Павлик

– И все равно, аналогия ваша не совсем корректная, как мне видится! Игра – это игра, а тут – жизнь, – он указал взглядом за окно. – Тут все мы что-то делаем, творим, так сказать, судьбы мира… Какие здесь программы-то?

– Как это – какие? Здесь вообще все – одна сплошная программа! Вот хоть тело взять человека там или животного какого. Ногти сами растут, волосы – та же история… Обмен веществ, процессы всяческие в организме… Вы, что ли, их сами направляете как-то? Вы совершенно к этому никакого отношения, скажем прямо, не имеете. Все – само. В рамках программы, конечно… Да вот вам пример, – Павлик заулыбался вдохновленно, – тело возьмите, в коме которое. Там же вообще никого нет уже: сознание – хрен знает где, а тело – считайте, манекен простой. И что? Все идет себе, крутится, – секунду он подбирал слова, – если, конечно, добрые люди капельницу ставят, чтобы тушка не загнулась. Питаться-то всем нужно, а хозяина у тушки нет: в дебрях бессознательного хозяин заплутал…

Игорь Сергеевич недоуменно покрутил головой:

– Какой хозяин? В каких дебрях?

– Ну так, пока в тушке сознание есть, у нее и нормальный хозяин имеется, у тушки, – Павлик развел руками. – Это, по-моему, и ежу ясно. Вот вас в качестве примера взять: у вас сейчас сознание на месте – и вот он вы, хозяин тушки. Нужно – еще кофе нальете или чаю. Нужно – на телефон ответите… Да любой каприз, короче! А у тела в коме хозяина нет. Где он – ХЗ, это вам любой эскулап разумный скажет, – он сдвинул брови. – Хотя, признаться, я эскулапов разумных-то и не видел почти. Но есть такие, наверное. А дебри бессознательного – это старика Юнга термин. Только я, Игорь Сергеевич, тут с Юнгом вообще не согласен. Он, по-моему, все в одну кучу свалил, а бессознательное это его – сверхсознательное в действительности. То ли Юнг до этого не допер, то ли я Юнга недопонял. Впрочем… – Павлик махнул рукой, словно показывая, что старик Юнг со всем бессознательным интересуют его в самую последнюю очередь.

– Так вы, значит, говорите…

– Что у всякой сложной конструкции творец есть, – закончил Павлик, утвердительно кивая, – да и у простой, если начать разбираться, тоже. Без творца вообще ничего быть не может: ни хорошего, ни плохого. Если что-то есть, значит есть и творец этого.

– Это Кришна который? – Игорь Сергеевич устало усмехнулся и подмигнул.

– А вот тут вопрос сложный. Некоторые считают, что тут Иегова всем рулит. В нашем, имеется в виду, в конкретном сегменте мироздания он хозяин…

– С которым иудеи мосты наводят?

– Точно!

– А зачем они с ним мосты наводят? – Игорь Сергеевич вновь смотрел на гостя с интересом. – И как?

– Зачем – понятно. Чтобы ближе быть, так сказать, к хозяину богадельни. А как? – Павлик поднял глаза к потолку, словно взыскуя ответа у невидимого Иеговы, потом уставился на собеседника. – По-разному наводят, в зависимости от целей и задач. Но я могу вам и конкретный пример привести, если уж вам так интересно. Во Второзаконии, стих пятнадцать и шесть, со всей космической прямотой и сказано: «И будешь многим народам взаймы давать, а сам ни у кого взаймы брать не будешь. И через то всех в бараний рог свернешь, а тебя, значит, никто не свернет!»

– Прямо так и написано? В бараний рог? Действительно, со всей космической прямотой! По-другому и не скажешь! – собеседник Павлика добродушно рассмеялся. – Ну и память у вас! Вы что же, Библию наизусть цитируете?!

– Да ну, бросьте! Еще чего не хватало. Здесь совпадение просто получилось: как раз на днях этот пассаж перечитывал и размышлял. Смех смехом, Игорь Сергеевич, а горький факт налицо. Это же из Ветхого Завета цитата! А эта часть Библии ко временам Моисея относится. И вот тут у меня сразу нехорошие вопросы возникать начинают, – Павлик выразительно закатил глаза и мрачно покивал. – Это же религиозный текст, как казалось бы, а не инструкция по созданию мирового финансового закулисья! А на деле – все именно так и есть! И инструкцию эту, заметьте, не индусам выдали и не китайцам каким-нибудь, а вполне конкретным представителям людского социума, которые себя потом богоизбранным народом окрестили! И хоть смейся, хоть плачь, но факт налицо: иудеи же всю историю ростовщичеством занимаются! Что в Средние века им промышляли, что сейчас весь мир в бараний рог посредством механизма коварного закрутили! И опять же, – он неопределенно покрутил головой. – Я ведь вам сейчас не теорию заговора излагаю, а предлагаю самому простые и известные факты вспомнить и переосмыслить. Конкретным людям аж три тысячи лет назад подробные финансовые инструкции выдали, как всех остальных без крови и войны в кабалу и рабство загнать! И ведь взяли, сукины дети, и загнали! – Павлик неожиданно разгорячился не на шутку. – Мусульманам, кстати, прямо противоположные инструкции выдали, если вы не в курсе. Не знаю, как вас, а меня этот момент весьма сильно удивляет. В Коране прямой запрет на ростовщичество установлен с указанием кары тяжкой за такие, извините, «богоугодные» деяния. – он изобразил руками невыразимые словами кавычки. – Дескать, в аду до скончания дней гореть будете, кто лихву собирает, то есть процент ростовщический. Одним – грех страшный, выходит, а вторым – делайте, добрые люди, на здоровье гешефт свой, еще всех и поработите заодно! И поработили же!.. Весь мир теперь через эти ссудные проценты друг у друга в кабале… А если поглубже копнуть, то бенефициар-то конечный один – представители малочисленного, но богоизбранного народа! Да ладно – ссудный процент, – он махнул рукой и пренебрежительно вытянул губы трубочкой. – В том же Второзаконии ведь и инструкции есть, как с рабами обращаться! Когда отпускать их, как это делать, сколько платить им. А у предков наших, заметьте, вообще за всю историю понятия такого не было – «рабы»! Не было у славян, как их сейчас называют, рабовладения-то! В голове у предка нашего уложиться не могло: как это – один сын божий у другого в рабах состоит! Да как папа-бог мерзость такую вообще допустить способен?! А у этих, у богоизбранных, – нате, пожалуйста! Мало того, что можно, так есть инструкции еще, как с рабом этим обращаться, чтобы гешефт побольше нажить. Впрочем, они ведь и себя рабами божьими кличут, – его губы скривились уже совсем брезгливо, – так что с них и взятки гладки. А в итоге у нас что получается?

– А что у вас в итоге получается? – визави Павлика с улыбкой развел руками и весь превратился в вопрос.

– А получается, – тот торжествующе тряхнул головой, – что история темная тут! То ли разные боги тут всем инструкции давали, то ли понял эту инструкцию каждый по-своему. Но факт фактом остается: неплохо устроились представители народа этого интересного, и не сами, заметьте, а согласно кем-то и когда-то данной инструкции! И священные книги их, если пристально этот вопрос изучать, – бизнес-пособие чистой воды, с изложением пошаговых алгоритмов.

– Поня-ааа-атно, – протянул хозяин кабинета и подмигнул. – Теперь, значит, во всех бедах евреи у вас виноваты? Прямо, как в анекдоте старом…

Договорить он, однако, не успел: Павлик скривил такую страдальческую мину, будто у него резко и разом заболели все зубы. Стон тоже получился очень обреченным:

– Го-осподи!.. Так и знал ведь!.. – он устало потер лоб и откинулся в кресле. – Да при чем тут евреи-то эти?! Вы сейчас из меня расиста какого-то сделать норовите, а я ведь – вообще о другом! Я о том говорю, что сложно все тут, наворочено и накручено! Если разбираться начать да вопросы себе и окружающим правильные и осмысленные задавать, то очень много всякого интересного вскроется, что до этого, заметьте, как в тумане скрывалось. А в отношении этих самых, которые богоизбранные, – Павлик отрицательно покачал головой, – так мне вообще пофиг, какой национальности человек! Это люди привыкли по национальностям себя разделять, а как по мне, так хоть китайцем родись, хоть негром, лишь бы человеком был нормальным да мерзости никакой за чужой счет не творил! Национальности – десятое дело. Да и потом, – он скептически хмыкнул, – это же к тушке все относится, национальности-то. Ну к телу, в смысле… Тело, психика – это у них национальность есть, а у вечного и бесконечного какая национальность может быть? Что, папа-бог таким странным образом людей создавал, что одни у него любимые да избранные, а другие терпилами вечными назначены? Бред это все, и меня в него втягивать не нужно!

– Так вы же сами про нации начали?

– Да не про нации я! – Павлик только что не взвился в кресле от степени возмущении, стремящейся уже к крайней критической отметке на его внутреннем эмоциональном барометре. – При чем тут национальности-то?! Я ж вам уже полчаса твержу, что здесь – налицо порода некая особенная, которая свои законы и порядки кругом устанавливает. Когда в рабство взять можно, когда кусок хлеба последнего отнять у сироты, когда за чужой счет гешефт свой мерзкий делать, согласно инструкции загадочной! И в жизнь, заметьте, эта инструкция сегодня неотвратимо воплотилась! Весь мир – в ногах у кровопийц банкирских! Уже и не знает никто, как из этой ситуации отрулить назад нормально!

– Так я, значит, тоже кровопийца?

Павлик изумленно выпучил глаза:

– А вы-то при чем?

– Ну как же… – Игорь Сергеевич шутливо развел руками, якобы демонстрируя некоторую растерянность. – Я же банкир, как вы сами давеча подметить изволили! Не бог весть, конечно, какой банчок, – он шутливо подмигнул. – Весь мир за горло, сами понимаете, не держу, но все-таки!

– Да ну вас!.. – молодой человек только устало отмахнулся и покачал головой. – Да и потом, сказал же я: тут от человека многое зависит, от подхода его. А профессии все эти да нации…

– А как же ткачи, Павел?! Пять тысяч которых? И пальцы их, что усекли враз англичане-то?

– Так я ж говорю: англичане тут, мягко говоря, – сбоку припека! Нормальному англичанину что нужно? Пока молодой – всосать пузырь да на стадион, на матч футбольный… Потом, после матча, голову кому-нибудь этим пузырем проломить – вот и вся радость! Когда постарше станет, а силы уже не те, – Павлик заулыбался, – в пабе посидеть с элем ихним. Пузырем-то уже в охотку не помашешь в силу возраста – рискованно! Скорее, тебе башку расшибут молодые да ранние. А так, молодость вспомнить, головы чужие проломленные – самое время… Только, Игорь Сергеевич, такому вот персу, будем уж, как про игру говорить, ну ни в жисть не придумать хода с ткачами и с пальцами их. Башку прошибить кому одному да по запалу – запросто, а чтобы вот так, хладнокровно, да еще с прицелом на будущее – кишка тонка. Здесь же совсем другой ход мыслей налицо: размах, хладнокровие нечеловеческое… Мы вот про пальцы говорим, а это, между прочим, один частный случай только. Вы про негров вспомните! Они же их целыми кораблями на плантации возили, под завязку трюмы набивали… Кто помер, а мерли в таких условиях через одного, – за борт, к акулам. А на плантациях тех с ними хуже, чем со зверями, обращались: чуть что – мотыгой по башке и в канаву. Кто считал, сколько негров за все то время «в расход» пустили? Ладно, колонии эти. Это же когда было все? – от следующей мысли Павлик, видимо, разволновался окончательно. – Так у них же еще лет сорок назад все негры вторым сортом считались! То в автобус их не пускали, то еще как зажать норовили! И то бы ладно, – Павлик почесал за ухом, – как говорится, их дела, негров этих да рептилоидов, но они же сейчас что? Нас учат! Де-мо-кра-ти-и! Вы вот мне скажите, Игорь Сергеевич, – Павлик осушил остатки холодного чая, – вначале – ткачи, потом – негры, а теперь нам про порядок и торжество демократии затирают! Ну не пидоры разве?

Игорь Сергеевич хохотал.

– Вы вот смеетесь, – молодой человек был серьезен, – а по-моему, плакать впору. Всему причем прогрессивному человечеству плакать начинать пора. Никто ни слухом, ни духом, а оно – вона что: мало того, что порядки свои установили везде, мир весь опутали, базу идеологическую подвели, так еще и на нас наезжают, на последний оплот, так сказать, нормальных ценностей, от природы которые. И вы мне еще говорите!.. Не, точно – пидоры! Их почерк, – Павлик пригорюнился.

Отсмеявшись, Игорь Сергеевич достал из кармана белоснежный платок и аккуратно промокнул глаза.

– Да, признаюсь: добили вы меня. Давно я так не веселился. Началось, значит, с рабства, продолжилось свободой, а в конце – Кришна, Иегова и рептилоиды?

Павлик с сожалением глядел на пустой бокал.

– Знаете, что я вам скажу, – его-то взгляд как раз был пристален и серьезен. – Тут ведь, по большому счету, речь о мироустройстве идет. Вы вот давеча о дефиниции вашей говорили: как ее осуществлять, дескать… А теперь посмотрите сами: мир-то наш с вами, он ведь бинарный, двойственный, если уж по-простому. Об этом уж сто лет в обед как говорят, – Павлик хмыкнул. – У кого-то добро со злом сражается, у китайцев вон – инь с янем… А ведь не важно, как эти полюса обозначить – добром там или янем китайским. Важно, – он поднял вверх указательный палец, – что в реале этих полюсов всегда два. Верх – низ, черное – белое, начало – конец, добро там или зло… И таких вот пар – мириады! Бытие, вон к примеру, с небытием, с которыми Гамлет все никак определиться не мог, к какому берегу ему, стало быть, прибиться… И вот эти полюса друг с другом всю дорогу и воюют, чтобы баланс был. При этом, что интересно, все – за правду, если допрашивать с пристрастием начать, – Павлик утвердительно показал собеседнику большой палец правой руки. – Вы что думаете, – продолжил он, – англичане, которые пальцы рубили, они за кривду были? Или за зло? Да нет, конечно! Просто правда у них такая. У ткачей индийских – своя, у англичан – своя. Вот всю историю так и идет: сойдутся двое, у каждого – правда. И начинают они этими правдами меряться – у кого больше, толще, и жестче, а там уже глядишь – и полмира вразнос пошло. И что интересно: все из-за правды, Игорь Сергеевич! Все-все из-за нее, родимой!

Хозяин кабинета снова захохотал.

– Но, Игорь Сергеевич, я к чему клоню? – задумчиво продолжал Павлик. – Тут ведь штука-то в чем? Все эти противоположности – добро там, зло, низ с верхом, черное с белым – это все, как бы сказать, производные некие. Вторичны они, как мне видится, – он по привычке потер порез на щеке, – а самая главная пара противоположностей, если хотите мнение мое знать, – это вот как раз эта пара и есть: свобода и рабство. И здесь уже простора для махинаций-то меньше… Свободу рабством сложно обернуть, а наоборот – так и подавно.

– В каком смысле? – уточнил Игорь Сергеевич с полуулыбкой.

– В прямом, разумеется. Если не свободен я – связан работой там или обязательствами какими, то как тут рака за камень заведешь? Это с добром и злом такие штуки проходят: вон пиндосы во имя добра полмира уже вдрабадан разнесли, и все, заметьте, во имя него, родимого! Они что, во имя зла, что ли, пару зарядов атомных на япошек в сорок пятом швырнули? Да нет, конечно, если им верить. Все во имя добра исключительно. Вот и выходит, что тут добро и зло местами поменять проще пареной репы. У кого мегатонн побольше, а сейчас еще и средств информации этой массовой, у того и добро самое доброе. Но тут легко, а вот со свободой – совсем другая история. Все прозрачнее, все проще… Если живешь ты, к примеру, как отец Фармазон, с рассказами про субстанцию вечную – душу, в которую и сам до конца на самом деле и не веришь, так какая у тебя от смерти свобода? Только виртуальная: на службе языком почесать старухам с амвона в рамках выполнения служебных обязанностей… А как жареным запахнет – все… Писец свободе, сразу вой поднимаешь, помирать не хочешь… Начинаешь отцу небесному молиться: спаси, дескать, да сохрани, – Павлик опять разгорячился. – А чего, спрашивается, ты воешь-то, болезный? Ты ж прямиком к Отцу идешь – радуйся! Да и оставшиеся завидовать должны, – он хмыкнул. – Только я, честно говоря, радующихся особо не наблюдал. Да и вообще, я вам так скажу: видел я тех, кто в рай хочет, но вот тех, кто умереть для этого готов, – ни разу. Хотя, казалось бы, дураку ясно: в рай только через смерть и можно попасть. Ан нет, в рай хотят, а как умирать – заднюю включать начинают. Впрочем, – Павлик снова махнул рукой, – пусть их… Да и от темы я далеко уже ушел…

Хозяин кабинета рассматривал разгоряченного гостя с нескрываемым интересом, как диковину.

– Н-да, молодой человек… Признаюсь: удивили! Впечатлили, можно сказать, – коротко хохотнул он и подмигнул своему визави. – Кришна ваш, Иегова, свобода – это все хорошо, конечно. Но я вот о чем спросить хочу: вам ведь тридцать четыре года, если я ничего не путаю? Резюме ваше я внимательно читал, да и тетушка ваша подробно рассказывала…

– Тридцать четыре, – согласился Павлик, – память у вас – что надо!

– Да не бог весть какая память уже, – Игорь Сергеевич рассматривал Павлика через пустой бокал. – А вот вы мне скажите, если только это не секрет: как вы пришли-то ко всему этому? У меня знакомые разные, круг общения широкий: друзья, дети друзей, родственники… Но чтобы в тридцать с небольшим о таких вещах говорить и думать – подобного я и не припомню. Возраст-то у вас – самый расцвет. Вы вот про Танюшу сказали: гнездо, дескать, ей вить пора. Но и у вас ведь точно такая же ситуация! Живи – не хочу, как говорится. Девчонки, мечты… Кино, вино и домино, как у нас по молодости говорили, – он на миг задумался. – Мне казалось, что если к таким вещам и приходит кто, так это уже на закате, так сказать, жизни, но никак не на пике ее самом, когда забота одна – все попробовать, все испытать. Как такое у вас случилось? Не на ровном же месте, правильно я понимаю? Что произойти должно, чтобы молодой человек в самом расцвете сил и способностей начал над такими вещами размышлять и задумываться? Вы вон Второзаконие какое-то цитируете, а я и Библию в свои годы в руках не держал… С чего это вас на такие размышления потянуло, поведаете, а?

Павлик прикрыл на секунду глаза и снова принялся рассказывать:

– Как получилось? Странно, если честно, получилось… Странно и неожиданно. Вы правильно сказали, что нормальные люди ни о чем таком, в принципе, и не думают, а живут себе да радуются. Вот и я так же жил: о необычном не думал. Да и поводов думать об абстракциях не было, и времени не хватало, – Павлик задумчиво почесал затылок. – Школа, институт – все стандартно. Вдруг завертелось все вокруг, как та белка в колесе. Я же на те самые смутные годы попал: перестройка, гласность, кооперативы разные, бизнесмены первые, бандиты… Стипендию платили – смех один, а не деньги, но хотелось-то, естественно, ого-го! И одеться прилично, и девчонку в кафе сводить по всей форме. Вот и началось: палатки коммерческие, магазины, бизнес свой, пусть и мелкий, конечно, и грошовый. Все равно затянуло меня, – он тяжело вздохнул, видимо, от неприятных воспоминаний, – на колесо чертово. А на нем когда крутишься, уже и времени нет ни о чем думать: конкуренты, бандиты, терки-разборки… Задумался лишний раз – считай, что думать, может, скоро и некому будет. Тут уж не до раздумий: реакцию впору было тренировать, а не голову. Конечно, и насмотрелся я разного за это время. Еще вчера рядом с тобой человек крутился, а сегодня нет его: кто – в места, не столь отдаленные, кто – в могилу отправился. И молодыми ведь уходили совсем, – совсем поникшим голосом договорил Павлик. – С такой жизнью, на слово можете поверить, не до рефлексии. «Кто я?», «Куда я?», «Зачем я?» – все это для малахольных вопросы, у которых ни бизнеса, ни денег. Сейчас-то я понимаю, каким дураком был, а тогда только так и рассуждал, – он угрюмо кивнул и искоса взглянул на притихшего бизнесмена. – Так и крутился потихоньку: то вверх на пару ступенек, то вниз на одну. Все по накатанной и шло на рельсах адовых до того самого случая, – после этой тирады он совсем ушел в себя и замолчал так надолго, как будто напрочь забыл о собеседнике.

Игорь Сергеевич некоторое время терпеливо ждал, но долго выдержать не смог:

– Так что случилось-то? Что произошло у вас?

– Что случилось? – Павлик резко встрепенулся, словно его внезапно выдернули из дремы. – Случилось у меня, Игорь Сергеевич, то же самое, что и у вас почти. Сон у меня случился. Странный притом, доложу я вам, сон. Сильно странный… Вот с него, собственно, все и началось…

Игорь Сергеевич резко дернул рукой и задел стакан, стоящий на столе. Чайный девайс с грохотом упал на пол и разлетелся мелкими осколками. Подстаканник лениво брякнул, чуть перекатился и замер. В кабинете на несколько секунд воцарилась мертвая тишина.

– Ах, чтоб тебя! – хозяин кабинета дернулся в кресле, ловко выбрался из него и потянулся к уцелевшему подстаканнику. – Извините, Павел.

Он присел на корточки и стал собирать осколки. Павлик хотел было ему помочь, но он осек его:

– Не нужно, сейчас Танюшу позову, она последствия ликвидирует.

Игорь Сергеевич, похоже, расстроился не на шутку, однако взял себя в руки быстро. Вышел в приемную, сказал что-то негромко, и через несколько секунд появилась Танюша. Пока красавица-секретарша весьма умело устраняла разруху, он отшучивался от ее причитаний по поводу безвременной кончины такого славного стакана, а его гость так и продолжал молчать. Через несколько минут мужчины снова остались вдвоем.

Павлик с опасливым интересом смотрел на Игоря Сергеевича.

– Эк вас, извините уж, задело-то!

– Заметно? – тот улыбнулся, но Павлик что-то не увидел в той улыбке особого веселья. Напряженность да, сквозила. Странная, кстати, такая напряженность…

– Еще бы! – пожал он плечами и хмыкнул. – Тут слепой только не заметит… Стоило про сон мне заговорить, так вас как током шарахнуло, – он с интересом уставился на собеседника.

– Непроизвольная реакция, – тот продолжал рассеянно улыбаться, а спустя полминуты утвердительно кивнул собственным мыслям. – Слушайте, Павел, – судя по его настрою, сомнения были отброшены, а предложение, наоборот, оформилось, – а как вы отнесетесь к тому, что я вас пообедать приглашу? – Игорь Сергеевич сверился со своим ручным хронометром, – или, вернее уже, поужинать? Вы мне историю про сон ваш за ужином дорасскажете? Если у вас, разумеется, время свободное есть? А то мы тут уже который час – как прикипели… А на улице, – он лукаво подмигнул гостю, – лето, девчонки, короткие юбчонки, кальян на свежем воздухе. Что скажете, молодой человек? Тут недалеко место уютное есть – «Армагеддон», слышали? С вас – рассказ, с меня – ужин, – он улыбался с прежней открытостью. – По-моему, все по-честному!

Павлик неуверенно почесал подбородок, проверил заодно на автомате, и как там поживает порез.

– Предложение-то заманчивое, конечно. Про «Армагеддон» я слышал только. Говорят, логово аллигаторов! Только вот, – он замялся, – неловко выходит. Вначале на собеседование пришел, время у вас отнял, а в итоге и не нужно мне ничего оказалось. Голову вам несколько часов морочу, а вы на меня время свое тратите. Коньяк опять же… Если вы так каждого, – Павлик замялся, – пассажира с улицы встречать будете и обедом кормить…

– Ну вы ведь – не каждый? – Игорь Сергеевич заложил руки в карманы джинсов и с улыбкой продолжал настаивать. – Перед тетушкой вашей я в долгу неоплатном опять же. Может быть, хоть так – через вас – отдам, борзыми щенками, как говорят в народе, – он радостно заухал, как довольный филин. – Ну так что? Принимается предложение мое?

Павлик завозился в кресле и, смущенно улыбаясь, переместился на его краешек:

– Принимается.

– Вот и чудненько, – Игорь Сергеевич согласию обрадовался искренне. – Заодно и Танюшу пораньше отпустим, – он заговорщицки подмигнул Павлику. – Лето, вечер томный – молодой и красивой девушке самое время поклонников вокруг себя собирать.

Лукавая его улыбка неожиданно пригасла, зато вместо нее в глазах заплясал интерес:

– А почему вы сказали, что у вас, как и у меня, со сна все началось? У меня-то вроде бы ничего особенного не началось. Так, пара странных снов без далеко идущих последствий…

Павлик наклонил голову к правому плечу и посмотрел на собеседника странным взглядом:

– Так я ведь тоже не думал сначала, что у меня начинается что-то. Решил, что сон необычный просто. Это же я только потом прозрел. Все именно так и начинается всегда – незаметно, – он для убедительности покивал. – Дайте только время – сами все увидите и поймете!

Хозяин кабинета привычно уже усмехнулся и сделал широкий жест в сторону двери:

– Прошу вас, молодой человек! Карета подана и ждет!

Часть 2

Бездна

1

В приемной Игорь Сергеевич на несколько минут задержался возле Танюшиного стола. Он подписал несколько бумаг, что-то бегло просмотрел и вполголоса отдал девушке пару указаний. Затем кивнул гостю и шутливо отдал честь:

– Я готов, молодой человек! На подвиги и приключения!

Павлик смутился, кивнул Танюше:

– Спасибо за кофе вам! И вообще, – он неопределенно повел рукой, от чего смутился еще больше и наконец направился к двери. Владелец заводов, газет и пароходов с неизменной улыбкой двинулся за ним.