Билет в мусоре. Сборник рассказов

Сейчас, сидя на диване в квартире брата, он вспомнил случай, который навсегда врезался в память. Дело было в начале осени. Сентябрь случился на редкость жарким и безветренным. Вода в озере за ночь не успевала остывать и под лучами яркого солнца днём становилась тёплой, как в разгар лета. Обычно пустынный в это время года песчаный пляж был заполнен людьми. Многие жители посёлка после работы отдыхали на берегу, смывая усталость и заряжаясь энергией озера на следующий день. И Михаил, закончив все дела, с удовольствием шёл под вечер с семьёй на озеро. Когда ещё выдастся такая погода? В те же дни по посёлку пополз слух о, якобы, готовившемся нападении казахской молодёжи из окружающих посёлок энергетиков населённых пунктов. Вдруг всплыло давно забытое слово «погром».

Михаил только недавно вернулся домой. Целый день ездил по объектам, а потом допоздна оставался в своём кабинете, где беседовал со многими людьми о сложившейся ситуации. Поздно поужинав, он сидел у телевизора и досматривал программу «Время». Прозвенел звонок в дверь. «Кто бы это мог быть?» – подумал Михаил и вышел в коридор. Из кухни выглянула обеспокоенная жена. На её немой вопрос он пожал плечами и открыл дверь. У входа в квартиру стоял Самат – монтажник первого участка. Лампочка в подъезде тускло освещала ещё одного человека за ним.

– Можно войти? – спросил Самат.

– Да, да, заходите, – поспешно ответил Михаил и отошёл в сторону, пропуская непрошеных гостей.

Вошли в зал. Пришла жена, поздоровалась с гостями и спросила:

– Чай поставить?

– Нет, нет, мы ненадолго, – ответил Самат и как-то виновато посмотрел на неё.

Когда жена вышла из зала, он указал рукой на незнакомца.

– Познакомьтесь. Жапар-ага из Учагана.

Михаил пожал протянутую гостем руку и предложил ему сесть. Жапар тяжело опустился в низкое кресло. Хозяин и Самат устроились на диване. Громко работал телевизор. Начинался фильм, но Михаил отключил его. Он внимательно посмотрел на Жапара, которому, по-видимому, из-за больной поясницы было неудобно сидеть в кресле.

– Если вам удобнее сидеть на стуле, то он вон, у окна, – предложил Михаил.

– Да, я лучше сяду на стул, – согласился Жапар и с кряхтением поднялся из кресла.

Гостю было за шестьдесят. Несмотря на возраст и проблемы со спиной, в нём чувствовалась сила. Под тёплым, не по погоде надетым пиджаком скрывалось натренированное, привычное к физическому труду тело. В потрескавшиеся пальцы рук въелась грязь, которую невозможно было бы отмыть самыми крепкими моющими средствами. Редкие волосы на голове были седыми, и таким же стальным цветом отливались брови над глазами и усы. Его глаза смотрели мудро и устало.

– Что вас привело ко мне? – спросил Михаил, обращаясь к Самату.

Самат, не отвечая, вопросительно посмотрел на старшего. Михаил тоже повернулся к нему, ожидая ответа.

– В Санузеке собрались старейшие со всей округи. Они хотели бы с вами встретиться.

– Давайте встретимся. Завтра приезжайте в партком.

– Нет – сегодня. Они вас ждут в доме у Толебая.

Михаил знать не знал, кто такой Толебай, и куда-то ехать ночью ему не очень-то хотелось.

– А почему нельзя отложить этот разговор на завтра?

– Мы знаем, какие слухи распространяются сейчас в посёлке. На втором участке мастер дал задание рабочим готовить из арматурных прутов пики на случай нападения казахов. Завтра должен прилететь вертолёт со специальным отрядом военных. Нужно выяснить, откуда поползли слухи и что можно предпринять, чтобы успокоить население. В такой напряжённой обстановке могут быть провокации.

Да, он был прав. Действительно, в посёлке со вчерашнего дня царила напряжённость, в воздухе висело ожидание чего-то страшного и непредвиденного. Слух о том, что, якобы, молодёжь из близлежащих рыбацких колхозов и железнодорожных станций собирается в ночь с пятницы на субботу устроить в городке энергетиков погром, расползся по посёлку. О погромах Михаил читал в книгах и видел в кино. Это слово из далёкого прошлого вызывало страх у людей, мало кто верил в вероятность этого, но всё равно страх распространялся по посёлку, вползал в квартиры, где тревожно сидели люди у телевизоров, где испуганные дети не понимали, почему им нельзя играть на улице, где особенно напуганные паковали сумки и чемоданы, чтобы в пятницу с утра уехать из посёлка куда-нибудь подальше – к своим родным или знакомым – и там переждать тревожное время.

Откуда взялся этот страх? Как родился этот слух? Михаил до конца ещё не разобрался. В среду он был в районном центре на пленуме райкома. Сразу после обеда первый секретарь пригласил его в свой кабинет. Там уже были председатель райисполкома, начальники милиции и КГБ и несколько незнакомых. Лица их сквозили озабоченностью. Первый секретарь в двух словах объяснил ситуацию и попросил Михаила срочно вернуться домой.

Через два часа Михаил был в посёлке. Он сразу завернул в поссовет, где его уже ждали несколько человек. Со слов председателя поссовета, утром ему позвонила женщина-казашка и рассказала о случайно подслушанном разговоре, в котором речь шла о готовившемся нападении на посёлок. Председатель позвонил начальнику управления строительством и рассказал об этой информации. По сути дела, об этом могли знать только трое. Каким образом о готовившемся погроме узнали жители, оставалось загадкой. После обеда ни в поссовете, ни в конторе управления, ни в дирекции не смолкали телефонные звонки. Звонили жители посёлка, мастера и начальники участков, директор школы и заведующие детсадами. Слух мгновенно разлетелся по посёлку и по строительным объектам.

На следующий день утром Михаил зашёл к начальнику управления. Решили вместе проехать по участкам. В посёлке жило много казахских семей. Большинство взрослых работали на строительстве. Хотелось узнать их мнение об этих слухах. Прежде чем уехать на объекты, заехали в поссовет и договорились, что председатель поссовета поговорит с учителями и продавцами казахской национальности. Встретились снова в кабинете парткома. Пришли начальник поселкового отделения милиции, директор школы. К этому времени подъехал второй секретарь райкома и с ним трое замкнутых в себе, суровых на вид человека. Поездка на участки, беседы в школе и в магазинах никакой ясности не внесли. Большинство из тех, с кем разговаривали, недоумевали – откуда мог родиться такой слух. Один из монтажников обиженно сказал: «Кто-то ляпнул со злобы глупость, а вы подхватили и раздули чёрт знает что!»

Михаил начал тоже сомневаться в реальности возможного нападения на посёлок, но своего мнения пока не высказывал. Во всяком случае, разобраться, откуда вышла вся эта сомнительная история, нужно обязательно. Возможно, встреча с аксакалами, на которую его приглашают Самат и Жапар, внесёт ясность.

– Хорошо, поехали, – сказал Михаил, решительно встал и пошёл в спальню переодеваться.

Следом вошла жена. Видимо, она слышала, о чём говорили в зале.

– Ты что, поедешь? – встревоженно спросила она.

– Да.

– Может, возьмешь кого-нибудь из милиционеров с собой?

– Нет. Не надо. Не беспокойся. Ничего не случится. Самата ты же знаешь? Он поедет со мной.

Михаил вышел в коридор и, кивнув гостям, пошёл к дверям. Внизу у подъезда стоял старенький УАЗ. Жапар сел за руль, Самат устроился на заднем сиденье, а Михаил сел рядом с шофёром. Мотор завёлся тяжело, но потом заработал чисто и без перебоев. Медленно ехали сначала по ухабистой дороге, когда же выехали на асфальт, шофёр прибавил скорость. Свернули на автостраду. Проехали железнодорожную станцию. Слева осталась заправка, показались силуэты домов Акжартаса. За Акжартасом съехали на просёлочную дорогу. Ночь была ясная. Чётко светились звёзды, и в лунном свете кустарники, стоящие вдоль дорог, казались голубыми. В нескольких метрах от машины бежал какой-то зверь. Иногда он поворачивал голову в сторону дороги, и тогда его глаза сверкали каким-то загадочным изумрудным цветом. Всё это: бегущий зверь со светящимися глазами, голубые кустарники, мерцающие звёзды в вышине, полная луна с разводами клякс на ней, причудливые тени от догоняющей машину пыли, пляшущие лучи фар перед ней и ровное урчание мотора – было каким-то неестественным и даже неземным.

Впереди показались саманный дом и большая юрта. Недалеко от юрты топился очаг, и возле него возились женщины. Машина остановилась у юрты. Выходивших из неё обдало смешанной с выхлопными газами пылью.

– Пойдёмте в юрту, – сказал Жапар.

В юрте было немногим светлее, чем на улице. Сверху на шнуре свисала простая керосиновая лампа, стеклянная колба которой давно не чистилась. У круглого низкого стола сидели пять старых казахов. В тусклом свете было трудно определить их возраст. Они прекратили свой разговор, когда приехавшие, пригибаясь у низкой двери, стали входить в юрту. Михаил чувствовал на себе изучающие взгляды стариков, и от этого ему стало неуютно и даже неприятно. Жапар, войдя в юрту, не поздоровался, а сразу прошёл к столу и, сев на застеленный кошмой пол, подоткнул под поясницу большую подушку. Самат торопливо подошёл к сидевшему под расписным ковром седому старику и, склонившись, пожал небрежно протянутую руку. Затем он также уважительно поздоровался с остальными, повторяя каждый раз «Ассаламалейкум, ассаламалейкум». Михаил, поняв, что под ковром на почётном месте сидит старейший или же хозяин юрты, тоже в первую очередь подошёл к нему и уважительно пожал двумя руками мягкую старческую ладонь, сказав при этом «Здравствуйте». Остальным он кивнул, ещё раз сказав «Здравствуйте». Хозяин показал на место возле себя.

– Садись, бастык (начальник), сейчас бешпармак принесут.

Жапар достал из-под столика бутылку водки, подвинул к Михаилу стакан и наполнил его на четверть. Михаилу хотелось быстрее перейти к делу. Если не выспишься, то будешь завтра весь день ходить разбитым. А завтрашний день обещал быть хлопотным. Приедет куча районного и областного начальства, каждый будет себя считать пупом земли, каждый будет давать самые верные и нужные советы, каждый будет требовать отчёта. При этом всей этой толпы «помощников» не нужно здесь быть. Сами бы во всём разобрались. Михаил поднял стакан, аксакалы потянулись своими стаканами к нему, раздался разнобойный стеклянный стук, и затем все дружно выпили. Он закусил кусочком брынзы и стал ждать, когда старейший начнёт разговор.

– Позови Мейрам, – отрывисто сказал старейший, обращаясь к Самату.

Тот торопливо вскочил с места и пошёл к двери. На выходе он придержал полог, и в проём вошла молодая казашка с большим подносом. От крупно нарезанной лапши, обильно политой наваристым бульоном, тотчас же по юрте распространился приятный, вызывающий аппетит запах. Следом за женщиной вошёл подросток, который нес на другом подносе крупные куски мяса, а в центре высилась голова барана. Поднос с лапшой поставили посередине стола, а мясо поднесли к хозяину. Тот взял нож и стал крошить мясо. Когда баранина была разделана, старейший проговорил: «Бисмилла рахым рахмет», сказал ещё несколько невнятных слов, провел ладонями по щекам, потянулся к подносу с лапшой и накрошенным мясом, умело зацепил пальцами пищу и, не проронив ни одной капли жира, отправил еду в рот. Его молитва послужила сигналом. Сидящие за столом сконцентрировались на еде. Михаил тоже взял пальцами тесто с кусочком мяса, осторожно поднёс к губам и начал есть. Ели молча минут пять. Жапар разлил снова водку по стаканам.

– Бастык, – обратился хозяин юрты к Михаилу, – выпьем за дружбу. Казахи, русские, немцы, азербайджанцы всегда мирно жили на этой земле. Что нам делить? Земли вон сколько вокруг. И Балхаш тоже большой, всем хватит места для рыбалки. Не верь тому, о чём рассказывают в посёлке. Мы без КГБ разобрались, откуда появился этот чудовищный слух. Сейчас Самат приведет Мейрам, она всё расскажет.

Он протянул свой стакан к стакану Михаила, слегка стукнул и выпил водку до дна.

Поднялся полог юрты, и в неё вошли Самат и молодая женщина.

– Расскажи, Мейрам, бастыку обо всём.

Женщина заплакала и, всхлипывая, начала рассказывать:

– Мой брат в прошлом году украл невесту в Мынарале и увёз её в Джезказган. Когда родился ребёнок, я позвала их к нам. Он хороший сварщик, и его сразу взяли на работу. Они живут ещё у меня, но начальник участка обещал квартиру в ближайшее время. Родственники моей невесты не знали, куда они уехали. И здесь в посёлке она старалась не выходить на улицу. Мы ждали, когда наш старший брат приедет из Алма-Аты и хотели поехать к родителям невестки мириться. А тут случайно из Мынарала приехала тётя невесты. Она увидела моего брата, когда он на обед с участка приехал, и следом за ним пошла. Эта женщина ворвалась в мою квартиру, поцарапала лицо моему брату, ругалась и угрожала. Она уехала, а через два часа приехала моя подруга и рассказала, что молодёжь – родственники невесты – собираются в пятницу под вечер приехать сюда и устроить драку. Мы разговаривали с моей подругой об этом на балконе, и соседка всё слышала. Она и звонила в поссовет. Я не знала, что она будет в поссовет звонить, и поняла она наш разговор совершенно неправильно.

Женщина плакала и виновато смотрела на аксакалов, вытирая уже мокрым платочком слёзы.

– А откуда жители посёлка обо всём этом узнали? – спросил Михаил

– Наверное, моя соседка растрезвонила.

– Моя дочь находилась на коммутаторе, когда председатель поссовета звонил директору, – вмешался Жапар. – Пенькова – телефонистка – слышала весь разговор. Она и рассказала сразу всем, кто был в этот момент в помещении коммутатора, об этом телефонном разговоре. С одной стороны, соседка Мейрам, с другой стороны, телефонистка подняли панику в посёлке.

– Да, – задумчиво протянул Михаил, – из-за двух женщин, которые не могут язык за зубами держать, всю область чуть ли не на военное положение посадили.

– А что же вы – советская власть и партия, – не разобравшись, сразу тревогу подняли? – обиженно спросил старейший – хозяин юрты. – Столько лет мирно живём, как братья, и вдруг из-за двух сварливых баб нас, казахов, во враги записали. Пики для нас точите, военных ждёте. Эх, вы!

Старик обиженно отвернулся, достал со стоявшего за ним сундука кисет с насваем, вытряхнул из него в ладонь несколько крупинок, ссыпал их осторожно в рот и начал, усиленно посапывая, двигать челюстью. Жапар услужливо наполнил наполовину стакан старика и плеснул остальным понемножку. Выдержав небольшую паузу, Михаил сказал:

– Зря обижаетесь на советскую власть и на партию. Не мы разнесли по всему посёлку этот чудовищный слух. Это, вон, ваши казашки постарались. Ладно, сейчас уже ничего не изменишь. Утром буду звонить в райком, расскажу, как на самом деле всё было. У директора строящегося предприятия в 9 часов совещание, пусть Мейрам туда придёт. Соседку свою, фантазёрку, пусть тоже с собой прихватит. Не знаю, успеем ли военных предупредить, чтобы не прилетали? Ну, а если даже и прилетят, так пускай на Балхаше искупаются. Благо, погода для этого прекрасная.

Он взял свой стакан, протянул к хозяину юрты и слегка стукнул о край его стакана.

– Не обижайтесь, агай (уважительное обращение к старику – авт.), чего только не случается в нашей жизни.

Все выпили. Старик подтянул к себе поднос с головой барана, отрезал кусок уха, выковырял один глаз и протянул их Михаилу.

– На, бастык, чтобы ты хорошо всё слышал и видел.

За столом все довольно засмеялись.

Возвращался Михаил домой, когда начинало светать. От озера стелился по берегу туман, но до дороги не доходил, рассеивался по пути. Мотор УАЗика ровно урчал. Несмотря на усталость и наваливавшуюся временами дремоту, мозг продолжал переваривать всё, что произошло ночью. Понять стариков можно было. Михаилу тоже показалось странным, почему так напугались власти. Ясно, что на фоне прогрессирующей нищеты в колхозах, распространения тотального дефицита на всё было раздражительно видеть, как на глазах растёт рабочий посёлок со всеми удобствами, с большой и светлой школой, учителей в которую набирали по конкурсу, с магазинами, где было сравнительно много хорошего товара, и продуктовое обеспечение было намного лучше, чем в убогих лавчонках в окрестных сёлах. Завидовали, наверное, многие. Особенно злились председатели колхозов, откуда с началом строительства ушли самые лучшие специалисты. Но до такой степени народ вокруг не мог обозлиться, чтобы пойти на такую чудовищную акцию, как погром. Скорее всего, такая быстрая реакция со стороны властей на слухи в посёлке вызвана чем-то другим. Может быть, надо глянуть глубже. Народ нищает, товаров в магазинах всё меньше и меньше. Дошли до того, что импортные женские трусы по талонам недавно раздавали. Зарплату рабочих стали с задержкой выдавать. Не погрома испугались сверху. Власти боятся мало-мальской провокации, потому что знают: любое недовольство людей может перерасти в выступление против них.

Утром Михаил, в первую очередь, позвонил в райком. Он звонил из помещения коммутатора. Было рано, но первый секретарь райкома был на месте. В комнате, кроме Михаила, оставались только две телефонистки, которые демонстративно натянули наушники. Услышат они разговор или нет, его не волновало. Он в общих чертах рассказал секретарю райкома о ночном разговоре.

– Как ты считаешь, есть, действительно, какая-то опасность? – напрямую спросил секретарь.

– Я уверен, что всё произошло так, как рассказала аксакалам Мейрам.

– Думаешь, не надо военных посылать?

– Конечно же, не нужно. В девять часов совещание у директора строящегося предприятия. Вы знаете, что здесь уже представители из обкома и райкома. Заместитель начальника районной милиции тоже здесь. Я им расскажу о моём ночном разговоре. Мне кажется, надо им всем разъехаться по домам.

– Хорошо. Скажи Апекову, пусть мне позвонит. Я сейчас свяжусь с обкомом, попрошу отменить вертолёт с военными.

На совещании в девять часов Михаил чувствовал, что у людей напряжение спало. Скорее всего, телефонистки уловили суть его разговора с секретарём и успели кое-кого посвятить в этот «секретный» разговор. Ясно же, что лучше всего могут хранить секреты женщины, только делают они это сообща. Михаил удовлетворённо улыбнулся. Он хотел, чтобы эта новость просочилась в посёлок. Как хорошо работает людская молва. Главная цель была достигнута – люди стали успокаиваться. Когда шёл из парткома на совещание в дирекцию, видел оживлённо разговаривающих людей на остановке автобуса, шла бойкая торговля на маленьком базарчике, спешили на строительные объекты рабочие, матери вели детей в детские сады, и беззаботные школьники торопились на перемене к киоску со сладостями. Нормальная жизнь возвращалась в посёлок.

С тех пор прошло больше трёх лет, но те тревожные дни, пережитый страх и растерянность так и остались торчать, как заноза, где-то в самом дальнем уголке мозга. И вот всё снова вспомнилось. Только теперь он смотрел на эти события как бы со стороны, с высоты прошедших лет, более трезво и осознанно. Уже было много написано о партии, уже развалилась, как карточный домик, её идея о всеобщем счастье, уже превратились большие и верные «партийцы-ленинцы» в самых громких обличителей партийных перекосов, уже делили народное добро, нажитое всем миром, по принципу «кто ближе к власти, тому больше всех», уже крестили истово лбы в церквях самые ярые атеисты. Сейчас, после нескольких прошедших лет, Михаил понял до конца, чего боялись там, наверху. Если начался бы переворот снизу, не успели бы сидящие сверху карьеристы перераспределить материальные ценности по своему усмотрению. Поэтому через несколько месяцев утопили в крови выступление студентов в Алма-Ате, рассадили инициаторов волнений по тюрьмам и разослали в ссылку по отдалённым районам.

Хлопнула входная дверь. Пришла хозяйка. Она приветливо поздоровалась с гостем и поспешила в кухню. Скоро придут из школы дети и приедет муж на обед. Надо успеть приготовить на стол. Михаил собрал красные книжечки и положил их в нагрудный карман пиджака. Он получил в поссовете трудовую книжку жены, забытую при отъезде в Германию, взял в ЖЭКе необходимую справку и мог назавтра опять отправляться в путь, в гости к другим родственникам. Скоро, если всё пойдет по плану, приедет и последний брат в Германию. Михаил знал, какие хлопоты предстоят теперь этой семье. Нужно будет продать мебель, старенький «Москвич», построенный своими руками гараж. За всё это они получат, конечно же, мелочь. Начнётся муторный этап оформления выездных документов. В каждом учреждении будут вымогать деньги за любую нужную и ненужную справку. За визой надо будет с вечера занимать очередь у здания немецкого консульства. Придётся сутками сидеть в учреждении и ждать билетов на самолёт. И только войдя в салон самолёта в день отлёта, мои родственники, ободранные маленькими и большими чиновниками до нитки, вдруг почувствуют, что горечь отъезда из страны, где родились и прожили большую часть жизни, после этих убийственных хлопот вдруг исчезла, и сознание наполнится ожиданием встречи с незнакомой страной, где, возможно, с ними, наконец-то, начнут обращаться по-человечески.