Царский изгнанник

– А насчет веселенького, – продолжала старуха, не отвечая Педрилло, – насчет веселенького – не взыщите: рада бы дать вам веселенькое, да где взять его?! Давай-ка мне, светлость, еще джину. Не тебе говорят, мальчик. Я светлости говорю: давай джину. Это твоя обязанность, твоя служба, за это ты и жалованье получаешь…

– Налить, что ли, ей? – хладнокровно спросил Миша. – Она и то, кажется, лишнее выпила.

– Налей, – сказал Волконский, – накачать ее, так уж хорошенько!

– Ну теперь слушай, светлость. Слушай, первый студент своего курса!

– Он второй, а не первый, – сказал Педрилло.

– Молчи, моряк. Когда я говорю первый, так значит первый, а не второй! Слушай же, светлость, – нежным и совсем не пьяным голосом прибавила цыганка, – я люблю тебя, светлость, и желала бы наворожить тебе много счастья, но счастье – не твой удел, линия жизни у тебя очень длинна, но лучше б умереть тебе вместе с женой!.. Вот тебе золотая булавка, светлость. Уколи ею любую женщину – девицу ли, вдову ли, – и она будет твоей женой.

– Опять-таки через семь месяцев с семью неделями? – спросил Педрилло. – Это, кажется, ваш любимый срок.

– Да, – серьезно отвечала цыганка, – у меня на другие сроки талисманов нет… Только помни, светлость, когда уколешь свою нареченную, то брось булавку как можно дальше за себя. Коль близко вода будет, так брось ее в воду. А если, помилуй бог, она опять попадется тебе на глаза, то не поднимай ее: ее действие бесконечно… И уколешь ты ею красавицу неписаную, такую красавицу… Да вот, – прибавила старуха, обращаясь к Волконскому, – жена его – вылитая мать. Какова? Небось понравилась?

– Вуй, мадам, – отвечал Волконский, поднося колдунье еще стаканчик джину.

– Радостно будет на душе у тебя в день свадьбы твоей, светлость: не то что у дочери моей, бесприданницы… Но не радостно будет на душе у друга твоего… Не говори ему этого. Что огорчать его прежде времени!

– Ну так дайте ему талисман от огорчения, – сказал Педрилло, – у вас, кажется, этого добра запас порядочный.

– Нет. Только один и остался. Да и тот мало кому люб будет, – отвечала цыганка, – вынимая из кошелька кусочек пергамента с еврейским девизом.

– Что здесь написано? – спросил Волконский, рассматривая талисман.

– Это по-еврейски; я читать по-еврейски не умею, – сказала старуха. – Действие талисмана мне известно, а прочесть, что на нем написано, – я не могу.

Все поочередно подержали талисман в руках, когда он дошел до Акоста, то он, пристально вглядевшись в девиз, прочел по складам:

томуси ой омус!

– Ай да жиденок! – вскрикнул Педрилло. – Ну не жиденок ли ты после этого?

– Совсем нет, господин Мира, я католик, но в детстве меня учили по-еврейски; этот язык в Лиссабоне так же обязателен, как здесь латинский; он там считается классическим.

– Что ж значат эти томуси?

– Я вам не скажу, господин Мира. Вы обещали не обижать меня, а теперь опять начали…

– Полно, Джованни, – сказал Миша, – не сердись и переведи нам, что здесь написано. Не князь Волконский обижает тебя, а талисман принадлежит ему, а не Мира…

– А подарит мне князь что-нибудь, если я переведу?

– Вот тебе десять франков на конфеты, – сказал Миша, – переводи скорее.

– Тут большого смысла нет, – отвечал Акоста, укладывая в карман две полученные им монеты, – «томуси ой омус» значит «умри или умру».

– Так и должно быть, – сказала цыганка, – скажи своему другу, светлость, что если хоть на минуту приколоть кому-нибудь этот кружочек и потом сжечь его на восковой свече, то оба они, то есть и тот, кому будет приколот талисман, и тот, кто его приколет, через семь часов захворают, а один из них через семь месяцев с семью неделями умрет.

– Это своего рода поединок, – заметил Педрилло, – только на долгий срок.

– Что мне в этом талисмане! – сказал Волконский, когда Миша передал ему слова цыганки. – Я никому не желаю ни болезни, ни смерти; а себе – меньше, чем кому-нибудь. Твой талисман лучше, князь, давай меняться.

– Нет, не хочу, обидно будет, – смеясь, отвечал Миша, – мне твоего талисмана тоже не надо.

– Ну так я тебе его приколю, и нынче же ночью мы оба схватим по горячке… или погоди. Мы лучше вот как сделаем. Сыграем на наши талисманы в орлянку, а вот это пойдет в придачу.

Волконский высыпал на стол горсть червонцев.

– Я обещал Аксиотису никогда не играть, – отвечал Миша, – но ты не сорбоннский товарищ, не Лемуан и не Ремон, с тобой можно, давай, пожалуй, сыграем… Сколько тут?

– Восемнадцать штук, – сказал Волконский, сосчитав червонцы.

– Это составляет одиннадцать луидоров… Вот они.

– Смотрите, как у цыганки глаза-то на золото разбежались! – сказал Педрилло. – Да и у Акоста тоже.

Волконский ссыпал и луидоры и червонцы в серебряный стакан, помешал их, опрокинул и, не приподнимая стакана, сказал:

– Отгадывай, князь, портреты – орел, а написанное – решетка. Чего откроется больше на тарелке, так тот, кто отгадал, забирай все: и луидоры, и червонцы, и оба талисмана… Ну!..

– Орел! – крикнул Миша.

– Решетка! – крикнул Волконский и приподнял стакан.

Оказалось двадцать два орла и семь решеток.

– Счастлив ты в игре, князь Михайло, – сказал Волконский, – на, бери себе мой талисман. Я бы тебе его и даром отдал, а червонцев, признаюсь, мне жаль немножко. Давай еще раз…

– Не жалей своих червонцев, князь, у тебя их много, а эти пойдут на доброе дело.

Сказав это, Миша тщательно завернул оба талисмана в бумажку, поблагодарил цыганку таким тоном, как будто он чрезвычайно дорожит ее подарками, уложил их в карман, а тарелку с двадцатью девятью золотыми пододвинул старухе, смотревшей на нее, как заметил Педрилло, с большим подобострастием.

– Вот, – прибавил Миша, – мой соотечественник и я просим вас принять это на приданое вашей дочери.

Прежде чем Миша успел спохватиться, старуха поймала его руку и крепко поцеловала ее несколько раз.

– Добрый ты человек, светлость, – сказала она, – добрее тебя я и не видывала. Бог свидетель, что я жизнью своей готова бы купить тебе счастье, но обманывать тебя за твое добро не могу. Много горя, светлость, увидишь ты в жизни своей. За всякий радостный денек заплатишь семью днями тоски и скорбей невыносимых… Разве в глубокой, в самой глубокой старости успокоишься… Но это еще далеко, да и неверно, коль пустишь в ход выигранный талисман; а скорби твои начнутся скоро. Они уже начались: ты пьешь, светлость, ты пьешь; ты пьешь и слушаешь маскарадные песни, а целое семейство погружено в траур: друга твоего не стало.

– Меня знобит, – сказал Миша Волконскому.

– Это ничего, – отвечал Волконский, – выпей еще джину. Как раз согреешься…

К столу с низким поклоном и со счетом на тарелке подошел хозяин гостиницы и, получив от Педрилло уплату, шепнул ему:

– Там вас спрашивает какой-то господин Бельгард, офицер.

– А! Это брат нашего афинянина; зовите его сюда. Ай да колдунья. Правду напророчила. Будете сейчас пить с моряком. Я вас познакомлю, колдунья, с премилым молодым человеком, адъютантом графа Шато Рено.

– А ты, мальчишка, – сказала очень опьяневшая цыганка пристававшему к ней за объяснениями Акоста, – надоел ты мне с расспрашиваниями своими, – сказано тебе: береги серьгу, не то на кол попадешь… Не по летам развращен ты, мальчишка. Кто так развратил тебя, пусть Бог того судит. Оба вы одного поля ягодки, и вас мне не жаль. Вот этих, добрых, мне жаль. Вы оба добрые, – прибавила она, обращаясь к Волконскому и к Мише, сидевшим направо от нее, – вас я люблю и жалею, а вы, – левые, туда вам и дорога!

– Она презабавная, – сказал Волконский, – подлей-ка ей еще, князь.

– Куда ж дорога? – спросил Педрилло.

– Тебе предстоит блестящее поприще. Свадьба богатая, подарков столько, что не оберешься; куча вельмож и денег и жена с золотыми рогами.

– Это глупо! – сказал Педрилло.

– А у моей жены будут золотые рога? – спросил Акоста.

– Ты тоже сделаешь блестящую карьеру. Такую же, как и он.

Прокоп опять подошел к Педрилло.

– Господин Бельгард, – сказал он, – не может войти. Он говорит, что дело его очень спешное.

– Пусть погодит минут пять; я сейчас выйду к нему; я знаю его спешное дело: верно, дядюшка выхлопотал мне приглашение на вечер к графу… Скажите господину Бельгарду, что после одиннадцати бутылок ришбура на званые вечера не ездят, и… велите нам дать двенадцатую, господин Прокоп… Ну, спасибо вам, колдунья, – прибавил Педрилло по уходе Прокопа, – спасибо за предсказанную нам карьеру. Давно бы так! А этих двух светлостей вы так ничем и не порадуете?

– Увы, карьера их одинаковая с вашей! – сказала цыганка. – Но то, что для вас счастье, для них…

В эту минуту опрометью, бледный и с взъерошенными волосами, вбежал в столовую Аксиотис.

– Ты пьешь, Голицын, ты пьешь, – крикнул он на всю залу, – ты пьешь и слушаешь здесь маскарадные песни, а Расин умер! Его мать лежит без чувств, отец как убитый.

Миша, тоже как убитый, повалился на кресло. Его оттерли.

– Это сон, это кошмар, – говорил он, – такие глупости наяву не бывают, или я уж так пьян… Расин, мой милый Расин умер, а я здесь слушаю цыганку. Она колдует мне, и я ей верю!.. И как не верить тебе, роковая цыганка! Ты накаркала смерть эту!

– Господин Бельгард говорит, что ему ждать никак нельзя, – сказал, возвратившись из передней, Прокоп на ухо Педрилло. – Приказание адмирала – привезти вас немедленно.

– Сию минуту выйду к нему, – отвечал Педрилло, тоже очень побледневший и почти протрезвившийся от привезенного Аксиотисом известия. – Кончайте скорее ваши фатальные пророчества, – прибавил он, обратясь к совсем опьяневшей колдунье, – какой же наконец карьеры ожидать нам? Чем судьба разъединит нас и чем сравняет? Когда сравняемся мы? Где мы встретимся?

– В большом, в очень большом городе…

– Где этот город?

– Нигде!.. В лесу, в болоте… Города нет!

– Она с ума сошла! – сказал Акоста. – Уж слишком много джину выпила… И я, пожалуй, выпью.

– Города нет! – повторила цыганка. – Когда-то еще построят его!..

– Едем к Расину, – сказал Аксиотис, – едем скорее! До ее ли болтовни теперь?!

– Минуточку, – отвечал Педрилло, – как же мы встретимся, сивилла, предсказывающая несчастья?

– На службе.

– У кого?

– У Фредегонды, жены Хильперика.

– Чем?

– Чем нельзя быть хуже.

– Лакеями? – спросил Акоста.

– Хуже!

– Гребцами на галерах? – спросил Педрилло.

– Хуже!!

– Неужели шпионами? – спросил князь Михаил Алексеевич Голицын.

– Хуже!!! – отвечала цыганка и, пьяная, навзничь повалилась на пол.

Примечания

1

Иные писатели до сих пор пишут вместо Щегловитов Щегловитый и даже Шакловитый.

2

Нантским эдиктом, изданным в 1598 г. французским королем Генрихом IV и отмененным в 1685 г. Людовиком XIV, предоставлялась французам-реформаторам полная свобода вероисповедания.

3

Царевна Анна Михайловна, сестра царя Алексея Михайловича, при пострижении наречена была Анфисой.

4

Султан Магомет IV был низвержен в 1687 г.

5

Немецкий напиток: горячее вино.

6

Прозвище князя Ивана Андреевича Хованского, убитого вместе с сыном своим, по приказанию царевны Софьи Алексеевны, 17 сентября 1682 г.

7

Щегловитова.

8

Последний духовник Людовика XIV и главный виновник религиозных преследований во Франции.

9

Параскеву Федоровну, рожденную Салтыкову, супругу Иоанна Алексеевича, и Евдокию Федоровну, рожденную Лопухину, супругу Петра.

10

Саксонец барон Бетихер изобрел фарфор в 1676 г.

11

С князем Борисом Алексеевичем Голицыным, воспитателем Петра Великого.

12

Леопольд I, германский император.

13

Ян III Собеский, польский король.

14

Голландец фон дер Гульст, лейб-медик царя Петра Алексеевича.

15

Дьяк Челобитного приказа Никита Моисеевич Зотов обучал царевича Петра грамоте и закону.

16

Этот мир был заключен князем Василием Васильевичем Голицыным в Москве 26 апреля 7194 г. от Сотворения мира по старому стилю (6 мая 1686 г. от Р. Х. по новому стилю)

17

Особенно

18

Так как.

19

Видели мы.

20

Положение.

21

Чтобы мы.

22

Тронуты.

23

Предостерегаем.

24

От измены.

25

Изменниками.

26

Теми.

27

Петр велел объявить царевне, что буде она не повинуется и приедет в лавру, то с ней поступят «нечестно».

28

Рассединой называлась едва заметная щель, сделанная в стене для наблюдения за узниками.

29

Табель о рангах издана еще не была; но титулы: «сиятельство», «благородие» – начинали приобретать в России права гражданства.

30

Это выражение, взятое с французского глагола «отнять», до сих пор в большом употреблении в канцелярском языке иных, преимущественно восточных, губерний России.

31

Должность.

32

Дворецкий.

33

Лекарь.

34

Сподвижник.

35

Анну Петровну, родившуюся 27 января 1708 г., выданную 13 ноября 1724-го за герцога Карла Фридриха Ульриха Шлезвиг-Гольштейн-Готторпского, скончавшуюся 4 мая 1728 г., и Елизавету Петровну, родившуюся 18 декабря 1709 г., скончавшуюся 25 декабря 1761 г.

36

Перед заключением Фальчского (в Молдавии) мира (10 (21) июля 1711 г.) великий визирь Мехмет потребовал у царя Петра выдачи молдавского господаря Кантемира, вступившего в союз с царем против султана, своего верховного владельца.

Петр отвечал, что потерянные области можно, с помощью Божьей, опять завоевать, но что потерянной чести не возвратить.

37

Петр Великий принял императорский титул только в 1721 г., но еще в 1710-м английская королева Анна I называла царя Петра императором.

38

Картавость княгини Марфы не будет больше обозначаться всякий раз удвоением буквы «р».

39

В Шлезвиге.

40

Граф Штенбок – шведский полководец, оставивший по себе в летописях военной истории ужасную память сожжением дотла 29 декабря 1712 г. (9 января 1713/го н. ст.) неукрепленного города Альтоны.

41

Он отступил к городу Гузуму и потом, вытесненный из Гузума к Тенингену, сдался русским войскам, предводительствуемым Меншиковым.

42

Карл XII – шведский король.

43

Придворный шут.

44

После победы, одержанной при Лесном князем M. M. Голицыным над шведским генералом Левенгауптом в 1708 г., на вопрос царя, какой бы Голицын желал награды, он отвечал: «Прости князя Аникиту Ивановича Репнина», незадолго перед тем разжалованного.

45

Изобретение термометра приписывают голландцу Корнелию Дреббелю (около 1630 г.). Англичанин Эдмунд Галлей усовершенствовал его в начале XVII в. Ртуть вместо спирта была употреблена в первый раз данцигским уроженцем Фаренгейтом только в 1720 г.

46

44° Фаренгейта равно – 33 4/5° Реомюра.

47

Техническое выражение в кулачном бою, очень употребительное.

48

Корнелия, дочь Сципиона Африканского и мать знаменитых Тиверия и Кая Гракхов (в III в. до Р. X.).

49

Другое дело.

50

У того целая бочка крови.

51

Упрямого.

52

Убить.

53

Немножко.

54

Учился.

55

Боится.

56

Из сладкой ртути.

57

Надежды.

58

Следует.

59

Слово об исходе души св. Кирилла, архиепископа Александрийского.

60

Кокуем называлась в Москве Немецкая слобода, населенная иностранцами.

61

В XVII в. разница между старым и новым стилями была в 10 дней.

62

Около 50 копеек.

63

Со́линген – город, известный изделиями лучших клинков в Германии.

64

Людовик XIV танцевал в балете до тридцатилетнего возраста и бывал очень доволен, когда публика ему аплодировала.

65

Старейшая графская в России фамилия Шереметевых получила графский титул в 1706 г.

66

Последовательница учения Корнелия Янсения. Эта секта преследовалась во всех католических странах, и в особенности во Франции, с 1642 г. по конец XVIII в.

67

В России векселя начали входить в употребление только в царствование Петра II, в 1729 г.

68

Нарицательная цена луидора была всегда 20 франков или 20 ливров, в коммерции, между частными покупателями и продавцами, он принимался за 24 ливра.

69

Римско-католического учения во всех его тонкостях.

70

Так называется в русских гимназиях ежемесячная перемена учениками мест соответственно полученным ими в течение месяца баллам.

71

Странный существовал этикет при дворе Людовика XIV: гости приглашались не обедать, а смотреть, как обедает король со своим семейством.

72

Знаменитый французский моряк (1650–1702).

73

Высшая ученая степень студентов, окончивших курс наук.

74

Философ первой половины XVII в., учитель Воруха, или Венедикта, Спинозы.