Полная версия
Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы
– Кстати, какие успехи, внученька?
– В школе, что ли?
– Ну… хотя бы…
– Нормально, дедуль.
– А что это означает?
– Нормально, значит, нормально.
– Ну, да, – притворившись серьезным, стал возражать Олег Васильевич. – Есть такие, для которых перебиваться с двойки на тройку – это даже хорошо. Выходит, что ты…
– Вот еще! – Вновь тряхнув головой, отчего вверх взлетели две тяжелые косички с огромным розовым бантами, воскликнула девочка и добавила. – Полугодие без троек.
– Тоже не предмет гордости.
– Как это, дедуль?
– А так… Если бы…
– Но у меня всего одна четверка.
– И что тебе помешало получить и здесь пятерку, а?
– Не знаю, дедуль. – Помолчав и подумав пару секунд, серьезно добавила. – Поленилась чуть-чуть, дедуль…
– Это ты так считаешь?
– Не я… Мама говорит.
– Что-то отца не слышно… Здесь он?
– Папулька, конечно, с нами. Он молча…
– Молча? – Переспросил старик, притворившись, что не понимает.
– Молча режет овощи для салата. Он – не в меня…
– Да?
– Я – трещотка ужасная, а папулька – нет.
– Тебе повезло.
– Еще как, дедуль, повезло… Дедуль, – девочка сделала паузу, – праздничный стол – после…
– Жаль, что не сейчас, – усмехнулся старик.
– Да… Но мы скоро вернемся… Сбегаем только в церковь… Дедуль, пойдем с нами, а?
– С радостью бы, голуба душа, – старик тяжело вздохнул, – но… что-то не очень чувствую себя… Надеюсь, что Господь простит меня… Как считаешь, простит?
– Обязательно, дедуль… Потому что ты старенький и тебе тяжело.
– Дай-то Бог…
Девочка вскочила. Старик спросил:
– Мариш, ты куда?
– Я сейчас. – Она убежала и тут же, держа в руках электронный аппарат, вернулась. – Проверим, дедуль, давление.
– Может, мне сесть?
– Лежа – даже лучше, дедуль. Протяни вдоль тела левую руку… Так… – Девочка закрепила манжету. – Не туго, нет? – включила в сеть аппарат, нажала на одну из кнопок, прибор зажужжал, а потом замолк. Глядя на дисплей, закачала головой. – Сто сорок на девяносто…
– Как выражаются нынешние врачи, – старик усмехнулся, – в пределах возрастных изменений.
– Ага! А у меня, дедуль, почему-то никаких возрастных изменений.
– Откуда возьмутся?
– А как же! Я же тоже возрастно изменяюсь: было семь лет, сейчас восемь.
– Логично… Но тебе рано…
– А когда будет в самый раз?
– Проживешь с моё и…
– Долго ждать-то, сильно долго.
– Жизнь, голуба душа, проскакивает незаметно.
– Дедуль, а когда ты был маленьким…
– Давно это было, Маришка, очень давно…
– Все равно… Ты помнишь свое Рождество? Самое-самое первое, а?
– Помню, но… Тогда другое время было и… Не стоит вспоминать.
Маришка поцеловала деда.
– Расскажи, дедуль, ну, расскажи, пожалуйста.
– Это было семьдесят лет тому назад…
– Ни-че-го себе!
– Да… Три года, как закончилась большая война. Мы тогда жили в деревне Крутая Гора. Голодное время было, все еще тяжелое…
– Даже пирожных со сливками не было?
– Какие, голуба душа, пирожные, тем более, со сливками? Даже хлеба ржаного не всегда хватало… Впрочем, рассказ не об этом… Так вот… Седьмого января (воскресенье было) грянул хороший такой морозец. Одевшись потеплее, то есть натянув на себя все, что попало под руку, вышел во двор. Взяв за головку прислоненные к крыльцу деревянные салазки…
– А что такое, дедуль, «салазки»?
– Не знаю, как тебе объяснить… Ну, такие самодельные деревянные маленькие санки… Были большие сани, в которые лошадь запрягали, а были их маленькие копии… Мы из тогда называли не санками, а салазками. Мы на них хворост из леса возили, чтобы камин дома топить.
– Это, дедуль, как у Некрасова: лошадка, везущая хворосту воз. Так, да?
– С той лишь разницей, что у поэта на лошадке все-таки хворост возили, а мы сами, запрягшись, волокли. Под гору – ничего, а вот в гору… Тяжело… Семь потов сойдет.
– А мы, дедуль, на даче камин березовыми поленьями топим. И… у нас никакого хвороста нет.
– Сейчас – так, а в мое детство…
– Дедуль, разве хворост плоше дров?
– Нет слов…
– Дедуль, а из чего делался хворост?
– Хворост, голуба душа, это сучья от спиленного дерева.
– А-а-а… Почему сейчас нет хвороста?
– Его за ненадобностью сжигают прямо на лесной делянке.
– Просто так сжигают?
– Да. Чтобы делянку не засорять.
– А-а-а…
– Так вот… Взяв за головку прислоненные к крыльцу деревянные салазки, вышел на деревенскую улицу. Дома стояли только по одной стороне и домов этих было не больше пятидесяти. На другой стороне улицы начинался очень глубокий и крутой овраг, в самом низу его стояли вековые ели. Любимое детское занятие в Рождество, а других не было, – скатываться на салазках вниз. Так, бывало, мчишься, что дух захватывает.
– Круто! – Представив себе, восхищенно сказала девочка и тряхнула головой.
– Но страшно, а поэтому и нравились нам спуски: лихачили, друг перед другом бойчились. Кому захочется показаться трусом?
– Дедуль, знаешь… Я бы… ну… это…
Олег Васильевич понял внучку. Улыбнувшись, заметил:
– Вот визгу-то бы было.
– Дедуль, я чуть-чуть только трусиха.
Старик, притянув девочку, поцеловал:
– Чуть-чуть – это Маришенька, не считается.
– И я девочка…
– Тем более…
Маришка затормошила дедушку.
– Что дальше-то было, а?
– Стою, значит, на улице. Мороз цапает за нос, а мне ничего. Тут вижу: в мою сторону бежит дружок, одногодок Сережка, живущий за три дома от меня, и руками размахивает. Понятно: хочет присоседиться; у него-то нет салазок таких.
– Фи! Пошел бы и купил.
– Откуда деньги, голуба душа? У тогдашних колхозников сроду их не было.
– Как это, дедуль? Кто работает, тот денежку получает.
– Только не в колхозе… Работали за палочки, то есть за трудодни. Если в поле с утра до ночи, то бригадир начисляет полтрудодня; если на ферме, то целый трудодень, а то и полтора… Ладно, Мариш… Будет об этом… Вот… Санки-то небольшие… Вдвоем тесновато… Но ничего… Другу как отказать? Друг, значит, впереди, вплотную к головке салазок, а я за ним, за спиной Сережки. Из-за него впереди мне ничего не видно, поэтому рулит, то есть следит и направляет, Сережка. Один раз съехали, все нормально. Потом второй и третий раз. Весело нам. Хохочем.
Маринка спрашивает:
– Одни, что ли катались?
– Нет… Были и другие мальчишки. Для того и рулевой нужен был, чтобы не налететь, не сбить кого-нибудь. Выбравшись в очередной раз из оврага, решил, что пора домой. Сережка стал упрашивать: давай, мол, еще раз спустимся. Разохотился. Сдался, потому что и самому не хотелось особо-то домой. И вот летим. Сережка, как обычно, широко расшеперил, держа на весу, свои ноги. Я также держу на весу ноги, чтобы они не мешали набору скорости при спуске, но параллельно салазкам. Хорошо, как никогда, мчимся. И тут вдруг обе мои ноги со всего маху ударяются во что-то. В глазах – синенькие, зелененькие круги, туман. И страшная боль. Оказалось: Сережка прошляпил, не отворотил в сторону, и мы ударились в преогромный ствол ели. Сережке-то ничего: легким испугом отделался…
– А ты, дедуль?..
– Мне не повезло, голуба душа.
– Как это? Ты же сзади сидел.
– То-то и оно, что сзади! Салазки-то маленькие. Мои ноги находились впереди головки и удар пришелся по ним… Сгоряча попробовал встать, но не смог. С трудом наверх пополз, а Сережка потащил салазки. Кое-как вылез. Там снова попробовал встать. Не получилось. На ровном-то месте дружок смог меня до дома довезти. Там тихонько, чтобы мать не увидела, заполз в дом, превозмогая боль в ногах, кое-как взобрался сначала на печку, а потом и на полати.
Маринка, нахмурившись, спросила:
– Почему не в больницу?
– Ну, знаешь ли… Никакой больницы в деревне не было.
– Вообще?!
Олег Васильевич кивнул и тяжело вздохнул.
– Такое вот Рождество у меня случилось.
– А что, дедуль, потом было?
– Лежу, не шелохнувшись, на полатях час, другой, третий, а дикая боль в ногах не проходит. Вечер. С полатей вижу, что мама собирает ужин на стол. Мама зовет. Говорю, что не хочу есть. Мама отступает. Я облегченно вздыхаю. Боязно признаться в том, что со мной случилось. Ночь промаялся. На другой день мама говорит мне, чтобы сходил за водой. Какая вода, если ногами пошевелить не могу? Мама думает, что я не слышал, поэтому повторяет. Только тут я признась, что не ходок. Пришлось рассказать все, что со мной случилось. Мама забралась на полати, осмотрела ноги. Увидев, что они распухли и посинели, ахнула. Тут же стащила меня вниз, одела, вынесла во двор, посадила в салазки и повезла к бабке-знахарке. Та осмотрела, ощупала и заключила: переломов костей нет.
– А… тогда что? – с придыханием спросила правнучка.
– Сильные ушибы и вывихи. Тут же поставила на место вывихнутые кости. Через неделю боли прошли.
Маринка встала, заботливо поправила одеяло и подушку, поцеловала деда в небритую щеку.
– Отдыхай, дедуль. Береги ушибленные косточки. Мы скоро вернемся и тогда отпразднуем. Сегодняшнее Рождество – не тогдашнее.
– Будем надеяться, – сказал Олег Васильевич и грустно усмехнулся.
Она помахала рукой и тихо вышла из комнаты.
А дед, прикрыв глаза, подумал: «Добрая растет девочка, с заботливой и теплой, как у ангелочка, душой».
Гимн дружбе
1
Из-под куста жимолости выскочил на лесную полянку маленький беленький и пушистенький комочек. Осмотрелся. Подняв кверху длинные ушки-локаторы, поводив ими в разные стороны, отряхнулся, вскочил на пенек, разбросал снежную подушку и передними лапками стал отчаянно стучать.
Да так громко стал стучать, что проснулся Маленький Ёжик, семейка которого (мама, папа и три братика) давно уже обосновалась под пнем, оборудовав уютную, сухую и просторную норку.
Маленький Ёжик, высунув наружу остренький носик, чтобы не разбудить семью, зашипел:
– Чего расшумелся, косоглазый? – подражая своей маме, когда та укоряла его, заворчал. – Все давно третий сон видят, а ты барабанишь.
Маленький Ёжик не знает, как можно «третий сон видеть», но сказал. Потому что от мамы не раз слышал, а мама, как он считает, глупости говорить не станет.
Белый Комочек, которого Маленький Ёжик обозвал косоглазым, перестал отбивать дробь, сложил на спинке ушки-лопасти, нагнулся, посмотрел туда, откуда послышалось недовольное шипение и откуда на него светились две крохотные бусинки.
– Салют, дружище! – бодро сказал он и радостно фыркнул.
Маленькому Ёжику понравилось приветствие, но, подражая папе, он, передернув колючей спиной, не стал сразу выражать свое чувство. Высунувшись наполовину наружу, поводив носиком в разные стороны, Маленький Ёжик, будто всё еще сердясь, прошипел:
– Зима… ш-ш-ш… ночь… ш-ш-ш… спать надо… ш-ш-ш… Бездомный, ш-ш-ш, что ли?
– Ага!
– Ш-ш-ш, как это?
– Так! – беззаботно ответил Белый Комочек, которого Маленький Ёжик обозвал косоглазым, и пояснил. – Меня каждый кустик ночевать пустит.
Маленький Ёжик уже весь вылез из норки и сидел, поджав лапки под себя, на порожке.
– Бедняжка, – он шумно фыркнул и перестал шипеть, потому что не опасался разбудить семейку. – Холодно на ветру-то и на морозе?
– Нормально!
– Ну, да, – Маленький Ёжик покачал головой, тем самым выражая сильное сомнение.
– А ты, – Белый Комочек, спрыгнув вниз, лапкой погладил себя, – посмотри, какая у меня замечательная шубка.
Маленький Ёжик, ткнувшись носиком в мех, подтвердил:
– Мяконькая и такая… ну… такая… кра-си-вая… как снег… и совсем не холодная…
– Ну, а я что говорю? – Самодовольно сказал Белый Комочек. Почесав левой лапкой загривок, хвастливо добавил, чтобы окончательно сразить Маленького Ёжика. – У меня две шубки: летом – серенькая, зимой – беленькая.
Маленький Ёжик, шумно вздохнув, сказал:
– Маменька говорила, что со временем и у меня будет новая шубка, но только…
Белый Комочек перебил:
– Но только не такая красивая, как у меня! У тебя… – он осторожно прикоснулся лапкой и тотчас же отдернул, – ай, как больно. Видишь? Нет, ты видишь?!
Маленький Ёжик кивнул.
– Ага.
Белый Комочек посоветовал:
– Попроси родичей, чтобы достали такую же.
– Нет-нет-нет, – Маленький Ёжик решительно замотал головой, а, чуть-чуть подумав, глубокомысленно добавил. – Своё – всегда лучше, чем чужое. Как мне часто говорит маменька, свои сопельки всегда слаще.
С самой высокой сосны давно уже за ними наблюдают ярко сверкающие в ночи две льдинки. С южной стороны вместительное дупло, а в его дверях – Хитренькая Мордашечка. Глядит вниз, распушив усы. Ей хочется спуститься вниз и также похвастаться своей шубкой. Но… Она помнит про страшнющий запрет матери: без меня – за порог ни ногой. Но мама спит, папа спит, и две её сестрички также спят, а её, Хитренькую Мордашечку (так мать назвала при рождении), сон никак не берет. Ну, вот, сильно-сильно, долго-долго держит зажмуренными глазки, а они все равно раскрываются.
Все-таки Хитренькая Мордашечка вылазит из дупла, садится на ближайший сук, осматривается по сторонам и, распушив хвост, начинает спускаться вниз. Она тихо спрыгивает в сугроб и незаметно подкрадывается к Маленькому Ёжику и Белому Комочку сзади.
– Добрый вечер, – говорит Хитренькая Мордашечка, ухмыляясь в пушистые усы.
Те, захваченные врасплох, вздрагивают. Маленький Ёжик сворачивается в ощетинившийся клубок. Зайчонок же – стремительно прыгает в сторону. Первым приходит в себя Белый Комочек.
– Черт! – восклицает он, издали рассмотрев бельчонка. – Напугала.
– Чем? – невинно спрашивает Хитренькая Мордашечка. – Я же ласково поздоровалась, дружески… Голос…
– Ну, – Белый Комочек вернулся назад и сел, – голос ничего не значит. Бывают такие притворщики, что…
С макушки старой березы раздался старческий хриплый голос Черного Ворона.
– Каррр! Каррр! У людей таких называют паррродистами.
Маленький Ёжик, почувствовав, что опасности нет никакой, распрямился, встал на задние лапки, вытянул остренький хоботок вверх и спросил:
– Шпионишь, дедуль?
Старый Ворон сердито нахохлился и закричал:
– Каррр! Каррр! Каррр! Не шпионю, а контррр-олиррр-ую обстановку… За вами глаз да глаз нужен…
Над поляной, откуда ни возьмись, закружился молодой сороченок. Сделав несколько кругов, опустился на снег, рядом с бельчонком. Сложив аккуратно крылья, почистив клюв о снег, затрещал на всю поляну:
– За кем глаз нужен?.. За мной?.. За вами?.. Лечу… Слышу… Дай, думаю, поинтересуюсь…
Черный Ворон, продолжая все еще хохлиться, проворчал сверху:
– Любопытной Варваре, знаешь, что на базаре сделали?
Чиркнув два раза правым крылом по снегу, сороченок, изображая из себя крутого, процедил сквозь клюв:
– Помолчи, дед! Не мешай молодежи тусоваться!
– Каррр! Гррр-убиян! – Черный Ворон обиженно отвернулся.
Хитренькая Мордашечка, поджав губы (так делала её мать, когда была ею недовольна), укоризненно сказала:
– Прилетел… Сел… Не поздоровался… Не представился… Черному Ворону нагрубил.
Сороченок удивленно спросил:
– Об чем базар, мужики?
Маленький Ёжик культурно поправил:
– Ну, во-первых, здесь нет мужиков…
– А кто?
– Мужчины… Во-вторых, здесь есть и юная леди.
– Хитренькая Мордашечка, что ли? Ну, блин, вы и даете! Еще та оторва!
Маленький Ёжик продолжает гнуть своё.
– Наконец, в-третьих: если хочешь с нами общаться, или как ты выражаешься, тусоваться, то забудь про свои противные словечки.
– Обиделись? – спросил сороченок.
– Дело не в обиде, а в том, что здесь приличное общество.
– Если так, то прошу пардону, судари! – сороченок отвесил общий поклон Маленькому Ёжику и Белому Комочку. Потом повернулся к Хитренькой Мордашечке, выгнув спину, по-рыцарски склонился в персональном поклоне, прочертив крылом перед нею на снегу полукруг. – Извините, сударыня!.. Позволите с вами на «ты»?
Хитренькая Мордашечка хихикнула.
– Можешь, но скажи нам, как тебя зовут?
Сороченок выпятил грудь:
– Позвольте представиться: Крутой Бок, к вашим услугам!
– Это и видно, – иронично заметил Маленький Ёжик и фыркнул, намекая на его недавнюю крутизну.
А еще от зоркого взгляда Маленького Ёжика не ускользнуло то, какое благоприятное впечатление произвели расшаркивания на Хитренькую Мордашечку. Маленький Ёжик чуть-чуть заревновал.
Крутой Бок примирительно сказал:
– Забудем.
Из-за корявого ствола березы показалось остренькое, вытянутое вперед, рыльце лисёнка. Все заметили. Но не испугались. Разве что Маленький Ёжик почему-то поёжился. Однако и ему не хотелось показывать, что новоявленная ему не слишком-то по нраву. Неприязнь возникла сразу, но отчего? Сказать он не мог.
– Кажется, еще одна леди пожаловала, – сказал Крутой Бок. Он крылом сделал приглашающий жест.
– Подваливай… простите, леди… Милости просим, в нашу компанию.
Юная особа во втором приглашении не нуждается. Виляя дружелюбно роскошным хвостом, она подошла и села на снег, картинно скрестив на груди передние лапки.
– Здравствуйте, – она потянула носом и облизнулась. Белый Комочек отодвинулся почему-то на полметра. Леди обратила внимание на это перемещение: причина ей понятна, поэтому поспешила успокоить общество. – Простите… Виной всему проклятые, как говорит Старый Лис, дед мой, инстинкты.
– А… Что такое «инстинкты»? – спросил Маленький Ёжик.
– А этого, крошка, – она протянула лапу и хотела погладить, но Маленький Ёжик предусмотрительно отодвинулся, – я и сама не знаю. Мой дедушка, Старый Лис, столько лет борется с инстинктами, а победить не может… Так мама говорит.
Пришел на помощь Черный Ворон, который забыл обиду и вновь взирал на всех с высоты своего положения.
– Каррр! Инстинкт – это, молодежь, есть приррродная ррреакция орррганизма на рррраздррражитель.
Все переглянулись, из чего стало ясно: никто ничего не понял. И спрашивать не имеет смысла: тут что ни слово, то загадка.
Хитренькая Мордашечка, вильнув хвостиком, сказала:
– Дедуль, ты ученый – это все мы знаем…
Черный Ворон поправил:
– Каррр! Не ученый, а умный.
– Пусть будет так, но разве ты не можешь объяснить, чтобы каждый дурак понял?
Черный Ворон захлопал крыльями и пересел на другую ветку.
– Каррр! Люблю самокритику.
Хитренькая Мордашечка умоляет:
– Объясни, дедуль, а?
– Каррр! Ну, хорошо. Юная лисичка, увидев вблизи тебя, зайчонок, облизнулась. Так, да?
– Так! – чуть ли не хором ответили все.
– Каррр! Что сделал зайчонок?
– Ну… отодвинулся подальше… потому что стало боязно, – уверенно ответил Белый Комочек.
– Каррр! А чего боязно?
– Ну… не знаю… Само собой как-то вышло.
– Каррр! В тебе, зайчонок, заррработали инстинкты самосохрррранения.
Белый Комочек возразил:
– Облизнулся ведь не я.
– Каррр! Облизнулась милая и добрррая лисичка, потому что в ней заррработал, глядя на тебя, зайчонок, пищевой инстинкт.
– Я? Пища?! – обиженно скривив мордочку, недовольно переспросил Белый Комочек.
Юная лисичка сказала:
– Не слушай его, Белый Комочек. Я ни одного зайчонка не тронула… Никогда! И не трону.
– Каррр! А твои родители? А дед, Старый Лис, сколько погубил родичей Белого Комочка?
– Ннне знаю, – ответила лисичка.
– Каррр! Зато я знаю: много!
В глазах лисички появились слезы.
– Мама говорит… – чуть не плача начала лисичка, но ее перебил Белый Комочек.
– А еще что твоя мама говорит? – спросил Белый Комочек.
– Мама говорит, что с Нового года все мы станем вегетарианцами.
– Вегетарианцами? – переспросил Маленький Ёжик. – Что это такое?
– Не знаю, но что-то хорошее… Потому что… Потому что при этом мама меня ласково потрепала по загривку.
Крутой Бок затрещал:
– Так-так-так!.. Я тоже не знаю… И Маленький Ёжик не знает… Значит? Придется идти опять с поклоном к старику Ворону, – он поднял голову. – Дед, скажи, будь ласков?
– Каррр! Насчет вегетарррианцев, что ли?
– Ну, да. Просвети, будь ласков.
– Вегетарианец – это тот, который ест лишь растительную пищу.
– Значит, дед, я вегетарианец? – спросил сороченок.
– Каррр! Не совсем.
– Как это? Я клюю на полях овес, пшеницу… Она там растет… Значит, это пища растительная. Ведь так?
– Каррр! Так, но пока не вырррос.
– А когда вырасту?
– Каррр! Ты, сороченок, станешь опасным.
– Для кого?
– Каррр! Для мышей и птиц.
– Обижаешь, дед. Я хоть и крутой, но птиц… Никогда!
– Каррр! Не птиц, а их маленьких птенцов.
– Птенцов? Этих желторотеньких? Ни-за-что!.. Малышню не обижаю. Извини, дед, что обидел давеча, но зачем ты так обо мне?.. Я не страшило какой-нибудь…
– Маленький Ёжик с надеждой спросил Черного Ворона:
– А… я, дедуль?
– А что ты ешь?
– Ну, маменька кормит меня сушеными грибочками… Очень вкусные грибочки… У мамы в кладовке их видимо-невидимо… Горы!
– Каррр! Значит, пока вегетарррианец…
– Что значит «пока»?
– Пока не будешь ловить мышей.
– Я не буду.
– Каррр! А маменька?
– Она тоже ест грибочки.
– Каррр! Это – зимой. Посмотррри, что будет летом, когда мимо норррки будут шмыгать полёвки. То-то косточки затрррещат!
– Неправда! – обидчиво воскликнул Маленький Ёжик. – Моя маменька не такая!
Белый Комочек в задумчивости произнес:
– Вегетарианцев не бывает.
– Каррр! Что за отчаяние? Среди вас есть вегетарррианцы…
Послышался хор голосов:
– Даже вегетарианцы? Значит, не один?
– Каррр! Само собой. У Белого Комочка какая основная пища?
С ответом поспешил Белый Комочек:
– Люблю похрумкать капусточки. Обожаю морковку… Боже мой, я вегетарианец?! – воскликнул он, вскочил на пенек и от счастья забарабанил по нему. – Уррра!
– А… Кто же еще? – тихо спросила Хитренькая Мордашечка.
– Каррр! Ха-ха-ха! Ты это, ты, кррррасавица! Белочки всегда кормятся ягодами и грибами.
Глаза Хитренькой Мордашечки заблестели.
– Да-да!.. Конечно… У нас так много всего припасено… Как-то заглянула в мамину кладовку, а там… Кроме грибов и ягод, столько орехов, столько орехов… Видели бы вы!
Лисичка тяжело вздохнула:
– Я тоже буду вегетарианкой… Вот увидите.
И тут лисичка обратила внимание на быстро передвигающуюся темную маленькую тень на снегу.
– Ребята, мышка-полёвка! – воскликнула она и обрадовано захлопала по снегу передними лапками. – Смотрите, она.
Белый Комочек подтвердил:
– Она самая… И глубокий снег ей нипочем… Куда бежишь, серая?
Мышка остановилась и стала часто-часто тереть передними лапками мордочку и лишь после этого пропищала:
– А что?
– Иди к нам! – закричали все.
– А вы… обиды… это… нет?
– Что ты, глупышка! – воскликнул сороченок. – Здесь никто не тронет…
– Ну… ладно… Если так…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Впервые был опубликован в коллективном литературном сборнике современных святочных рассказов «ПОКАЖИ МНЕ ЗВЕЗДУ», изданном под эгидой издательского Совета Русской православной Церкви в 2005 году (здесь и далее примечания автора).
