bannerbanner
Чёрный шар для кандидата
Чёрный шар для кандидата

Полная версия

Чёрный шар для кандидата

Язык: Русский
Год издания: 2019
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

Финансовый рычаг – вот самый замечательный способ воздействия на подкорку подрастающего поколения. Натка сумела осознать масштаб бедствия, могущего свалиться на её голову, и потому сочла за лучшее выполнить все, что я написала. Придраться, конечно, можно было, например за то, что не помыла окна, не постирала занавески, не приготовила на завтра обед. Ну да ладно, в конце концов, не Золушка, а родная кровинушка.

Сергей отправился выгуливать Кармелиту, а я устроилась на кухне с внеочередной чашкой кофе. Кэри явно почуяла, что настал благоприятный момент для замирения. Правда повинилась в свойственной ей манере. Забралась ко мне на колени, будто вообще ничего не произошло. Ну и я не стала прогонять гордячку…

…Боже мой! Как я кричала! Аж самой стало стыдно. Как базарная торговка, у которой украли всю выручку среди бела дня! Как раненая белуга! Как противовоздушная сирена!

Наконец, как трижды несчастный преподаватель психологии, который не нашёл утром за пять минут до выхода пакет с приготовленными материалами по защите собственной чести и достоинства для высокой московской комиссии.

– Я СЛУЧАЙНО ЕГО ВЫБРОСИЛА!!! НУ, МАМОЧКА!!! ТЫ ЖЕ САМА НАПИСАЛА, ЧТОБЫ Я ПАКЕТЫ ИЗ ГОСТИНОЙ ВЫБРОСИЛА, И ИЗ КУХНИ МУСОР! ВОТ Я И ПОДУМАЛА, ЧТО ЭТОТ, КОТОРЫЙ В КОРИДОРЕ, ТОЖЕ НА ВЫБРОС ПРИГОТОВЛЕН!!! – голосила в ответ совершенно невменяемая Натка.

Только что я объяснила ей и взлохмаченному, проснувшемуся от моего крика, Сергею, масштаб бедствия. И что если меня лишат степени, то я, то я…

– Я тебя своими руками задушу! – свистящим от невыносимого накала шепотом заявила я дочке. – Сама родила, сама и убью! Ты хоть понимаешь, что наделала?

– Ну, мамочка! – скулила вконец запуганная дочка и попыталась меня обнять.

Но я отпихнула её и решительно пошла к двери. Уже на пороге я обернулась и рявкнула:

– У тебя есть полчаса времени найти дворника и покопавшись в мусоре, отыскать заветный пакет. А затем пулей вместе с находкой летишь ко мне в институт. Ясно? Хоть наизнанку вывернись… Или папу попроси, может он тебе поможет.

Уже в машине я посмотрелась в зеркальце и ужаснулась увиденному: вытаращенные глаза, встрёпанные волосы! Пришлось немного посидеть, приводя нервы в порядок, не хватало в аварию попасть.

В аварию я, слава Богу, не попала! И в институт поспела к сроку. И ровно без пяти минут девять стучалась в ректорский кабинет.

– Да! Да! – пропела из-за двери Бэла Рустамовна и я перешагнула порог.

Белявская отсутствовала, зато троица была в сборе. Инга Витальевна листала какие-то бумаги (явно отчёты), Пупс что-то увлечённо исследовал на компьютере, а Бэла Рустамовна, стоя в центре кабинета, разговаривала с кем-то по мобильнику.

– Доброе утро! – сдержанно поздоровалась я с москвичами.

Они вразнобой мне покивали, но лишь Бэла Рустамовна, попрощавшись с невидимым собеседником, уставилась на меня:

– Итак! Вы принесли материалы? – строго осведомилась она, явно начиная подозревать меня в мошенничестве, поскольку в моих руках не наблюдалось ничего кроме маленькой сумочки.

В дороге, прикинув так и этак разные варианты, я решила остановиться на правде.

– Видите ли в чём дело, – заговорила я и Пупс с Ингой Витальевной, насторожившись тут же оторвались от своих занятий. Поэтому я продолжила исповедь уже под перекрёстным огнём трёх пар глаз. – Я приготовила вчера все, что вы просили. Но моя дочка по ошибке выбросила пакет в мусоропровод. Я это обнаружила только сегодня, перед тем как идти на работу. Но ничего не потеряно. Мусор у нас вывозят ближе к полудню…

– Ну, знаете, дорогая! – возмущённо взорвалась Бэла Рустамовна. – Более нелепого, глупого и, я бы сказала, бездарного объяснения мне не приходилось слышать. Архив выбрасывается на помойку и именно тогда, когда в нём возникает нужда. Вы это можете себе представить?

И она картинно повернулась к своим товарищам. Те укоризненно покивали головами, явно негодуя на то, что я посмела выдвинуть такое смехотворное оправдание.

– Видела бы вас сейчас Маргарита Васильевна! Вот достойный человек! А вы её обманули! – продолжала линчевать меня Бэла Рустамовна. – Вы ведь взрослая женщина! Неужели вы всерьёз рассчитывали, что посулите на словах несуществующие материалы, и мы вам поверим? Или примем во внимание письмо, сочинённое на вашей кафедре? Ах, она такая, ах она хорошая! Не смейте её трогать! А ларчик просто открывался! Вам нечем подтвердить своё авторство! И вы начинаете юлить и нести околесицу! Подначиваете своих коллег, чтобы они за вас заступились! Неужели вам не совестно?

Подобное отношение меня сильно покоробило, и я покинула негостеприимный кабинет, чтобы не сорваться и не нагрубить в ответ. Несомненно, моё положение ухудшилось бы чрезвычайно.

Бэла Михайловна что-то выкрикнула мне вслед, но я решила не переспрашивать и отправилась читать лекцию. Лекция не получилась – это следует признать. Когда все мысли только об одном: нашли домочадцы искомое, или нет. Тут не до занимательной подачи материала. Тут читаешь с конспекта и вдруг забываешь, в каком месте читала и вообще о чем речь. А сама прислушиваешься, вдруг да завибрирует мобильник в кармане пиджака.

Но, увы! Лекция закончилась, а из дома – ни ответа, ни привета. И пока я грустно размышляла, что мне делать – пойти на кафедру, или на улице покурить, ко мне приблизился очередной посыльный из первокурсников:

– Вас, это, в ректорат требуют!

В ректорат, так в ректорат. Я грустно кивнула в ответ и пошагала на свою Голгофу. Хорошо хоть никаких тяжестей тащить не пришлось.

Белявская восседала в кресле, подобно Зевсу Громовержцу. А вдоль длинного стола в рядочек устроилась министерская троица.

– Здравствуйте, Маргарита Васильевна! – тихо поздоровалась я.

– Не ожидала я, Валерия Михайловна, от вас такого! – тяжело заговорила ректор. – Да вы хоть понимаете, что сами себе всю карьеру перечеркнули! Если ВАК лишит вас степени при таких обстоятельствах, то о психологии вы можете забыть. И как вам вообще могло прийти в голову вводить в заблуждение Ланье? Выйти на защиту с липовыми данными? Ой, у меня слов нет! Зла не хватает… А какое пятно на институт?

– Да уж! – подхватила эстафету Бэла Рустамовна. – Наше пребывание здесь заканчивается, и уже завтра я буду с докладом у министра. Пусть случившееся для вас станет уроком, что все тайное рано или поздно становится явным. В вашем случае – рано.

Я стояла и думала, что все это неправда, этого не может быть, это блеф. Но нет, никто не улыбался и не говорил, что я – молодец, что это был просто Розыгрыш и меня все это время снимали скрытой камерой. Что я могла сказать в своё оправдание? Ничего!

– Вы свободны, Верницкая, – донесся до меня из тумана голос Белявской. – А потом я вас жду у себя в кабинете в четыре часа дня.

– Хорошо, – безучастно откликнулась я и вышла в приёмную. Занятия уже начались, и у меня по плану сейчас значился семинар с третьекурсниками, но боль, гнездившаяся в груди, была настолько сильна, что я, наплевав на обязанности, вышла на улицу и в одиночестве устроилась покурить.

Но и тут меня достали. Скрипнула дверь, и на крыльце возник Пупс. Он спустился ко мне и тоже вытащил сигарету. Я отвернулась, но не ушла, в конце концов, я первой встала на этом месте.

– Валерия Михайловна! – вдруг обратился он ко мне. – Не расстраивайтесь. Далеко не все потеряно! Жизнь – вещь многогранная. Вы понимаете меня?

– Нет, – буркнула я, не собираясь разбираться в его философских построениях.

– А зря. Шесть штук и вопрос улажен.

– Что? – изумилась я и повернулась к Пупсу.

И он, ничтоже сумняшеся, пояснил:

– С вас шесть тысяч долларов и министру будет доложено, что все в порядке и некая Верницкая честно заслужила свою степень.

Я принялась хватать ртом воздух, а он, видимо неверно истолковав мои действия, заторопился дальше:

– Я ведь тут навёл о вас справочки. Вы у нас женщина с достатком. Машины меняете как перчатки, коттедж загородный строите. Тихо! Тихо! Я ведь не собираюсь интересоваться, откуда у вас эти деньги. Просто я констатирую факт: вы – дама при деньгах. Так что шесть тысяч – это вполне разумная сумма. Конечно, с вашим ректором вы уж разберётесь сами, без нас. Ну так, как? Соглашайтесь, это я по-божески цифру назвал.

Я отдышалась для спокойствия, а потом медленно, по словам, произнесла:

– Пусть я никогда не буду преподавать, но вы от меня ничего не получите!

И аккуратно опустив окурок в урну, вернулась в корпус. Надо же провести семинар. Только я не сумела взять себя в руки. Чудовищная несправедливость, обрушившаяся на меня, заполнила разум, презрев робкие попытки охладить эмоции. И минут через десять, пока вся группа слушала доклад своего товарища, я вдруг исторгла из груди такой надрывный всхлип, что сама испугалась внезапного звука.

Студенты замерли, а я, бросив все, выскочила из аудитории в поисках закутка, где можно было бы всласть выплакаться. И, пулей пролетев по пустынному коридору, спряталась в туалете. Хорошо, что здесь имелось окно с широким подоконником. На нём-то я и устроилась. Вот только рёва не получилось, так – жалкое хныканье. Пока я бежала по коридору, весь запал куда-то исчез. Тогда я закурила и попробовала дозвониться до Сергея, жаль, безрезультатно.

Что ж, порыв отчаянья прошел, и я задумалась о том, как мне действовать в сложившейся ситуации. Сдаваться я не собиралась. Первым делом нужно будет связаться с Ланье. Я бы сделала это прямо сейчас, но на дворе, в Питтсбурге, куда он полетел, глубокая ночь. Ничего. Безвыходных положений не бывает, мы ещё повоюем.

В этот момент дверь в туалет приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась голова девочки из брошенной мною группы. Она встретилась со мною глазами и прошептала:

– Валерия Михайловна! Вас там какой-то мужик спрашивает!

– Мужик? – переспросила я, недоумевая, кто бы это мог быть.

– Ага, мужик, – охотно подтвердила студентка. – Только странный какой-то. Вроде и одет нормально, а несёт вонищей как от бомжа. И глаза безумные.

– Так значит, мужик? – внезапно развеселилась я и соскочила с подоконника.

– Ну да, – растерялась студентка.

Я выскочила в коридор словно влюблённая школьница. И действительно, рядом с открытой дверью в аудиторию, маячил не кто иной, как Верницкий, собственной персоной.

– Серёжка! – закричала я. – Нашёл?

– А то как же! – гаркнул в ответ супруг и потряс для убедительности принесённым пакетом.

Я подбежала, чтобы обнять его и поцеловать…

Я сделала это, но только совершив над собой определённое усилие. От Верницкого несло несусветной гадостью. Теперь я поняла, что имела в виду студентка.

– Ф-фу! – не сдержалась я.

– А ты что думаешь, два часа в помойном ящике провести, это шутки? – обиделся Сергей. – И это я на себя полфлакона одеколона вылил, чтобы меньше воняло.

– Честно скажу, не помогло, – ответила я и, взяв его под руку, повлекла к лестничному проёму. – Домой вернёшься, все сразу в корзину брось, в стирку.

– А куда мы идём? – поинтересовался, озираясь кругом, супруг.

Надо сказать, что в моем институте он был впервые.

– К ректору. Ты там всё им сам и объяснишь, – ответила я. – Кстати, бумаги хоть все на месте?

– Большая часть – да.

– Как это? – неприятно изумилась я.

– Видишь ли, – замялся Сергей. – Пакет рассыпался. Но я вроде бы все нашёл. Вот только некоторые листы запачкались и две папки основательно подмокли. Но ты не беспокойся, я на них вылил остатки одеколона.

Я застонала, представив лица москвичей, но Рубикон был давно перейдён, оставалось только победить.

Анжела удивлённо вытаращилась на нас, но пока она соображала, что к чему, я, коротко постучав в дверь, открыла ее, не дожидаясь приглашения.

Белявская и члены комиссии наслаждались в этот момент великолепно пахнущим кофе.

В эту идиллическую картину мы явно не вписывались. Ни я, ни тем более мой муж, занёсший с собой шлейф тошнотворных миазмов.

– Что это такое? – возмутилась Белявская. – Что вы себе позволяете Верницкая?

– Доказательство, – коротко пояснил Сергей и вывалил на стол из пакета ворох моих записей и наблюдений, на основе которых и была написана диссертация. – Смотрите, читайте, нюхайте.

Последнее слово он зря произнёс.

Бэла Рустамовна первая с шумом отодвинула стул и вышла из-за стола, брезгливо морща нос:

– Вы что, Верницкая, издеваетесь? Вы нам предлагаете рыться в помоях и отбросах?

Пупс и Инга Витальевна также отпрянули от стола.

– Это не помои, а слегка запачканные бумаги, – парировала я.

Мой голос снова слегка дрожал, но теперь от едва сдерживаемого торжества:

– Можете их не смотреть. Но! Предупреждаю, что если вы дадите обо мне отрицательный отзыв министру и в ВАК пойдёт запрос, то при разбирательстве… А оно закончится в мою пользу, уверяю вас!.. Так вот, при разбирательстве я особо подчеркну, что это именно вы ввели в заблуждение своё начальство.

Бэла Рустамовна переглянулась со своими коллегами и вооружившись карандашом, начала вчитываться в верхние листы. Она брезгливо сталкивала импровизированным орудием прочитанное в сторону, явно не желая хотя бы случайно прикоснуться к бумаге. Выждав с полминуты, к ней присоединились и Инга Витальевна с Пупсом.

Белявская, молча смотревшая на безобразие, творившееся в ее кабинете, поднялась и распахнула все форточки, а затем с просительной улыбкой обратилась к Сергею:

– Вы бы не могли покинуть кабинет? Иначе мы все здесь задохнёмся.

– Пожалуйста, – широко улыбнулся мой спаситель.

Судя по всему, его эта ситуация несколько забавляла. Он подмигнул мне и сказал:

– Раз я больше не нужен, то поеду домой. Ты уж тут теперь сама.

Копание в бумагах продолжалось минут двадцать, но перелопачена была лишь половина. Москвичи выполняли эту работу с таким видом, словно прямо сейчас умрут от охватившего их омерзения. Хотя после того как Сергей вышел, дышать стало гораздо легче, а вскоре я так и вообще притерпелась. Чего уж тут, что называется, рожи корчить? Всего-то публики: Белявская, да я.

Наконец, Инга Витальевна первой прекратила разбирать мои письмена и вышла из-за стола со словами:

– Все, не могу больше, я пошла мыть руки.

И старательно не глядя в мою сторону, скрылась в приёмной.

Вслед за ней со вздохами облегчения ретировались и остальные. Мы с Белявской переглянулись и… продолжили молчание. Мне его хранить было не трудно – я ощущала за своей спиной топот гонцов, возвещающих родной город о победе. Победа, правда, была с душком, но что с того?

– Ради Бога, избавьте меня от этого, – нарушила тишину Маргарита Васильевна и повела рукой в сторону завала из бумаг.

– Все завершилось к обоюдному удовольствию, – прокомментировала я происходящее и принялась укладывать «ароматизированные» бумажные листы в папки. – Так мне приходить в шестнадцать ноль-ноль? Или как?

– Уйдите, Верницкая, – взмолилась ректор. – У меня из-за вас голова уже второй день болит! Уйдите с глаз моих!

Что я с удовольствием и выполнила. Помахивая пакетом, я продефилировала мимо возвращавшихся в кабинет Белявской москвичей и подчёркнуто чинно раскланялась.

Они проводили меня весьма нелюбезными взглядами, я в ответ выдала лучезарную улыбку, и вернулась в аудиторию. Разумеется, группа уже растворилась в окружающем институт пространстве. И я решила повторить их поступок, что было нетрудно, поскольку на сегодня занятий у меня больше не было…

Хотя нет, есть у меня занятие, да какое! Только чисто личного характера.

Господин Бурталов довёл меня до слез два раза за полмесяца. Но если он думает, что раз он журналист, значит лицо неприкосновенное, то ошибается. Ужас какое прикосновенное! И я ему это докажу не позднее, чем сегодня. Чем сейчас!

Задумано – сделано. Через полчаса я припарковалась у «Лениздата» и лишь тут всерьёз озаботилась, а как же именно я буду это доказывать. Физическое рукоприкладство? Неплохо бы, но кто это будет исполнять практически? Не я же. Верницкого вызывать? Так он на роль народного мстителя абсолютно не годится. А те, кто годятся, отказались наотрез, и второй раз я их упрашивать не собираюсь. Тогда может пойдёт в ход моральное унижение? Но как можно унизить беспринципного папарацци, я не представляла ни капельки. Не писать же на стенах здания крупными буквами «Бурталов – козел»?

Тут я немного остыла и решила, что месть – блюдо тонкое и требует тщательной подготовки. К тому же всплыл в памяти совет самого Бурталова о том, что прежде чем предпринимать какие-либо шаги, неплохо разузнать о человеке побольше, и я решила ему последовать. Приняв такое судьбоносное решение, я воспряла духом и отправилась домой.

Порог я переступила буквально вслед за Сергеем (минут на пять позже, не больше). И он тут же, весь сияя от удовольствия, едва я захлопнула за собой дверь, принялся посвящать меня в перипетии поисков жемчуга в навозной куче. И как дворника никак было не найти, и пришлось ему идти в домоуправление и вместе с дамой-управляющей вскрывать мусорный отсек и все вываливать. Как могут дворники работать в такой человеконенавистнической атмосфере? А потом пришлось доплачивать за беспокойство. А каких трудов стоило найти злополучный пакет! И все это без противогаза!

Выслушав полный отчёт и объявив свою безграничную благодарность, я принялась за устранение последствий. Загнала Верницкого в ванну, затолкала провонявшие помойкой вещи в стирку, и устроила по всей квартире сквозняк. Лишь после этого Кэри изволила появиться на кухне. И все равно брезгливо принюхивалась, словно не весь запах выветрился. Вот такая у меня сиамская. Она даже в те редкие моменты, когда я её выводила на прогулку, старалась не касаться лапами грязной земли.

Зато Кармелита, полугодовалая кавказская овчарка, явно была недовольна моими действиями. Такое пиршество запахов, понимаешь, хозяйка ликвидировала, никого не спросясь. И потому она сердито меня облаяла. Но я почесала её за ушами, достала из холодильника сахарную косточку и мир был восстановлен. А тут и свежевымытый Сергей нарисовался.

– Есть хочу, – безапелляционно заявил он, усаживаясь на кухонный диван.

Кармелита подумала, подумала и тихонько подтявкнула, мол, и она того же мнения. Хотя ещё с костью не справилась.

Но я к этому требованию успела подготовиться. Пока Сергей мылся, я разогрела котлеты, а к ним выставила всякую всячину, которую закупила в универсаме: от салатов до копчёностей. Любой героизм требует поощрения.

– Да мой господин, – отрапортовала я, сервируя стол.

Верницкий с удовольствием оглядел благолепие и, поглаживая круглый (увы мне, увы!) живот, заявил:

– Да за такой обед я каждый день готов рыться в мусорных бачках.

– Хорошего понемножку, – отрезала я.

А чуть позже я попробовала выпытать у супруга, нет ли среди его знакомых хакеров.

– Кого? Хакеров? А зачем тебе? – полюбопытствовал муж.

– Да вот задание хочу им дать, пусть выяснят, кто распространил обо мне клевету в Интернете.

На самом деле я знала, кто мой враг, но не хотела лишний раз нервировать Верницкого.

– Это можно, – разрешил Сергей и потянулся за своей записной книжкой, лежавшей на подоконнике. – На! Вот нужный тебе парень. Зовут Ракшас. Он просто немного повернут на индийских темах, а так нормальный. Он сейчас наверняка дома. Так что смело звони.

Что я и сделала, уйдя в комнату. Нечего Верницкому слушать, о чем пойдёт разговор.

Я набрала номер и почти сразу мне ответил молодой, чуть хрипловатый голос:

– Ась?

– Здравствуйте, я бы хотела поговорить с Ракшасом! – вежливо ответила я, решив не обращать внимание на подобное скоморошество.

– Ну, так! – подбодрил меня тот же голос.

– Вы – Ракшас? – уточнила я на всякий случай.

– Нет, блин, Кришна! – язвительно ответил мне хакер.

– Послушайте, молодой человек, – рассердилась я, – если вас интересуют заказы по вашей специальности, то будьте добры разговаривайте по-человечески, а не идиотничайте.

– Замётано, – согласился с моими требованиями хакер. – Только хотелось бы знать, кто вам дал мой телефончик?

Я сослалась на Сергея, но получила неожиданную отповедь:

– Не-а, не знаю такого. Без поручителя заказы не беру.

И на том конце положили трубку. Я вернулась на кухню и сообщила Сергею:

– Он сказал, что тебя не знает.

– А-а-а, – досадливо протянул Верницкий, – это он в конспирацию играет. Скажи, что ты от Тифона Тринадцатого.

– Чего? – слегка опешила я. – Это кто Тифон Тринадцатый? Ты что ли?

– Ну я, – нехотя сознался муженёк. – Это у меня ник такой был в своё время, когда мы с Ракшасом познакомились.

Да уж, это ж надо. Взрослый мужик, а придумал себе дебильное прозвище. Ладно, я не стала комментировать вслух открытие, а повторно набрала номер Ракшаса и выдала полученную информацию.

– Это другое дело, – откликнулся хакер. – Давайте встретимся завтра, где-то в час дня в центре. Например, на Владимирском.

Однако мне это было не очень удобно, и я предложила пересечься на полчаса раньше у своего института. Возражений не последовало и я, подробно объяснив, как буду одета, попрощалась с хакером.

Верницкий посидел-посидел, отвалившись от стола, а потом задал вопрос, которого я в принципе ждала:

– Ну а теперь-то ты хоть объяснишь, из-за чего мне пришлось словно бомжу ковыряться в помойке? Что случилось с твоей диссертацией? А то утром сплошной крик был, не до объяснений. В институте твоём тоже как-то недосуг. А вот сейчас, когда я сытый и добрый – самый раз.

– Пойдём, – потянула я его за собой в комнату и вместо объяснений включила компьютер, а войдя в Интернет, набрала в Яндексе свои полные инициалы.

Поисковик тут же выдал несколько сайтов, в которых упоминалась наша фамилия. Загрузив первый же сайт, я предложила Сергею:

– Читай!

И сама в порыве мазохизма заново пробежалась по заметке, из-за которой подверглась угрозе лишения кандидатской степени.

– Но это же чистейшей воды вранье! – возмутился Верницкий. – Ты же столько времени по ночам сидела, корпела, а этот писака что себе вообразил?

– Вот поэтому я и хочу привлечь Ракшаса. Пусть он выяснит, кому так приспичило опорочить моё доброе имя. Ведь из-за него я имела реальный шанс лишиться диссертации!

– Понятненько, – протянул Сергей. – А вот интересно, этого клеветника по суду можно привлечь к ответственности, или нет?

– Не знаю, – пожала я плечами, – но поинтересуюсь. У меня консультантов много.

– Правильно, – неожиданно поддержал меня муж. – Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными. Совсем эти журналисты распоясались. Газет им мало, так они и Интернет решили превратить в одну сплошную «жёлтую виртуальность». Так что подключай своего Циклопа и пусть он разнесёт их сервер к чёртовой матери.

– Хорошо, так и сделаю, – взяла я под козырёк, несколько удивлённая агрессивностью супруга. Но, в конце концов, может же он переживать за меня?

И, передохнув с часик, я отправилась на работу в «Бастион».

Если первая половина дня прошла на высоком, предынфарктном уровне, то вторая половина явилась ей полной противоположностью. Я сидела буквально никакая, как амёба в первые минуты после деления. Но что удивительно, четыре часа работы моё состояние не ухудшили, хотя и не улучшили.

И вот, когда я, облегчённо вздохнув, закрыла офис и тихо побрела к ласточке, на стоянку въехали два Мишиных джипа и оттуда вывалили: сам Черкасов, Красовский, телохранители и прочий люд. Я поздоровалась с ними и побрела дальше, вытаскивая из сумочки ключи от машины.

– Валерия Михайловна! Постойте, – нагнал меня Константин Эдуардович. – У вас что-то случилось?

– Нет, – я равнодушно помотала головой и двинулась дальше.

– Но я же вижу, что что-то произошло, – не отставал от меня Мишин помощник.

– Просто я устала сегодня, и голова болит, – попробовала я соврать, но безуспешно.

Тут подоспел Миша, явно решив слегка откорректировать мои ближайшие планы. И вот они с Красовским, подхватив меня с двух сторон под локти, повели к лифтам. Сопротивляться было бессмысленно, да и не было сил. Меня сейчас можно было куда угодно повести, хоть на плаху, я бы слова против не сказала, поскольку опустошена была до предела, и даже за предел.

Однако, когда Константин Эдуардович лично сделал кофе с ирландским виски и взбитыми сливками, у меня стал просыпаться аппетит и вкус к жизни. И вскоре я уже вполне осмысленно взирала на окружающий мир и Мишу с его помощником.

Мы сидели на кухне, расположенной на четвёртом этаже «Бастиона», рядом с кабинетом Красовского. Мужчины составили мне компанию, вот только решили обойтись без кофе, ограничившись одним виски.

Вы знаете, поплакаться в одну жилетку – это хорошо, это действенный способ справиться с душевными терзаниями. Но поплакаться в две жилетки – это гораздо лучше. А тут и виски оказал тонизирующее воздействие. И свершилось чудо, я снова обрела способность улыбаться.

На страницу:
4 из 5