Выхожу один я на дорогу… (сборник)

И скучно и грустно

И скучно и грустно, и некому руку податьВ минуту душевной невзгоды…Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..А годы проходят – все лучшие годы!Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,А вечно любить невозможно.В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:И радость, и муки, и все там ничтожно…Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкийнедугИсчезнет при слове рассудка;И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьемвокруг, —Такая пустая и глупая шутка…

«Есть речи – значенье…»

Есть речи – значеньеТемно иль ничтожно,Но им без волненьяВнимать невозможно.Как полны их звукиБезумством желанья!В них слезы разлуки,В них трепет свиданья.Не встретит ответаСредь шума мирскогоИз пламя и светаРожденное слово;Но в храме, средь бояИ где я ни буду,Услышав, его яУзнаю повсюду.Не кончив молитвы,На звук тот отвечу,И брошусь из битвыЕму я навстречу.

Воздушный корабль

(Из Зейдлица)

По синим волнам океана,Лишь звезды блеснут в небесах,Корабль одинокий несется,Несется на всех парусах.Не гнутся высокие мачты,На них флюгера не шумят,И молча в открытые люкиЧугунные пушки глядят.Не слышно на нем капитана,Не видно матросов на нем;Но скалы, и тайные мели,И бури ему нипочем.Есть остров на том океане —Пустынный и мрачный гранит;На острове том есть могила,А в ней император зарыт.Зарыт он без почестей бранныхВрагами в сыпучий песок,Лежит на нем камень тяжелый,Чтоб встать он из гроба не мог.И в час его грустной кончины,В полночь, как свершается год,К высокому берегу тихоВоздушный корабль пристает.Из гроба тогда император,Очнувшись, является вдруг;На нем треугольная шляпаИ серый походный сюртук.Скрестивши могучие руки,Главу опустивши на грудь,Идет и к рулю он садитсяИ быстро пускается в путь.Несется он к Франции милой,Где славу оставил и трон,Оставил наследника сынаИ старую гвардию он.И только что землю роднуюЗавидит во мраке ночном,Опять его сердце трепещетИ очи пылают огнем.На берег большими шагамиОн смело и прямо идет,Соратников громко он кличетИ маршалов грозно зовет.Но спят усачи-гренадеры —В равнине, где Эльба шумит,Под снегом холодной России,Под знойным песком пирамид.И маршалы зова не слышат:Иные погибли в бою,Другие ему изменилиИ продали шпагу свою.И, топнув о землю ногою,Сердито он взад и впередПо тихому берегу ходит,И снова он громко зовет:Зовет он любезного сына,Опору в превратной судьбе;Ему обещает полмира,А Францию только себе.Но в цвете надежды и силыУгас его царственный сын,И долго, его поджидая,Стоит император один —Стоит он и тяжко вздыхает,Пока озарится восток,И капают горькие слезыИз глаз на холодной песок,Потом на корабль свой волшебный,Главу опустивши на грудь,Идет и, махнувши рукою,В обратный пускается путь.

Пленный рыцарь

Молча сижу под окошком темницы;Синее небо отсюда мне видно:В небе играют всё вольные птицы;Глядя на них, мне и больно и стыдно.Нет на устах моих грешной молитвы,Нету ни песни во славу любезной:Помню я только старинные битвы,Меч мой тяжелый да панцирь железный.В каменный панцирь я ныне закован,Каменный шлем мою голову давит,Щит мой от стрел и меча заколдован,Конь мой бежит, и никто им не правит.Быстрое время – мой конь неизменный,Шлема забрало – решетка бойницы,Каменный панцирь – высокие стены,Щит мой – чугунные двери темницы.Мчись же быстрее, летучее время!Душно под новой бронею мне стало!Смерть, как приедем, подержит мне стремя;Слезу и сдерну с лица я забрало.

Тучи

Тучки небесные, вечные странники!Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто как я же, изгнанники,С милого севера в сторону южную.Кто же вас гонит: судьбы ли решение?Зависть ли тайная? злоба ль открытая?Или на вас тяготит преступление?Или друзей клевета ядовитая?Нет, вам наскучили нивы бесплодные…Чужды вам страсти и чужды страдания;Вечно холодные, вечно свободные,Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Валерик

Я к вам пишу случайно; право,Не знаю как и для чего.Я потерял уж это право.И что скажу вам? – ничего!Что помню вас? – но, Боже правый,Вы это знаете давно;И вам, конечно, все равно.И знать вам также нету нужды,Где я? что я? в какой глуши?Душою мы друг другу чужды,Да вряд ли есть родство души.Страницы прошлого читая,Их по порядку разбираяТеперь остынувшим умом,Разуверяюсь я во всем.Смешно же сердцем лицемеритьПеред собою столько лет;Добро б еще морочить свет!Да и притом, что пользы веритьТому, чего уж больше нет?..Безумно ждать любви заочной?В наш век все чувства лишь на срок;Но я вас помню – да и точно,Я вас никак забыть не мог!Во-первых, потому, что многоИ долго, долго вас любил,Потом страданьем и тревогойЗа дни блаженства заплатил;Потом в раскаянье бесплодномВлачил я цепь тяжелых летИ размышлением холоднымУбил последний жизни цвет.С людьми сближаясь осторожно,Забыл я шум младых проказ,Любовь, поэзию, – но васЗабыть мне было невозможно.И к мысли этой я привык,Мой крест несу я без роптанья:То иль другое наказанье?Не все ль одно. Я жизнь постиг;Судьбе, как турок иль татарин,За все я ровно благодарен;У Бога счастья не прошуИ молча зло переношу.Быть может, небеса ВостокаМеня с ученьем их пророкаНевольно сблизили. ПритомИ жизнь всечасно кочевая,Труды, заботы ночь и днем,Все, размышлению мешая,Приводит в первобытный видБольную душу: сердце спит,Простора нет воображенью…И нет работы голове…Зато лежишь в густой травеИ дремлешь под широкой теньюЧинар иль виноградных лоз;Кругом белеются палатки;Казачьи тощие лошадкиСтоят рядком, повеся нос;У медных пушек спит прислуга.Едва дымятся фитили;Попарно цепь стоит вдали;Штыки горят под солнцем юга.Вот разговор о старинеВ палатке ближней слышен мне;Как при Ермолове ходилиВ Чечню, в Аварию, к горам;Как там дрались, как мы их били,Как доставалося и нам;И вижу я неподалекуУ речки, следуя пророку,Мирной татарин свой намазТворит, не подымая глаз;А вот кружком сидят другие.Люблю я цвет их желтых лиц,Подобный цвету ноговиц,Их шапки, рукава худые,Их темный и лукавый взорИ их гортанный разговор.Чу – дальний выстрел! прожужжалаШальная пуля… славный звук…Вот крик – и снова все вокругЗатихло… но жара уж спала,Ведут коней на водопой,Зашевелилася пехота;Вот проскакал один, другой!Шум, говор. Где вторая рота?Что, вьючить? – что же капитан?Повозки выдвигайте живо!«Савельич!» – «Ой ли!» – «Дай огниво!»Подъем ударил барабан —Гудит музыка полковая;Между колоннами въезжая,Звенят орудья. ГенералВперед со свитой поскакал…Рассыпались в широком поле,Как пчелы, с гиком казаки;Уж показалися значкиТам на опушке – два, и боле.А вот в чалме один мюридВ черкеске красной ездит важно,Конь светло-серый весь кипит,Он машет, кличет – где отважный?Кто выдет с ним на смертный бой!..Сейчас, смотрите: в шапке чернойКазак пустился гребенской;Винтовку выхватил проворно,Уж близко… выстрел… легкий дым…Эй вы, станичники, за ним…Что? ранен!.. – Ничего, безделка… —И завязалась перестрелка…Но в этих сшибках удалыхЗабавы много, толку мало;Прохладным вечером, бывало,Мы любовалися на них,Без кровожадного волненья,Как на трагический балет;Зато видал я представленья,Каких у вас на сцене нет…Раз – это было под Гихами —Мы проходили темный лес;Огнем дыша, пылал над намиЛазурно-яркий свод небес.Нам был обещан бой жестокий.Из гор Ичкерии далекойУже в Чечню на братний зовТолпы стекались удальцов.Над допотопными лесамиМелькали маяки кругом;И дым их то вился столпом,То расстилался облаками;И оживилися леса;Скликались дико голосаПод их зелеными шатрами.Едва лишь выбрался обозВ поляну, дело началось;Чу! в арьергард орудья просят;Вот ружья из кустов выносят,Вот тащат за ноги людейИ кличут громко лекарей;А вот и слева, из опушки,Вдруг с гиком кинулись на пушки;И градом пуль с вершин деревОтряд осыпан. Впереди жеВсе тихо – там между кустовБежал поток. Подходим ближе.Пустили несколько гранат;Еще подвинулись; молчат;Но вот над бревнами завалаРужье как будто заблистало;Потом мелькнуло шапки две;И вновь все спряталось в траве.То было грозное молчанье,Недолго длилося оно,Но в этом странном ожиданьеЗабилось сердце не одно.Вдруг залп… глядим: лежат рядами,Что нужды? здешние полкиНарод испытанный… «В штыки,Дружнее!» – раздалось за нами.Кровь загорелася в груди!Все офицеры впереди…Верхом помчался на завалыКто не успел спрыгнуть с коня…«Ура!» – и смолкло. «Вон кинжалы,В приклады!» – и пошла резня.И два часа в струях потокаБой длился. Резались жестоко,Как звери, молча, с грудью грудь,Ручей телами запрудили.Хотел воды я зачерпнуть…(И зной и битва утомилиМеня), но мутная волнаБыла тепла, была красна.На берегу, под тенью дуба,Пройдя завалов первый ряд,Стоял кружок. Один солдатБыл на коленах; мрачно, грубоКазалось выраженье лиц,Но слезы капали с ресниц,Покрытых пылью… на шинели,Спиною к дереву, лежалИх капитан. Он умирал;В груди его едва чернелиДве ранки; кровь его чуть-чутьСочилась. Но высоко грудьИ трудно подымалась, взорыБродили страшно, он шептал…«Спасите, братцы. – Тащат в горы.Постойте – ранен генерал…Не слышат…» Долго он стонал,Но все слабей, и понемногуЗатих и душу отдал Богу;На ружья опершись, кругомСтояли усачи седые…И тихо плакали… потомЕго остатки боевыеНакрыли бережно плащомИ понесли. Тоской томимый,Им вслед смотрел я недвижимый.Меж тем товарищей, друзейСо вздохом возле называли;Но не нашел в душе моейЯ сожаленья, ни печали.Уже затихло все; телаСтащили в кучу; кровь теклаСтруею дымной по каменьям,Ее тяжелым испареньемБыл полон воздух. ГенералСидел в тени на барабанеИ донесенья принимал.Окрестный лес, как бы в тумане,Синел в дыму пороховом.А там, вдали, грядой нестройной,Но вечно гордой и спокойной,Тянулись горы – и КазбекСверкал главой остроконечной.И с грустью тайной и сердечнойЯ думал: «Жалкий человек.Чего он хочет!.. небо ясно,Под небом места много всем,Но беспрестанно и напрасноОдин враждует он – зачем?»Галуб прервал мое мечтанье,Ударив по плечу; он былКунак мой; я его спросил,Как месту этому названье?Он отвечал мне: «Валерик,А перевесть на ваш язык,Так будет речка смерти: верно,Дано старинными людьми».«А сколько их дралось примерноСегодня?» – «Тысяч до семи».«А много горцы потеряли?»«Как знать? – зачем вы не считали!»«Да! будет, – кто-то тут сказал, —Им в память этот день кровавый!»Чеченец посмотрел лукавоИ головою покачал.Но я боюся вам наскучить,В забавах света вам смешныТревоги дикие войны;Свой ум вы не привыкли мучитьТяжелой думой о конце;На вашем молодом лицеСледов заботы и печалиНе отыскать, и вы едва лиВблизи когда-нибудь видали,Как умирают. Дай вам БогИ не видать: иных тревогДовольно есть. В самозабвеньеНе лучше ль кончить жизни путь?И беспробудным сном заснутьС мечтой о близком пробужденье?Теперь прощайте: если васМой безыскусственный рассказРазвеселит, займет хоть малость,Я буду счастлив. А не так? —Простите мне его как шалостьИ тихо молвите: чудак!..

Завещание

Наедине с тобою, брат,Хотел бы я побыть:На свете мало, говорят,Мне остается жить!Поедешь скоро ты домой:Смотри ж… Да что? моей судьбой,Сказать по правде, оченьНикто не озабочен.А если спросит кто-нибудь…Ну, кто бы ни спросил,Скажи им, что навылет в грудьЯ пулей ранен был;Что умер честно за царя,Что плохи наши лекаряИ что родному краюПоклон я посылаю.Отца и мать мою едва льЗастанешь ты в живых…Признаться, право, было б жальМне опечалить их;Но если кто из них и жив,Скажи, что я писать ленив,Что полк в поход послалиИ чтоб меня не ждали.Соседка есть у них одна…Как вспомнишь, как давноРасстались!.. Обо мне онаНе спросит… все равно,Ты расскажи всю правду ей,Пустого сердца не жалей;Пускай она поплачет…Ей ничего не значит!

Родина

Люблю отчизну я, но странною любовью!Не победит ее рассудок мой.Ни слава, купленная кровью,Ни полный гордого доверия покой,Ни темной старины заветные преданьяНе шевелят во мне отрадного мечтанья.Но я люблю – за что, не знаю сам —Ее степей холодное молчанье,Ее лесов безбрежных колыханье,Разливы рек ее, подобные морям;Проселочным путем люблю скакать в телегеИ, взором медленным пронзая ночи тень,Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге,Дрожащие огни печальных деревень.Люблю дымок спаленной жнивы,В степи ночующий обозИ на холме средь желтой нивыЧету белеющих берез.С отрадой, многим незнакомой,Я вижу полное гумно,Избу, покрытую соломой,С резными ставнями окно;И в праздник, вечером росистым,Смотреть до полночи готовНа пляску с топаньем и свистомПод говор пьяных мужичков.

«На севере диком стоит одиноко…»

На севере диком стоит одинокоНа голой вершине соснаИ дремлет, качаясь, и снегом сыпучимОдета, как ризой, она.И снится ей все, что в пустыне далекой,В том крае, где солнца восход,Одна и грустна на утесе горючемПрекрасная пальма растет.

«Прощай, немытая Россия…»

Прощай, немытая Россия,Страна рабов, страна господ,И вы, мундиры голубые,И ты, им преданный народ.Быть может, за стеной КавказаСокроюсь от твоих пашей,От их всевидящего глаза,От их всеслышащих ушей.

Утес

Ночевала тучка золотаяНа груди утеса-великана;Утром в путь она умчалась рано,По лазури весело играя;Но остался влажный след в морщинеСтарого утеса. ОдинокоОн стоит, задумался глубоко,И тихонько плачет он в пустыне.

Сон

В полдневный жар в долине ДагестанаС свинцом в груди лежал недвижим я;Глубокая еще дымилась рана,По капле кровь точилася моя.Лежал один я на песке долины;Уступы скал теснилися кругом,И солнце жгло их желтые вершиныИ жгло меня – но спал я мертвым сном.И снился мне сияющий огнямиВечерний пир в родимой стороне.Меж юных жен, увенчанных цветами,Шел разговор веселый обо мне.Но в разговор веселый не вступая,Сидела там задумчиво одна,И в грустный сон душа ее младаяБог знает чем была погружена;И снилась ей долина Дагестана;Знакомый труп лежал в долине той;В его груди, дымясь, чернела рана,И кровь лилась хладеющей струей.

Листок

Дубовый листок оторвался от ветки родимойИ в степь укатился, жестокою бурей гонимый;Засох и увял он от холода, зноя и горяИ вот, наконец, докатился до Черного моря.У Черного моря чинара стоит молодая;С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская;На ветвях зеленых качаются райские птицы;Поют они песни про славу морской царь-девицы.И странник прижался у корня чинары высокой;Приюта на время он молит с тоскою глубокой,И так говорит он: «Я бедный листочек дубовый,До срока созрел я и вырос в отчизне суровой.Один и без цели по свету ношуся давно я,Засох я без тени, увял я без сна и покоя.Прими же пришельца меж листьев своих изумрудных,Немало я знаю рассказов мудреных и чудных».«На что мне тебя? – отвечает младая чинара, —Ты пылен и желт – и сынам моим свежим не пара.Ты много видал – да к чему мне твои небылицы?Мой слух утомили давно уж и райские птицы.Иди себе дальше; о странник! тебя я не знаю!Я солнцем любима, цвету для него и блистаю;По небу я ветви раскинула здесь на просторе,И корни мои умывает холодное море».

«Выхожу один я на дорогу…»

Выхожу один я на дорогу;Сквозь туман кремнистый путь блестит;Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,И звезда с звездою говорит.В небесах торжественно и чудно!Спит земля в сиянье голубом…Что же мне так больно и так трудно?Жду ль чего? жалею ли о чем?Уж не жду от жизни ничего я,И не жаль мне прошлого ничуть;Я ищу свободы и покоя!Я б хотел забыться и заснуть!Но не тем холодным сном могилы…Я б желал навеки так заснуть,Чтоб в груди дремали жизни силы,Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,Про любовь мне сладкий голос пел,Надо мной чтоб, вечно зеленея,Темный дуб склонялся и шумел.

Благодарность

За всё, за всё тебя благодарю я:За тайные мучения страстей,За горечь слез, отраву поцелуя,За месть врагов и клевету друзей,За жар души, растраченный в пустыне,За всё, чем я обманут в жизни был…Устрой лишь так, чтобы тебя отнынеНедолго я еще благодарил.

Морская царевна

В море царевич купает коня;Слышит: «Царевич! взгляни на меня!»Фыркает конь и ушами прядет,Брызжет и плещет и дале плывет.Слышит царевич: «Я царская дочь!Хочешь провесть ты с царевною ночь?»Вот показалась рука из воды,Ловит за кисти шелко́вой узды.Вышла младая потом голова,В косу вплелася морская трава.Синие очи любовью горят;Брызги на шее, как жемчуг, дрожат.Мыслит царевич: «Добро же! постой!»За косу ловко схватил он рукой.Держит, рука боевая сильна:Плачет и молит и бьется она.К берегу витязь отважно плывет;Выплыл; товарищей громко зовет;«Эй, вы! сходитесь, лихие друзья!Гляньте, как бьется добыча моя…Что ж вы стоите смущенной толпой?Али красы не видали такой?»Вот оглянулся царевич назад:Ахнул! померк торжествующий взгляд.Видит: лежит на песке золотомЧудо морское с зеленым хвостом;Хвост чешуею змеиной покрыт,Весь замирая, свиваясь, дрожит;Пена струями сбегает с чела,Очи одела смертельная мгла.Бледные руки хватают песок;Шепчут уста непонятный упрек…Едет царевич задумчиво прочь.Будет он помнить про царскую дочь!

Пророк

С тех пор как Вечный СудияМне дал всеведенье пророка,В очах людей читаю яСтраницы злобы и порока.Провозглашать я стал любвиИ правды чистые ученья:В меня все ближние моиБросали бешено каменья.Посыпал пеплом я главу,Из городов бежал я нищий,И вот в пустыне я живу,Как птицы, даром Божьей пищи;Завет Предвечного храня,Мне тварь покорна там земная;И звезды слушают меня,Лучами радостно играя.Когда же через шумный градЯ пробираюсь торопливо,То старцы детям говорятС улыбкою самолюбивой:«Смотрите: вот пример для вас!Он горд был, не ужился с нами:Глупец, хотел уверить нас,Что Бог гласит его устами!Смотрите ж, дети, на него:Как он угрюм, и худ, и бледен!Смотрите, как он наг и беден,Как презирают все его!»

«Нет, не тебя так пылко я люблю…»

Нет, не тебя так пылко я люблю,Не для меня красы твоей блистанье;Люблю в тебе я прошлое страданьеИ молодость погибшую мою.Когда порой я на тебя смотрю,В твои глаза вникая долгим взором:Таинственным я занят разговором,Но не с тобой я сердцем говорю.Я говорю с подругой юных дней,В твоих чертах ищу черты другие,В устах живых уста давно немые,В глазах огонь угаснувших очей.

Поэмы

Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова

Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!Про тебя нашу песню сложили мы,Про твово любимого опричникаДа про смелого купца, про Калашникова;Мы сложили ее на старинный лад,Мы певали ее под гуслярный звонИ причитывали да присказывали.Православный народ ею тешился,А боярин Матвей РомодановскийНам чарку поднес меду пенного,А боярыня его белолицаяПоднесла нам на блюде серебряномПолотенце новое, шелком шитое.Угощали нас три дни, три ночиИ всё слушали – не наслушались.IНе сияет на небе солнце красное,Не любуются им тучки синие:То за трапезой сидит во златом венце,Сидит грозный царь Иван Васильевич.Позади его стоят стольники,Супротив его всё бояре да князья,По бокам его всё опричники;И пирует царь во славу Божию,В удовольствие свое и веселие.Улыбаясь, царь повелел тогдаВина сладкого заморскогоНацедить в свой золоченый ковшИ поднесть его опричникам.– И все пили, царя славили.Лишь один из них, из опричников,Удалой боец, буйный молодец,В золотом ковше не мочил усов;Опустил он в землю очи темные,Опустил головушку на широку грудь —А в груди его была дума крепкая.Вот нахмурил царь брови черныеИ навел на него очи зоркие,Словно ястреб взглянул с высоты небесНа младого голубя сизокрылого, —Да не поднял глаз молодой боец.Вот об землю царь стукнул палкою,И дубовый пол на полчетвертиОн железным пробил оконечником —Да не вздрогнул и тут молодой боец.Вот промолвил царь слово грозное —И очнулся тогда добрый молодец.«Гей ты, верный наш слуга, Кирибеевич,Аль ты думу затаил нечестивую?Али славе нашей завидуешь?Али служба тебе честная прискучила?Когда всходит месяц – звезды радуются,Что светлей им гулять по подне́бесью;А которая в тучку прячется,Та стремглав на землю падает…Неприлично же тебе, Кирибеевич,Царской радостью гнушатися;А из роду ты ведь Скуратовых,И семьею ты вскормлен Малютиной!..»Отвечает так Кирибеевич,Царю грозному в пояс кланяясь:«Государь ты наш, Иван Васильевич!Не кори ты раба недостойного:Сердца жаркого не залить вином,Думу черную – не запотчевать!А прогневал я тебя – воля царская:Прикажи казнить, рубить голову,Тяготит она плечи богатырские,И сама к сырой земле она клонится».И сказал ему царь Иван Васильевич:«Да об чем тебе, молодцу, кручиниться?Не истерся ли твой парчевой кафтан?Не измялась ли шапка соболиная?Не казна ли у тебя поистратилась?Иль зазубрилась сабля закаленная?Или конь захромал, худо кованный?Или с ног тебя сбил на кулачном бою,На Москве-реке, сын купеческий?»Отвечает так Кирибеевич,Покачав головою кудрявою:«Не родилась та рука заколдованнаяНи в боярском роду, ни в купеческом;Аргамак мой степной ходит весело;Как стекло, горит сабля вострая;А на праздничный день твоей милостьюМы не хуже другого нарядимся.Как я сяду поеду на лихом конеЗа Москву-реку покататися,Кушачком подтянуся шелковым,Заломлю набочок шапку бархатную,Черным соболем отороченную, —У ворот стоят у тесовыихКрасны девушки да молодушкиИ любуются, глядя, перешептываясь;Лишь одна не глядит, не любуется,Полосатой фатой закрывается…На святой Руси, нашей матушке,Не найти, не сыскать такой красавицы:Ходит плавно – будто лебедушка;Смотрит сладко – как голубушка;Молвит слово – соловей поет;Горят щеки ее румяные,Как заря на небе Божием;Косы русые, золотистые,В ленты яркие заплетенные,По плечам бегут, извиваются,С грудью белою цалуются.Во семье родилась она купеческой,Прозывается Аленой Дмитревной.Как увижу ее, я и сам не свой:Опускаются руки сильные,Помрачаются очи бойкие;Скучно, грустно мне, православный царь,Одному по свету маяться.Опостыли мне кони легкие,Опостыли наряды парчовые,И не надо мне золотой казны:С кем казною своей поделюсь теперь?Перед кем покажу удальство свое?Перед кем я нарядом похвастаюсь?Отпусти меня в степи приволжские,На житье на вольное, на казацкое.Уж сложу я там буйную головушкуИ сложу на копье бусурманское;И разделят по себе злы татаровьяКоня доброго, саблю оструюИ седельце браное черкасское.Мои очи слезные коршун выклюет,Мои кости сирые дождик вымоет,И без похорон горемычный прахНа четыре стороны развеется!..»И сказал, смеясь, Иван Васильевич:«Ну, мой верный слуга! я твоей беде,Твоему горю пособить постараюся.Вот возьми перстенек ты мой яхонтовыйДа возьми ожерелье жемчужное.Прежде свахе смышленой покланяйсяИ пошли дары драгоценныеТы своей Алене Дмитревне:Как полюбишься – празднуй свадебку,Не полюбишься – не прогневайся».Ох ты гой еси, царь Иван Васильевич!Обманул тебя твой лукавый раб,Не сказал тебе правды истинной,Не поведал тебе, что красавицаВ церкви Божией перевенчана,Перевенчана с молодым купцомПо закону нашему христианскому.* * *Ай, ребята, пойте – только гусли стройте!Ай, ребята, пейте – дело разумейте!Уж потешьте вы доброго бояринаИ боярыню его белолицую!IIЗа прилавкою сидит молодой купец,Статный молодец Степан Парамонович,По прозванию Калашников;Шелковые товары раскладывает,Речью ласковой гостей он заманивает,Злато, серебро пересчитывает.Да недобрый день задался ему:Ходят мимо баре богатые,В его лавочку не заглядывают.Отзвонили вечерню во святых церквах;За Кремлем горит заря туманная,Набегают тучки на небо, —Гонит их метелица распеваючи;Опустел широкий гостиный двор,Запирает Степан ПарамоновичСвою лавочку дверью дубовоюДа замком немецким со пружиною;Злого пса-ворчуна зубастогоНа железную цепь привязывает,И пошел он домой, призадумавшись,К молодой хозяйке за Москву-реку.И приходит он в свой высокий дом,И дивится Степан Парамонович:Не встречает его молода жена,Не накрыт дубовый стол белой скатертью,А свеча перед образом еле теплится.И кличет он старую работницу:«Ты скажи, скажи, Еремеевна,А куда девалась, затаиласяВ такой поздний час Алена Дмитревна?А что детки мои любезные —Чай, забегались, заигралися,Спозаранку спать уложилися?»«Господин ты мой, Степан Парамонович,Я скажу тебе диво дивное:Что к вечерне пошла Алена Дмитревна;Вот уж поп прошел с молодой попадьей,Засветили свечу, сели ужинать, —А по сю пору твоя хозяюшкаИз приходской церкви не вернулася.А что детки твои малыеПочивать не легли, не играть пошли —Плачем плачут, всё не унимаются».И смутился тогда думой крепкоюМолодой купец Калашников;И он стал к окну, глядит на улицу —А на улице ночь темнехонька;Валит белый снег, расстилается,Заметает след человеческий.Вот он слышит, в сенях дверью хлопнули,Потом слышит шаги торопливые;Обернулся, глядит – сила крестная! —Перед ним стоит молода жена,Сама бледная, простоволосая,Косы русые расплетенныеСнегом-инеем пересыпаны;Смотрят очи мутные, как безумные;Уста шепчут речи непонятные.«Уж ты где, жена, жена, шаталася?На каком подворье, на площади,Что растрепаны твои волосы,Что одежа твоя вся изорвана?Уж гуляла ты, пировала ты,Чай, с сынками все боярскими!..Не на то пред святыми иконамиМы с тобой, жена, обручалися,Золотыми кольцами менялися!..Как запру я тебя за железный замок,За дубовую дверь окованную,Чтобы свету Божьего ты не видела,Моя имя честное не порочила…»И, услышав то, Алена ДмитревнаЗадрожала вся, моя голубушка,Затряслась как листочек осиновый,Горько-горько она восплакалась,В ноги мужу повалилася.«Государь ты мой, красно солнышко,Иль убей меня, или выслушай!Твои речи – будто острый нож;От них сердце разрывается.Не боюся смерти лютыя,Не боюся я людской молвы,А боюсь твоей немилости.От вечерни домой шла я нонечеВдоль по улице одинешенька.И послышалось мне, будто снег хрустит;Оглянулася – человек бежит.Мои ноженьки подкосилися,Шелковой фатой я закрылася.И он сильно схватил меня за рукиИ сказал мне так тихим шепотом:«Что пужаешься, красная красавица?Я не вор какой, душегуб лесной,Я слуга царя, царя грозного,Прозываюся Кирибеевичем,А из славной семьи из Малютиной…»Испугалась я пуще прежнего;Закружилась моя бедная головушка.И он стал меня цаловать-ласкатьИ, цалуя, все приговаривал:«Отвечай мне, чего тебе надобно,Моя милая, драгоценная!Хочешь золота али жемчугу?Хочешь ярких камней аль цветной парчи?Как царицу я наряжу тебя,Станут все тебе завидовать,Лишь не дай мне умереть смертью грешною:Полюби меня, обними меняХоть единый раз на прощание!»И ласкал он меня, цаловал меня;На щеках моих и теперь горят,Живым пламенем разливаютсяПоцалуи его окаянные…А смотрели в калитку соседушки,Смеючись, на нас пальцем показывали…Как из рук его я рвануласяИ домой стремглав бежать бросилась;И остались в руках у разбойникаМой узорный платок, твой подарочек,И фата моя бухарская.Опозорил он, осрамил меня,Меня честную, непорочную, —И что скажут злые соседушки,И кому на глаза покажусь теперь?Ты не дай меня, свою верную жену,Злым охульникам в поругание!На кого, кроме тебя, мне надеяться?У кого просить стану помощи?На белом свете я сиротинушка:Родной батюшка уж в сырой земле,Рядом с ним лежит моя матушка,А мой старший брат, сам ты ведаешь,На чужой сторонушке пропал без вести,А меньшой мой брат – дитя малое,Дитя малое, неразумное…»Говорила так Алена Дмитревна,Горючьми слезами заливалася.Посылает Степан ПарамоновичЗа двумя меньшими братьями;И пришли его два брата, поклонилисяИ такое слово ему молвили:«Ты поведай нам, старшой наш брат,Что с тобой случилось, приключилося,Что послал ты за нами во темную ночь,Во темную ночь морозную?»«Я скажу вам, братцы любезные,Что лиха беда со мною приключилася:Опозорил семью нашу честнуюЗлой опричник царский Кирибеевич;А такой обиды не стерпеть душеДа не вынести сердцу молодецкому.Уж как завтра будет кулачный бойНа Москве-реке при самом царе,И я выйду тогда на опричника,Буду насмерть биться, до последних сил;А побьет он меня – выходите выЗа святую правду-матушку.Не сробейте, братцы любезные!Вы моложе меня, свеже́й силою,На вас меньше грехов накопилося,Так авось Господь вас помилует!»И в ответ ему братья молвили:«Куда ветер дует в подне́бесьи,Туда мчатся и тучки послушные,Когда сизый орел зовет голосомНа кровавую долину побоища,Зовет пир пировать, мертвецов убирать,К нему малые орлята слетаются:Ты наш старший брат, нам второй отец;Делай сам, как знаешь, как ведаешь,А уж мы тебя, родного, не выдадим».* * *Ай, ребята, пойте – только гусли стройте!Ай, ребята, пейте – дело разумейте!Уж потешьте вы доброго бояринаИ боярыню его белолицую!IIIНад Москвой великой, златоглавою,Над стеной кремлевской белокаменнойИз-за дальних лесов, из-за синих гор,По тесовым кровелькам играючи,Тучки серые разгоняючи,Заря алая подымается;Разметала кудри золотистые,Умывается снегами рассыпчатыми,Как красавица, глядя в зеркальце,В небо чистое смотрит, улыбается.Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?На какой ты радости разыгралася?Как сходилися, собиралисяУдалые бойцы московскиеНа Москву-реку, на кулачный бой,Разгуляться для праздника, потешиться.И приехал царь со дружиною,Со боярами и опричниками,И велел растянуть цепь серебряную,Чистым золотом в кольцах спаянную.Оцепили место в двадцать пять сажень,Для охотницкого бою, одиночного.И велел тогда царь Иван ВасильевичКлич кликать звонким голосом:«Ой, уж где вы, добрые молодцы?Вы потешьте царя нашего батюшку!Выходите-ка во широкий круг;Кто побьет кого, того царь наградит;А кто будет побит, тому Бог простит!»И выходит удалой Кирибеевич,Царю в пояс молча кланяется,Скидает с могучих плеч шубу бархатную,Подпершися в бок рукою правою,Поправляет другой шапку алую,Ожидает он себе противника…Трижды громкий клич прокликали —Ни один боец и не тронулся,Лишь стоят да друг друга поталкивают.На просторе опричник похаживает,Над плохими бойцами подсмеивает:«Присмирели, небось, призадумались!Так и быть, обещаюсь, для праздника,Отпущу живого с покаянием,Лишь потешу царя нашего батюшку».Вдруг толпа раздалась в обе стороны —И выходит Степан Парамонович,Молодой купец, удалой боец,По прозванию Калашников.Поклонился прежде царю грозному,После белому Кремлю да святым церквам,А потом всему народу русскому.Горят очи его соколиные,На опричника смотрит пристально.Супротив него он становится,Боевые рукавицы натягивает,Могутные плечи распрямливаетДа кудряву бороду поглаживает.И сказал ему Кирибеевич:«А поведай мне, добрый молодец,Ты какого роду-племени,Каким именем прозываешься?Чтобы знать, по ком панихиду служить,Чтобы было чем и похвастаться».Отвечает Степан Парамонович:«А зовут меня Степаном Калашниковым,А родился я от честнова отца,И жил я по закону Господнему:Не позорил я чужой жены,Не разбойничал ночью темною,Не таился от свету небесного…И промолвил ты правду истинную:По одном из нас будут панихиду петь,И не позже как завтра в час полуденный;И один из нас будет хвастаться,С удалыми друзьями пируючи…Не шутку шутить, не людей смешитьК тебе вышел я теперь, басурманский сын, —Вышел я на страшный бой, на последний бой!»И, услышав то, КирибеевичПобледнел в лице, как осенний снег;Бойки очи его затуманились,Между сильных плеч пробежал мороз,На раскрытых устах слово замерло…Вот молча оба расходятся, —Богатырский бой начинается.Размахнулся тогда КирибеевичИ ударил впервой купца Калашникова,И ударил его посередь груди —Затрещала грудь молодецкая,Пошатнулся Степан Парамонович;На груди его широкой висел медный крестСо святыми мощами из Киева, —И погнулся крест и вдавился в грудь;Как роса из-под него кровь закапала;И подумал Степан Парамонович:«Чему быть суждено, то и сбудется;Постою за правду до последнева!»Изловчился он, приготовился,Собрался со всею силоюИ ударил своего ненавистникаПрямо в левый висок со всего плеча.И опричник молодой застонал слегка,Закачался, упал замертво;Повалился он на холодный снег,На холодный снег, будто сосенка,Будто сосенка, во сыром боруПод смолистый под корень подрубленная.И, увидев то, царь Иван ВасильевичПрогневался гневом, топнул о землюИ нахмурил брови черные;Повелел он схватить удалова купцаИ привесть его пред лицо свое.Как возго́ворил православный царь:«Отвечай мне по правде, по совести,Вольной волею или нехотяТы убил насмерть мово верного слугу,Мово лучшего бойца Кирибеевича?»«Я скажу тебе, православный царь:Я убил его вольной волею,А за что, про что – не скажу тебе,Скажу только Богу единому.Прикажи меня казнить – и на плаху нестьМне головушку повинную;Не оставь лишь малых детушек,Не оставь молодую вдовуДа двух братьев моих своей милостью…»«Хорошо тебе, детинушка,Удалой боец, сын купеческий,Что ответ держал ты по совести.Молодую жену и сирот твоихИз казны моей я пожалую,Твоим братьям велю от сего же дняПо всему царству русскому широкомуТорговать безданно, беспошлинно.А ты сам ступай, детинушка,На высокое место лобное,Сложи свою буйную головушку.Я топор велю наточить-навострить,Палача велю одеть-нарядить,В большой колокол прикажу звонить,Чтобы знали все люди московские,Что и ты не оставлен моей милостью…»Как на площади народ собирается,Заунывный гудит-воет колокол,Разглашает всюду весть недобрую.По высокому месту лобномуВо рубахе красной с яркой запонкой,С большим топором навостренныим,Руки голые потираючи,Палач весело похаживает,Удалова бойца дожидается, —А лихой боец, молодой купец,Со родными братьями прощается:«Уж вы, братцы мои, други кровные,Поцалуемтесь да обнимемтесьНа последнее расставание.Поклонитесь от меня Алене Дмитревне,Закажите ей меньше печалиться,Про меня моим детушкам не сказывать;Поклонитесь дому родительскому,Поклонитесь всем нашим товарищам,Помолитесь сами в церкви БожиейВы за душу мою, душу грешную!»И казнили Степана КалашниковаСмертью лютою, позорною;И головушка бесталаннаяВо крови на плаху покатилася.Схоронили его за Москвой-рекой,На чистом поле промеж трех дорог:Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской,И бугор земли сырой тут насыпали,И кленовый крест тут поставили.И гуляют-шумят ветры буйныеНад его безымянной могилкою.И проходят мимо люди добрые:Пройдет стар человек – перекрестится,Пройдет молодец – приосанится,Пройдет девица – пригорюнится,А пройдут гусляры – споют песенку.* * *Гей вы, ребята удалые,Гусляры молодые,Голоса заливные!Красно начинали – красно и кончайте,Каждому правдою и честью воздайте.Тороватому боярину слава!И красавице боярыне слава!И всему народу христианскому слава!