Тихое озеро, волшебная птица…

Вскоре стала видна продолговатая гора Кунгак-тау – цель путешествия Алтузака. Солнце клонилось к горизонту и начинало смеркаться: наступал вечер. Остановились на берегу реки Мелеуз со спокойными и уютными водами. Здесь были владения Ванах-тархана – главы одного из сильнейших родов племени – рода Красной Волчицы.

Расседлали и разнуздали коней, за день утомившихся, и, опутав им передние ноги ремнями, отпустили пастись на привольный зелёный луг, расположенный в широкой петле реки. Алтузак, отпуская своего коня, потрепал его по шее и прошептал ему в ухо:

– Долгой была сегодня наша дорога, мой верный Кангар. Ты устал и мне больно от этого. Но ты мой лучший друг и никогда не упрекнёшь меня, как бы тяжело тебе не было. Я всегда это помню. И я благодарен тебе. А теперь отдыхай, друг – впереди ночь.

Егеты тоже что-то прошептали своим коням – каждый свои слова. Верный конь – это хороший, а случается, что и единственный, друг жителя степи. Степняк и его конь живут бок о бок, и между ними не может не возникнуть настоящая дружба и взаимная преданность: ведь слишком многим обязаны они друг другу. Хотя, конечно же, всадник большим обязан коню, и он не забывает об этом, всемерно почитая своего четвероногого товарища.

Егеты тут же выбрали между собой сторожевого – им был назначен Баламир, – чтобы стеречь коней. Никогда не оставляют степняки лошадей своих без присмотра, какой бы спокойной и безопасной не казалась обстановка вокруг. Но это предстояло Баламиру позже, когда совсем стемнеет, а сейчас, он вместе со всеми, сел ужинать.

На берегу рек развели костёр. Стали доставать еду и, видя, что у их предводителя, Алтузак-хана, ничего нет, лучшие куски старались положить поближе к нему. Но он протянул к ним руку с направленной вперёд ладонью и, этим жестом отказываясь от всего предложенного, сказал:

– Ешьте без меня, воины. Завтра вам понадобятся силы.

После этих слов он встал и, отойдя чуть в сторону, уселся на небольшом пригорке, на сухое бревно. Он молчал. Егеты, проявляя уважение к хану, ели молча, стараясь не нарушать тишины, чтобы не помешать мыслям Алтузак-хана.

Он же сидел неподвижно, и рассматривал исчезающую, в наступающей темноте, громаду Кунгак-тау. Что зовёт его на вершину её таинственную? Что найдёт он там завтра, когда поднимется на самый верх. Может это будет знамение о неотвратимой уже беде, которой не избежать? Или наказ о том, как предотвратить несчастие, грозящее его стране? Ясно одно – завтра ему предстоит очень важное, едва ли не важнейшее, событие в его жизни.

С приходом сумерек наступала тишина: птицы умолкали, готовясь ко сну, – лишь слышался в реке плеск рыб и, иногда, водяных крыс.

Вдруг тишину нарушили негромкие слова Белеса:

– Двое с юга, мой хан. Взрослые мужчины.

Алтузак его поправил – назидательным тоном, как воспитатель ученика:

– Не двое, а трое – с ними ребёнок. И движутся с юго-запада – вам, сидящим внизу, должно было бы слышаться лучше, чем мне.

– Прости, мой хан, впредь я буду внимательней.

Алтузак обладал слухом, лучшим, чем у большинства людей и, зная это, не рассердился на своих егетов.

Вскоре из-за зарослей ив, в изобилии росших по берегам Мелеуза, выехали трое всадников. Подъехав к костру, двое спешились и отдали поводья своих коней третьему, который оказался не ребёнком, а молодой девушкой одного возраста с воинами, сопровождающими хана. Этими же двумя были старый Ванах-тархан, глава рода, обитающего у этой реки, и его старинный друг, прославленный Чегет-батыр. Они ответили на уважительные приветствия молодых воинов, и подошли к Алтузак-хану.

– Приветствую вас, почтенные Ванах-агай и Чегет-агай. Как ваше здоровье, силы?

– Благодарим, Алтузак-хан, у нас всё хорошо. А ты как, достойнейший славный хан? – обратился старый Ванах. – Мы узнали, что ты появился у нашей реки и поспешили встретить тебя, чтобы пригласить в наши шатры. – Ванах-тархан вдруг внимательно всмотрелся в лицо хана, взгляд которого… Да, так и есть… – Но прости нас, великий хан, мы не должны были беспокоить тебя на пути духа, которым ты следуешь. Если бы мы знали…

– От вас ничто не укрывается, почтенные.

– Твой взор отмечен печатью духа, – сказал Чегет-батыр. – И тело твоё не нуждается в пище, что могут подтвердить твои воины. Путь духа светел, славный хан – следуй по нему радостно, с открытым сердцем.

– Да, я на пути духа. Меня ведут сны и поэтому, как ты правильно заметил, мудрый Чегет-батыр, тело моё не принимает пищу, готовясь к сокровенному.

– Пусть Тэнгри пребывает с тобой, – пожелал хану Ванах-тархан. И, положив одну руку на плечо Алтузаку, другую протянул к появившимся в вечернем небе, еле заметным ещё, звёздам. – И ты пребудь с ним…

После этого оба старика ушли. Забрали своих лошадей у державшей их девушки, вскочили на них, с необычной для их преклонного возраста ловкостью, и все трое отправились в том же направлении, откуда до этого появились.

Молодые воины смотрели вслед исчезающей во тьме троице. Они впервые видели непобедимого и могучего, когда-то, воина – прославленного во многих песнях и преданиях башняков Чегет-батыра, сразившего в битве, в пору своей далёкой молодости, жестокого Коркута, коль-эркина гузов. А какая красивая девчонка была с ними, интересно, кто она? Пока она была одна, ожидая своих старых спутников, ни один из егетов не мог с ней заговорить, ведь рядом были глава её рода и один из самых почитаемых батыров племени, и, наконец, сам глава племени. Но все они смотрели на неё с любопытством, в то же время любуясь её красотой.

Пора уже и ложиться спать. Воины, кроме Баламира, стали укладываться на ночлег. Расположились вокруг костра, приспособив под головы седла своих коней.

И лишь Алтузак-хан ещё сидит на пригорке – безмолвно и неподвижно…

Баламир сходил на луг, проведал лошадей, постоял там, прислушиваясь к окружающей тьме, и, вернувшись к костру, сел на самом берегу, глядя на чёрную воду. А мыслями его постепенно овладевала та девушка – юная красавица, что сопровождал стариков, предводителей местного рода. Какая она была красивая. И как гордо, даже с вызовом, взирала на них, изумлённо смотревших на неё. А как уверенно она, такая хрупкая и невысокого роста, управляется с лошадьми – как опытный и сильный наездник. И даже лук и стрелы были при ней, словно она настоящий воин. Сможет ли Баламир когда-нибудь увидеться с ней, узнать её имя?

Звёздная страна сверкала над егетом, сияя блеском волшебным с неба ночного… и в блеске том виделись ему её глаза. И понял он, что ради этой тоненькой, стройной девушки с ясным, совсем не робким взглядом, готов на любые подвиги. Хорошо, что именно он выбран сегодня сторожевым, потому, что всё равно ему бы не сомкнуть глаз этой ночью. Интересно, куда они завтра отправятся с Алтузак-ханом? Спросить хана он не мог: Баламир ещё молод и не заслужил права обсуждать с ним его намерения.

Позже Баламир ещё раз сходил к лошадям, убедился, что всё в порядке и вернулся на своё место на берегу, у костра.

Алтузак-хан уже спал, прислонив голову к бревну, на котором до этого сидел. Чистое небо сияло ярко мерцающими звёздами, и Баламир стал любоваться ими. Он знал названия многих из них, благодаря своей бабушке, часто рассказывающей внукам своим о высшем, небесном, уровне мира.

Так и просидел егет всю ночь, охваченный новым для него, и совсем не подходящим для ханского воина, но всё же таким сладостным и неповторимо восхитительным чувством – вдохновляющим и заставляющем его душу радостно петь в звёздном безмолвии…

Время же шло своим чередом и на востоке начало светлеть: наступало утро. Воины просыпались и готовились к новому дню; поднялся и Алтузак-хан.

– Седлаем коней, великий хан? – спросил Каракош, горя жаждой свершений.

– Да, пора двигаться. Но сейчас наши пути расходятся: дальше я беру с собой лишь одного из вас – тебя, Белес. Вы же отправляйтесь к Ванах-тархану и к верховьям Сухайлы и Ашкадара – передайте главам родов, что хан велит снарядить постоянные дозоры к границе Степи. Потом возвращайтесь и ждите меня здесь. Когда вернусь, не знаю, может сегодня к исходу дня, а может через несколько дней. Каракош, ты назначаешься десятником – старшим среди своих друзей. Всё.

Тут же подозвали своих коней и начали их седлать. Десятник Каракош, самый приближённый к вождю, оседлал в первую очередь Кангара, ханского коня, и лишь затем взялся за своего. Закончив, повскакивали в сёдла, готовые к дальней дороге. Алтузак-хан оглядел своих воинов, попрощался взмахом руки, и двинул Кангара на восток, вниз по течению Мелеуза. Белес отправился с ним.

Каракош обратился к своим воинам, волею самого хана подчинённых ему:

– Путь предстоит дальний: Сухайла далеко, а Ашкадар ещё дальше, поэтому, если подниматься ещё и по Мелеузу, то это большой крюк и к вечеру можно не успеть вернуться, и что тогда подумает о нас наш хан? Значит так: двое едут по Мелеузу к Ванах-тархану, а остальные сразу на запад, к Сухайле и Ашкадару. По Мелеузу поедут…

– Я и Тигой! – вскрикнул Баламир. – Разреши нам, брат.

– Хорошо, поезжайте вы. Остальные за мной, – скомандовал десятник Каракош и пустил коня вскачь к поднимающимся на западе холмам.

Баламир воспрял духом: сбывается его стремление, ночью казавшееся таким далёким и несбыточным – он посетит кочевье Ванах-тархана и, возможно, увидит там ту девушку, а может быть, даже узнает её имя. А вдруг ему повезёт, и он сумеет даже поговорить с ней – разве это так уж невозможно?

– Вперёд, Тигой, поехали!

И они поехали вверх по реке. На западе виднелись причудливой формы, очень красивые холмы, пестрящие всеми красками в сиянии наступающего утра; ещё дальше, к юго-западу, возвышалась невысокая лесистая гряда, именуемая горами шотигесов; а слева, далеко на востоке, за Агиделью, узнаваемой по протянувшемуся вдоль её русла туману, вздымались зелёные от густых лесов горы, замыкаемые с юга вершиной Кунгак-тау.

Когда солнце поднялось уже над горами, Баламир и Тигой увидели впереди огромную отару овец. Пастухов пока не видно, но они обязательно должны быть где-то рядом – у них можно узнать, где искать стан главы рода. Заставив коней гнать во весь опор, двое братьев устремились к отаре. А вон и пастух, на склоне холма. Это оказался мальчик, лет десяти, на рыжей кобыле. Одет он был в рваные обноски, явно с чужого плеча. Наверное, из булгар.

– Эй, малай! – крикнул ему повелительно Тигой, когда они с Баламиром подъехали к холму. – Давай сюда!

Тот, увидев двоих вооружённых всадников, тотчас же поспешил выполнить приказание. Когда он, торопливо погоняя ударами хлыста старую ленивую клячу, кое-как спустился с холма, Баламир спросил его:

– Ты кто такой, малай? Чьих овец пасёшь?

– Я из кочевья Ванах-тархана. А отара это – Гирес-батыра, брата тархана.

– Где стан Ванах-тархана? В какой стороне?

– Вон туда, – указал пастушок рукой на юг, вверх по течению реки. – На ту гору. Вода обегает его и в дырах там живут ласточки, как у нас на Идели. Вам надо подняться наверх и посмотреть налево, в те луга. Увидите стан, его оттуда хорошо видно.

– Это значит, он на том берегу?

– Да. Сперва поднимайтесь наверх. Там будете знать, куда ехать. А переправитесь потом, когда посмотрите сверху.

– Ну ладно, малай, спасибо тебе. Хочешь мяса? – вдруг предложил Баламир.

– Нет, я зайца поймал. И рыбы много. Только она маленькая. У нас на Идели была большая, как эти овцы. А здесь мелкая, хотите попробовать?

– Ух, ты, – удивился неожиданному предложению Баламир. – У нас времени нет, в другой раз попробуем. Ты хороший охотник, малай – вырастешь, станешь воином. Тебя как зовут?

– Кусюк. Но дома меня звали Газизом.

– Ладно, прощай Газиз.

Двое всадников уже скрылись в зарослях, двигаясь в направлении указанного им холма, когда Газиз услышал оклик:

– Кусюк, как дела?

Это была внучка тархана, та самая девушка, которая была вчера с ним и с Чегет-батыром в лагере хана, и которую надеялся встретить Баламир. Девушка выехала из распадка меж двух холмов. Там, вдали, у Оленьего леса, стояли юрты семьи Чегет-батыра, и вчера, после посещения лагеря хана, Ванах-тархан со своей внучкой поехали ночевать к нему. А сейчас она возвращалась домой – одна, без деда, который ещё остался у своего старого друга.

– Хозяйка, там два воина проехали.

– Что за воины, Кусюк? Из наших?

– Нет, но тоже башняки. Похожи на настоящих воинов, только доспехов нет, и мечей тоже. Но дубины имеют и луки огромные. Ищут кочевья твоего деда. Вон они, хозяйка, на гору поднялись.

Девушка посмотрела на вершину холма и увидела там двоих всадников. Она поняла, что это двое из тех, что вчера прибыли с ханом. Ясно, что они не просто так ищут кочевье тархана – у них какое-то поручение. Но тархана нет в кочевье и их надо отвести к нему.

– Ты разговаривал с ними, Кусюк?

– Да. И хотел угостить их рыбой. Я наловил на рассвете.

– Это воины самого хана, Кусюк. Ты разговаривал с ними и для тебя это хороший знак.

– Правда, хозяйка? Один их них сказал, что когда я вырасту, то тоже стану воином.

– Станешь, Кусюк, обязательно.

После этих слов внучка тархана двинула свою пегую кобылу к реке, чтобы переправившись через неё, оказаться на пути этих ханских воинов.

Баламир и Тигой, в это время, уже разглядели с вершины холма, огибаемого Мелеузом, стан Тархана, главы рода Красной Волчицы. Это было кочевье из десятка юрт, расположенное на берегу небольшого озера, окружённого ивами и тополями. Огромное стадо коров двигалось куда-то на дальние выпасы, а вон другое, и ещё одно показались за небольшим лесом. Отары овец, которых невозможно сосчитать, виднеются то тут, то там. И табуны лошадей, вид которых радует глаз, во множестве пасутся по бескрайним зелёным лугам. Стан-то, оказывается, совсем рядом: – они будут там очень скоро.

Заметив направление пути, по которому следует двигаться, братья спустились с вершины холма и пустили своих коней в воду реки, пересекающей им путь. Выбрались на противоположный, каменистый и песчаный, берег и двинулись дальше, объезжая многочисленные заросли кустарника и участки леса.

Вдруг они услышали, за группой деревьев, топот копыт несущегося галопом коня. Вот уже и всадника видно в просветах между деревьями – он движется к ним. Братья остановились в ожидании. У Баламира ёкнуло сердце – это же та пегая кобыла! Неужели это она, та прекрасная девушка, чьи сияющие глаза он видел всю ночь в сверкании звёзд небесных, и чей шёпот слышал в журчании ласковом реки?

Пегая кобыла выскочила на поляну, где стояли братья, и девушка, натянув поводья, остановила её резко, заставив взвиться на дыбы. Баламир обомлел – что-то случилось с ним, и непонятный жар охватил его тело, заставив оцепенеть.

– Я слышала, вы ищете нашего тархана?

Баламир молчит, дара речи лишённый, да и всё тело как будто уже не его.

– Да, мы ищем вашего тархана, – ответил Тигой. – По поручению хана.

– В стане вы его не найдёте – его там нет.

– Где же его найти? – покосившись на странно молчавшего Баламира, спросил Тигой. Старшего его брата словно оглушило: он, похоже, даже шевельнуться не может. Ну и дела – что это с ним такое?

– У Оленьего леса, в кочевье Чегет-агая – это в другую сторону. А зачем он вам? – поинтересовалась девушка.

Тигой ничего не сказал, справедливо полагая, что на такой вопрос должен отвечать сам Баламир, как старший.

– Эй, что с ним? – глядя на старшего из братьев, с весёлым смехом спросила девчонка, – тот и вправду выглядел смешным со своим покрасневшим лицом. Но она быстро всё поняла и, сама уже охваченная смущением, стала рассматривать его с интересом. Затем, спохватившись, что внимание её излишне повышенное, опустила глаза и сказала: – Я догнала вас, чтобы проводить туда. Пастушок мне рассказал о вас. Поедемте со мной.

Лишь когда они направили коней обратно, к реке, Баламир, наконец, пришёл в себя. Стряхнув оцепенение, он обрёл дар речи.

– Мы ищем тархана по поручению нашего предводителя, Алтузак-хана. Мы его воины и меня зовут Баламир, а это мой младший брат Тигой, мы – сыновья Тигоя и род наш владеет полями Куганака. А тебя как зовут, красавица? – спросил Баламир и незаметно сделал знак рукой братишке, чтобы тот отстал.

– Ишь ты, быстрый какой – имя ему скажи. А только что и слова вымолвить не мог, наверное, ханские заботы вскружили голову, да, бесстрашный батыр? – засмеялась девушка.

Осмелевший егет заговорил откровенно:

– Голову мне вскружила твоя красота. Я и не знал, что бывают такие прекрасные девушки, что смогут вскружить мне голову.

Девушка, смутившись, опустила голову и искоса поглядела вбок, на своего спутника. А он хорош собой: крепкий и высокого роста, лицо гордое и волевое, как у настоящего воина, а серые глаза сияют добротой и, в то же время, внутренней силой – такие глаза привлекают людей. Девушка поняла, что он нравится ей – но не может же она признаться в этом. Правильнее будет пока посмеяться над ним.

– А вы и вправду воины? Скольких врагов ты сразил, батыр? И где твои меч и копьё? Или ты поражаешь их этой самодельной дубиной?

– Только вчера хан назвал нас воинами. И я ещё не встречался с врагом в открытом поле. Но будь уверена: когда это произойдёт, у меня будут и его конь, и его оружие, и его доспехи. Его лук я подарю тебе, твой-то ведь не настоящий, – сказал Баламир, имея в виду её облегчённый и укороченный, можно сказать детский, вариант башнякского лука. – Его амулеты я подарю твоей матери, чтобы она знала, что я сильный воин и что она может отдать за меня свою дочь, которую зовут… Как тебя зовут?

– Слишком ты быстрый, – не поддалась на уловку девушка, – ты сперва победи врага.

– Думаешь не смогу? Или испугаюсь?

Когда подъехали к реке, девушка разогнала свою пегую кобылу и устремилась на ней в воду реки, подняв фонтаны брызг. Егет на своём коне бросился следом. В три-четыре прыжка преодолев поток, они понеслись в луга. Тигой держался на почтительном расстоянии от них, повинуясь указанию брата.

Как же невыразимо прекрасно это ощущение – нестись верхом на быстроногом коне по бескрайней степи, подставляя лицо восхитительному, захватывающему дух, напору вольного ветра, наполненному запахами душистых степных трав. Баламира, так же, как и девушку, и так переполнял душевный подъём, вызванный новым для них обоих чувством, таким приятным и чудесным, будоражащим душу, и заставляющим совсем по-другому смотреть на всё. Как всё красиво вокруг, почему же раньше это было не так заметно?

Оказавшись на вершине одного из холмов, девушка вдруг остановила свою лошадь. Баламир был рядом с ней, а Тигой остался внизу, позади них.

– Значит, говоришь, у меня лук не настоящий, да? – припомнила ранее высказанное девушка. Она указала на соседний холм, где стояло высохшее дерево, украшенное развевающимися на ветру разноцветными лентами. – Попадёшь в то дерево?

– Это же дерево духов, – воспротивился Баламир. – Нельзя стрелять в него!

– Это моё дерево духов, и это я украсила его. Смотри: сейчас и моя стрела украсит его.

Расстояние до дерева неблизкое и попасть в него – непростая задача. Девушка достала лук, вынула из колчана стрелу и, ловким и предельно грациозным движением, заставившим сердце егета замереть, натянула тетиву, развернувшись вполоборота на своей лошади. Её сияющие карие глаза сузились как у львицы, почуявшей добычу, неотвратимо и окончательно соединяя, готовую к полёту стрелу и дерево на соседнем холме, невидимой линией своего неподвижного, сверкающего сталью взгляда. Разворот вбок и лёгкий наклон назад идеально подчёркивают прекрасную осанку, а вытянутый назад локоть правой руки, натягивающей тетиву, и выставленная вперёд левая, держащая изогнувшийся дугою лук, дополняют этот бесконечно восхитительный образ настоящей гордой воительницы, хозяйки и повелительницы древней Степи. Коричневые прямые волосы, ниспадающие из-под горностаевой шапки, колышутся на ветру, и по их движению девушка определяет силу и направление ветра, повлияющего на полёт стрелы. Лошадь застыла под хозяйкой, чувствуя её безупречную собранность, предшествующую выстрелу. Пальцы девушки разжались – слух пронзил перелив серебряный, в дрожи тетивы звенящей – и стрела умчалась, просвистев, к цели. Бесконечно долгий миг, затем глухой стук – это стрела вонзилась в сухое дерево, прямо в цель.

– Это моё дерево, Баламир. И я разрешаю тебе украсить его своей стрелой. Попадёшь рядом с моей – может быть, скажу своё имя.

– А ты хорошо стреляешь. И лук у тебя отличный, хотя и выглядит таким маленьким.

– Его сделал сам старый Турля. Ну что, сможешь попасть в дерево?

Баламир достал свой лук, вложил стрелу и натянул волосяную тетиву. А ведь далеко, да и ветер – можно и не попасть. Он тогда сгорит со стыда. Нет, нельзя промахнуться – надо собраться и настроиться. Прикинув силу ветра, Баламир приготовился. Стрела остра, рука крепка, послушна пальцам тетива. Зорки глаза, и цель ясна, и верно будет сражена. Наполнив сердце древним заклинанием, Баламир, стрелок меткий, тщательно прицелился и выпустил стрелу. Она попала в цель, правда не очень близко к предыдущей.

– Теперь ты назовёшь своё имя, красавица, – обрадовался егет.

– Я же сказала, если попадёшь рядом с моей, а твоя где? Совсем в стороне.

– Нет, не надо отговариваться, ты обещала.

– Ну всё, хватит, стрелок. Посмотри вон туда, видишь вдали лес?

– Да.

– Это Олений лес, подъезжайте к нему с юга – там юрты Чегет-агая. А мне пора домой возвращаться, дальше я с вами не поеду, – сказала девушка и развернула свою лошадь.

– Постой, – расстроился Баламир и, догнав девушку, остановил её лошадь, ухватив за повод. – Не уезжай, прошу тебя, – взял девушку за ладонь.

Та не одёрнула свою руку.

– Мне действительно пора, Баламир, – сказала она и другую свою руку положила поверх его пальцев. – Может быть, ещё свидимся.

– Обязательно свидимся. Я же знаю, в каком кочевье ты живёшь.

– Будет надо, найдёшь Кусюка, пастушка того.

–Зачем?

– Вот глупый, через него и меня найдёшь. Не будешь же в стане меня искать. Ну, всё, прощай Баламир. Я уезжаю.

– Прощай, красавица.

– Меня зовут Айхылу…

И Айхылу поехала вниз с холма. Проезжая мимо поднимающегося Тигоя, улыбнулась: «Прощай, Тигой», – и поскакала во весь опор к реке.

Баламир, окрылённый, восхищённо смотрел вслед прекрасной Айхылу…

Небо всё больше хмурилось – становилось пасмурно…

А потом они побывали в кочевье Чегет-батыра. Повидали тархана. Передали ему поручение хана отправить дозоры к южным рубежам…

Вернувшись к месту сбора, где велел ждать Алтузак-хан, они стали ждать. Никого не было целый день. До самого вечера Баламир порывался отправиться к пастушку Газизу – душа его стремилась к Айхылу, но он не может ослушаться твёрдого наказа хана ждать его здесь. В первую очередь он воин – всё остальное потом – и чувство долга не позволит ему покинуть это место. Так что, он дожжен отринуть все чувства и ждать, сколько бы ни понадобилось. Интересно, думает ли о нём Айхылу? Конечно думает: он ей тоже нравится – Баламир, хоть и совершенно неискушённый в таких делах, чувствовал это. Она же смотрела на него и её сияющие, как звёзды, карие глаза сказали ему об этом.

В конце дня, когда начался дождь, вернулись трое братьев: Бурибай, Туктамас и Аюхан. У Сухайлы, оказывается, они разделились – Каракош с Гиларом поехали дальше, к верховьям Ашкадара, а трое вышеназванных братьев стали искать кочевье главы сухайлинского рода. И лишь перед самым заходом солнца, когда уже отгремела гроза, вернулись Каракош с Гиларом. Итак, поручение хана выполнено: тарханы трёх южных родов получили указания, воины, во главе с Каракошем-десятником, ждут своего вождя в установленном месте, на берегу Мелеуза…

3. Кунгак-тау.

Алтузак-хан и Белес, двигаясь вниз по Мелеузу, добрались до широкой Агидели. На том берегу темнел густой лес. Чтобы добраться до Кунгак-тау, надо переправиться через эту широкую реку, и хан и его молодой воин поехали вниз по течению реки к месту, где можно было бы перейти её вброд. Такое место нашлось быстро – это была порожистая отмель с бурлящими, но не глубокими потоками, – и всадники перебрались на другой берег. Здесь были уже владения бурджан, древнего народа, с которыми у балабашняков были дружественные отношения.

Теперь перед ними открылся прямой путь к Кунгак-тау. Осталось только подняться на безлесную возвышенность, тянувшуюся с севера и ведущую, всё поднимаясь и поднимаясь, к самой горе.

Небо, в отличие от вчерашнего, постепенно хмурилось, наполняясь серыми облаками. К вечеру могла начаться гроза, но не раньше. Пологий гребень, ведущий к вершине горы, был безлесным поначалу. Но далее, впереди, где и начиналась сама Кунгак-тау, был уже настоящий густой лес.

Подъехав к границе леса, стеной стоящего перед ними, Алтузак-хан и его спутник увидели, выложенную кем-то в незапамятные времена, невысокую пирамиду из камней. Это было древнее святилище, предназначенное для умиротворения духов. Кем и когда оно было построено? Возможно, то были древние люди, живущие ещё лишь дарами природы, но уже отчётливо сознающие, что её духи властны над всем их существованием. Ведь говорится в преданиях шаманов, что первые неспящие, положившие начало возникновению тайных братств Хранителей, жили ещё в те давние, сокрытые мраком времена, когда у человека не было коня и лука и людьми ещё не правили ханы. В таких вот местах, наверное, те люди разговаривали с духами, прося у них удачи на охоте или в войне, или исцеления от болезней, – и обозначали эти места такими сооружениями. И каждый путник, пересекающий эту границу, оставлял здесь, на этом магическом месте, какое-нибудь подношение для духов горы. Это было священным действом, поддерживающим равновесие: человек благодарил окружающий мир, почитая его этим жестом, исполненном глубочайшего смысла и тончайшего волшебства.