Сусальным золотом горятВ лесах рождественские елки;В кустах игрушечные волкиГлазами страшными глядят.О, вещая моя печаль,О, тихая моя свободаИ неживого небосводаВсегда смеющийся хрусталь!1908

«Из полутемной залы, вдруг…»

Из полутемной залы, вдруг,Ты выскользнула в легкой шали —Мы никому не помешали,Мы не будили спящих слуг…1908

«Только детские книги читать…»

Только детские книги читать,Только детские думы лелеять,Все большое далеко развеять,Из глубокой печали восстать.Я от жизни смертельно устал,Ничего от нее не приемлю,Но люблю мою бедную землюОттого, что иной не видал.Я качался в далеком садуНа простой деревянной качели,И высокие темные елиВспоминаю в туманном бреду.1908

«Нежнее нежного…»

Нежнее нежногоЛицо твое,Белее белогоТвоя рука,От мира целогоТы далека,И все твое —От неизбежного.От неизбежного —Твоя печаль,И пальцы рукНеостывающих,И тихий звукНеунывающихРечей,И дальТвоих очей.1909

«На бледно-голубой эмали…»

На бледно-голубой эмали,Какая мыслима в апреле,Березы ветви поднималиИ незаметно вечерели.Узор отточенный и мелкий,Застыла тоненькая сетка,Как на фарфоровой тарелкеРисунок, вычерченный метко, —Когда его художник милыйВыводит на стеклянной тверди,В сознании минутной силы,В забвении печальной смерти.1909

«Есть целомудренные чары…»

Есть целомудренные чары —Высокий лад, глубокий мир,Далеко от эфирных лирМной установленные лары.У тщательно обмытых нишВ часы внимательных закатовЯ слушаю моих пенатовВсегда восторженную тишь.Какой игрушечный удел,Какие робкие законыПриказывает торс точеныйИ холод этих хрупких тел!Иных богов не надо славить:Они как равные с тобой,И, осторожною рукой,Позволено их переставить.1909

«Дано мне тело – что мне делать с ним…»

Дано мне тело – что мне делать с ним,Таким единым и таким моим?За радость тихую дышать и житьКого, скажите, мне благодарить?Я и садовник, я же и цветок,В темнице мира я не одинок.На стекла вечности уже леглоМое дыхание, мое тепло.Запечатлеется на нем узор,Неузнаваемый с недавних пор.Пускай мгновения стекает муть —Узора милого не зачеркнуть.1909

«Невыразимая печаль…»

Невыразимая печальОткрыла два огромных глаза,Цветочная проснулась вазаИ выплеснула свой хрусталь.Вся комната напоенаИстомой – сладкое лекарство!Такое маленькое царствоТак много поглотило сна.Немного красного вина,Немного солнечного мая —И, тоненький бисквит ломая,Тончайших пальцев белизна.1909

«Ни о чем не нужно говорить…»

Ни о чем не нужно говорить,Ничему не следует учить,И печальна так и хорошаТемная звериная душа:Ничему не хочет научить,Не умеет вовсе говоритьИ плывет дельфином молодымПо седым пучинам мировым.Декабрь 1909

«Когда удар с ударами встречается…»

Когда удар с ударами встречается,И надо мною роковойНеутомимый маятник качаетсяИ хочет быть моей судьбой,Торопится, и грубо остановитсяИ упадет веретено —И невозможно встретиться, условитьсяИ уклониться не дано.Узоры острые переплетаются,И, все быстрее и быстрей,Отравленные дротики взвиваютсяВ руках отважных дикарей;И вереница стройная уноситсяС веселым трепетом, и вдруг —Одумалась и прямо в сердце проситсяСтрела, описывая круг.1910

«Медлительнее снежный улей…»

Медлительнее снежный улей,Прозрачнее окна хрусталь,И бирюзовая вуальНебрежно брошена на стуле.Ткань, опьяненная собой,Изнеженная лаской света,Она испытывает лето,Как бы не тронута зимой;И, если в ледяных алмазахСтруится вечности мороз,Здесь – трепетание стрекозБыстроживущих, синеглазых.1910

Silentium

Она еще не родилась,Она и музыка и слово,И потому всего живогоНенарушаемая связь.Спокойно дышат моря груди,Но, как безумный, светел день,И пены бледная сиреньВ черно-лазоревом сосуде.Да обретут мои устаПервоначальную немоту,Как кристаллическую ноту,Что от рождения чиста!Останься пеной, Афродита,И, слово, в музыку вернись,И, сердце, сердца устыдись,С первоосновой жизни слито!1910, 1935

«Слух чуткий парус напрягает…»

Слух чуткий парус напрягает,Расширенный пустеет взор,И тишину переплываетПолночных птиц незвучный хор.Я так же беден, как природа,И так же прост, как небеса,И призрачна моя свобода,Как птиц полночных голоса.Я вижу месяц бездыханныйИ небо мертвенней холста;Твой мир, болезненный и странный,Я принимаю, пустота!1910

«Как тень внезапных облаков…»

Как тень внезапных облаков,Морская гостья налетелаИ, проскользнув, прошелестелаСмущенных мимо берегов.Огромный парус строго реет;Смертельно бледная волнаОтпрянула – и вновь онаКоснуться берега не смеет;И лодка, волнами шурша,Как листьями, – уже далёко…И, принимая ветер рока,Раскрыла парус свой душа.1910, 1922

«Из омута злого и вязкого…»

Из омута злого и вязкогоЯ вырос тростинкой, шурша,И страстно, и томно, и ласковоЗапретною жизнью дыша.И никну, никем не замеченный,В холодный и топкий приют,Приветственным шелестом встреченныйКоротких осенних минут.Я счастлив жестокой обидою,И в жизни, похожей на сон,Я каждому тайно завидуюИ в каждого тайно влюблен.1910, 1922

«Я так же беден, как природа…»

Я так же беден, как природа,И так же прост, как небеса,И призрачна моя свобода —Как птиц полночных голоса.Я вижу месяц бездыханныйИ небо мертвенней холста;Твой мир, болезненный и странный,Я принимаю, пустота!1910

«В огромном омуте прозрачно и темно…»

В огромном омуте прозрачно и темно,И томное окно белеет;А сердце – отчего так медленно оноИ так упорно тяжелеет?То – всею тяжестью оно идет ко дну,Соскучившись по милом иле,То – как соломинка, минуя глубину,Наверх всплывает без усилий.С притворной нежностью у изголовья стойИ сам себя всю жизнь баюкай,Как небылицею, своей томись тоскойИ ласков будь с надменной скукой.1910

«Душный сумрак кроет ложе…»

Душный сумрак кроет ложе,Напряженно дышит грудь…Может, мне всего дорожеТонкий крест и тайный путь.1910

«Как кони медленно ступают…»

Как кони медленно ступают,Как мало в фонарях огня!Чужие люди, верно, знают,Куда везут они меня.А я вверяюсь их заботе.Мне холодно, я спать хочу;Подбросило на повороте,Навстречу звездному лучу.Горячей головы качаньеИ нежный лед руки чужой,И темных елей очертанья,Еще невиданные мной.1911

«Скудный луч, холодной мерою…»

Скудный луч, холодной мероюСеет свет в сыром лесу.Я печаль, как птицу серую,В сердце медленно несу.Что мне делать с птицей раненой?Твердь умолкла, умерла.С колокольни отуманеннойКто-то снял колокола,И стоит осиротелаяИ немая вышина —Как пустая башня белая,Где туман и тишина.Утро, нежностью бездонное —Полуявь и полусон,Забытье неутоленное, —Дум туманный перезвон…1911

«Воздух пасмурный влажен и гулок…»

Воздух пасмурный влажен и гулок;Хорошо и нестрашно в лесу.Легкий крест одиноких прогулокЯ покорно опять понесу.И опять к равнодушной отчизнеДикой уткой взовьется упрек:Я участвую в сумрачной жизни,Где один к одному одинок!Выстрел грянул. Над озером соннымКрылья уток теперь тяжелы,И двойным бытием отраженнымОдурманены сосен стволы.Небо тусклое с отсветом странным —Мировая туманная боль —О, позволь мне быть также туманнымИ тебя не любить мне позволь.1911, 28 августа 1935

«Сегодня дурной день…»

Сегодня дурной день:Кузнечиков хор спит,И сумрачных скал сень —Мрачней гробовых плит.Мелькающих стрел звонИ вещих ворон крик…Я вижу дурной сон,За мигом летит миг.Явлений раздвинь грань,Земную разрушь клеть,И яростный гимн грянь —Бунтующих тайн медь!О, маятник душ строг —Качается глух, прям,И страстно стучит рокВ запретную дверь к нам…1911

«Смутно-дышащими листьями…»

Смутно-дышащими листьямиЧерный ветер шелестит,И трепещущая ласточкаВ темном небе круг чертит.Тихо спорят в сердце ласковомУмирающем моемНаступающие сумеркиС догорающим лучом.И над лесом вечереющимВстала медная луна;Отчего так мало музыкиИ такая тишина?1911

«Отчего душа так певуча…»

Отчего душа так певуча,И так мало милых имен,И мгновенный ритм – только случай,Неожиданный Аквилон?Он подымет облако пыли,Зашумит бумажной листвой,И совсем не вернется – илиОн вернется совсем другой…О, широкий ветер Орфея,Ты уйдешь в морские края —И, несозданный мир лелея,Я забыл ненужное «я».Я блуждал в игрушечной чащеИ открыл лазоревый грот…Неужели я настоящийИ действительно смерть придет?1911

Раковина

Быть может, я тебе не нужен,Ночь; из пучины мировой,Как раковина без жемчужин,Я выброшен на берег твой.Ты равнодушно волны пенишьИ несговорчиво поешь;Но ты полюбишь, ты оценишьНенужной раковины ложь.Ты на песок с ней рядом ляжешь,Оденешь ризою своей,Ты неразрывно с нею свяжешьОгромный колокол зыбей;И хрупкой раковины стены —Как нежилого сердца дом —Наполнишь шепотами пены,Туманом, ветром и дождем…1911

«На перламутровый челнок…»

На перламутровый челнокНатягивая шелка нити,О, пальцы гибкие, начнитеОчаровательный урок!Приливы и отливы рук —Однообразные движенья…Ты заклинаешь, без сомненья,Какой-то солнечный испуг, —Когда широкая ладонь,Как раковина, пламенея,То гаснет, к теням тяготея,То в розовый уйдет огонь!16 ноября 1911

«О, небо, небо, ты мне будешь сниться…»

О, небо, небо, ты мне будешь сниться!Не может быть, чтоб ты совсем ослепло,И день сгорел, как белая страница:Немного дыма и немного пепла!24 ноября 1911

«Я вздрагиваю от холода…»

Я вздрагиваю от холода —Мне хочется онеметь!А в небе танцует золото —Приказывает мне петь.Томись, музыкант встревоженный,Люби, вспоминай и плачьИ, с тусклой планеты брошенный,Подхватывай легкий мяч!Так вот она – настоящаяС таинственным миром связь!Какая тоска щемящая,Какая беда стряслась!Что, если, вздрогнув неправильно,Мерцающая всегда,Своей булавкой заржавленнойДостанет меня звезда?1912, 1937

«Я ненавижу свет…»

Я ненавижу светОднообразных звезд.Здравствуй, мой давний бред, —Башни стрельчатый рост!Кружевом, камень, будьИ паутиной стань:Неба пустую грудьТонкой иглою рань.Будет и мой черед —Чую размах крыла.Так – но куда уйдетМысли живой стрела?Или свой путь и срокЯ, исчерпав, вернусь:Там – я любить не мог,Здесь – я любить боюсь…1912

«Образ твой, мучительный и зыбкий…»

Образ твой, мучительный и зыбкий,Я не мог в тумане осязать.«Господи!» – сказал я по ошибке,Сам того не думая сказать.Божье имя, как большая птица,Вылетело из моей груди.Впереди густой туман клубится,И пустая клетка позади…Апрель 1912

«Нет, не луна, а светлый циферблат…»

Нет, не луна, а светлый циферблатСияет мне, и чем я виноват,Что слабых звезд я осязаю млечность?И Батюшкова мне противна спесь:Который час, его спросили здесь, —А он ответил любопытным: «вечность!»1912

Пешеход

М. Л. Лозинскому

Я чувствую непобедимый страхВ присутствии таинственных высот;Я ласточкой доволен в небесах,И колокольни я люблю полет!И, кажется, старинный пешеход,Над пропастью, на гнущихся мостках,Я слушаю – как снежный ком растетИ вечность бьет на каменных часах.Когда бы так! Но я не путник тот,Мелькающий на выцветших листах,И подлинно во мне печаль поет;Действительно, лавина есть в горах!И вся моя душа – в колоколах,Но музыка от бездны не спасет!1912

Казино

Я не поклонник радости предвзятой,Подчас природа – серое пятно;Мне, в опьяненьи легком, сужденоИзведать краски жизни небогатой.Играет ветер тучею косматой,Ложится якорь на морское дно,И бездыханная, как полотно,Душа висит над бездною проклятой.Но я люблю на дюнах казино,Широкий вид в туманное окноИ тонкий луч на скатерти измятой;И, окружен водой зеленоватой,Когда, как роза, в хрустале вино, —Люблю следить за чайкою крылатой!Май 1912

«Паденье – неизменный спутник страха…»

Паденье – неизменный спутник страха,И самый страх есть чувство пустоты.Кто камни нам бросает с высоты —И камень отрицает иго праха?И деревянной поступью монахаМощеный двор когда-то мерил ты —Булыжники и грубые мечты —В них жажда смерти и тоска размаха…Так проклят будь, готический приют,Где потолком входящий обмороченИ в очаге веселых дров не жгут!Немногие для вечности живут;Но если ты мгновенным озабочен,Твой жребий страшен и твой дом непрочен!1912

Царское село

Георгию Иванову

Поедем в Царское Село!Там улыбаются мещанки,Когда гусары после пьянкиСадятся в крепкое седло…Поедем в Царское Село!Казармы, парки и дворцы,А на деревьях – клочья ваты,И грянут «здравия» раскатыНа крик «здорово, молодцы!»Казармы, парки и дворцы…Одноэтажные дома,Где однодумы-генералыСвой коротают век усталый,Читая «Ниву» и Дюма…Особняки – а не дома!Свист паровоза… Едет князь.В стеклянном павильоне свита!..И, саблю волоча сердито,Выходит офицер, кичась, —Не сомневаюсь – это князь…И возвращается домой —Конечно, в царство этикета,Внушая тайный страх, каретаС мощами фрейлины седой —Что возвращается домой…1912

Золотой

Целый день сырой осенний воздухЯ вдыхал в смятеньи и тоске;Я хочу поужинать, – и звездыЗолотые в темном кошельке!И, дрожа от желтого тумана,Я спустился в маленький подвал;Я нигде такого ресторанаИ такого сброда не видал!Мелкие чиновники, японцы,Теоретики чужой казны…За прилавком щупает червонцыЧеловек – и все они пьяны.– Будьте так любезны, разменяйте, —Убедительно его прошу —Только мне бумажек не давайте —Трехрублевок я не выношу!Что мне делать с пьяною оравой?Как попал сюда я, Боже мой?Если я на то имею право —Разменяйте мне мой золотой!1912

Лютеранин

Я на прогулке похороны встретилБлиз протестантской кирки, в воскресенье.Рассеянный прохожий, я заметилТех прихожан суровое волненье.Чужая речь не достигала слуха,И только упряжь тонкая сияла,Да мостовая праздничная глухоЛенивые подковы отражала.А в эластичном сумраке кареты,Куда печаль забилась, лицемерка,Без слов, без слез, скупая на приветы,Осенних роз мелькнула бутоньерка.Тянулись иностранцы лентой черной,И шли пешком заплаканные дамы,Румянец под вуалью, и упорноНад ними кучер правил вдаль, упрямый.Кто б ни был ты, покойный лютеранин,Тебя легко и просто хоронили.Был взор слезой приличной затуманен,И сдержанно колокола звонили.И думал я: витийствовать не надо.Мы не пророки, даже не предтечи,Не любим рая, не боимся ада,И в полдень матовый горим, как свечи.1912

Айя-Cофия

Айя-София – здесь остановитьсяСудил Господь народам и царям!Ведь купол твой, по слову очевидца,Как на цепи, подвешен к небесам.И всем векам – пример Юстиниана,Когда похитить для чужих боговПозволила эфесская ДианаСто семь зеленых мраморных столбов.Но что же думал твой строитель щедрый,Когда, душой и помыслом высок,Расположил апсиды и экседры,Им указав на запад и восток?Прекрасен храм, купающийся в мире,И сорок окон – света торжество;На парусах, под куполом, четыреАрхангела прекраснее всего.И мудрое сферическое зданьеНароды и века переживет,И серафимов гулкое рыданьеНе покоробит темных позолот.1912

Notre Dame

Где римский судия судил чужой народ,Стоит базилика, – и, радостный и первый,Как некогда Адам, распластывая нервы,Играет мышцами крестовый легкий свод.Но выдает себя снаружи тайный план!Здесь позаботилась подпружных арок сила,Чтоб масса грузная стены не сокрушила,И свода дерзкого бездействует таран.Стихийный лабиринт, непостижимый лес,Души готической рассудочная пропасть,Египетская мощь и христианства робость,С тростинкой рядом – дуб, и всюду царь – отвес.Но чем внимательней, твердыня Notre Dame,Я изучал твои чудовищные ребра, —Тем чаще думал я: из тяжести недобройИ я когда-нибудь прекрасное создам.1912

Старик

Уже светло, поет сиренаВ седьмом часу утра.Старик, похожий на Верлена,Теперь твоя пора!В глазах лукавый или детскийЗеленый огонек;На шею нацепил турецкийУзорчатый платок.Он богохульствует, бормочетНесвязные слова;Он исповедоваться хочет —Но согрешить сперва.Разочарованный рабочийИль огорченный мот —А глаз, подбитый в недрах ночи,Как радуга цветет.А дома – руганью крылатой,От ярости бледна, —Встречает пьяного СократаСуровая жена!1913, 1937

Петербургские строфы

Н. Гумилеву

Над желтизной правительственных зданий

Кружилась долго мутная метель,И правовед опять садится в сани,Широким жестом запахнув шинель.Зимуют пароходы. На припекеЗажглось каюты толстое стекло.Чудовищна, как броненосец в доке —Россия отдыхает тяжело.А над Невой – посольства полумира,Адмиралтейство, солнце, тишина!И государства жесткая порфира,Как власяница грубая, бедна.Тяжка обуза северного сноба —Онегина старинная тоска;На площади Сената – вал сугроба,Дымок костра и холодок штыка.Черпали воду ялики, и чайкиМорские посещали склад пеньки,Где, продавая сбитень или сайки,Лишь оперные бродят мужики.Летит в туман моторов вереница;Самолюбивый, скромный пешеход —Чудак Евгений – бедности стыдится,Бензин вдыхает и судьбу клянет!Январь 1913, 1927

«Здесь я стою – я не могу иначе…»

Hier stehe ich —ich kann nicht anders…[1]«Здесь я стою – я не могу иначе»;Не просветлеет темная гора —И кряжистого Лютера незрячийВитает дух над куполом Петра.1913 ‹1915?›

«…Дев полуночных отвага…»

…Дев полуночных отвагаИ безумных звезд разбег,Да привяжется бродяга,Вымогая на ночлег.Кто, скажите, мне сознаньеВиноградом замутит,Если явь – Петра созданье,Медный всадник и гранит?Слышу с крепости сигналы,Замечаю, как тепло.Выстрел пушечный в подвалы,Вероятно, донесло.И гораздо глубже бредаВоспаленной головыЗвезды, трезвая беседа,Ветер западный с Невы.1913

Бах

Здесь прихожане – дети прахаИ доски вместо образов,Где мелом, Себастьяна БахаЛишь цифры значатся псалмов.Разноголосица какаяВ трактирах буйных и в церквах,А ты ликуешь, как Исайя,О, рассудительнейший Бах!Высокий спорщик, неужели,Играя внукам свой хорал,Опору духа в самом делеТы в доказательстве искал?Что звук? Шестнадцатые доли,Органа многосложный крик —Лишь воркотня твоя, не боле,О, несговорчивый старик!И лютеранский проповедникНа черной кафедре своейС твоими, гневный собеседник,Мешает звук своих речей.1913

«В спокойных пригородах снег…»

В спокойных пригородах снегСгребают дворники лопатами;Я с мужиками бородатымиИду, прохожий человек.Мелькают женщины в платках,И тявкают дворняжки шалые,И самоваров розы алыеГорят в трактирах и домах.1913

«Мы напряженного молчанья не выносим…»

Мы напряженного молчанья не выносим —Несовершенство душ обидно, наконец!И в замешательстве уж объявился чтец,И радостно его приветствовали: просим!Я так и знал, кто здесь присутствовал незримо:Кошмарный человек читает «Улялюм».Значенье – суета, и слово – только шум,Когда фонетика – служанка серафима.О доме Эшеров Эдгара пела арфа.Безумный воду пил, очнулся и умолк.Я был на улице. Свистел осенний шелк…И горло греет шелк щекочущего шарфа…1913, 2 января 1937

Адмиралтейство

В столице северной томится пыльный тополь,Запутался в листве прозрачный циферблат,И в темной зелени фрегат или акропольСияет издали, воде и небу брат.Ладья воздушная и мачта-недотрога,Служа линейкою преемникам Петра,Он учит: красота – не прихоть полубога,А хищный глазомер простого столяра.Нам четырех стихий приязненно господство,Но создал пятую свободный человек.Не отрицает ли пространства превосходствоСей целомудренно построенный ковчег?Сердито лепятся капризные Медузы,Как плуги брошены, ржавеют якоря,И вот разорваны трех измерений узыИ открываются всемирные моря!Май 1913

«Заснула чернь. Зияет площадь аркой…»

Заснула чернь. Зияет площадь аркой.Луной облита бронзовая дверь.Здесь Арлекин вздыхал о славе яркой,И Александра здесь замучил Зверь.Курантов бой и тени государей:Россия, ты, на камне и крови,Участвовать в твоей железной кареХоть тяжестью меня благослови!12 мая 1913

«В таверне воровская шайка…»

В таверне воровская шайкаВсю ночь играла в домино.Пришла с яичницей хозяйка;Монахи выпили вино.На башне спорили химеры:Которая из них урод?А утром проповедник серыйВ палатки призывал народ.На рынке возятся собаки,Менялы щелкает замок.У вечности ворует всякий,А вечность – как морской песок:Он осыпается с телеги —Не хватит на мешки рогож —И, недовольный, о ночлегеМонах рассказывает ложь!1913

Кинематограф

Кинематограф. Три скамейки.Сантиментальная горячка.Аристократка и богачкаВ сетях соперницы-злодейки.Не удержать любви полета:Она ни в чем не виновата!Самоотверженно, как брата,Любила лейтенанта флота.А он скитается в пустыне —Седого графа сын побочный.Так начинается лубочныйРоман красавицы-графини.И в исступленьи, как гитана,Она заламывает руки.Разлука. Бешеные звукиЗатравленного фортепьяно.В груди доверчивой и слабойЕще достаточно отвагиПохитить важные бумагиДля неприятельского штаба.И по каштановой аллееЧудовищный мотор несется,Стрекочет лента, сердце бьетсяТревожнее и веселее.В дорожном платье, с саквояжем,В автомобиле и в вагоне,Она боится лишь погони,Сухим измучена миражем.Какая горькая нелепость:Цель не оправдывает средства!Ему – отцовское наследство,А ей – пожизненная крепость!1913

Теннис

Средь аляповатых дач,Где шатается шарманка,Сам собой летает мяч —Как волшебная приманка.Кто, смиривший грубый пыл,Облеченный в снег альпийский,С резвой девушкой вступилВ поединок олимпийский?Слишком дряхлы струны лир:Золотой ракеты струныУкрепил и бросил в мирАнгличанин вечно юный!Он творит игры обряд,Так легко вооруженный,Как аттический солдат,В своего врага влюбленный!Май. Грозовых туч клочки.Неживая зелень чахнет.Все моторы и гудки —И сирень бензином пахнет.Ключевую воду пьетИз ковша спортсмен веселый;И опять война идет,И мелькает локоть голый!1913

Американка

Американка в двадцать летДолжна добраться до Египта,Забыв «Титаника» совет,Что спит на дне мрачнее крипта.В Америке гудки поют,И красных небоскребов трубыХолодным тучам отдаютСвои прокопченные губы.И в Лувре океана дочьСтоит прекрасная, как тополь;Чтоб мрамор сахарный толочь,Влезает белкой на Акрополь.Не понимая ничего,Читает «Фауста» в вагонеИ сожалеет, отчегоЛюдовик больше не на троне.1913

«Отравлен хлеб и воздух выпит…»

Отравлен хлеб и воздух выпит.Как трудно раны врачевать!Иосиф, проданный в Египет,Не мог сильнее тосковать!Под звездным небом бедуины,Закрыв глаза и на коне,Слагают вольные былиныО смутно пережитом дне.Немного нужно для наитий:Кто потерял в песке колчан,Кто выменял коня – событийРассеивается туман;И, если подлинно поетсяИ полной грудью, наконец,Все исчезает – остаетсяПространство, звезды и певец!1913

Домби и сын

Когда, пронзительнее свиста,Я слышу английский язык —Я вижу Оливера ТвистаНад кипами конторских книг.У Чарльза Диккенса спросите,Что было в Лондоне тогда:Контора Домби в старом СитиИ Темзы желтая вода.Дожди и слезы. БелокурыйИ нежный мальчик Домби-сын.Веселых клерков каламбурыНе понимает он один.В конторе сломанные стулья;На шиллинги и пенсы счет;Как пчелы, вылетев из улья,Роятся цифры круглый год.А грязных адвокатов жалоРаботает в табачной мгле —И вот, как старая мочала,Банкрот болтается в петле.На стороне врагов законы:Ему ничем нельзя помочь!И клетчатые панталоны,Рыдая, обнимает дочь.1913 (1914?)

«От легкой жизни мы сошли с ума…»

От легкой жизни мы сошли с ума:С утра вино, а вечером похмелье.Как удержать напрасное веселье,Румянец твой, о пьяная чума?В пожатьи рук мучительный обряд,На улицах ночные поцелуи —Когда речные тяжелеют струиИ фонари как факелы горят.Мы смерти ждем, как сказочного волка,Но я боюсь, что раньше всех умретТот, у кого тревожно-красный ротИ на глаза спадающая челка.Ноябрь 1913

«Летают Валькирии, поют смычки…»

Летают Валькирии, поют смычки.Громоздкая опера к концу идет.С тяжелыми шубами гайдукиНа мраморных лестницах ждут господ.Уж занавес наглухо упасть готов;Еще рукоплещет в райке глупец,Извозчики пляшут вокруг костров.Карету такого-то! Разъезд. Конец.1914

«Поговорим о Риме – дивный град…»

Поговорим о Риме – дивный град!Он утвердился купола победой.Послушаем апостольское credo:Несется пыль и радуги висят.На Авентине вечно ждут царя —Двунадесятых праздников кануны —И строго-канонические луныНе могут изменить календаря.На дольный мир бросает пепел бурыйНад Форумом огромная луна,И голова моя обнажена —О холод католической тонзуры!1913

«На луне не растет…»

На луне не растетНи одной былинки;На луне весь народДелает корзинки —Из соломы плететЛегкие корзинки.На луне – полутьмаИ дома опрятней;На луне не дома —Просто голубятни,Голубые дома —Чудо-голубятни…1914

1 2 3 >

На страницу:

Перейти

1 из 3