Загадки Шерлока Холмса. Из записок доктора Ватсона

Наконец, хочу обратить ваше внимание на то, что дужка металлической оправы очков вдавилась, согласно ваши словам, Лестрейд, в череп полковника у правого уха. То есть, удар пришёлся не по макушке, как того следовало ожидать, и не по затылку, что могло произойти, если бы жертва в момент удара смотрела себе под ноги. Удар кирпичом пришёлся по уху. Вряд ли полковник стал бы подставлять под дождь своё ухо – это абсолютная нелепость. Совершенно очевидно, что Чейси, заслышав за спиной необычный шум, стал поворачивать назад голову – в этот момент на него и обрушился удар. Кирпич ударил не сверху, а сзади. А что, кстати, с его бывшей супругой?

– Получила большую страховку и через несколько месяцев вышла замуж за молодого коммерсанта, – ответил покрасневший инспектор. – Я и не мог подумать, что она…

– Скорее всего, это была не она, а её кавалер. Видя мистические разговоры вокруг несчастного случая, происшедшего здесь недавно, парочка замыслила совершить убийство, надеясь, что его странность напрочь отведёт какие-либо подозрения, – Холмс укоризненно посмотрел на Лестрейда. – Самое мистическое в этом деле заключается как раз в том, дорогой инспектор, что полицию так легко провести вокруг пальца.

И он показал инспектору свой худой длинный палец сыщика.

4. Ужасный сон майора Брауна

В 1896 году ряд обстоятельств – я не буду здесь на них останавливаться – привёл мистера Шерлока Холмса и меня в один из тех пансионов Шотландии, где любят отдыхать пожилые пары и поправляющиеся после болезни отставные военные. Мы пробыли там несколько дней и за это время столкнулись с одним происшествием, о котором я собираюсь рассказать, не слишком запутанным, но весьма странным и необычным.

Мы снимали в пансионе две комнаты на втором этаже; рядом проживали вернувшийся недавно из Индии отставной майор Браун и лечивший его психиатр доктор Адамс. Надо сразу сказать, что майор Браун, как сообщила нам хозяйка пансиона, мучился постоянными кошмарами, связанными, очевидно, с его службой в Индии. Доктор Адамс прописал ему отдых в спокойном месте и привёз в этот пансион. Здесь майор находился под неусыпным вниманием психиатра, и ему, как казалось, стало лучше.

Однажды утром меня разбудили громкие взволнованные голоса, доносившиеся из соседних комнат. Накинув халат, я вышел в коридор и увидел там встревоженного Холмса.

– Что случилось, Ватсон? – спросил он, зевая. – Мне не дали досмотреть мой чудный утренний сон.

– Не имею понятия, – ответил я. – Похоже, что-то произошло в комнате, которую снимает майор Браун, если не ошибаюсь.

– Тот самый, что недавно вернулся из Индии и страдает кошмарами? Скорее всего, мой друг, ему снова приснилось нечто ужасное. Как вы думаете, стоит ли нам вернуться в постели, или, может, отправимся на прогулку?

В этот момент из дверей в соседнюю комнату появилась хозяйка пансиона миссис Кери. Она была бледна, как смерть.

– Смерть! – воскликнула она. – В моём пансионе – смерть! Какой ужас! Что подумают постояльцы?!

– Миссис Кери! – остановил её Холмс, сразу потерявший всю свою утреннюю весёлость. – Не потрудитесь ли объяснить, что произошло?

– О! – воскликнула женщина. – Вы ещё не знаете? Майор Браун… Бедный майор Браун умер от кошмара!

Мы с Холмсом переглянулись. Новость казалась весьма странной.

Войдя в комнату, мы увидели доктора Адамса – нервного человека с бородкой и большими очками, стоящего над постелью умершего. Майор Браун лежал с открытыми глазами, в которых заледенел непомерный ужас.

Холмс подошёл к усопшему и, взяв его за запястье, убедился в том, что помощь бесполезна.

– Как это случилось? – спросил он Адамса.

– Майор болел редкой и странной болезнью, – начал объяснять тот, собирая в маленький саквояж свои врачебные пузырьки и баночки. – Месяц назад он обратился ко мне с просьбой избавить его от проклятия, какое наложил на майора старый индийский факир. Индус напророчил бедняге, что он умрёт от своего сна… Что смерть найдёт его во сне, где бы он ни был. Когда майор Браун вернулся из Индии, его стали преследовать сны, в которых являлся тот самый факир. Он двигался будто из темноты, тянул к горлу майора длинные – в несколько метров – корявые руки и… и майор в ужасе просыпался.

– Известное дело, – сказал Холмс, задумчиво вглядываясь в мёртвое лицо Брауна. – Во всём этом обычно находят присутствие мистики, хотя, скорее всего, нужно говорить о внушении. Впрочем, продолжайте…

– Рассказывать особенно и нечего, – пожал плечами доктор Адамс. – Мы приехали в этот пансион, и жуткие сны поначалу пропали. Но несколько дней назад всё началось снова. Вчера утром майор Браун рассказал мне, что видел во сне старый индийский храм, по стенам которого вились змеи, а из окон струился ядовитый зелёный дым. Из храма раздался страшный голос факира, а затем и сам старик вышел к майору и схватил его кривыми ногтями за горло… Майор от ужаса проснулся и не мог заснуть до самого утра.

Днём я заставил его прилечь на часок – под моим наблюдением. Мой пациент спал так же беспокойно, как и ночью. На этот раз факир появился из огромного дупла чёрного дерева и тянул к майору пальцы, каждый из которых был скорпионом. Браун, закричав, очнулся от сна – он весь был мокрым от холодного пота. Этой ночью майору приснился ещё более ужасный сон. Старый индус имел облик гигантской кобры, которая обвилась вокруг него и собиралась вонзить зубы в его горло.

В этот момент доктор Адамс прервал рассказ: в комнату вошли вызванные хозяйкой пансиона местный констебль и судебный врач. Поздоровавшись с ними, Холмс попросил доктора Адамса продолжать.

– Продолжать, собственно, и нечего, – вздохнул тот. – Тут роковую роль сыграло удивительное стечение обстоятельств. В то мгновение, когда кобра вонзила свои зубы в горло майора Брауна, я попытался пощупать его пульс, прикоснувшись пальцами к его шее. Шок от совпадения оказался столь велик, что сердце майора не выдержало, и с ним случился удар. Лицо его побагровело, глаза в ужасе открылись, он попытался подняться с постели, но тут же без чувств рухнул на простыни… Я позвал миссис Кери на помощь, мы вместе попытались спасти несчастного, но он умер, так и не приходя в сознание… Факир из далекой Индии говорил, что он должен умереть…

– А Шерлок Холмс из близкого Лондона говорит, что вы должны быть арестованы! – резко сказал Холмс и повернулся к констеблю. – Арестуйте этого человека, констебль. Он лжёт.

Я был безмерно удивлен. Холмс вновь продемонстрировал чудеса дедукции и увидел тайное там, где не смог его увидеть я…

ОТВЕТ:

– Полно вам, друг мой! – рассмеялся Холмс. – Всё настолько просто, что проще и быть не может.

И он стал раскуривать трубку.

– Не томите, Холмс! – мне не терпелось узнать разгадку. – Как вы догадались, что доктор Адамс – этот вежливый, интеллигентный человек – лжёт?

Холмс вздохнул, поднял брови.

– Откуда ему стало известно, что именно снилось умершему майору?

Я напряг ум и… и понял Холмса.

– Да! Да! Я тоже теперь понимаю! Это гениально, Холмс!

– Темнота! – Холмс постучал себя по лбу и отвернулся. Эта его реплика мне, правда, осталась непонятной.

Завершая эту историю, хочу добавить, что через пару недель к нам в Лондон пришло письмо из шотландской полиции, где нас с Холмсом поблагодарили за помощь в расследовании и сообщили, что доктор Адамс оказался мошенником, промышлявшим охотой за состояниями одиноких людей. Узнав о недуге майора Брауна (нервном кризисе, вызванном переживаниями в Индии), Адамс решил выдать себя за психиатра и одурачить отставного военного. Он прописал ему галлюциногены, которые вызвали приступы кошмарных снов. Затем отвёз майора в пансион, где отравил его повышенной дозой наркотика и разыграл известный нам спектакль. Если бы не наша с Холмсом роль в этом деле, утверждалось в письме, опасный преступник смог бы обмануть и полицию…

5. Происшествие в музее

– В произведениях искусства, признаюсь честно, меня привлекают не их художественные достоинства. А их криминальная история. Я смотрю на них, как на предмет, вокруг которого всегда совершают свои преступления мошенники и воры. А это, согласитесь, не менее интересная сторона художественного произведения; его, если хотите, вторая жизнь и вторая его история. Вот, скажем, что вы, Ватсон, можете сказать об этом медальоне?

Холмс показал на золотой с большим алмазом медальон, висевший за стеклом на музейной стене. Мы проводили вечер в Лондонском музее изящных искусств; согласно агентурным данным инспектора Лестрейда, этим вечером в музее должно было совершиться ограбление. Полиция знала, что ограбление непременно произойдёт этим вечером (агент Лестрейда услышал об этом на сходке в воровской среде), но никто не знал, кто именно будет грабителем. Инспектор не исключал, что им может оказаться матёрый рецидивист, потому и пригласил в музей Холмса, знавшего с фотографической точностью лица сотен опасных преступников.

– О, это знаменитый медальон Мессалины! – воскликнул я. – В 1701 году его сделал итальянский мастер Косаччи. Потом он принадлежал римскому Папе, потом э… ещё кому-то. И был подарен музею лордом Вернингтоном.

Я ожидал, что мои обширные познания произведут на Холмса должное впечатление. Но Холмс выглядел разочарованным.

– Вот видите, мой друг, – печально сказал он, – оказывается, вы ничего не знаете. Этот медальон похищался 27 раз, 8 раз сбывали его фальшивую копию, одиннадцать человек было убито в борьбе за обладание им – трое из них задушено, один утоплен, четверо отравлено, двое зарезано и ещё один убит кочергой. Я могу рассказать подробности каждого случая. Это я и называю фразой «знать что-то о вещи».

Я не успел ответить Холмсу – внезапно из тёмной вереницы длинных музейных коридоров раздался пронзительный свист полицейского свистка и женский крик о помощи. Несомненно, это звала полицию одна из смотрительниц музея: всем им полиция раздала свистки и поручила свистеть, как только они заметят что-то необычное.

– Быстрее, Ватсон! – воскликнул Холмс, побежав на звук свистка. – Ограбление произошло!

Я поспешил за ним…

…Смотрительница музея, женщина лет сорока пяти, выглядела взволнованной и растерянной; из окна, собранного из цветных стекол, светил с улицы в музейную комнату зелёным светом фонарь, и в его свете лицо женщины казалось испуганным до смерти. Но я подумал, что это просто иллюзия. Я, Холмс, инспектор Лестрейд и два констебля слушали рассказ смотрительницы.

– Я, как вы, господин инспектор, мне и поручили, ходила из комнаты в комнату, стараясь вовремя заметить странное и не спугнуть того, кто намеревался совершить кражу. Я была вон там, – она показала через коридор на дальнюю комнату, – когда заметила ЕГО. Он был в этой комнате и очень подозрительно копошился возле стола с яйцами Фаберже. Тогда я медленно выглянула из-за угла… присмотрелась… И увидела, что стекла стола разбиты, а человек пытается вытащить яйцо. Тут я перепугалась, схватила свисток и стала свистеть по чём зря!

– А куда же он делся потом? – спросил Лестрейд.

– Вот он! – женщина торжественно показала свисток.

– Да не свисток, а грабитель!

– Убежал к выходу. Так ничего и не взяв.

Инспектор облегченно вздохнул.

– Ну, мы его поймаем. Уже поймали. Там на выходе всё оцеплено полицией, ему не уйти.

И он, повернувшись к констеблю, распорядился задержать всех находящихся в музее лиц мужского пола и привести их сюда.

– Сейчас мы его вычислим! – радостно потёр ладони Лестрейд. – Ну, давайте, рассказывайте, как он выглядел?

– Да никак, – пожала плечами женщина. – Я его совсем не успела рассмотреть.

Лестрейд чертыхнулся, а Холмс спросил:

– Но ведь что-то вы видели?

– Да вы не переживайте, – успокоила нас женщина. – Я его хоть и не рассмотрела, но зато знаю, кто он.

– И кто же? – удивились Холмс и инспектор одновременно.

– Солдат.

– Кто?

– Солдат, говорят вам. В зелёной солдатской каске.

Мы все замолчали.

– Ерунда какая-то, – нахмурился Лестрейд. – Почему в каске? Кто ходит в музей в каске? Томпсон! – позвал он сержанта. – Кто-нибудь заходил в музей в каске?

– Никак нет, сэр! Были посетители в шляпах, но все оставили их в гардеробе.

– Ну вот! Какая еще каска?

– Он был в каске, я вам говорю, – упрямо повторила женщина. – В железной зелёной каске. Я видела такие на Стемп-стрит, там проходила рота солдат.

– Позвольте, – вмешался Холмс, – он что же, был в армейской форме?

– Вот этого я не помню. Не заметила… Да и темновато тут. Посетители, по сути, разошлись. Время к закрытию музея – в это время, как обычно, постепенно гасят в музее свет, оставляя лишь дежурное освещение. Но каску я рассмотрела точно.

– Томпсон! – бросил сержанту Лестрейд. – Ищите армейскую каску! И быстро!

Тем временем в соседней с нашей комнате констебли собрали задержанных лиц.

– Ну что же, мистер Холмс, – сказал заметно погрустневший инспектор, – посмотрим на наших задержанных?

…Их было четверо, запозднившихся посетителей музея:

мистер Бул, майор в отставке, брюнет с бакенбардами и с презрительной улыбкой, одетый в дорогой синий костюм и лайковые перчатки; в карманах отставного майора нашли сигары, зажигалку, портмоне и золотые часы;

студент Хоткинс, испуганный и щуплый белокурый молодой человек с бегающими глазами и нервными руками, одетый в старый суконный плащ с оттопыренными карманами, в которых нашли записную книжку, письмо маме в Шотландию и пинцет;

художник Жюфруа, небритый француз в свитере и берете, с полосатым шарфом вокруг горла, имеющий при себе в сумке маленькую фляжку виски, папиросы, спички, расчёску, набор красок с кистями и альбом этюдов с натурщицами, а также зеркальце, отвертку, будильник и пару носков;

лорд Тренси, одетый по последней моде, с бородой, но абсолютно лысый, с тяжёлой золотой цепью на дорогом жилете, с тростью из слоновой кости; обыскивать лорда констебли не осмелились.

Сержант Томпсон, отозвав в сторонку инспектора, доложил, что каски не найдено.

– Ну вот, – развёл руками Лестрейд, обращаясь к Холмсу. – Вот. Что вы скажете?

Я не дал Холмсу ответить.

– Дорогой инспектор, – сказал я, зевая. – Ваше дело не стоит выеденного яйца. Пусть даже это яйцо – яйцо Фаберже.

Я мысленно поздравил себя с удачной фразой и продолжил лениво: – Я знаю похитителя.

– Ого! – обрадовался инспектор, заглядывая мне в зевающий рот. – И кто же он?

– Осторожнее, Ватсон, – предупредил меня Холмс. – Мы не должны ошибаться.

Но я был уверен, что никакой ошибки нет.

ОТВЕТ:

– Похититель – майор в отставке. Посмотрите, с каким презрением он на нас смотрит. Видите? Это не просто так. Он пытался украсть яйцо Фаберже, уверяю вас. Вы в этом убедитесь сами, если хоть чуточку поразмышляете. Он офицер. А? Понимаете? Только он мог носить каску.

– Хорошо, – сказал Лестрейд, выслушав мои слова, – а где же каска?

Я пожал плечами.

– И зачем ему эта каска? Чёрт, я вообще ничего не понимаю! – инспектор взмахнул руками и стал лихорадочно ходить взад-вперед.

Холмс кашлянул.

– Друзья, – заметил он, – вы не видите очевидного. Никакой каски не было. Только идиоту может прийти в голову мысль взять на ограбление каску. В комнате, где происходили известные вам события, фонарь с улицы светит через цветные стёкла, создающие картину казни Марии Стюарт (видите, Ватсон, я историю тоже знаю). В красках цветных стёкол преобладает зелёный цвет, и этим цветом окрашивается в музейной комнате всё – когда оставляют включенным только дежурный свет. Вы сами это можете увидеть. И голая лысина одного из наших задержанных показалась смотрительнице музея, наблюдавшей недавно марш солдат в касках, в зелёном свете армейской каской. Ничего удивительного, ибо трудно представить себе человека с зелёной блестящей на свету головой.

– Как… – задохнулся Лестрейд, – вы говорите, что лорд Тренси…

– Вот только не надо, – покачал своим худым пальцем Холмс. – Я этого не говорил. Это сказали вы.

6. Цветение странной орхидеи

– Доктор Томас Глюм скончался 15 июня 1881 года, причём скончался при обстоятельствах, которые совершенно определённо можно назвать странными…

Инспектор Лестрейд сделал паузу, отхлебнув бренди из бокала, и собрался с мыслями, пытаясь в точности вспомнить все детали этого старого дела. Мы сидели втроём у камина в нашей квартире на Бейкер-стрит и, коротая вечер, вспоминали расследования давно ушедших лет. Вспоминал, правда, большей частью Лестрейд, а мы с Холмсом слушали, и лишь изредка Холмс давал свои замечания.

– Если не ошибаюсь, доктора Глюма обнаружила умершим в своём кабинете его секретарша мисс Пенни. Эта особа, скажу вам, мне сразу не понравилась: чопорная, надменная, сухая, и, замечу, в ней чувствовалась какая-то жестокость и злоба. Хотя она была симпатичной и выглядела вполне модно: красила губы и ресницы, красиво одевалась, имела длинные накрашенные ногти. Но это – холодная, хищная красота, если вы понимаете, о чём я говорю. Не в пример ей дружелюбным и искренним казался полковник Бедхэм, старый друг доктора Глюма, живший с ним долгое время в Индии. Это был пожилой, слабый и достаточно болезненный человек, в сражениях он, к сожалению, потерял ногу, так что передвигался он на протезе и всегда опирался на трость. Со дня возвращения доктора Глюма из Индии он жил в доме доктора, помогая ему по мере сил в его работе. И, наконец, в этой драме было ещё одно действующее лицо: слуга Хост – здоровяк с типичным лицом бандита и огромными кулаками; я не хотел бы с ним встретиться один на один где-нибудь в тёмном переулке. С виду он производил впечатление спокойного человека, но стоило мне заглянуть ему в глаза, как я сразу понял, что это за фрукт. Я в этом, поверьте, имею богатый опыт.

– Так вот, – продолжил Лестрейд, отхлебнув бренди, – скончался доктор Глюм, как я уже сказал, довольно странно. Вообще говоря, это был странный человек. У него была куча денег – 12 лет назад он получил богатое наследство. Но к моменту своей смерти он истратил почти все деньги на свою коллекцию: он собирал дорогие экзотические цветы, которые ему присылали со всего мира. Большей частью эти цветы гибли, не прожив и сезона в чужом для них английском климате. Но доктор не унывал и заказывал себе новые и ещё более редкие экземпляры.

Примерно за три недели до его смерти ему доставили из какого-то невероятно далёкого и дикого уголка планеты цветок, неизвестный науке. Это была орхидея абсолютно нового, как посчитали английские ботаники, вида. Ни в Европе, ни в Америке никто никогда цветок не видел. Доктор Глюм поставил орхидею в своём кабинете и любовался ею дни напролёт, ожидая, когда наступит время её цветения.

Она и зацвела – в тот день, когда умер доктор Глюм. Секретарша нашла его мёртвым на полу возле подоконника, на котором стояла орхидея, открывшаяся цветками странной формы и невероятной, необычной красоты.

Секретарша вызвала врача и полицию. Я как раз и руководил расследованием. Признаюсь, на меня орхидея произвела какое-то гипнотическое воздействие. Я смотрел на цветок, и он, честное слово, пугал меня. Допросив жильцов дома и выяснив экзотическое происхождение орхидеи, я обратился к ботаническим справочникам, множество которых стояло на книжных полках покойного. И прочёл, что, согласно упоминаниям путешественников, побывавших в экзотических краях, могут встречаться виды орхидеи, аромат которых вызывает смерть.

Тут случилась и новая беда, полностью подтвердившая мои опасения, что смерть доктора Глюма связана с цветком. Коронер Степлтон, разглядывая цветок, между делом его понюхал – и упал замертво! Второй труп в этом доме. Орхидея явно несла смерть… Я, признаюсь, после случившегося боялся приближаться к цветку ближе, чем на три ярда. Собственно, я до сих пор боюсь орхидей. Да, мистер Холмс и мистер Ватсон, пусть это глупо звучит, но я боюсь орхидей. Если бы у вас перед глазами лежали два трупа, умерших от того, что понюхали цветок, я думаю, вы меня бы понимали…

Инспектор Лестрейд замолчал, задумчиво глядя в огонь камина и попивая из бокала бренди.

– Ну и ну, – только и сказал я; от жуткой истории инспектора мне стало страшно. – Неужели цветок может убивать?

– Очень интересная история, – подал голос из своего кресла Холмс. – Так что, инспектор, орхидея действительно убила этих людей?

– Без всяких сомнений, – подтвердил Лестрейд. – Именно так: орхидея убила этих людей.

– Однако, – продолжил он через минуту, плеснув себе ещё бренди из большого графина, – тут нужна, конечно, ясность. Убил цветок. Но у него, если можно так сказать, оказался соучастник. Меня, как вы знаете, мистер Холмс, на мякине не проведёшь. Кое-кому хотелось создать именно такое впечатление, что смерть произошла случайно, от неосторожного обращения с ядовитым растением. И я чуть было на это не клюнул. Но, будучи человеком тщательным и во всём сомневающимся (другой бы на моём месте поверил бы), я отправил цветок на изучение в исследовательский отдел, а сам стал собирать сведения об убитом и его трёх сожителях.

Как оказалось, у всех трёх были причины желать смерти доктора Глюма. Ситуация заключалась в том, что доктор Глюм составил завещание, которое почти в равных частях делило состояние доктора между секретаршей Пенни, полковником Бедхэмом, слугой Хостом и ботаническим музеем Лондона, куда, по завещанию, должна была попасть коллекция цветов. Так вот, ситуация в том, что, получив эту злополучную орхидею и заплатив за неё немыслимые деньги, доктор Глюм собирался заказать ещё 50 подобных орхидей, которые бы обошлись ему в столь астрономическую сумму, что разорение доктора Глюма стало бы свершившимся фактом сразу после их покупки. Его, фанатичного коллекционера, такая перспектива не пугала – важнее было заполучить страстно желаемые орхидеи. Зато трое его сожителей, помощников и наследников совершенно ясно понимали, что в этом случае никакого наследства не будет – они не получат ни гроша. Таким образом, мотив убийства присутствовал.

К тому времени, когда я всё это узнал, стали известны и результаты анализа цветка в лаборатории. Оказалось, что в цветок насыпан чрезвычайно ядовитый порошок – какой-то цианид, если не ошибаюсь. Его и вдохнули доктор Глюм и коронер Степлтон. В доме доктора был произведён обыск, и в оранжерее доктора Глюма мы нашли баночку с цианидом, который, как оказалось, доктор Глюм использовал в своих опытах. Баночка, кстати, имела большую широкую пробку, которую открывали, судя по всему, зубами. Нашли и резиновые перчатки, одна из них имела следы яда.

Всё это и позволило нам найти убийцу. Одного из тех подозреваемых.

Инспектор Лестрейд поболтал содержимое своего бокала и допил бренди одним глотком.

– А вот теперь скажите мне, дорогой мастер дедукции, – обратился он к Холмсу, – кто оказался убийцей?