которые осуществляют именно переводческую профессиональную деятельность [Chesterman 2006: 14–15, 19]. По справедливому и остроумному замечанию В.А. Артёмова, речь становится деятельностью, когда за неё начинают платить деньги (цит. по: [Леонтьев А.А. 1997: 63]). Перевод как вид речевой деятельности обслуживает такие виды профессиональной деятельности, в которых цель не может быть достигнута никаким другим путём, кроме перевода. Следовательно, доводы в пользу подхода к переводу как особому виду речемыслительной деятельности имеют не столько внутренний (хотя и внутренние характеристики тоже важны), сколько внешний по отношению к переводу характер – они лежат в сфере конкретных ситуаций взаимодействия людей, в сфере закономерностей жизни и развития общества и культуры.

Говоря в общем, перевод как вид речевой деятельности рождается не из наличия некоторых элементов или явлений, а из отношений, складывающихся между социальными индивидами в их взаимодействии и средствами и способами осуществления их общения (не только речевого).

Учитывая вышесказанное, рабочее определение перевода будет следующим. Перевод – это речемыслительная деятельность по нахождению способа выражения смысла текста средствами языка перевода в конкретных условиях ситуации общения. Перевод, собственно, и состоит в выработке, формировании этого способа. Ниже более подробно будет рассмотрено именно такое толкование перевода вместе с некоторыми традиционными его трактовками.

Важно понимать, что в реальной деятельности переводчик не только не придерживается логико-рационалистических критериев при переводе, – его выбор в принципе довольно хаотичен и многогранен, и его очень сложно подвести под общую тенденцию или модель. Невозможно приравнивать теорию как построение учёного и реальные действия переводчика (первые отражают не речемыслительные процессы в рамках деятельности переводчика, а то, как учёный интерпретирует результаты и продукты этих процессов). Всё большую перспективность для исследования действий переводчика приобретает разработка таких экспериментальных приёмов, которые учитывали бы все факторы – от самых объективных до наиболее субъективных и эмоциональных. Создание таких экспериментальных методов – дело будущего.

Вопросы и задания

1. Сравните основные черты отечественного и зарубежного переводоведения. Что их объединяет, а что различает?

2. Какие преимущества и недостатки имеют традиционные и более современные подходы к переводу?

3. Какие изменения в лингвистике, по вашему мнению, послужили толчком к каким изменениям в переводоведении?

4. Какими универсалиями, по вашему мнению, обладает перевод?

5. Ознакомившись с несколькими работами, приведёнными выше, обоснуйте своё мнение о том, какая трактовка перевода наилучшим образом подходит для того или иного типа текста.

6. Может ли переводоведение охватить все сущностные характеристики перевода? Обоснуйте ваш ответ.

Тема 2. Понятие единицы перевода. Формальные, стилистические и культурные особенности перевода

Понятия «эквивалентность» и «адекватность» являются базовыми для общей теории перевода. Их чёткое определение считается жизненно необходимым для любой теории и различных теоретических и практических исследований, где эти понятия являются одними из наиболее обсуждаемых. В связи с этим возникают два основных вопроса. Во-первых, возможен ли частично эквивалентный перевод, допустим ли такой перевод в переводческой практике? Во-вторых, считать ли эти два термина синонимами или же между ними есть различие (и если есть, то какое)?

С различных сторон эквивалентность рассматривается в рамках теории уровней эквивалентности В.Н. Комиссарова [Комиссаров 1980]. Вполне обоснованная, по нашему мнению, критика этой теории дана в статье А.Н. Крюкова [Крюков 1984]. «…На первый же вопрос, который возникает в связи с системой пяти типов эквивалентности, – когда, где и какой тип эквивалентности следует реализовывать и на каком типе переводчику следует в том или ином случае остановиться – лингвистическая концепция ответа не даёт и дать не может, потому что, как мы уже отмечали, исходит из презумпции свершённости перевода, элиминируя тем самым коммуникативную историю порождения текстов оригинала и перевода. Поэтому и модель уровней эквивалентности – это, строго говоря, не модель интуиции переводчика, как полагает В.Н. Комиссаров (интуиция, сводящаяся к типам эквивалентности, позволяет выбирать текст из числа имеющихся, но не порождать его самому, что имеет дело в действительности), а, скорее, модель рефлексии учёного, исследователя, который занимается теоретическим осмыслением перевода уже после того, как переводчик сделал свое дело» [Крюков 1984: 10–11].

В науке существует и противоположное мнение: перевод может и должен быть эквивалентным не на каком-то одном уровне, а во всём комплексе ПТ. «Только если перевод на уровне языковых знаков и высказывания объективно невозможен… оправдано установление эквивалентности на таком высоком уровне, как уровень сообщения, когда ситуация объявляется минимальным компонентом смысловой структуры, подлежащим передаче» [Ермолович 1977: 21]. Переводчик должен стремиться достигнуть эквивалентности на максимально возможном количестве уровней, которые структурно и функционально различны, более высокий не состоит из единиц более низкого. Подразумевается, что достигнутая эквивалентность на каком-либо из этих уровней сохраняется и на более высоких [Там же: 12]. А значит, эквивалентность на одном не гарантирует эквивалентности на другом. Следовательно, необходимо достигать именно такой эквивалентности, которая не могла бы быть отнесена только к какому-то одному уровню. Такую точку зрения мы считаем более перспективной.

А.В. Фёдоров употреблял термин «адекватный» в значении «полноценный, семантико-стилистически эквивалентный» [Фёдоров 1983: 127]. Но более подробно этот вопрос не рассматривался: оставалось неясным, какое именно место занимает в такой трактовке семантическое содержание, какое место отдано стилю. Термины «адекватность» и «эквивалентность» употреблялись синонимически: «адекватный» значит «семантико-стилистически эквивалентный».

Подобное же мнение высказывал и Р.К. Миньяр-Белоручев: «Адекватный перевод – воссоздание единства содержания и формы подлинника средствами другого языка. Адекватный перевод является целью художественного перевода» [Миньяр-Белоручев 1980: 221]. Однако такое определение не может быть признано удовлетворительным: как известно, между планом выражения и планом содержания нет изоморфизма. «Отсутствие изоморфизма между планом выражения и планом содержания приводит к тому, что одна единица содержательного плана может оказаться “распределённой” между несколькими единицами плана выражения и, наоборот, несколько единиц содержательного плана могут оказаться сосредоточенными в одной единице плана выражения» [Кацнельсон 2009: 20]. Так что на практике достижение единства формы и содержания весьма сомнительно. К тому же в определении Р.К. Миньяр-Белоручева, как и многих других ученых, термины «эквивалентный» и «адекватный» употребляются как синонимы, что неочевидно.

Некоторые исследователи справедливо полагали, что одного только соответствия между исходным текстом (ИТ) и переводным текстом (ПТ) недостаточно, и это дало основания говорить о динамической эквивалентности, которая, в свою очередь, дала почву для возникновения так называемой скопос-теории. Так, Ю. Найда считает, что нельзя рассматривать принципы соответствий при переводе, не признавая, что существует множество различных типов перевода. Различия в видах перевода можно объяснить тремя основными факторами: 1) характер сообщения; 2) намерение автора; 3) тип аудитории. По его мнению, существуют два основных типа эквивалентности: формальная и динамическая. При формальном виде перевода переводчик пытается буквально воспроизвести форму и содержание. Перевод, цель которого – создать не формальную, а динамическую эквивалентность, базируется на «принципе эквивалентного эффекта» [Найда 1978: 115]. При таком переводе стремятся создать динамическую связь между сообщением и получателем на языке перевода, которая (связь) была бы такой же, как связь, существующая между сообщением и получателем на языке оригинала.

Под формальной эквивалентностью понимается наиболее близкое соответствие формы и содержания ИТ и ПТ, динамическая эквивалентность заключается в наиболее равноценном воздействии перевода на реципиента [Hatim, Mason 1990: 5]. Употребление этого различия некоторыми исследователями расширяется. Ньюмарк, например, использует термины «семантический» и «коммуникативный перевод» [Newmark 1981: 39]. Но здесь, однако, возникает закономерный, но остающийся без ответа вопрос: как быть в случае, когда необходимо передать и формы ИТ? Случаи (надо сказать, весьма частые), когда динамическая эквивалентность достигается за счёт формальной эквивалентности (нужный эффект на получателя производит именно форма сообщения, текста), остаются нерассмотренными. Они и не могут быть проанализированы с позиций столь резкого разделения двух видов эквивалентности.

А.Д. Швейцер резюмировал точку зрения на динамическую эквивалентность: «Динамическая эквивалентность – это свойство перевода, в котором содержание исходного сообщения передано таким образом, что реакция иноязычного получателя во всех существенных чертах соответствует реакции получателя сообщения на исходном языке» [Швейцер 1973: 75]. Такая трактовка несколько односторонне отражает процесс восприятия текста конечным его получателем как реакции на текст. К тому же мнение, что «цель перевода состоит не в подгонке текста под чье-либо восприятие, а в сохранении содержания, функций и идейно-художественной ценности оригинала» [Виноградов 1978: 24], вполне разумно.

При всей своей привлекательности, модная и во многом успешная скопос-теория создаёт определённые затруднения, главное из которых состоит в том, что, во-первых, реакцию получателя текста часто предугадать сложно, а во-вторых, нацеленность лишь на определённое воздействие на реципиента может увести переводчика от подлинной эквивалентности.

С другой стороны, существует мнение о невозможности определения строгих рамок эквивалентности. В.С. Виноградов, например, считает, что эквивалентность перевода подлиннику – понятие всегда относительное. Степень сближения с оригиналом зависит от многих факторов – от мастерства переводчика, от особенностей сопоставления языков и культур, характера переводимых текстов. По его мнению, эквивалентность – это сохранение относительного равенства смысловой, семантической, стилистической и функционально-коммуникативной информации [Там же: 18]. Такое определение наталкивается на ряд трудностей. Если учесть все (или хотя бы самые значимые) приводимые им факторы, от которых зависит степень сближения ИТ и ПТ, то такое сближение почти неосуществимо.

Н.К. Гарбовский, в свою очередь, пишет: «Каждый переводчик-практик, освоив теоретические основы перевода, вырабатывает собственную концепцию эквивалентности, которой он и руководствуется в своей творческой деятельности, принимая решения в силу своей общекультурной и языковой компетенции» [Гарбовский 2007: 316]. Получается, что эквивалентностей может быть сколько угодно много: существует отдельная система эквивалентности для каждого переводчика.

Возможно, что именно подобные идеи толкают на мысль о недостаточности понятий эквивалентности и адекватности. Например, Н.А. Мороз приходит к выводу, что «критериев адекватности и эквивалентности для оценки перевода недостаточно» [Мороз 2010: 155−156]. Но различие этих двух понятий автор видит том, что «адекватность ориентирована на воспроизводство коммуникативной составляющей (эффекта) исходного текста, в то время как эквивалентность нацелена на соответствие воспроизводимого текстового варианта соответствующим критериям базового (исходного) текста» [Там же: 20]. Это приемлемое разграничение, но оно внутренне противоречиво: не вполне понятно, каким именно критериям ИТ должен соответствовать ПТ и почему «эффект» рассматривается отдельно, как будто потенциальное коммуникативное назначение не заложено в самом тексте. К тому же из такого весьма размытого понимания эквивалентности и адекватности характеристики процесса перевода невыводимы. Трактовка Н.А. Мороз остаётся взглядом на уже свершившийся перевод. И если вслед за нею представить перевод в виде системы транспонирования смыслов текста одной культуры в текст другой культуры [Там же: 135], то эквивалентности и адекватности действительно недостаточно. Но такое понимание перевода возможно только по отношению к литературному переводу, который как раз и рассматривается в работе Н.А. Мороз, но неприемлем для характеристики перевода вообще.

Проблемой является и то, что большинство учёных пытаются установить и разграничить эквивалентность и адекватность на уровне слов, словосочетаний и предложений, постулируя при этом, что переводу подвергается текст.

Так, В.Н. Комиссаров задаётся вопросом: «…в какой степени адекватный перевод всех высказываний текста в отдельности обеспечивает адекватный перевод текста в целом?» [Комиссаров 1976: 9]. Можно с уверенностью ответить: ни в какой. Перевод текста как цельного речевого произведения не может быть сведен к переводу отдельных высказываний.

Мы считаем, что преодоление этой проблемы может быть в значительной мере обеспечено решением вопроса о проведении чёткого различия между адекватностью и эквивалентностью. Но трудность здесь заключается в том, что эти термины, как отмечалось, часто необоснованно употребляются как синонимы.

Весьма глубокое научное описание различия понятий, обозначаемых терминами «эквивалентность» и «адекватность», отметил А.Д. Швейцер: «Если эквивалентность отвечает на вопрос о том, соответствует ли конечный текст исходному, то адекватность отвечает на вопрос о том, соответствует ли перевод как процесс данным коммуникативным условиям» [Швейцер 1988: 95]. «Адекватный» означает «оптимальный в данных коммуникативных условиях». «Перевод может быть адекватным даже тогда, когда конечный текст эквивалентен исходному лишь на одном из семиотических уровней или в одном из функциональных измерений», – заключил он [Там же: 96]. В общем и целом с такой трактовкой можно согласиться. В таком понимании эквивалентность и адекватность не слишком обособляются и между ними не ставится знак равенства.

Если принимать во внимание приведенные выше определения, то эквивалентность представляется как соответствие функционального, семантического и стилистического планов ПТ соответствующим планам ИТ. Адекватность – как конкретные языковые средства достижения эквивалентности, т.е. средства, пути, которыми три вышеуказанных плана ИТ достигают своего выражения (точнее, не они сами, а за счет действий переводчика) в ПТ. Однако это не означает, что эквивалентность соответствует плану содержания текста, а адекватность – плану выражения. Между этими двумя планами нет ни прямого изоморфизма, ни абсолютного противопоставления.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.