Искупление

Наталья Дурунда

ИСКУПЛЕНИЕ

Путь в будущее лежит через прошлое…

Иммануил Кант

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЗАГЛЯНИ В МОЮ ДУШУ…

Карпаты.

Горное село Ярославка.

В тот день, десятого июня 1942 года, происходило что-то ужасное. Казалось, само небо решило уничтожить все живое и неживое на этой грешной земле.

В один миг солнце исчезло за беспросветными черными грозовыми тучами, налетел могучий, яростный ветер. На улицах и дворах поднялась неимоверная пыль, старые лесные деревья-великаны склонились перед ураганным повелителем. Заскулили испуганные сельськие собаки, безнадежно ища защиты в своих конурах, замычали в хлевах коровы, предчувствуя смертельную опасность.

Словно бумажные листочки, громко зашумели на крыше дома Билычей кусочки черепицы.

– Отче наш! – стояла на коленях и, заломив руки перед иконой, ревно молилась перепуганная старая повитуха Мелана. Она принимала у молодой Анны уже пятые роды. – Прости нам страшные грехи и помилуй нас, яко и мы прощаем должникам нашим…

Роженица громко стонала на кровати, корчась от нечеловеческой боли. Она мучилась уже почти сутки. Ребенок не выходил. Несчастную покидали силы. В хозяйстве даже распахнули настежь двери хлевов и сараев, как заведено, когда у женщины тяжелые роды. Под голову ей повитуха положила свадебную рубашку. Еще подожгла пучок освященной сухой травы и несколько раз обкурила дымом измученную Анну, но ничего не помогало.

Муж роженицы, Михайло, с четырьмя маленькими дочерьми сидел в соседней комнате и, зажав кулаки, нервно ожидал. Его не волновали ни ураганный ветер за окном, ни бесконечные стоны жены, которые с каждым разом все ослабевали и ослабевали.

– Если родит мне еще одну девку – выбью из нее душу! – сердито предупредил повитуху. – А дите утоплю и пущу по реке.

– Сохрани, Господь! – испуганно крикнула и перекрестилась Мелана. – Ты с ума сошел? Не ведаешь, что говоришь! Разве Анна виновата, что Бог вас дочками радует? Не сама же выбирает!

– Я тебя предупредил! – будто и не слышал слова Меланы Михайло. – Хватит! Мужских рук в семье не хватает, а она наплодила ртов на мою голову! – кивнул в сторону испуганных девочек. Шестилетняя Калинка, пятилетняя Агафья, четырехлетняя Аленка и годовалая Марийка прижались друг к другу возле печки. Боялись суровго отца, как огня. Никогда не слышали от него ласкового слова.

– Делай, что хочешь, а родиться должен мальчик!

Внезапно все засветилось, зашумело, загрохотало, словно тысячи пушек одновременно выстрелили.

Повитуха обхватила голову руками и упала на пол.

На несколько секунд воцарилась мертвая тишина. Лишь Анна слабо постанывала.

Мелана осторожно встала и подошла к окну.

От увиденного лицо женщины побледнело, в широко раскрытых глазах застыл ужас. На дворе стемнело, будто наступила глубокая ночь. Только раз за разом раскаленными огненными мечами небо разрезала беззвучная молния. Лес полностью скрылся из виду, лишь слышался шум листьев и треск толстых веток, ломающихся под силой сумасшедшего ветра. Он разгулялся, словно полноправный хозяин на этой земле, безжалостно уничтожая все вокруг.

Повитуха перекрестилась.

– Помилуй нас, Господи, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззакония наши… – с молитвой на устах медленно подошла к Анне. Взяла большое полотенце, слегка перевязала над животом роженицы.

– Все, – тяжело выдохнула Мелана, – больше ждать нечего. Или родишь, или… – на минутку замолчала. – Глубоко вдохни, – попросила Анну, – а как затяну полотенце – резко выдыхай и тужся, что есть сил.

Несчастная открыла рот, вдыхая на полную грудь, и замерла в ожидании команды.

– Давай! – крикнула Мелана и со всей силы навалилась на живот, выдавливая плод.

– А-а-а! – в исступлении заорала Анна, выпуская воздух и… последние силы…

Вдруг небом прокатился такой мощный раскат грома, что, казалось, земля содрогнулась. Зазвенели оконные стекла.

Мелана остановилась, опять перекрестилась и начала громко молиться:

– …ибо свои беззакония знаю, и грех мой пред Тобою есть вина. Тебе единому я согрешила и перед Тобою лукавое сотворила…

– Го-о-споди! А-а-а!!! – обливаясь потом и слезами, не своим голосом горланила Анна. – Больше не могу-у!!!

– Давай! Еще раз! Вместе со мной! Тужся! Выталкивай его! Сильнее! – кричала повитуха.

– М-м-м! – сцепив зубы, закатила глаза и тужилась из последних сил молодая женщина.

Тем временем за окном ветер, гром и молния разбушевались наполную. Уже еле держались на корнях, обессиленные от неравной борьбы с ураганом, деревья, разгневанное небо с неистовой силой швыряло огненные стрелы молний, раскаты грома слились в ужасающий грохот.

Но женщины уже не замечали смертоносной стихии.

– Еще! – профессионально командовала Мелана. – Всего разок! Ну! Давай!

Анна послушалась, напряглась изо всех сил и…потеряла сознание…

На свет появился мальчик. Вместе с ним в последний раз грянул гром, засветила молния, успокоился лютый ветер.

Уставшее небо благословило землю тихим и спокойным дождем.

Повитуха омывала лицо измученной женщины холодной водой и слегка похлопывала по щекам. Роженица очнулась.

– Ты родила… сына… – испуганно прошептала Мелана.

Анна отвернулась к стене, крепко сжала веки. Губы ее задрожали.

– Он… живой, – уже совсем тихо, чтобы никто из домашних не услышал, молвила старуха.

Истерзанная тяжелыми родами женщина повернулась, и, широко раскрытыми, полными страха глазами, глянула на повивальную бабку.

– Он слишком слабый, – опустив голову, добавила та. – Долго не протянет.

Анна крепко сжала веки и глухо застонала.

– Что ж ты натворила? – закрыв лицо морщинистыми руками, причитала Мелана, будто знала страшную тайну. – О-ох, грех то какой… – сокрушаясь, качала головой. – Какой грех… – подняла руки к небу. – Этот ребенок должен был жить. На нем – знак Божий…

Глаза роженицы расширились еще больше: что значит «знак Божий»?

– Я умыла его, – объяснила старуха. – У ребенка на левом плече родимое пятно… в виде креста.

Анна от ужаса стала белее простыни.

– Сейчас покажу, – тяжело встала с лавки и побрела к ребенку. Тот лежал неестественно тихо, замотанный в то самое полотенце, которым его выдавили из лона матери, и не шевелился. Мелана хотела взять мальчика на руки, но поняла: он уже не дышит.

Смерть ребенка, даже чужого, всегда поражает. Почувствовала острую боль в сердце. Схватилась руками за левый бок и оперлась всем телом на стол.

Анна все поняла.

Раненым зверем завыла в кровати, намертво вцепившись руками в покрывало. Душевную боль, пронзившую ее сейчас, не сравнить с родами.

Казалось, ее разорвет изнутри. В груди больно жгло, словно горела заживо.

«Мальчик! Господи, такой желанный и долгожданный!» – стучало в висках.

Бедолага вытянулась на кровати, как струна, закинула голову назад и содрогалась в немом рыдании.

Вдруг дверь резко распахнулась. В комнату буквально влетел Михайло. Он уже понял: роды закончились. Обычно через несколько минут Мелана выходила и выносила ребенка. Но сегодня все не так: его жена не могла разродиться более суток, ведь схватки начались еще вчера. Плач ребенка он так и не услышал. Повитуха лишь испуганно шепчет, слов не разобрать…

Резко подошел к кровати, глянул на Анну и остолбенел. Да, она боялась родить дочь, ей бы это с рук не сошло, но чтобы настолько? На ней же лица нет… Сердцем почувствовал: в дом пришла беда…

Медленно повернулся, взглянул на повитуху. Та стояла ни живая, ни мертвая. На столе – сверток. Это его малыш.

«Какой-то он неестественно тихий, – мелькнуло в голове Михайла. – Как неживой…»

Подошел ближе. Коснулся маленькой головки. Все понял.

Резко распеленал малыша и обомлел…

Это мальчик!!!

СЫН!!!

Его кровиночка, которую так долго ждал! Молился Богу по ночам. Жил в ожидании чуда!

– Господи!!! – не стыдясь, зарыдал. – Почему?! – дрожащими руками прикрыл ребенка. – За что?! – ухватился за голову и, как сумасшедший, выскочил из дома.

…Прошло несколько дней.

Михайло похоронил ребенка. Пережитое даром не прошло. Почти не выходил из местного магазина. Пил беспробудно. Вечерами местные парни приносили домой его еле живое тело.

Анна так и не поднималась с кровати. Она медленно угасала. Догорала, как восковая свеча. Кровотечение после тяжелых родов не прекращалось, хоть как ни старалась повитуха, какие только травы ни заваривала.

– Надо бы священника позвать, – нерешительно молвила Мелана. – Так. На всякий случай, – давала умирающей последнюю надежду. Не хотела добивать горькими словами несчастную женщину, хоть знала наверняка: ее уже не спасти. От большой кровопотери у молодой женщины периодически отключалось сознание и она забывалась в полусне-полубреду.

– Не зов-ви, – еле слышно прошептала Анна.

– Как это – не зови? – испугалась старуха. – Ты должна исповедаться. Все рассказать. Снять с души тяжкий грех, а как иначе? Как перед Господом предстанешь?

Анна молча отвернулась.

– О себе не печешься – о детях подумай, – поучала повитуха. – Такой грех до четвертого колена искупать будут, чай не знаешь? В Святом Письме сказано: «Я Господь Бог твой, Бог ревнивый, тот, что наказывает за грехи отцов детей до третьего и до четвертого колена тех, кто ненавидит меня и милосерден до тысячного колена к тем, кто любит меня и соблюдает заповеди мои». Ты обязана исповедаться.

Но молодая Билычка твердо молчала.

Она понимала, что умирает. Глубоко в душе тысячу раз раскаивалась в содеянном. Но в селе трудно сохранить тайну исповеди. А крутой нрав своего Михайла отлично знала. Если откроется страшная правда – детям не сдобровать. На них может отыграться. Ей же уже ничем не навредит. Поэтому решила: пусть лучше ее душа горит в аду, но подвергать опасности жизнь своих кровинушек не станет. Сцепив зубы, молчала.

Мелана знает тайну Анны. Но никому не расскажет. Ведь это последняя воля умирающей. Старуха поклялась, что будет молчать.

Но грех есть грех, а тем более – смертный. Заблудшая душа попадает в ловушку, не может успокоиться, содеянное зло кромсает ее заживо. Ей уготованы вечные муки. Разорвать тугую петлю, в которой оказалась душа Анны, могло только чистосердечное раскаяние и святое причастие. Повитуха это понимала и хотела помочь молодой женщине. Именно поэтому пыталась переубедить умирающую в необходимости исповедаться. Но та была непоколебима.

В конце концов старуха не выдержала. Вечером отправилась к священнику.

– Слыхал я, что жена Билыча после родов не встает, – ответил отец Юрий. – Я уже и сам собирался проведать ее. Неуж-то настолько плоха?

– Боюсь, до утра не доживет, – тяжело выдохнула Мелана. – Поспешить надо бы.

Не глядя на позднее время суток, священник отправился в дом Билычей. Войдя, сразу направился к кровати больной и, от увиденного на минуту потерял дар речи.

Молодую цветущую Анну хорошо знал. Рожала каждый год, но это ей лишь на пользу шло. Как говорится, цвела и пахла. Да и на поле не перетруждалась. Михайло, хоть и суров был, но жену берег. Как только становилось явным ее «интересное» положение – к тяжелой работе не допускал. Тогда все женщины в селе ей откровенно завидовали. Сами же с утра до ночи тяжело горбатились на сенокосах и картофельных плантациях, да еще и с детьми за спинами.

«Что же такого могло произойти, чтобы за несколько дней так сгореть?» – удивился святой отец.

Анну было не узнать: бледная, с глубокими черными кругами под глазами, беспомощная.

– Жаль несчастную, – изумленно промолвил священник. – Раньше времени уходит…

Роженица не подавала признаков жизни. Отец Юрий слегка прикоснулся к ее руке.

– Жива, – облегченно выдохнул.

– Надо подождать, – объяснила Мелана. – Скоро придет в себя.

– Она в здравом уме? – забеспокоился.

– Да, отче, – утвердительно кивнула повитуха. – Все понимает.

Тем временем Анна видела сон: она молодая, здоровая, на залитой солнцем поляне, вместе с другими девчонками, выплетает венок из солнечно-желтых цветов. Несет его к ручейку и пускает по воде. Ее заливистый смех разносится далеко. Михайло его тоже слышит. Видит венок. Ловит из воды и надевает на свою голову. Девушка счастлива. Ведь Билыч – первый парень на селе. Еще не женат, а уже дом себе отдельный строит. И не простой, а добротный – на две комнаты и сени. Братья ему помогают. У него – своя земля, полный двор скотины. Каждая бы мечтала о таком хозяйственном муже. Но он выбрал чернобровую Анюту. Не важно, что ей всего пятнадцать. Не будет долго в девках ходить.

На первом же свидании, не церемонясь, раздел и сделал своей женщиной.

– Это чтоб с другими не крутила, пока свадьбу не отгуляем, – объяснил, до смерти перепуганной девушке. – А когда женюсь – родишь мне много сыновей. Именно мальчиков, – уточнил. – В хозяйстве сильные руки нужны. Проку мне от девок. Их только корми да одевай. Вон, у моего отца – семеро хлопцев и ни одной юбки. Чего б я достиг, если б мне родственники ни помогали?

Тогда впервые Анна не на шутку испугалась Михайла. Но успокоила себя. Ведь мать учила: мужа терпеть надобно…

Через год после свадьбы родила ему дочь.

Михайло даже не глянул в ее сторону. К жене несколько месяцев не прикасался, демонстрируя свой гнев.

Когда в семье появилась четвертая – Марийка – мужские нервы здали окончательно. Кинулся к роженице, мертвой хваткой вцепился в волосы, выволок с кровати и, если бы не повитуха Мелана, забил бы до смерти.

Но не прошло и трех месяцев после родов, как Анна поняла, что снова беременна…

Вдруг видение рассеялось.

Больная пришла в себя. С трудом открыла глаза. Возле кровати – священник. Тихо молится. Анна не могла понять, где она: жива, или это уже ее похороны? Ведь то, что видела во сне – действительно пережила. Содрогнулась. Будто лишь сейчас осознала: смерть взаправду могильным холодом дышит ей прямо в лицо. Но она не хочет умирать! Нет! Ей всего неполных двадцать три года! Боже, какая молодая! Жизнь прекрасна! Еще и детки… Младшенькой Марийке всего годочек! Совсем без матери. Никогда не вспомнит… Кому они нужны? Кто полюбит, как родная мама? Кто вытрет сиротские слезы, прочувствует боль, успокоит в минуты отчаяния? О-о, Господи!

Материнское сердце разрывалось.

Глаза несчастной расширились и налились слезами. В них застыл страх перед неизбежным.

Мелана вышла из комнаты.

– Желаешь ли исповедоваться, душенька? – спросил духовный отец, когда остались наедине.

Анна закрыла глаза. Ее губы зашевелились.

– Что, милая? Не расслышал, – склонился к страдалице.

– Хочу ж-жить, – еле слышно прошептала несчастная, умоляюще глядя на священника.

Батюшка замер. Он уже не молод. Много чего в жизни повидал. И умирающих исповедовал. Но такое… Чувствуя ледяное дыхание смерти, сердешная хваталась за последнюю соломинку, как падающий с обрыва за воздух.

– Даст Бог – поправишься, – грустно усмехнулся отец Юрий и нежно погладил бедную женщину по голове. Он так проникся увиденным, что свободной рукой вытер скатившуюся слезу.

– Или что мучит твою душу? Может, грех какой? Покаяться хочешь?

Анна медленно, отрицательно покачала головой.

Святой отец уже хотел дать ей отпущение грехов, но в последний момент остановился. Губы больной шевелились. Она недоговорила. Или он не понял?…

– Н-не бу-ду испо-ве-довать-ся, – еле разобрал, наклонившись к Анне.

От услышанного потерял дар речи. Даже разогнуться не мог.

«Как не будет? – мелькнуло в его голове. – Неужели не понимает всю серьезность ситуации? Умирает ведь. Это очевидно. Разве что… – задумался, – страшный грех совершила…»

Почувствовал, как по телу побежали неприятные мурашки.

– О, Иисусе, Спасителю душ человеческих, помоги ей, – вытер, вспотевший от переживаний лоб. – Не молчи, милая. Спаси себя. Каким бы тяжелым не был бы твой поступок – Господь простит, если чистосердечно покаешься. Он разбойника, который всю свою жизнь Бога не знал, в рай пустил. Лишь потому, что уверовал перед смертью.

Но Анна молчала.

Губы ее дрожали. Из-под крепко сомкнутых век лились слезы, слабыми руками сжимала свое покрывало, но молчала…

Священник не оставлял надежды. Как врач, теряющий своего пациента в реанимации, суетился возле больной. Приводил множество примеров, когда Бог своим милосердием прощает грешников. Или какую страшную силу имеет Всевышний, когда ничтожный человек отрекается от Него.

Но все зря…

Вдруг Анна содрогнулась, словно ее током ударило.

Глубоко вдохнула.

– Отче Небесный! – из последних сил крикнула, глядя в потолок. – Загляни в мою душу-у! Ты…все видишь и… знаешь! Прости… Прости меня… Грешную! Прости! Загляни… Смилуйся… Я не хоте… – оборвалась на полуслове…

Резко закрыла глаза, вытянулась как струна и тяжело выдохнула.

В комнате стало неестественно тихо.

Священник склонился над больной и понял: Анна испустила дух.

Все… свершилось…

Так и ушла в вечность нераскаянной…

* * *

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

РАЗРЕЖЕТ НЕБО СОЛНЦА ЧЕРНЫЙ ЛУЧ …

Киев.

2007 год.

– Вставай, соня! – донесся с коридора женский голос. – Ты только глянь, как высоко уже солнышко в небе. Не забыла, какой сегодня день?

– Забудешь тут… – сладко потягиваясь в кровати, лениво отвечала Эмилия. – Сегодня – мой юбилей. Взрослый праздник. Двадцать пять стукнуло. Старее-ею!!!

– Что-что?! – шумно открывая дверь, весело спросила мать.

Девушка рассмеялась, накрыв голову одеялом.

– Стареет она, – шутя иронизировала. – А что уж мне в свои сорок пять говорить?

Ирина Макарова воспитывала дочь одна. С мужем Давидом, чехом по национальности, развелась, когда Эмилии исполнилось семь лет. До этого семья жила в Праге. После расторжения брака Ирина с ребенком приехала в Украину. Вернула себе и, с разрешения мужа, девочке – свою фамилию Макарова. В Полтаве, после смерти ее родителей Марии и Бориса Макаровых, остался домик.

Там и жили, пока дочка не закончила среднюю школу и не поступила в столичный университет на факультет журналистики. Тогда Ирина продала родительський дом и купила в Киеве трехкомнатную «хрущевку». Все же лучше, когда ребенок под присмотром.

Женщина гордилась своей дочерью. Эмилия выросла именно такой, как она мечтала: открытой, коммуникабельной, образованной, интеллигентной. Ее любили окружающие, уважали и ценили друзья. Преподаватели ставили в пример другим.

Девушка занималась спортивными танцами, увлекалась поэзией.

После окончания университета мамина подруга Зоя Павловна Черкасова пригласила Эмилию к себе на работу, в прес-службу апелляционного суда, которую сама же и возглавляла.

Еще Эмма подрабатывала переводчиком, так как в совершенстве владела несколькими иностранными языками: английским, чешским и немецким. Находила время и для занятий с детьми в качестве репетитора.

Трудилась девушка много. Ведь у мамы – серьезные проблемы с сердцем, и давно. Физические нагрузки ей полностью противопоказаны. Каждый год необходимо проходить реабилитацию в частной клинике. А это стоит немалых денег. Бывали времена, женщины едва сводили концы с концами. О каких-то сбережениях нечего и говорить. За душой – пусто.

Максимально загруженный график и постоянная занятость лишали девушку возможности хоть иногда беззаботно понежиться в кровати. Такая роскошь, как затяжной утренний сон, считалась наивысшим наслаждением, просто блаженством. Поэтому сегодня, несмотря на праздничный день, ей совсем не хотелось вставать. Не искушал даже душистый запах маминых свежеиспеченных блинчиков. Ее фирменных: с тертыми яблоками и корицей, щедро политых медом.

Однако долго поваляться в кровати все-таки не удалось. Казалось – сама природа приветствовала именинницу. Как-то по-особенному пели птицы, исполняя праздничный гимн ее красоте и молодости. Утреннее солнце, проникшее несмелыми первыми лучами в ее комнату, наполнило ее золотой россыпью, а затем залило ярким искрящимся светом. С улицы доносился веселый смех детворы, выбежавшей на утреннюю прогулку. Где-то рядом залаяли собаки.

Эмилии уже не спалось. Она медленно поднялась с кровати и подошла к окну.

Мимоходом глянула в зеркало, расположенное в левом углу комнаты. В солнечных лучах она выглядела просто божественно, напоминая то ли сказочную нимфу, то ли лесную фею. Сквозь тоненькую полупрозрачную ночную рубашку, с легким кружевом на рукавах, вырисовывался стройный девичий стан и вмеру полная сочная грудь; слегка вьющиеся светлые волосы цвета пшеницы тяжелыми локонами ниспадали ниже тонкой талии; шоколадные, выгнутые дугой брови, красиво огибали огромные, как два озерца, глубокие бездонные васильково-синие глаза с длинными, пышными ресницами. Изюминкой на этом волшебно-красивом личике были небольшие ямочки на нежных девичьих щеках, слегка залитых от недавнего сна румянцем.

Внезапно внимание девушки привлек дорогой автомобиль, только что заехавший в скромный хрущевский дворик.

– О-о, нет, – недовольно протянула Эмилия. – Только этого не хватало, – пробормотала, наблюдая, как из машины выходит молодой человек и достает с заднего сиденья огромный букет цветов.

Это Антон Волошин – следователь областной прокуратуры. Ему тридцать четыре года. Но на счету уже не одно раскрытое дело. С Эмилией познакомился, когда другу-бизнесмену Игорю Мостовому срочно понадобилась переводчица чешского языка. Через тридесятых знакомых вышел на Макарову. С того времени потерял покой.

– Она притягивает, словно магнит, – признался как-то Игорю. – Засела в голове – и все, как навязчивая мелодия. Даже работать тяжело. Сосредоточиться не могу.

– Жениться тебе нужно, – ухмыльнулся в ответ Мостовой. – За тридцатник перевалило. Пора, дружище, пора.

Антон не возражал. Однако особой взаимности со стороны Эмилии не чувствовал. Вроде бы и приветливая, улыбается, но когда Волошин пытается на кофе или ужин пригласить – толерантно находит тысячу причин для отказа. Это настораживало. Пользуясь связями, выяснил, что соперника у него нет. Уже легче. Девушка живет с мамой. Семья среднего достатка, далеко не богатая. Это добавило уверенности.

Однажды на улице, как бы случайно, встретил Эмилию с Ириной. Поздоровался, представился. Как и ожидал – матери понравился. Первый шаг сделан. Завоевать сердце любимой легче, когда будущая теща в союзниках.

Сегодня Антон смело решил взять их отношения на абордаж. Купил цветы и осмелился приехать прямо домой. Повод безупречный.

Эмилия стояла у окна и наблюдала, как Антон заходит в подъезд. Ее мобильный телефон, сонно лежащий на белоснежном подоконнике, противно завибрировал.

«Следователь Волошин. Прокуратура», – высветилось на экране.

Девушка недовольно нахмурилась и нехотя взяла трубку.

– Мои поздравления имениннице, – услышала бодрый мужской голос. – Открывай дверь. Принимай гостей, – бесцеремонно заявил.

От его настойчивости девушке стало не по себе. Поведение мужчины явно говорило о том, что он уже считает ее своей. Все последствия отказа Эмилия осознавала… Сердце неприятно кольнуло. Праздничное настроение как ветром сдуло.

Через минуту из приемной уже доносился голос Антона. В маминых руках красовался роскошный букет. Для Эммы Волошин приготовил особенный подарок – билеты в театр. Он знал ее тягу к прекрасному. Да и после спектакля надеялся на романтический вечер.

Именинница нехотя вышла к столу.

Мама занялась поисками вазы для шикарного букета. Антон подошел и сдержанно поздравил, слегка дотронувшись губами к ее щеке. Девушка не отреагировала.

– Давайте пить чай, – попыталась разрядить напряженную обстановку Ирина и отправилась на кухню.

– Нет, нет, – резко отказался Волошин. – Весьма благодарен, но я спешу, – натяжно улыбнулся.

Реакция любимой девушки огорчила его. Антон понимал, что их чувства пока не взаимны, но надеялся завоевать ее расположение. Ведь они еще мало знакомы. За что любить? Пройдет время – узнают друг друга получше. Все станет на свои места. Терпение… Только терпение… Для себя он уже давно все решил. Эта девушка будет принадлежать ему. Другому даже пальцем не позволит ее коснуться.

– Завтра вечером заеду, – тихо шепнул Эмме. – И сделаю все, чтобы ты улыбалась, – многозначительно добавил на прощанье. – Прости, что нагрянул без предупреждения.

Последние слова приятно тронули девушку. Она невольно улыбнулась.

– Он тебе не нравится? – присела к Эмилии Ирина и сочувственно коснулась плеча. – На мой взгляд – серьезный молодой человек, сильный, успешный, ответственный. Внимательный. Любит и не скрывает чувств.

– Я не думала о замужестве, – печально ответила Эмма. – Его напористость пугает. Не знаю… Да и ты, вижу, не в восторге, – заметила подавленное состояние Ирины дочь.