Кто служил в армии, в цирке не смеётся. Сборник рассказов

Майор Сердитов сразу понравился своим независимым видом и достоинством, с которым представился начальству. Выслушав краткий и толковый доклад офицера, Ельцин обернулся к главному инженеру стройки, который был на данный момент старшим среди строителей. Менты заняли нейтральную и выжидательную позицию, даже слегка отодвинувшись, как бы говоря – А нам что? Нам ничего…! Что прикажут – то и выполним….

– Ну.., а ты что, главный инженер, доложишь, – внешне весело спросил Ельцин, в глубине души раздражаясь, что не может вспомнить ни имени, ни отчества работника. Вот крутиться всё это где-то в глубине, а вспомнить никак не получается.

А главный инженер стушевался, что вот так сразу и без подготовки нужно докладывать и путано стал рассказывать о краже, свалив в одну большую кучу всё – и кражу сварки, срывающийся из-за этого график работ, следы солдатских сапог, ночной пустырь… – и в ужасе замолчал, понимая, что своим бестолковым докладом банально и публично опозорился на глазах у своих подчинённых работяг и на фоне бравого майора выглядел довольно бледно. А от этого, неожиданно для себя, брякнул: – И майор, врёт как сивый мерин. Врёт…, говорит, что сварку сам купил…., – и ещё больше ужаснулся.

А Ельцин обрадовался, внезапно вспомнив имя и отчество инженера, и назидательно произнёс: – Сергей Александрович, советский офицер, майор не может врать, как сивый мерин…. Хорошо. Я тебя услышал, а теперь ты мне расскажи, – обратился он к рабочему солидного вида.

Тот приосанился. Не часто самого секретаря обкома приходится видеть, даже издалека, а тут с самим разговаривать. Будет о чём сегодня вечером небрежно рассказать дома и приятелям. И стал толково излагать суть дела, одновременно как бы жалуясь, что его – рабочего, так сказать, Пролетариат с большой буквы – оскорбили, самой вероятностью, что он сам и продал эту сварку майору, как тот утверждает…. Рабочий увлёкся, видя поощрительную улыбку Ельцина, и чтобы более убедительными были его слова, стал вообще говорить, чего бы не стоило.

– …Да мы бы её и не утащили, в ней-то килограмм сто пятьдесят будет. А там, следов солдатских сапог, ну точно человек сорок тащили. Если бы мы это дело организовывали, то максимум человека три было нас… Чтоб побольше денег на каждого было. Машину организовали. Заранее пришли сюда и договорились, чтоб зря тут не шарахаться. И спокойно продали и никто бы не узнал. А они на руках попёрли, в темноте, через пустырь. Там целая дорога образовалась и прямо сюда нас привела. И если бы вот не эти следы от колёс, ничего бы не сумели доказать. А так вот они, у самого забора, и вон она сварочка. И майор, пусть не как сивый мерин…, но всё равно врёт. Его солдаты украли….

– Как зовут? – Спросил Ельцин рабочего, как только образовалась пауза.

– Николай…., – рабочий помялся и добавил, – Петрович…

– Ха… А как к тебе обращаются? Петрович …., наверно…

– Да…, – рабочий смутился.

– Зря, Петрович, обвиняешь майора. Ты так рассказывал, как бы спланировал, что у меня создалось впечатление, некой зависти и обиды, что тебя просто опередили…

– Да нет…, нет…, – испуганно засуетился Петрович, обращаясь то к товарищам, то к главному инженеру. Кинулся и к ментам, но тут же шарахнулся от них, – да не…, Сергей Александрович…, ребята…, товарищ секретарь…. Да я так… Я ведь ничего и не говорил… и не думал…

– Ладно, ладно… Успокойся, но уж очень ты был убедительным. Покажи лучше следы. Точно…, от сварки…., – Ельцин выпрямился, а к этому времени тревожные ворота, около которых проходили разборки открылись и все гурьбой зашли в парк и сгрудились вокруг сварки.

– Вот, товарищ секретарь обкома, и номерочек наш инвентарный стоит. Врут они…, – торжествующе ткнул пальцем в корявый синий номер один из сопровождающих главного инженера.

– Ну, а что на это скажете вы, товарищ майор? – Ельцин одобрительно смотрел на невозмутимого офицера и Сердитов вдруг понял – Гроза пронеслась, Всё будет нормально и врать тут уже не стоило.

– Так точно, Борис Николаевич, только не украли, а заняли. У меня на боксах восьмой батареи четверо ворот оборвались одновременно и сварка в полку вышла из строя. Непорядок… Вот и пришлось… Занять. Да.., сказал.., что купил… А то сразу – Украли…, украли…

– Товарищ секретарь обкома, командир артиллерийского полка полковник Кривулькин. – Доложился запыхавшийся командир полка, вывернув из-за угла боксов и, хватанув воздух продолжил, – это я отдал приказ к девяти часам заварить ворота боксов, а майор Сердитов исполнительный офицер, чтобы выполнить приказ слегка превысил пределы разумной инициативы, но приказ выполнил. Хоть и таким образом. Сейчас мы сварку вернём, отвезём на машине. Извинимся. С руководством стройки решим все вопросы к обоюдному удовольствию. И считаю – что вопрос – УЖЕ РЕШЁН. – Командир смело рубил фразы, делая нажим на слова «Уже решён».

У командира дивизии аж глаза закатились в ужасе от этой спокойной наглости. Им бы сейчас извиниться, «удариться лбом об асфальт» и обещать…, обещать, обещать – Что больше такого «никогда и никому», а они ещё давят. И на кого давят? На секретаря обкома…. Ёлки-палки… Но глаза от удивления вкатились обратно, когда полковник Петров услышал довольный смех Ельцина и ещё больше его слова.

– Хорошо…, уговорили. Сергей Александрович, отдайте им эту сварку. Как поощрение…

– Как отдать? Не согласен! Она у нас числится… И так график срывается, а тут ещё сварку отдать…. Да ещё как поощрение. Они её, Борис Николаевич, украли. Просто украли, а сейчас все тут словоблудием занимаются. А кто за неё тогда платить будет? Я или рабочие? Нет, не согласен, – от такого неожиданного решения главный инженер даже забыл с кем он спорит. Сразу появился апломб и решимость в своей правоте. Весь встопорщился, как перед дракой…

– Во…, сразу видно – главный инженер стройки, а то мычал тут…., – Ельцин веселился, но потом по серьёзничал и уже спокойно стал растолковывать.

– Отдай. Ты тут кроме воровства ничего и не видишь, а ты глубже посмотри на всё это. Коммунист? – Неожиданно задал он вопрос главному инженеру, – нет… Ну, тогда понятно. А я вот вижу, что тут майор и командир полка не словоблудием занимаются, а прикрывают своих подчинённых. Не сдают, а именно прикрывают, даже понимая, что они могут получить по шапке. Ты-то вон сразу про деньги вспомнил – Кто будет платить? Ты или рабочие? А они не за свои должности дерутся, а за своих подчинённых. Молодцы. А теперь с другой стороны зайду. Солдаты ночью, через пустырь, по ямам тащили эту тяжеленую и неудобную к переноске сварку и нигде её не поставили, чтобы следов не было. Вот это тебе, Сергей Александрович, о чём говорит?

Главный инженер внимательно посмотрел на Ельцина, пытаясь в его глазах прочитать ответ, оглянулся на майора Сердитова и стоявшего рядом командира полка и неуверенно пожал плечами.

– Во…, сразу видно, что с военными ты никогда дел не имел. Солдаты только здесь поставили сварку на землю, – Ельцин через плечо ткнул пальцем в сторону забора, – чтобы передохнуть и перекинуть эту тяжеленую железяку через двухметровый забор. Это могут сделать солдаты только из-за уважения к своему командиру. Был бы он, командир, хреновый и солдаты так бы не старались: или волоком приволокли сварку сюда, или вообще не потащили, сказав, что не нашли. А они принесли. Принесли на руках. А это дорогого стоит….

Так что отдай им сварку. А завтра, когда я приеду к вам на стройку, дай мне АКТик на подпись на списание сварки. Подпишу и ты подпишешь. Причину списания сам придумаешь.

Главный инженер неохотно кивнул головой, с сожалением посмотрел на сварку и, махнув рукой рабочим, повернулся и пошёл на выход из парка. За ними потянулись милиционеры, а секретарь обкома, дождавшись, когда те скроются за забором, с чувством пожал руку майору Сердитову, командиру полка и остальным присутствующим офицерам: – Спасибо, товарищи офицеры за службу.

– Так, а кто-то говорил тут про извинения? – Хитро глядя на командира полка, задал вопрос Ельцин и полковник Кривулькин шагнул в сторону и сделал приглашающий жест в сторону выхода из парка.

Ельцин уехал с полка часа через два, весьма довольный посещением 32 военного городка. Сварку даже перекрашивать не стали и периодически ремрота обращалась с просьбами выделить сварку в их распоряжение, отчего третий дивизион имел неплохие дивиденды от технической части полка в плане ремонта и обслуживания техники вне очереди.

Через два месяца майор Сердитов пошёл на повышение и стал заместителем командира полка.

Из сборника рассказов «Бойцы»

Отпуск Салаги

Последний день полковых учений обещал быть нудным и тоскливым, как и предыдущие несколько дней. Не повезло нам и с погодой, когда всё произошло как по закону подлости. Если перед учениями была целая неделя солнечной и тёплой погоды, то именно в день начала учений затеялся противный мелкий дождик, который не прекращался все эти дни и температура опустилась до +2 – +3 градуса. Конечно, кто служит в Союзе, только бы посмеялся – В январе…., да плюс 2 – 3 градуса тепла, да они там, в Германии, оборзели совсем. Но все кто прослужил в ГСВГ несколько лет, знали – Лучше -10, -15 сухого мороза, чем +2 градуса, да под дождичком в Германии. Это мерзкая погода, когда не можешь толком согреться…. Вечно сырой и влажный, когда холод тихой сапой предательски заползает под одежду, как только ты остановился или прекратил двигаться.

Правда, сегодня ночью дождь прекратился, но низкое, угрюмое, пасмурное небо, взвесь мельчайшей воды в воздухе и непременный ветер, как бы ты не повернулся – обязательно в харю, превращал последние часы учений в хорошую нервотрёпку.

Да и учения сами, в отличие от других полковых, были не интересными. Раньше нас подымали и в течение трёх суток активно прокручивали через три-четыре полигона, где мы в высокой динамике отрабатывали все учебно-боевые вопросы. И на последнем полигоне, заключительным этапом, проводили управление огнём артиллерии полка с боевой стрельбой. Сворачивались и уходили в Пункт Постоянной Дислокации. А тут подняли и сразу кинули на полигон Либеррозен. Всё бы ничего, но во время марша в моём взводе, в самый пик сильного ливня, взорвалось колесо пятого орудия. Приняли на обочину. Пока меняли, правда, это заняло пятнадцать минут, я стоял с флажками на дороге и поворачивал немецкие машины на встречку и очень по дебильному гордился. Вот типа, Гансы, сидите в тёплых машинах, а я, советский военнослужащий, под ливнем охраняю вас. Я промок до нитки и более-менее просох только сейчас. Приехали на Либеррозу, встали на песчаном поле, закопались и двое суток так и простояли. Конечно, шло управление огнём, но это всё учебными снарядами или холостыми обозначали выстрелы и залпы.

Короче, намучились с этими учениями. Но нашей батарее всё-таки немного повезло. Все остальные батареи встали на самом песчаном поле, а наша, девятая батарея, самая крайняя, удачно расположилась как раз на опушке леса, который хоть чуть-чуть, но прикрывал нас от ветра и там можно было развести костры для обогрева. У остальных такой возможности не было. Не было на поле дров, да и как только разведут костёр, так сразу рёв с КП полка – Почему нарушаете маскировку? А какая к чёрту маскировка, когда на жёлтом, песчаном поле выкопано 48 орудийных окопов, накрытых зелёными массетями. Через поле проходило шоссе на Котбус и проезжающие немцы наверно здорово удивлялись – как ровно, в одну ниточку тянется линия невысоких, заросших травой бугров….

Ну, а мы прямо на опушке выкопали ямы и в них постоянно горели жаркие костры, дым от которых ветром уносился в лес.

Вот мы и сейчас сидели с Лёвой Геворгян у костра и балдели. До ячейки СОБа было метров двадцать, там на связи сидел дежурный радиотелефонист и, жалостно шморгая носом, с завистью смотрел на наш костёр, где сидели мы и вычислитель со вторым связистом. Такие же костры горели за каждым орудием и там грелись расчёты, за исключением дежурных наблюдателей.

Только что закончился завтрак, до начала управления огнём было ещё около часа и мы немного расслабились. Но как всегда в такой момент, когда ты размазываешься по бревну, блаженно жмуришься от такого уютного жара, ёрзаешь на бревне, чтобы подставить под животворящее тепло другой бок, прозвучала тревожная трель телефонного аппарата.

– Да…, здесь… Да, сейчас, – в ячейке во весь рост поднялся замёрзший радиотелефонист и призывно помотал в воздухе телефонной трубкой, – товарищ старший лейтенант, вас комбат к телефону зовёт.

Лёва недовольно поморщился: – Ну, чего комбату там неймётся….? Счас… подойду.

Старший офицер на батарее поднялся со стульчика, с удовольствием потянулся крупным и плотным телом и направился в ячейку. Долго слушал указания, потом недовольно буркнул в трубку: – Хорошо, сделаю.

Вернулся обратно и, сев на стульчик, послал связиста по окопам с приказом – Строиться перед ячейкой СОБа.

– Чего там, Лёва?

– Да, комбат, загонашился чего-то…. Оказываются, ждут командующего артиллерией армии генерала Смирнова. Он будет контролировать последний этап. Вот и комбат задёргался, типа – привести всех в порядок. А то вдруг по огневым поедет.

Лёва разнежился у костра и ему лень было шевелиться: – Давай, Боря, ты проверь их, а я посижу. Чего-то в сон потянуло….

Мне уже надоело сидеть у костра, поэтому мигом вскочил и с удовольствием стал распоряжаться. Построил огневиков в одну шеренгу и, проверив внешний вид, практически каждому сделал замечание – Помыться, подшиться, подбриться, почиститься и так далее. Единственно, на ком споткнулся это на рядовом Юзбашеве. Мой подчинённый с шестого расчёта. Маленький, хиловатого вида азербайджанец, чуть больше месяца назад пришёл в мой взвод из молодого пополнения. Был он городским, из Баку, поэтому хорошо говорил по-русски, что здорово его отличало от других азеров. Конечно, как молодой солдат, он был зачуханный и ещё «сырой». Но уже первый месяц службы показал, что в последствие из него получится толковый боец. Правда, сейчас он выглядел жалко. Грязное, не умытое лицо, зимняя стойка, шинель несколько большего размера висела на нём как на вешалке и всё остальное болталось точно также. Конечно, можно его сейчас у костра раздеть и дать умыться горячей водой, равномерно развесить на нём оружие и остальные причиндалы, но вот – Что делать с густой, иссиня-чёрной и матёрой щетиной…? Это был ещё тот вопрос. Он ещё на гражданке имел кучу отсрочек от армии по семейным обстоятельствам и сейчас ему было 24 года. По южным меркам он считался зрелым мужиком, что красноречиво подчёркивала его щетина. Если русские солдаты, даже старослужащие только подбривались раз в три дня, то Юзбашев, наверно единственный в полку, даже среди офицеров и прапорщиков, брился опасной бритвой и это был целый ритуал. Сначала он её точил, потом размачивал полотенцем опущенным в горячую воду щетину, а после всего этого намыливался, брился и треск срезаемой щетины доносился даже в коридор, вводя в священный ужас сослуживцев.

Вот и сейчас бегло осмотрев подчинённого, я понял бессмысленность даже попытки побрить его в полевых условиях и также быстро принял решение.

– Юзбашев и ты Матвеев, идёте на перекрёсток дорог и меняете там Серебрякова и Кумова. Обороняете левый фланг батареи. Матвеев ты старший.

Матвеев был с пятого расчёта, прослужил больше года и рвал, и метал в попытке заслужить отпуск, но посчитав, что вырытый окоп на перекрёстке лесных дорог не место, где можно его заработать, заныл: – Товарищ прапорщик, а чё я …? Чё.., вечно я? Я лучше из орудия постреляю и здесь на огневой позиции поработаю… Там Юзбашев и один справится…

– Хорош ныть. Ты на себя посмотри…, тебя как и Юзбашева прятать надо… Вперёд…

– Боря, погоди. Ну-ка давай их сюда обоих, – послышался голос Лёвы от костра.

Все разбежались устранять недостатки, а этих двоих подвёл к Лёве, который стал их инструктировать.

– Так, балбесы. Довожу информацию. Помимо нас, здесь на полигоне проходят учения разведбата армии. Если мы стреляем и крутимся здесь на поле, то они наоборот должны взять языка, напасть на какое-то подразделение и обезоружить его или условно заминировать. Так что, Матвеев, ты морду в сторону не вороти и там тоже можно отпуск заработать. Вот где они там шатаются? Может к нашей огневой позиции подбираются? Благо мы чуть ли не в самом лесу стоим. Вон они, позавчерашней ночью, разоружили наряд по парку и угнали оттуда ГАЗ-66. Так что – Ушки на макушке. Ну…, а если с разведчиками у вас прокол будет – то я вам такой прокол устрою… Ну, естественно и никого не пропускать, – Лёва поднял кулак и погрозил им.

Надо сказать, что руки и ладони старшего лейтенанта Геворгян – это отдельная тема для анекдотов среди офицерского состава полка. Они были как лопаты – большие и широкие. А если он их сжимал в кулаки, то они становились, как раньше на Руси говорили – Пудовыми. Для Лёвы это тоже была больная тема. Ни одни кожаные перчатки не налезали на руки. Просто не было таких размеров. Поэтому, когда Лёва ездил в отпуск, в свою солнечную Армению, то там шил на заказ пар десять перчаток. Но это спасало его лишь на некоторое время. Он их терял со скоростью одна пара в неделю, и вскоре щеголял либо голыми, покрасневшими от холода руками, либо одевал и ходил в обычных, брезентовых строительных рукавицах.

Вот и сейчас если приложить кулак Геворгяна к голове Матвеева, то из-за него будет выглядывать только уши и шапка, а уж голова Юзбашева скроется как луна за солнцем.

Солдаты с почтением осмотрели воспитательный инструмент командира и молча направились в глубину леса, менять сослуживцев. Лёву бойцы не боялись, а уважали как грамотного офицера, так и как отличного и справедливого командира. Лёва бойцов никогда не бил, зная свою дурную силу. Мы как-то с обеда вместе возвращались в казарму, а дневальный в это время сидел на тумбочке, отвернув лицо от входной двери, и весело базарил с товарищами в конце коридора и не заметил входящее начальство. Так Лёва подскочил и не ударил, а просто резким движением руки снёс бойца с тумбочки. В какой позе он сидел, в той же и летел по воздуху метров пять, а потом катился на заднице ещё метра три по кафельному полу под дружный смех товарищей.

Пауза затягивалась, было уже почти двенадцать часов, а никаких команд не поступало. С правого фланга огневой позиции неожиданно прибежал к нашему костру наблюдатель и сбивчиво доложил: – Товарищ старший лейтенант, там…, там на поле, все батареи сворачиваются…

Мы вскочили на ноги и метнулись к первому орудию, откуда просматривалось всё поле. Действительно, батареи полка отбивались, но не так как будто на учениях получили команду «Отбой» и переместится. Все отбивались не спеша и явно сворачивались.

– Не понял? – Удивился Лёва. Я эту же мысль выразил более сочно и матерно.

Мы оба метнулись в ячейку и Лёва позвонил на КНП батареи. Трубку взял командир взвода управления лейтенант Денисенко.

– Витя, там что команда «Отбой» пошла? – Я прислонился ухом к трубке с другой стороны и услышал, – Да…

– А чего нам тогда не передаёте?

– Комбата срочно вызвали на КНП командира полка. Чего вызвали – не знаю. Вот сам сижу и жду, а рядом остальные отбиваются. Вроде бы конец учениям. Сейчас Чистяков придёт тогда что-нибудь и скажет…

Херня какая-то. Мы удивлённо посмотрели друг на друга. Никогда такого не было, чтобы полковые учения заканчивались без управления огнём с боевой стрельбой. Ну ладно, посмотрим, что будет дальше.

Через десять минут зазвонил телефон. Это был комбат: – Лёва, к тебе полковая контрольная группа приехала?

– Нет, никого нет.

– Хорошо, сейчас подъедет…

– А что хоть случилось? Что все отбиваются, а нам команды нет?

– Да сам не знаю… Приехал минут сорок тому назад генерал Смирнов. Злой и раздражённый как чёрт. Всех на КНП полка оттрахал… Чего-то там орал, а потом вызвал меня. Я там как чмо стою, глазами моргаю, – в этом месте мы с Лёвой придушенно засмеялись. У Чистякова был периодический врождённый или просто нервный тик и иной раз, в самый неподходящий момент, особенно когда его ругали, он начинал моргать, а впечатление такое создавалось, как будто он заговорчески подмигивает, что ещё больше заводило ругающее начальство. – А он поспрашивал про батарею. Спросил про тебя. Ты где ему попался? Очень уж он агрессивно про тебя спросил…

– Да я никогда его в жизни не видел, – задумчиво произнёс Лёва, мысленно пробегая свою службу в первой танковой армии, – А что он спрашивал?

– Как обычно спрашивают. Как служит?

– Ну?

– Чего Ну? Нормально тебя все характеризовали.

– Короче, сказал лично проверит батарею. Да, там сейчас тебе ещё с других дивизионов снаряды подвезут. Так что готовься к стрельбе. Ты внешний вид проверил?

– Да, нормально в этом плане.

Лёва положил трубку на аппарат и озадаченно выругался по-армянски: – Откуда он меня знает?

Через десять минут на огневой позиции остановил ГАЗ-66, из кабины которого вылез жизнерадостный начальник топослужбы полка и он же начальник полковой контрольной группы, а из кузова высыпали солдаты и сержанты с приборами.

– Здорово герои, – радостно завопил капитан Климкин, здороваясь с нами.

– Хорош подкалывать. Ты лучше скажи – Чего приехал? И что там у вас происходит?

– Что, что… Сексуальный день. Нас уже оттрахали, теперь будут вас. Мыло, полотенца, штаны ширинкой назад. Лично генерал будет…

– Коля, хорош тарахтеть. Ты конкретно скажи – Чего там у вас?

– Так я конкретно и говорю. Ждали, что генерал к нам подъедет в десять часов и начнётся. А его всё нет и нет. А тут в двенадцатом часу появляется злой, как собака, раздражённый. С ходу налетел на командира полка, а потом всех по очереди. Я от греха подальше с КНП смылся, а когда генерал немного утих, снова нарисовался там. Короче он говорит командиру. Ваш полк знаю. Управление огнём отстреляете не ниже на «Хорошо». А вот проверю вас на вшивость и проверю с боевой стрельбой только одну батарею. И по ней поставлю полку оценку. И спрашивает – В какой батарее служит старший лейтенант Геворгян? В девятой, товарищ генерал – отвечает командир. Вот её и готовьте и комбата ко мне. Вот так, Лёва. У тебя сейчас есть шанс стать командиром батареи…

– Или оказаться в заднице, – пробормотал озабоченно Геворгян.

– Может это твоя родня с Армении замутила протекцию? – Высказал я своё предположение.

– Не…, у меня все простые. Я же не Миша Григорян, у которого пол Армении шишкари…

В течение десяти минут подошли машины с дивизионов и мы разгрузили снаряды. Теперь у нас на огневой позиции было по восемь снарядов на орудие. Я послал солдата за Матвеевым и Юзбашевым, чтобы потом не забыть про них в суматохе. Через пять минут подскочил Матвеев и бодрым голосом доложил, что всё нормально. Подозрительным взглядом осмотрел его, пышущую здоровым румянцем лицо, явно не замёрзшего на посту, а только что отошедшего от костра. Вдалеке мелькнул Юзбашев и я, кивнув головой, принял доклад.

Доложили комбату, что ОП готова и замерли на своих местах.

Дальше произошло то, что должно было произойти с полком за все эти дни. За четыре последующих часа на всём песчаном поле не осталось ни единого места, где бы не разворачивалась батарея в боевое положение. Причём, это происходило на время и с обязательным выстрелом или залпом. Потом перемещались на сто-двести метров вперёд или в сторону и опять разворачивались. Условный противник периодически применял по нам отравляющие вещества, наносил ядерный удар, после которого мы всё равно возрождались. Разворачивались и тут же сворачивались, уходя от возможного налёта авиации. Снова одевали хим. защиту и целый час работали в ней, нервно ощущая, как просохшая одежда вновь пропитывается, но уже солёным потом. Опять стреляли и в конце с ходу развернулись на прямой наводке, где выполнили задачи по поражению неподвижных и движущихся целей.

Батарея была качественно вывернута наизнанку и мы здорово переживали за результаты своей работы. Это потом мы узнаем, что почти все нормативы выполнены с оценкой «Хорошо», либо «Удовлетворительно» и три задачи на «Отлично». А сейчас нервничали, переживая за результаты и за оценку полка.

Все снаряды были выпущены и над полигоном повисла тревожная тишина. На последнем этапе, прямой наводке, к нам присоединился комбат со своей ячейкой и теперь в яме, откуда мы руководили огнём, было не протолкнуться от взвода управления батареи.

– Командира батареи к командиру полка, – пришла команда по радиостанции. Капитан Чистяков выбрался из укрытия и побежал к недалёкому КНП полка, придерживая рукой полевую сумку.

– Ну, сейчас комбат обратно или начальником штаба дивизиона прибежит или взводным, – прокомментировал лейтенант Денисенко, – хотя, насколько я понял, отстрелялись мы вроде бы ничего…

Через десять минут из-за полкового КНП появился комбат и неспешной походкой направился в нашу сторону. Мы вскинули бинокли и впились в лицо комбата, стараясь угадать – С какой вестью он идёт назад?