Колония на кратере. «Морские львы» (сборник)

– Прочти его, Мария, сама, – сказал этот последний упавшим голосом. – Глаза мои так плохи, что я не могу читать.

– «Рио-де-Жанейро, Бразильская провинция. Южная Америка, четырнадцатое ноября тысяча восемьсот девятнадцатого года», – начала читать племянница.

– Читай, Мария, милая дочь моя, читай письмо так скоро, как только ты можешь, читай скороговоркой.

– «Господину Израилю Пратту. Милостивый государь, – продолжала Мария, – обе шхуны отправились из Бофора, что в Северной Каролине, как я уже уведомил вас в письме, которое вы должны были получить. Погода была всегда хорошая, пока мы прибыли к южным широтам, где мы были удерживаемы почти с неделю. Восемнадцатого октября мы услыхали на палубе крик «водомет» и очутились недалеко от китов. Обе шхуны спустили свои шлюпки в море, и я быстро преследовал прекрасного кита, который довольно долго буксировал нас, пока я нанес ему удар пикой и пустил ему кровь. Сначала капитан Дагге выразил несколько требований на это животное, потому что его канат попал в челюсти кита, но скоро он отказался от этих требований и помог нам буксировать кита до самого корабля. Капитан Дагге со своим экипажем успел убить из этих рыб трех, а господин Газар убил нам еще одного, довольно большого.

Я счастлив тем, что маленький кит дал пятьдесят восемь бочонков жира, из которых двадцать лучшего качества. Дагге из своих рыб получил сто тридцать три бочонка, из которых большая часть первого качества, но не столь много, как у нас. Имея этот жир на палубе, мы после довольно долгого плавания пришли сюда, и я отослал, как вы можете видеть это из препровождаемой накладной, сто семьдесят бочонков китового жира к вам через Фиша и Гренниля из Нью-Йорка, на палубе брига «Джэсон», капитан Вильям, который отправится двадцатого числа следующего месяца и которому я передаю это письмо…»

– Остановись, милая Мария, эта новость тяготит меня, она слишком хороша, чтобы быть правдой, – прервал Пратт, почти столько же взволнованный своим счастьем, как был смущен своими опасениями, – перечитай, пожалуйста, Мария, да перечитай по слогам.

Мария исполнила желание своего дяди, желая сама подробно узнать успех Росвеля.

– «Моя часть составляет две трети и дает мне прекрасную круглую цифру, четыре тысячи долларов».

Пратт от радости потер руки, и голос к нему возвратился. Его племянница была удивлена такой веселостью, которая казалась неестественной для ее дяди.

– Четыре тысячи долларов, Мария, покроют первые издержки на покупку шхуны, разумеется, не включая сюда оснащения, для которого капитан израсходовал вдвое более, чем нужно. Гарднер славный молодой человек и будет прекрасным мужем, как я всегда говорил, дитя мое. Может быть, он немного расточителен, но, в сущности, очень честный молодой человек.

– Росвель прекрасный молодой человек, – отвечала молодая девушка с глазами полными слез, в то время как ее дядя читал похвальное слово молодому человеку, которого она любила столь нежно. – Никто не знает его более меня, дядюшка, и никто более меня его не уважает. Но не лучше ли дочитать письмо, его осталось еще довольно много.

– Продолжай, дитя мое, продолжай, но перечти опять ту часть письма, где говорится о количестве жира, которое он отослал к Фишу и Греннилю.

Мария исполнила то, что просил у нее дядя, а потом продолжала читать письмо.

– «Я сильно беспокоюсь насчет того, как мне держать себя относительно капитана Дагге. Он показал мне столько преданности подле мыса Гаттерас, что я не хотел разлучаться с ним ни во время ночи, ни в дурную погоду, что показалось бы неблагодарным с моей стороны; я также боюсь показать ему, что избегаю его. Я опасаюсь, что он знает о существовании наших островов, хотя сомневаюсь в том, чтобы он точно знал их широту и долготу. Мне часто приходит на мысль, что Дагге идет с нами только для того, чтобы узнать то, что ему еще неизвестно…»

– Остановись, Мария, остановись немного и дай мне время подумать. Не ужасно ли это, дитя мое?

Племянница, видя действительно ужасное отчаяние дяди, побледнела, хотя и не знала причин этого отчаяния.

Слабым голосом Пратт попросил свою племянницу передать ему письмо, конец которого он постарается прочесть сам. Хотя каждое слово, писанное Росвелем, было очень дорого для Марии, но милая девушка должна была прочесть еще одно письмо молодого человека, которое он написал ей и которого она не развертывала еще. Итак, она отдала дяде письмо, которое тот просил, и отправилась в свою комнату, чтобы прочесть свое письмо.

«Милая Мария, – писал Росвель, – ваш дядюшка скажет вам, что привело нас в этот порт. Я отослал более чем на четыре тысячи долларов жира и надеюсь, что мой судовладелец позабудет происшествия в Коррикута благодаря такому успеху. По моему мнению, наше путешествие будет счастливо и эта часть моей судьбы обеспечена. Дай Бог, чтобы я мог быть также уверен в успехе и в том, что найду вас еще более расположенной ко мне при моем возвращении! Я каждый день читаю вашу Библию, Мария, и часто прошу Бога просветить мой разум, если я до сих пор обманывался. Что касается настоящего времени, то я не могу польститься ни на какую перемену, потому что мои старые мнения, кажется, во мне еще более укоренились, нежели при моем отъезде…»

В это время бедная Мария испустила глубокий вздох и утерла слезы.

«Однако, Мария, – продолжала она читать, – так как я имею наклонность к познанию истины, то, наверное, не отложу Библию в сторону. Я об этой книге думаю то же, что и вы, и мы расходимся только в мнениях и способе ее толкования. Помолитесь за меня, милая девушка, но я знаю, что вы и без того делаете это и будете делать, пока я буду в отсутствии».

– Да, правда, Росвель, – прошептала Мария, – пока я жива.

Письмо продолжалось в следующих выражениях:

«Кроме этого желания, которое выше моей жизни, я нахожусь под влиянием сильного сомнения, которое внушает мне этот Дагге. Во многих случаях я не знаю, что мне делать. Мне невозможно остаться с ним, не нарушая моих обязанностей к Пратту, а между тем и совсем нелегко от него избавиться. Во всех случаях он так великодушно помогал мне и казался столь расположенным вести себя в путешествии, как хороший товарищ, что если бы зависело только от одного меня, то я согласился бы охотиться вместе с ним за тюленями и разделить пополам нашу добычу. Но теперь это невозможно, и мне должно оставить его под каким бы то ни было предлогом…

А теперь, милая Мария…»

Но зачем поднимать нам завесы, покрывающие целомудренную любовь Росвеля. Он кончал свое письмо, выказывая свою любовь в некоторых откровенных и сильных фразах. Мария проплакала над этими несколькими словами почти целый день, пока ее глаза совершенно не устали.

Через несколько дней Пратт, к своей великой радости, получил письмо от господ Фиша и Гренниля, которое уведомило его о прибытии жира.

Жир был продан как только можно скорее, и старый Пратт сунул часть прибыли в карман в ожидании нового и полезнейшего употребления полученному капиталу.

Длинные месяцы, полные тоски, последовали для Марии за этим солнечным лучом, осветившим ее беспокойное в отсутствии Росвеля сердце. Весна следовала за зимою, лето заменило весну, а осень собрала плоды всех предшествующих времен года, не доставляя известия о наших путешественниках. Потом зима воротилась во второй раз, с того времени как «Морской лев» поднял паруса, и наполнила печальным страхом сердца людей, которых моряки оставили в Ойстер-Понде, в то время как последние слушали свист ветров, царствующих в это холодное и бурное время года.

Пратт почти совершенно отказался от всякой надежды, а его расстроенное здоровье и то, что смерть казалась ему не слишком далекою, навели на него печаль. Что касается Марии, то молодость и здоровье еще ее поддерживали, но она душевно страдала, думая о столь долгом и столь необъяснимом отсутствии.

Глава XIII

В самом деле, в порту корабль короля: в том глубоком убежище, куда вы звали меня однажды в полночь.

«Буря»

Последнее письмо Росвеля Гарднера было от 10 декабря 1819 года, то есть спустя пятнадцать дней по отплытии его из Рио-де-Жанейро. Мы встречаем шхуну Пратта 18 числа того же месяца, или через три недели и один день после того, как он оставил столицу Бразилии.

Читатель знает, как присоединился к Гарднеру Дагге с тех пор, как оба корабля прошли Блок-Айленд. Оба «Морские льва» подняли паруса в Рио и направили суда к Штатен-Ленду накануне того дня, в который мы встретили ойстер-пондскую шхуну, и оба корабля были довольно близко один от другого, так что их капитаны могли разговаривать. Дагге возражал против того, чтобы пройти Лемеров пролив. Один из его дядей потерпел там кораблекрушение, и он считал этот проход самым опасным, какой только он когда-нибудь встречал. В самом деле он, по положению ветра и по приливу, представлял некоторые трудности, которые надо было победить, но Росвель верил благоприятным приметам Стимсона, который несколько раз огибал этот мыс. Было безветренно, ожидали бури.

Между тем Дагге настаивал на необходимости держаться вне Штатен-Ленда, что заставляло шхуны сделать большой поворот и идти навстречу ветрам, царствующим в этой стране, которые переменяются от северо-востока к юго-западу. Росвель думал об удаче и случае, которые представлялись ему для избежания общества Дагге. Поспорив несколько времени, он попросил Дагге идти вперед, обещая ему идти за ним.

Погода была туманная, и были минуты, в которые ветер разражался шквалом. Он увеличился, когда шхуны были подле Штатен-Ленда. Дагге, который был почти на полмили впереди, испытал всю силу одного из этих шквалов, выходившего из оврагов, и удалился еще более от земли. В это же время туман разделил оба корабля. Прибавим, что солнце зашло, и наступила темная и угрюмая ночь. Дагге ссылался на это обстоятельство, как на одну из причин, по которым он советовал миновать Штатен-Ленд. Воспользовавшись всем этим, Росвель направился к высотам Огненной Земли.

Штиль возвестил ему прилив, и он надеялся на силу потока, чтобы пройти пролив. Когда Росвель находился почти среди канала, то увидал, что его влечет в проход, и лишь только вошел в него, как очень быстро поплыл к югу. Шквалы не мешали ему и помогли даже достичь цели. На другой день утром он находился в водах мыса Горна.

Преодоление пролива давало большое преимущество, и Росвель был уверен, что не встретит в этот день своего спутника, если бы даже желал этого, чего, впрочем, он и не думал желать. Отделавшись от пиявки, он не имел ни малейшего желания позволить ей еще укусить себя. Именно на случай этих предосторожностей он старался отыскать порт.

Сделав несколько шагов по палубе, Росвель воротился к своему экипажу.

– Ты уверен, Стимсон, – сказал он, – что это мыс Горн?

– Уверен, капитан. Нельзя никак обмануться в подобном месте, которого никогда не позабудешь, если хотя бы однажды его видел.

– Стимсон, я хочу бросить якорь и поручаю тебе найти бухту, где бы мы были в безопасности.

– Постараюсь, капитан Гарднер, если позволит погода, – отвечал моряк с гордостью и скромной уверенностью.

Начали делать необходимые приготовления, чтобы причалить к берегу. Решились вовремя, потому что ветер усиливался, и шхуна быстро приближалась к земле. Через полчаса «Морской лев» гнулся под небольшим ветром и взял на гитовы свои паруса.

Море быстро поднималось. Но в ветре было что-то туманное, и чувствовалось, что не следует терять времени. Надо много отваги, чтобы в подобное время года подойти к такому берегу, как мыс Горн.

По мере того, как шхуна подходила к мысу, вид моря, стремившегося и натыкавшегося на разбитый утес, и глухой, производимый им шум имели что-то действительно ужасное. Каждый был задумчив и беспокоен. Если бы шхуна пристала к подобному месту, то одной минуты было бы достаточно, чтобы разбить ее в щепы, и нельзя было надеяться на то, чтобы спасся хотя бы один человек из всего экипажа. Росвель сильно беспокоился, хотя и сохранял хладнокровие.

– Приливы у этих берегов и под столь высокими широтами разбивают и большие корабли, – сказал он первому своему офицеру.

– Все зависит от хорошего маневра, – было ответом, – и помощи Провидения. Посмотрите на эту находящуюся перед нами точку, капитан; хотя мы не совсем под ветром, но нас страшно влечет к этому месту берега. Скорость, с которой это море стремится к юго-западу, ужасна. Ни один корабль не может идти так по ветру, как оно.

Это замечание Газара было справедливо. Маленькая шхуна стремилась на верх волн, как морская птица, а когда она исчезала посреди их, то для того только, чтобы явиться на вершине новой волны и опять пренебречь ветром. Самой большой опасностью угрожал шхуне поток, потому что это был невидимый поток, и можно было предполагать только последствия; он бросал небольшой корабль под ветер и по направлению к утесам.

Мыс Гаттерас и его опасности, о которых столько говорят, можно было считать пустяками в сравнении с тем критическим положением, в котором находились наши моряки. Мычание десяти тысяч быков не сравнилось бы с глухим ревом моря, в то время, когда оно бросалось в пещеры утесов. Потом пена наполняла воздух, как обильный дождь, и были минуты, в которые мыс, хотя он был в ужасном соседстве, скрывался в этом пенном облаке.

Никто не говорил, ибо каждый знал, что этот момент один из тех, при котором молчание является знаком благоговения перед Божеством. Некоторые усердно молились, а глаза всех были устремлены на низкую и каменистую часть, перед которой надо было пройти, чтобы избежать несомненной гибели. Только одно обстоятельство благоприятствовало: знали, что это место моря глубоко, а этот берег очень редко представляет скрытые опасности. Рассказы Стимсона и других моряков сообщили Росвелю это обстоятельство, которое он счел очень важным.

Росвель Гарднер занял свое место на носу корабля и сделал знак Стимсону, чтобы тот подошел к нему.

– Ты припоминаешь это место? – спросил молодой капитан старого матроса.

– Да, сударь, и если мы успеем обогнуть эти утесы, так я введу вас в такую якорную стоянку, что вы будете в совершенной безопасности. Мы плывем с ужасающей скоростью, а поток уносит нас.

– Ничего, – спокойно отвечал Росвель. – Мы приближаемся к этому утесу невероятно быстро.

– Вперед, капитан, вперед – в этом единственное наше спасение. Может случиться, что мы разобьемся об утесы, но можем и пройти их.

– Если это случится с нами, то мы погибнем, в этом нельзя и сомневаться. Если мы и обогнем этот выступ, то немного подальше есть другой, которого мы не можем избежать, я боюсь этого. Посмотри, пролив открывается перед нами по мере нашего приближения.

Стимсон видел эту новую опасность и понимал всю ее величину. Однако он ничего не говорил, потому что, говоря правду, он в эту минуту отказался от всякой надежды и, погрузившись в религиозные чувства, молился. Весь экипаж очень ясно понимал всю опасность и, казалось, забыл ту, которую представлял им выступ утеса, к которому они стремились с такой удивительной скоростью. Можно было обогнуть этот выступ, и тогда еще оставалась какая-нибудь надежда; но что касается другого, находившегося в четверти мили далее, то и самый неопытный моряк видел, как трудно было избежать его.

Удивительная тишина царствовала на палубе шхуны в то время, как она проходила против первых утесов. Росвель устремил глаза на предметы, находившиеся против него, чтобы дать себе отчет в скорости движения.

– Шхуна чувствует противное течение, Стефан, – сказал он столь тихим голосом, что он, казалось, выходил из глубины его груди, – а судно под ветром.

– Что может обозначать этот внезапный поворот, капитан? Пусть Газар подымет полные паруса, иначе нам ничего не поможет.

Гарднер посмотрел на Газара и увидал, что он висел на руле, потому что чувствовал большое сопротивление. Тогда он понял истину и вскричал:

– Ребята, все идет хорошо! Хвала Богу! Мы встретили противоположное течение.

Эти немногие слова объяснили свойство перемены.

Спустя десять минут после встречи противоположного течения шхуна прошла пролив. Стимсон показал себя человеком, на которого можно было надеяться. Он искусно провел корабль позади острова, на котором поднимается мыс, ввел его в небольшую губу и бросил якорь. В этом месте было пятьдесят футов воды с грязным дном.

Итак, «Морской лев» из Ойстер-Понда, который читатель три месяца назад видел подле набережной Пратта, бросил якорь в утесистом бассейне позади мыса Горн. Ни один из китоловов не мог подумать ввести свой корабль в подобное место, но такова их доля: бросаться во все каналы и проходы, в которых до них еще никто не был.

Таким-то образом Стимсон успел открыть этот рейд. Какое бы ни было движение волн вне, а шхуна наслаждалась совершенным спокойствием. Ветер дул, но так укрощался утесами, что только порхал между мачтами и снастями.

Этот ветер продолжался три дня и три ночи. На четвертый день была перемена, потому что ветер подул с востока. Росвель воспользовался бы удобным временем для выхода из губы, если бы не боялся встретить Дагге. Разлучившись со столь упорным товарищем, было бы с его стороны большой слабостью идти ему навстречу. Было весьма возможно, что Дагге и не подозревал того, что имели намерение его оставить, а потому стал бы искать по соседству своего потерянного товарища.

На всякий случай решились остаться в губе одним днем дольше, тем более что Газар открыл некоторые признаки, доказавшие, что морские слоны часто посещали довольно близкий остров. Итак, спустили шлюпки на море, и первый морской офицер отправился по этому направлению, тогда как капитан вышел на берег острова, справедливо заслуживающего название «Эрмита», или пустынника, потому что был последний из группы.

Он взял с собой Стимсона, который нес подзорную трубу. Вооруженный багром, чтобы помочь себе, Росвель начал влезать на пирамиду утеса.

Она была как будто разрушена и представляла тысячу препятствий. Но чего не может преодолеть мужество и сила? После нескольких минут постоянной борьбы и трудного восхождения, в котором они помогали друг другу, Росвель и Стимсон успели взойти на вершину пирамиды, имевшей вид неправильной остроконечности. Высота пирамиды была довольно значительна и представляла обширный вид на соседние острова и океан, казавшийся на юге печальным и грозным. Может быть, земля ни на одной из своих крайних границ не имеет столь значительного сторожа, как эта пирамида. Можно сказать, что она составляет последнюю возвышенность этого обширного материка.

С вершины пирамиды видно было: направо – Тихий океан, напротив – Южный, или Антарктический, океан, налево – Атлантический океан. Несколько минут Росвель и Стефан молча созерцали этот обширный вид. Пирамида, на которой находились Росвель и Стимсон, потеряла свою белую одежду и грозно возвышалась с своим обычным черным цветом.

Лишь только наш молодой капитан охватил главные черты этого величественного вида, его глаза стали искать «Морского льва» из Виньярда. Он заметил его в двух милях и в прямой линии с мысом. Было ли возможным, чтобы Дагге подозревал его маневр и пришел его отыскивать даже в то место, где он скрылся? Что касалось корабля, то нельзя было обмануться. Росвель с возвышения, на котором находился с подзорной трубой, без труда узнал его. Стимсон посмотрел на него и сказал, что это шхуна. На этом обширном и уединенном море она походила на черную точку.

– Если бы мы вспомнили о них, капитан Гарднер, – сказал Стефан, – так могли бы принести флаг, который водрузили бы на этих утесах, чтобы показать виньярдцам, где мы находимся. Но если ветер продолжится так, мы всегда можем идти им навстречу.

– Этого я не имел желания делать, Стефан, я пришел сюда, чтобы нарочно избавиться от этой шхуны.

– Вы меня удивляете, сударь. Всегда хорошо иметь товарища, если корабль находится под высокими широтами. Льды подвергают иногда стольким испытаниям, что я считаю за счастье, если имею товарища на случай кораблекрушения.

– Все это очень справедливо, но есть причины и для обратных намерений. Я слышал об островах, на которых изобилуют тюлени, а чтобы взять их, едва ли так же необходим товарищ, как на случай кораблекрушения.

– Это другое дело, капитан Гарднер, никто не обязан показывать берега, на которых он хочет охотиться.

– Течение должно быть очень благоприятно для этой шхуны, она идет очень скоро. Через полчаса она будет против мыса Горн. Подождем, чтобы видеть направление, которое она возьмет.

Предсказание Гарднера сбылось. Через полчаса «Морской лев» из Гольм-Голя прошел подле увесистой пирамиды мыса Горн, отстоя от него только на одну милю.

Но Дагге совершенно не думал об этом. Он искал своего товарища по путешествию, которого надеялся найти подле мыса. В своем ожидании он проплыл столько на запад, что мог убедиться в том, что в этой стороне ничего не видать, а потому он отправился к югу. Росвель был доволен этим, потому что заключил из того, что Дагге ничего не знает о положении островов, которые он искал. Они лежали гораздо далее на запад; притом он скоро убедился в направлении, которого держалась другая шхуна, и поспешил сойти в свою шлюпку, чтобы поворотить свой корабль и воспользоваться попутным ветром.

Через два часа «Морской лев» из Ойстер-Понда пошел по проливу, ведущему в океан. Другой корабль исчез тогда на юге, и Гарднер, зная дорогу, которой должен был следовать, поплыл на полных парусах в открытое море.

Небольшой корабль скользил по волнам со скоростью морской птицы. Скоро мыс Горн начал скрываться вдали по мере того, как шхуна удалялась. С наступлением ночи его уже не было видно, и корабль вошел в Антарктический океан.

Глава XIV

Идем! Это добрые места. – Смотрите кругом себя. – Видите наследство; идите вперед, – остановитесь на горе; затем, если можете, будьте спокойны.

Спраг

Мы дали бы ложное и преувеличенное понятие о характере Росвеля Гарднера, если бы сказали, что он, проникая в это обширное пространство Южного океана, ощущал равнодушие к своему назначению. Состояние его ума, когда он увидал мыс Горн, исчезающий, так сказать, шаг за шагом в океане и потом совсем пропавший, было совершенно противоположно подобному чувству.

Пока у него был в виду «Морской лев» из Виньярда, этот корабль только и занимал его мысли, но теперь явились перед ним ожидающие его большие и важные препятствия.

Росвель не думал, чтобы было вероятно, что он встретит другого «Морского льва», и это казалось тем вероятнее, что острова, которые он искал, не были в соседстве ни с какой землей и, следовательно, вне обыкновенной дороги охотников за тюленями. Это последнее обстоятельство, которое наш молодой мореплаватель умел достаточно оценить, дало ему надежду на то, что он будет один при завладении сокровищами этих островов, если он отыщет их там, где их скрыла сама природа.

Лишь только наступила ночь, Росвель приказал рулевому повернуть корабль на юг. Это была существенная перемена в направлении корабля, и если бы ветер, дувший до сих пор, продолжался, то шхуна на рассвете должна была находиться на значительном расстоянии к востоку от той точки, которой она достигла.

Теперь, когда наступила ночь и прошло довольно времени с тех пор, как он не видал другой шхуны, он думал, что может идти по истинному направлению. Хорошая погода в этих местах так непродолжительна, что каждый час дорог и без крайних причин нельзя пренебрегать главной целью путешествия. Все поняли, что корабль направился по прямой линии к местам, где будет охота за тюленями.

Никакой существенной перемены не было ночью, тогда как небольшой «Морской лев» продолжал плыть к Южному полюсу.

На третий день подул сильный северо-восточный ветер. Приметили сияние льдов и скоро самые льды, которые начали появляться в форме небольших гор. Эти плавучие холмы привлекали взоры всех, но они таяли от волн и уже наполовину уменьшились. Теперь непременно надо было терять все ночное время, потому что плавать в темноте было очень опасно. Тишина воды довольно ясно возвещала близость льдов; об этом говорили не только вычисления Гарднера, но даже и его собственные глаза убеждали его в этом.

На пятый день, когда погода немного прояснилась, увидали лед, образующий высокие стены вроде гор, очень похожих на хребты Альп, хотя они тихо колебались на всегда волнующихся водах океана. По временам густой туман закрывал весь горизонт, и шхуна в этот день была принуждена несколько раз останавливаться, чтобы не натолкнуться на льдины или ледяные поля, которые начали в большом количестве появляться на море.

Морские птицы летали во множестве, альбатросы оживляли этот вид, а киты фыркали в соседних водах. По многим признакам Гарднер узнал, что приближались к земле, и начал надеяться на открытие островов, обозначенных на карте Дагге.

В это время шхуна отделялась ото льдов расстоянием не более одного кабельтова. Гарднер думал, что он находится на западе столь далеко, сколько было необходимо, и особенно старался найти проход в расстилавшемся перед ним вдали плавающем ледяном хаосе.