Московский 222-2

«Вдали сквозь утренний туман сверкали верхи позлащенных спицов Адмиралтейства и высокой колокольни Петропавловского собора, но солнце еще не показалось из-за частой сосновой рощи, и густая тень лежала на кровле двухэтажного дома старинной архитектуры, в котором помещался трактир, известный под названием «Руки», или «Средней рогатки». Все было тихо на большой Московской дороге…».

«Рославлев, или русские в 1812 году», некий Загоскин. Не слыхал о таком.

Притворив скрипнувшую la puerta с красноречивой табличкой, из узкого тесного холла, мимолетно улыбнувшись la camarera, я высунул голову через дверной проем на улицу, чтобы проверить реальность описания из книги. От центра Средней Рогатки, хорошо обозримой даже с этого расстояния высокой гранитной стелы на нынешней площади Победы, мы с Генкой начали свой путь, но сосновой рощи нигде не было и в помине, и даже золотые шпили отсюда не наблюдались. Не ездили телеги, не ремонтировали дороги, и не пахло конским навозом. «Прошло всего двести лет, а сколько всего поменялось», – подумал я меланхолично, провожая восторженным взглядом промелькнувший мимо Porsche 959, и в этом сумбурном настроении поднялся обратно на второй этаж.

Генка болтал, не переставая. За едой он вообще был охоч до разговора, и я, несмотря на то, что не носил респектабельный статус особенно близкого друга, знал о нем достаточно. Знал про мать, веселую, крупную и пыхтящую тетку, которая очень любила своего единственного сына и постоянно докучала своим вниманием. Несмотря на то, что Генка вырос, мать по-прежнему сохраняла огромное влияние на него. Знал про отца, чиновника средней руки из районной администрации, который три года назад пристроил своего отпрыска в фотоателье при Дворце бракосочетаний, да так удачно, что Геннадий, не утруждая себя ежедневной работой, практически не нуждался в деньгах. Подробно, в деталях, знал историю знакомства Генриха и Марии. Но об этом пока предпочитаю не распространяться. Сладкое – на десерт.

И вот нам уже несут благоухающий малиновый пирог, весь в сахарной пудре, и к нему два ароматных кофе. Генке – эспрессо. А мне – капучино. И вторую бутылку вина. Под алкоголь разговор получался душевным, располагающим к признаниям и откровенности, и вскоре я выведал у приятеля повод, из-за которого мне пришлось отправиться в путешествие сегодня утром. Та причина являлась субъективной особенностью Генкиного восприятия. Попытаюсь объяснить это подробнее.

С моей точки зрения, Генка являлся личностью исключительно позитивной и ярких недостатков, коими так изобилуют люди в нашу эпоху, эпоху всевозможных соблазнов и специфических вкусов, у него не наблюдалось. Пожалуй, только два пунктика иногда заставляли напрягаться окружающих: во-первых, он любил прихвастнуть, и, во-вторых, временами становился очень обидчив и ревнив. И именно последнее качество делало его, весьма покладистого и терпимого ко многому человека, очень уязвимым перед лицом глупых страхов, подозрений и фантазий.

Масла в огонь эпизодически подливала его мамаша, считавшая Марию, невестку, абсолютно недостойной своего сына. С точки зрения Генкиной родительницы, любая особа, посягнувшая на его свободу, должна была взамен отдать Геннадию всю себя без остатка, превратившись в фабрику-кухню, прачечную, овощевода и консервного мастера, горничную, массажистку, парикмахера, а также в казначейство, монетный и печатный двор. Уверен, что даже писатели-фантасты не смогли бы достоверно изобразить такое существо, идеально подходящее, с точки зрения Зинаиды Прокопьевны, в качестве законной супруги для сыночка. В общем, свекровь ненавидела невестку, и та отвечала ей лютой взаимностью. Обычная история.

Ближе к третьей бутылке вина я, наконец, понял, что этим субботним утром Генка приревновал жену к одному из ее коллег (по пустяковому, на мой взгляд, поводу) и, переживая, устроил скандал. Получил в ответ порцию жестких слов, после чего позвонил мамане, поплакался в жилетку, а потом позвонил и мне, приглашая в напарники-компаньоны, чтобы успокоиться и доказать самому себе, а заодно и всем, что он на что-то способен.

Что было дальше, помню плохо. Помню, как расплачивались по карте в «Макарене». Я немного волновался, но все прошло удачно. Потом вышли на проспект, бодро горланя какую-то песню. По-моему, про крейсер «Варяг». «Не сдается», «гордый» и все такое прочее.

Глава 204-190

Дальнейшие полчаса намертво выскользнули из моей памяти.

Глава 165 – 2

Сознание медленно возвращалось ко мне. Оказалось, что полдень давно миновал, солнце спряталось, ветер крепчал и краткий бенефис весеннего петербургского тепла закономерно подошел к концу, оставив нас, веселых путников, наедине с одной легкой курткой на двоих. Капризная апрельская погода в первый раз заставила искать убежище от надвигающейся стужи. И мы зашли в красивейшее здание неоклассического стиля на левой стороне Московского проспекта. Перед входом – полированные гранитные шары со следами отпечатков множества детских рук и грустные темные трубы оркестра неработающих фонтанов в пересохших чашах и акваториях, с октябрь по апрель у них антракт, они играют позже.

– Всегда думал, что библиотеки в современном мире бесполезны, а здесь хорошо, тепло, – сказал Генка, когда мы вошли внутрь.

– И народу мало, меньше, чем в метро, – добавил я, также чувствуя себя комфортно.

Я, однозначно, не любитель больших тусовок. Подозреваю, что в старости, если позволят финансы, уеду куда-нибудь на малолюдный остров. А если не позволят, то в провинциальный город, туда, где под окнами нет потоков машин, где на лавочках с самого утра судачат добрые алкоголики, прямо во дворе по весне поют златоголосые соловьи, а в ларьке напротив продается теплый, только что испеченный, ароматный хлеб. А до дачи можно не торопясь дойти пешком за час. Куплю участок. Построю небольшой домик. Буду выращивать овощи, капусту к примеру, как римский император Диоклетиан, который, согласно проверенным историческим данным, без всяких интриг и переворотов, а просто устав от большой и малой политики, важных государственных дел, ушел на покой и поселился в тихой деревне.

Говорят, капусту выращивать нетрудно, что очень важно для новичка-садовода. Затем примусь за более серьезные проекты: морковку, репу и свеклу. А потом, глядишь, и до фруктов дело дойдет. А если повезет, и остров мой в теплых краях окажется, бананы буду сажать и фейхоа. Вот такие у меня наполеоновские планы на развитие планетарного огородничества и садоводства.

Друг мой Геннадий не таков. Он не садовод. Даже в перспективе. Он – публичная персона и неутомимый энтузиаст. Он любит быть впереди, там, где свистит суровый ветер и бушуют жестокие шторма, там, где постоянно что-то происходит и меняется, там, где природа, ситуация или обстоятельства постоянно проверяют тебя на прочность, там, где можно проявить себя, рискнуть и насладиться опасностью. Если вы знаете такое место (лучше с парковкой) и увидите на ней большой, наглухо закрытый оранжевый (это его любимый цвет) автомобиль, знайте, это – Генка! Он всегда в центре событий, в центре внимания. Он всегда на коне.

Любезный ангел в очках и белой блузке невысокого роста стеснительно посмотрел на нас из-под деревянной стойки со стопками аккуратно сложенных книг и робко поинтересовался целью нашего визита. Мы ответили ангелу, что два охочих до знаний студента, имея один паспорт на двоих, в погоне за дипломами хотели бы записаться в библиотеку. Ангел сказал, что это против принятых у них правил, и оформил меня одного, выдав читательский билет.

– Ну, все, – сказал я Генке, предвкушая релаксацию в теплом местечке. – Пошли в зал.

– Как в зал? – удивилась работница библиотеки. – А книги-то брать будете?

– Ах, книги, – «вспомнил» я. – Генка, ты что хочешь почитать? – Что-нибудь легкое, – сказал Генка. – Детектив.

– Молодые люди, у нас нет детективов, здесь же научная библиотека, – занервничала девушка за стойкой.

– Мне дайте про историю человечества, а ему – про зверей, – уточнил я, вспомнив, что давно хотел выяснить, как именно человек произошел от обезьяны, а у Генки в детстве жила черепаха.

– Молодые люди, каталоги справа, найдите по рубрикатору, какие конкретно книги вам нужны, и я их принесу.

Варварство. В XXI веке использовать для поиска информации картонные карточки. Но тем не менее, выбрав быстро и почти наугад, я стал счастливым читателем фолианта с философским названием «Человек: тупик или вершина эволюции», а «везучий» Генри получил от меня для прочтения труд, имеющий еще более звучное имя: «Сумчатые землеройки Галапагосских островов».

– Давай поменяемся, – жалостливо сказал мне мой друг, – но я, с царственным величием дошедшего до конца эволюционной спирали субъекта, отклонил его смешную просьбу.

Не пускаясь в долгие объяснения, замечу, что в читальном зале наши сине-бело-голубые футболки произвели фурор, сравнимый разве что с фактом, как если бы Российская Академия наук в полном составе пришла на стриптиз.

Глава Тортуга

Кладезь премудростей цивилизации остался за спиной. Мы перешли по подземному переходу на другую сторону Московского проспекта и продолжили двигаться параллельно одной из аллей парка Победы, огражденной от асфальтового тротуара естественным забором из невысоких стриженых кустов. Летом этот парк – царство воды и зелени, воистину как оазис в пустыне большого города, и является очень популярным местом отдыха. Зимой здесь также людно: коньки, лыжи, санки, снежки и снеговики привлекают значительное число охочих до зимних забав горожан. Но, сейчас межсезонье, листвы и на кустах, и на деревьях еще не было (она обычно появляется в начале мая), и парк выглядел пустынным и голым. Температура воздуха между тем стала стремительно опускаться к нулю. И даже вечные группки азартных шахматистов с досками, фигурами и часами испарились с многочисленных старых скамеек, видимо, разбрелись по конурам и норам уютных и теплых квартир. Лишь кое-где, нарушая пафос торжествующего одиночества, сквозь ветви просвечивали силуэты мерзнущих статуй и барельефов. Деревьям тоже было холодно, и они, встревоженные порывами невского ветра, шептались неодетыми кронами и жаловались нам. Но мы молчали. Жуткий холод не давал нам возможности думать и разговаривать. Моя идея пробежаться была встречена Генкой в штыки. Геннадий являлся мужчиной видным и дородным: лежа на спине, он напоминал автомобиль «Жук». При такой комплекции пробежать по доброй воле хотя бы метров триста, было бы сродни подвигу.

И вдруг в глубине парка оранжевыми язычками замигал спасительный огонь. Мы как раз дошли до центрального входа, что находится прямо напротив памятника Чернышевскому, или Гаврилычу, как кличут его местные жители. Огонь, казалось, был недалеко, и, сворачивая к нему, сначала на центральную аллею, а потом на тропинку наискосок, формально мы не нарушали Генкину клятву, данную супруге в запале семейной ссоры – идти прямо и не возвращаться назад.

Огонь сверкал на небольшом, размером с дворовую хоккейную коробку, участке суши недалеко от большого пруда, ответвления от которого в виде узких каналов делали его настоящим островом. Мы смогли попасть туда по импровизированному мостику – длинной и широкой доске, вкопанной основаниями в черную землю покатых склонов.

В небольшой лощине, вокруг тайного, можно сказать по-пиратски зажженного костра, сидели…пираты. Во всяком случае, это были люди в костюмах пиратов.

– Здравствуйте, пираты! – негромко сказал я пиратам, словно боялся их разбудить, хотя они и не спали.

Пираты, а их было немало, штук восемь, совсем не удивились. Ни матерому морскому волку Андрюхе, то есть мне, ни потерпевшему кораблекрушение юнге Генке. Напротив, они поднялись с корточек, а самый высокий и раскрашенный из них спросил:

– Вы – наши колеса?

Мы с Генкой переглянулись. Прямо Амстердам какой-то.

– Нет, – сказали честно мы.

– Тогда откуда вы взялись? – спросили пираты.

– Мой корабль разбился о рифы семейного быта, – печально сказал Генка, подходя как можно ближе к костру. – Я ищу тихую гавань в надежной бухте, чтобы поправить оснастку и переждать шторм. А вы что делаете здесь, о джентльмены удачи, о корсары пяти морей?

– Микроавтобус наш сломался, обещали другой прислать, – пояснил самый разряженный и красивый пират, видимо главный. – Работали тут, напротив, на Кузнецовской, на детском празднике у одного нувориша.

Это выглядело похожим на правду. На Кузнецовской улице кузнеца, если тебе он вдруг понадобился, не найдешь днем с огнем. Но зато там живет много действительно богатых людей, об этом знают все. Правильнее было бы ее переименовать в Новорусскую.

Пираты потеснились, и мы влились в их кружок, получив возможность погреть свои конечности, бока и спины. Так мы и отдыхали какое-то время, пока костер не потух, превратившись из огненного котенка, ласкающего всех язычками оранжевого пламени, в горстку дымящихся угольков.

Глава 186

Есть вещи, без которых наше существование становится невыносимым: еда, вода, хорошая компания, надежда на лучшее, вера в высшую справедливость, а также, как оказалось, в определенных условиях теплая одежда. Именно отсутствие последнего пункта беспокоило нас с Геннадием все больше и больше. Пиратский костер давно погас. Не дождавшись нового корабля, пираты сняли свои повязки и косынки, попрятали сабли и пистолеты в сумки и полиэтиленовые пакеты и неторопливо разбрелись к станциям метро и остановкам общественного транспорта, превратившись в цивилизованных законопослушных граждан. Но мы, два последних героя, два последних корсара ледяной вечности, упорно продолжали прямой, но очень тернистый путь.

Вечер и ветер принесли просто пронизывающую стужу. У немногочисленных встречных прохожих исчезли кофты, пиджаки и темные очки, уступив место пуховикам, пальто, вязаным и мохнатым шапкам. Мне вспомнилась моя старенькая школьная ушанка из линялого кролика. В ней всегда было тепло, даже зимой, даже в лютый мороз. Где ты, подруга дней моих суровых? Почему сейчас ты не со мной, а лежишь на какой-нибудь забытой антресоли или полке, возможно, у дальних или близких родственников, или, и того хуже, бесследно сгинула, согласно решению семейного ареопага, в дворовой мусорке, незаполняемом некрополисе ненужных вещей?

Но никто не ответил мне, ни тихо, ни шепотом. Лишь громко дрожал от холода Генка.

Для покупки одежды требовались деньги. И мы опять решили немного согреться, а заодно поиграть в «угадайку» с банкоматом, благо ближайшее отделение австрийского банка, выпустившего Генкину карточку, находилось рядом, за углом. Легкой пробежкой, под цветомузыку мигающего зеленого светофора, мы пересекли Кузнецовскую улицу и через несколько десятков шагов подошли к большим красивым стеклянным дверям с желтой эмблемой.

Я подергал ручку. Безрезультатно. В субботу короткий день, и мы не успели до закрытия офиса, но, к счастью, это было не так важно. Генка достал кредитку, неуловимым движением провел ею меж специальных алюминиевых пластин. Мигнул зеленый огонек, щелкнул хитрый замок, и прозрачные привратники позволили нам пройти.

Внутри было гораздо теплее, чем на улице, и одно это уже настраивало на оптимистичный лад. Генка прекратил трястись, лицо его медленно меняло цвет с устрашающе пепельно-синего на стандартный белый. Примерно на середине процесса речь вернулась к нему, и он спросил:

– Ну, и какие есть идеи? Пин-кода-то я не знаю!

– Ну, может, хоть что-то вспомнишь? – выразил я робкую надежду на успех.

Генка покачал головой.

– Очень мало, почти ничего, – сказал он потерянно. – Число четырехзначное, как и любой банковский код. Помню, что есть единица. И все, пожалуй.

Я умоляюще смотрел на него, как смотрят дети, выпрашивающие у родителей «часик» игры на компьютере.

И Генка вспомнил.

– Машка говорила, – сказал он неуверенно, – что это число, как его там… а… оно «счастливое и простое». Вот. Именно так она сказала. Счастливое и простое. Не знаю, что это значит, ерунда какая-то.

– Понятно, – сказал я. – Это не ерунда, это значительно сужает поиск.

Из базового курса школьной математики (который прошел мимо головы моего друга) мы знаем, что простое число – то, которое делится без остатка только на единицу и само на себя. Например, 3, 7 или 19.

Про счастливые числа в этом мире слышали, наверное, все, кто пользовался общественным транспортом, где выдаются билеты. В счастливом числе сумма левой половины цифр должна быть равна сумме цифр, входящих в его правую половину. То, что Геннадий этого не знал, я могу объяснить лишь тем, что со времени нашего знакомства несколько лет назад (а познакомились мы в институте, на пересдаче зачета) я ни разу не слышал от него, чтобы он пользовался троллейбусом или автобусом.

– Давай попробуем, – сказал я, подталкивая Генку к банкомату. – Вводи пин-код.

Генка вставил карточку в узкую пасть устройства.

– 1607, – продиктовал ему я.

Нажатие нескольких кнопок. Ожидание.

Ошибка. Экран замигал красным и предложил повторить процедуру.

– Не прокатило, – грустно сказал Генка. – У нас осталось две попытки. Давай, Андрей Васильевич, напряги мозг!

– Хорошо, – сказал я, сосредоточившись. – Есть еще вариант – 1753!

Опять короткое стаккато по металлическим клавишам. И опять неудача.

Остался последний шанс.

– 1973, – выдохнув, изрек я, закрыв на всякий случай глаза.

«Ваша карта заблокирована. Для активации необходимо обратиться в отделение банка с документами, удостоверяющими личность». Вот и все, чем смог порадовать нас этот жирный железный тупица.

Генка тоже расстроился, и тут его осенило.

– Погоди, я вспомнил, в том числе было ДВЕ единицы. Точно, две!!!

– ЧЕГО ЖЕ ТЫ МОЛЧАЛ!!! – вскричал я. – Сообразил бы раньше, через полчаса уже купили бы себе по полушубку.

В самом деле, с этим дополнительным условием решение представлялось очевидным. Но поезд ушел. А мы, опоздавшие к празднику раздачи шелестящих купюр, вынуждены были уйти из банка. Несолоно хлебавши, зато на время немного оттаяв.

Глава 29-45-49 (в ожидании трамваев)

Выйдя из банка, мы сходу пересекли тротуар и половину проспекта и оказались на трамвайных путях, отделенных от проезжей части газоном, утыканным цепочкой деревьев со стриженными под правильные геометрические фигуры кронами. Неудача с финансами настолько расстроила нас, что несколько минут мы шли абсолютно молча. А потом, за широким перекрестком, у Генки вдруг запищал телефон. Он развернулся, замедлил шаг и, стоя ко мне спиной, стал что-то ожесточенно обсуждать с невидимым собеседником. Из вежливости я старался не слушать, но чувствовал, что тема его очень трогает.

Вдруг все завершилось. Генка повернулся ко мне. Лицо его походило на маску фараона, припорошенную свежим снежком. Без чувств, эмоций и абсолютно белое. Он сказал, вернее прохрипел:

– Мать звонила. Сказала, что видела сегодня Машку в пикантной ситуации, на улице с другим парнем. И ты хорош, Андрюха: все долдонил в кафе – «показалось», «показалось». И без нее я не могу, душа прямо разрывается на части, а с ней не могу тоже. Что ж, наш путь окончен, —добавил он угрюмо и нецензурно выругался, первый раз за этот день. Окончен прямо здесь!

И Генка растянулся на трамвайных рельсах. У меня все похолодело внутри. Я понял, что он не шутит. И что это огромная проблема. Упрямство Генки в кругу общих знакомых и приятелей всегда было притчей во языцех. Если Геннадий что-то решил, то сделает обязательно. И кроме Марии, его супруги, я не знал никого, кто смог бы с этим упрямством совладать. Но, по понятным причинам, на ее помощь рассчитывать не приходилось.

Должен сказать, что в этот момент я очень испугался. Поступок моего приятеля, несмотря на его репутацию импульсивного человека, застал меня врасплох. Генкина жизнерадостность и, будем откровенны, некоторый эгоизм стопроцентно противоречили тому, что он собирался совершить. Вначале я подумал, что он шутит и что пройдет несколько мгновений, в крайнем случае, с десяток секунд, и он поднимется, а потом, улыбнувшись до ушей, в своей обычной манере скажет: «А, все это фигня. Пошли, выпьем по кружке хорошего пива». Или: «Ну, вот, Дрон, наконец я свободный человек! Сегодня вечером – на дискач?». Но время шло, а этого не происходило, и я с нарастающим ужасом думал, что абсолютно не знаю, что делать дальше.

Трамвая пока не было, но он обязательно появится. И что тогда? Бежать навстречу, предупредить вагоновожатого? Очень рискованно. Ведь рельсы имеют два конца, и с другой стороны тоже может появиться трамвай, а оттуда никто не подстрахует. Мозг отказывался соображать. Паника ледяной арктической волной окатила меня и сбила с ног. Я присел на землю рядом с Генкой в полной растерянности. Применить силу? Можно попробовать, но это поможет, только лишь, если Геннадия связать по рукам и ногам, однако веревки поблизости не наблюдалось. Я понимал, что счет идет на минуты и что эти минуты могут оказаться для моего друга последними.

Так или иначе, было предпринято несколько попыток прогнать моего приятеля из смертельно опасной зоны.

Попытка № 1 – банальная.

– Генка, не дури. Слазь с рельсов!

Эффективность нулевая. Атака в лоб не удалась, и я попробовал маневр.

Попытка № 2 – гносеологическая.

– Генка, что ты делаешь?

С тем же успехом.

Попытка № 3 – каузальная.

– Генка, ради чего все это?

Опять неудача. Вопрос остался без ответа.

Попытка № 4 – грубая физическая.

Я молча взял моего друга за ноги и попытался стащить, но он вцепился пальцами в рельсы, словно клещ, и я с его шлепанцами улетел в сторону сам.

Эффективность та же, что и в предыдущие разы, те же ужасающие нуль процентов.

И в это время из-за поворота с улицы Благодатной показался совсем не благодатный трамвай № 45.

Глава 45 (в ожидании приближающегося трамвая)

– Она не всегда была такой, – негромко сказал я, вложив в эту простую фразу весь тайный смысл верховного обряда европейских масонов, твердость кулаков китайских монахов из Шаолиня, энергию ритуального танца американских ацтеков, а также пьяное гипнотическое покачивание русских трактористов до, после, и во время посевной.

И это сработало.

– Что ты сказал?! – спросил недоумевающий Генри, поднимая голову.

– Что слышал, – буркнул я, намеренно отворачиваясь.

– Повтори, что ты сказал?

– Не буду!

Генкино лицо изменилось до неузнаваемости. Он покраснел, встрепенулся, и какая-то неведомая сила в один миг поставила его на ноги рядом со мной.

Трамвай № 45 весело прогрохотал мимо нас.

– Это не моя тайна, – спокойно сказал я, пристально глядя на Генку, когда стих стук колес. – Я не могу ее открыть.

Потом опять присел, и, подняв с земли перерезанный надвое шлепанец, кинул остатки тапка ему в грудь. – Это могла быть твоя голова!

И тут до Генри дошло. Он уткнулся мне в плечо и тихо заплакал. – Дрон, как ты мог? Предать друга…

– Какого друга? – серьезно спросил я, отодвинув его ладонями на расстояние вытянутой руки. – Эгоиста, готового на все, чтобы только потешить уязвленное самолюбие? Человека, способного заставить своих друзей нести до конца жизни такой тяжелый крест? Тот Генка мне не друг. И я НИКОГО, – я подчеркнул это голосом. – Не предавал!

– Не понял?

– Чтобы спасти твою непутевую голову, я был готов даже броситься под трамвай, если бы это помогло. Но пришлось пойти на обман.

– Так это не о тебе маманя говорила, и ты с Машкой глубже не знаком?

– Нет, – быстро сказал я, не отвечая на вторую часть вопроса. – Не обо мне.

И это была правда. Но не вся.

Глава 137

Американский спутник-шпион, делая очередной виток над планетой, где-то в пространстве 60-й параллели, пролетая над Россией, вдруг получил сигнал SOS. Он включил маршевые двигатели, резко сдвинулся на геостационарную орбиту и завис над одной примечательной точкой земной поверхности. Полностью развернув параболические антенны и нацелив отличную оптику, он не мог не увидеть в свои мощные объективы, как посередине Московского проспекта, меж трамвайных путей, тщательно обходя большие лужи и просто сырые места, медленно, на цыпочках, держа в руках половину шлепанца, по равнодушным бетонным плитам шел полностью замерзший Генка.

Спутник передал своим хозяевам картинку и, возможно, звук. И вскоре на столе у президента всех соединенных штатов уже будет лежать папка сверхсекретных докладов, что русские, вероятно, готовят экспедицию на Марс, где, как известно, прохладно. И что участники экспедиции проходят в данный момент жесткие тренировки на выживание, параллельно упражняясь в использовании выразительных метафор на языке Пушкина и Толстого. И в этот момент, у спутника замерз передатчик, а затем и модуль ориентации. Запутавшись в звездах и планетах, он вошел в верхние слои атмосферы и сгорел.