Хочу у зеркала, где муть… (сборник)

Марина Ивановна Цветаева

Хочу у зеркала, где муть…

Сборник

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Стихотворения

1908–1915

Книги в красном переплете

Из рая детского житьяВы мне привет прощальный шлете,Неизменившие друзьяВ потертом, красном переплете.Чуть легкий выучен урок,Бегу тотчас же к вам, бывало.– Уж поздно! – Мама, десять строк!..Но, к счастью, мама забывала.Дрожат на люстрах огоньки…Как хорошо за книгой дома!Под Грига, Шумана, КюиЯ узнавала судьбы Тома.Темнеет… В воздухе свежо…Том в счастье с Бэкки полон веры.Вот с факелом Индеец ДжоБлуждает в сумраке пещеры…Кладбище… Вещий крик совы…(Мне страшно!) Вот летит чрез кочкиПриемыш чопорной вдовы,Как Диоген, живущий в бочке.Светлее солнца тронный зал,Над стройным мальчиком – корона…Вдруг – нищий! Боже! Он сказал:«Позвольте, я наследник трона!»Ушел во тьму, кто в ней возник,Британии печальны судьбы…– О, почему средь красных книгОпять за лампой не уснуть бы?О, золотые времена,Где взор смелей и сердце чище!О, золотые имена:Гек Финн, Том Сойер, Принц и Нищий!‹1908–1910›[1]

В Париже

Дома до звезд, а небо ниже,Земля в чаду ему близка.В большом и радостном ПарижеВсе та же тайная тоска.Шумны вечерние бульвары,Последний луч зари угас.Везде, везде всё пары, пары,Дрожанье губ и дерзость глаз.Я здесь одна. К стволу каштанаПрильнуть так сладко голове!И в сердце плачет стих Ростана,Как там, в покинутой Москве.Париж в ночи мне чужд и жалок,Дороже сердцу прежний бред!Иду домой, там грусть фиалокИ чей-то ласковый привет.Там чей-то взор печально-братский,Там нежный профиль на стене.Ростан, и мученик-Рейхштадтский,И Сара – все придут во сне!В большом и радостном ПарижеМне снятся травы, облака,И дальше смех, и тени ближе,И боль, как прежде, глубока.Июнь 1909, Париж

Они и мы

Героини испанских преданийУмирали, любя,Без укоров, без слез, без рыданий.Мы же детски боимся страданийИ умеем лишь плакать, любя.Пышность замков, разгульность охоты,Испытанья тюрьмы, —Всё нас манит, но спросят нас: «Кто ты?»Мы согнать не сумеем дремоты.Мы сказать не сумеем, кто мы.Мы все книги подряд, все напевы!Потому на зареДетский грех непонятен нам Евы.Потому, как испанские девы,Мы не гибнем, любя, на костре.

Следующей

Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —О, лишь люби, люби его нежнее!Как мальчика, баюкай на груди,Не забывай, что ласки сон нужнее,И вдруг от сна объятьем не буди.Будь вечно с ним: пусть верности научатТебя печаль его и нежный взор.Будь вечно с ним: его сомненья мучат.Коснись его движением сестер.Но если сны безгрешностью наскучат,Сумей зажечь чудовищный костер!Ни с кем кивком не обменяйся смело,В себе тоску о прошлом усыпи.Будь той ему, кем быть я не посмела:Его мечты боязнью не сгуби!Будь той ему, кем быть я не сумела:Люби без мер и до конца люби!‹1909–1910›

Исповедь

Улыбаясь, милым крошкой звали,Для игры сажали на колени…Я дрожал от их прикосновенийИ не смел уйти, уже неправый.А они упрямца для забавыЦеловали!В их очах я видел океаны,В их речах я пенье ночи слышал.«Ты поэт у нас! В кого ты вышел?»Сколько горечи в таких вопросах!Ведь ко мне клонился в темных косахЛик Татьяны!На заре я приносил букеты,У дверей шепча с последней дрожью:«Если да, – зачем же мучить ложью?Если нет, – зачем же целовали?»А они с улыбкою давалиМне конфеты.

Очаг мудреца

Не поэтом он был: в незнакомомНе искал позабытых созвучий,Без гнева на звезды и тучиНаклонялся над греческим томом.За окнами жизнь засыпала,Уступала забвенью измена,За окнами пышная пенаЗа фонтаном фонтан рассыпала.В тот вечер случилось (ведь – странно,Мы не знаем грядущего мига!),Что с колен его мудрая книгаНа ковер соскользнула нежданно.И комната стала каютой,Где душа говорит с тишиною…Он плыл, убаюкан волною,Окруженный волненьем и смутой.Дорогие, знакомые видыИз рам потемневших кивали,А за окнами там проплывалиИ вздыхали, плывя, Нереиды.

«Мы с тобою лишь два отголоска…»

Мы с тобою лишь два отголоска:Ты затихнул, и я замолчу.Мы когда-то с покорностью воскаОтдались роковому лучу.Это чувство сладчайшим недугомНаши души терзало и жгло.Оттого тебя чувствовать другомМне порою до слез тяжело.Станет горечь улыбкою скоро,И усталостью станет печаль.Жаль не слова, поверь, и не взора, —Только тайны утраченной жаль!От тебя, утомленный анатом,Я познала сладчайшее зло.Оттого тебя чувствовать братомМне порою до слез тяжело.‹1911›

Путь креста

Сколько светлых возможностей ты погубил, не желая.Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд.Лучезарного дня после стольких мучений ждала я,Получила лишь крест.Что горело во мне? Назови это чувство любовью,Если хочешь, иль сном, только правды от сердца не скрой:Я сумела бы, друг, подойти к твоему изголовьюОсторожной сестрой.Я кумиров твоих не коснулась бы дерзко и смело,Ни любимых имен, ни безумно-оплаканных книг.Как больное дитя, я тебя б убаюкать сумелаВ неутешенный миг.Сколько светлых возможностей, милый, и сколько смятений!Было больше их в сердце, чем в небе сияющих звезд…Но во имя твое я без слез – мне свидетели тени —Поднимаю свой крест.

Не в нашей власти

Возвращение в жизнь – не обман, не измена.Пусть твердим мы: «Твоя, вся твоя!» чуть дыша,Все же сердце вернется из плена,И вернется душа.Эти речи в бреду не обманны, не лживы,(Разве может солгать, – ошибается бред!)Но проходят недели, – мы живы,Забывая обет.В этот миг расставанья мучительно-скорыйНам казалось: на солнце навек пелена,Нам казалось: подвинутся горы,И погаснет луна.В этот горестный миг – на печаль или радость —Мы и душу и сердце, мы всё отдаем,Прозревая великую сладостьВ отрешенье своем.К утешителю-сну простираются руки,Мы томительно спим от зари до зари…Но за дверью знакомые звуки:«Мы пришли, отвори!»В этот миг, улыбаясь раздвинутым стенам,Мы кидаемся в жизнь, облегченно дыша.Наше сердце смеется над пленом,И смеется душа!

Резеда и роза

Один маня, другой с полуугрозой,Идут цветы блестящей чередой.Мы на заре клянемся только розой,Но в поздний час мы дышим резедой.Один в пути пленяется мимозой,Другому ландыш мил, блестя в росе. —Но на заре мы дышим только розой,Но резедою мы кончаем все!

Два исхода

1Со мной в ночи шептались тени,Ко мне ласкались кольца дыма,Я знала тайны всех растенийИ песни всех колоколов, —А люди мимо шли без слов,Куда-то вдаль спешили мимо.Я трепетала каждой жилкойСреди безмолвия ночного,Над жизнью пламенной и пылкойДержа задумчивый фонарь…Я не жила, – так было встарь.Что было встарь, то будет снова.2С тобой в ночи шептались тени,К тебе ласкались кольца дыма,Ты знала тайны всех растенийИ песни всех колоколов, —А люди мимо шли без слов,Куда-то вдаль спешили мимо.Ты трепетала каждой жилкойСреди безмолвия ночного,Над жизнью пламенной и пылкойДержа задумчивый фонарь…Ты не жила, – так было встарь.Что было встарь, – не будет снова.

Зимняя сказка

«Не уходи», они шепнули с лаской,«Будь с нами весь!Ты видишь сам, какой нежданной сказкойТы встречен здесь».«О, подожди», они просили нежно,С мольбою рук.«Смотри, темно на улицах и снежно…Останься, друг!О, не буди! На улицах морозно…Нам нужен сон!»Но этот крик последний слишком поздноРасслышал он.

«И уж опять они в полуистоме…»

И уж опять они в полуистомеО каждом сне волнуются тайком;И уж опять в полууснувшем домеВедут беседу с давним дневником.Опять под музыку на маленьком диванеЗвенит-звучит таинственный рассказО рудниках, о мертвом караване,О подземелье, где зарыт алмаз.Улыбка сумерок, как прежде, в окна льется;Как прежде, им о лампе думать лень;И уж опять из темного колодцаВстает Ундины плачущая тень.Да, мы по-прежнему мечтою сердце лечим,В недетский бред вплетая детства нить,Но близок день, – и станет грезить нечем,Как и теперь уже нам нечем жить!

Декабрьская сказка

Мы слишком молоды, чтобы проститьТому, кто в нас развеял чары.Но, чтоб о нем, ушедшем, не грустить.Мы слишком стары!Был замок розовый, как зимняя заря,Как мир – большой, как ветер – древний.Мы были дочери почти царя,Почти царевны.Отец – волшебник был, седой и злой;Мы, рассердясь, его сковали;По вечерам, склоняясь над золой,Мы колдовали;Оленя быстрого из рога пили кровь,Сердца разглядывали в лупы…А тот, кто верить мог, что есть любовь,Казался глупый.Однажды вечером пришел из тьмыПечальный принц в одежде серой.Он говорил без веры, ах, а мыВнимали с верой.Рассвет декабрьский глядел в окно,Алели робким светом дали…Ему спалось и было всё равно,Что мы страдали!Мы слишком молоды, чтобы забытьТого, кто в нас развеял чары.Но, чтоб опять так нежно полюбить —Мы слишком стары!

Дикая воля

Я люблю такие игры,Где надменны все и злы.Чтоб врагами были тигрыИ орлы!Чтобы пел надменный голос:«Гибель здесь, а там тюрьма!»Чтобы ночь со мной боролась,Ночь сама!Я несусь, – за мною пасти,Я смеюсь, – в руках аркан…Чтобы рвал меня на частиУраган!Чтобы все враги – герои!Чтоб войной кончался пир!Чтобы в мире было двое:Я и мир!

Слезы

Слезы? Мы плачем о темной передней,Где канделябра никто не зажег;Плачем о том, что на крыше соседнейСтаял снежок;Плачем о юных, о вешних березках,О несмолкающем звоне в тени;Плачем, как дети, о всех отголоскахВ майские дни.Только слезами мы путь обозначимВ мир упоений, не данный судьбой…И над озябшим котенком мы плачем,Как над собой.Отнято все, – и покой и молчанье.Милый, ты много из сердца унес!Но не сумел унести на прощаньеНескольких слез.

Aeternum vale

Aeternum vale! Сброшен крест!Иду искать под новым бредомИ новых бездн и новых звезд,От поражения – к победам!Aeternum vale! Дух окрепИ новым сном из сна разбужен.Я вся – любовь, и мягкий хлебДареной дружбы мне не нужен.Aeternum vale! В путь инойМеня ведет иная твердость.Меж нами вечною стенойНеумолимо встала – гордость.

Только девочка

Я только девочка. Мой долгДо брачного венцаНе забывать, что всюду – волк,И помнить: я – овца.Мечтать о замке золотом,Качать, кружить, трястиСначала куклу, а потомНе куклу, а почти.В моей руке не быть мечу,Не зазвенеть струне.Я только девочка, – молчу.Ах, если бы и мнеВзглянув на звезды знать, что тамИ мне звезда зажгласьИ улыбаться всем глазам,Не опуская глаз!

Жажда

Лидии Александровне Тамбурер

Наше сердце тоскует о пиреИ не спорит и всё позволяет.Почему же ничто в этом миреНе утоляет?И рубины, и розы, и лица, —Всё вблизи безнадежно тускнеет.Наше сердце о книги пылится,Но не умнеет.Вот и юг, – мы томились по зною…Был он дерзок, – теперь умоляет…Почему же ничто под луноюНе утоляет?

Душа и имя

Пока огнями смеется бал,Душа не уснет в покое.Но имя Бог мне иное дал:Морское оно, морское!В круженье вальса, под нежный вздохЗабыть не могу тоски я.Мечты иные мне подал Бог:Морские они, морские!Поет огнями манящий зал,Поет и зовет, сверкая.Но душу Бог мне иную дал:Морская она, морская!

«Бежит тропинка с бугорка…»

Бежит тропинка с бугорка,Как бы под детскими ногами,Все так же сонными лугамиЛениво движется Ока;Колокола звонят в тени,Спешат удары за ударом,И всё поют о добром, старом,О детском времени они.О, дни, где утро было рай,И полдень рай, и все закаты!Где были шпагами лопатыИ замком царственным сарай.Куда ушли, в какую даль вы?Что между нами пролегло?Все так же сонно-тяжелоКачаются на клумбах мальвы…‹1911–1912›

Старуха

Слово странное – старуха!Смысл неясен, звук угрюм,Как для розового ухаТемной раковины шум.В нем – непонятое всеми,Кто – мгновения экран.В этом слове дышит время.В раковине – океан.‹1911–1912›

Домики старой Москвы

Слава прабабушек томных,Домики старой Москвы,Из переулочков скромныхВсё исчезаете вы,Точно дворцы ледяныеПо мановенью жезла.Где потолки расписные,До потолков зеркала?Где клавесина аккорды,Темные шторы в цветах,Великолепные мордыНа вековых воротах,Кудри, склоненные к пяльцам,Взгляды портретов в упор…Странно постукивать пальцемО деревянный забор!Домики с знаком породы,С видом ее сторожей,Вас заменили уроды, —Грузные, в шесть этажей.Домовладельцы – их право!И погибаете вы,Томных прабабушек слава,Домики старой Москвы.‹1911–1912›

«Стать тем, что никому не мило…»

Стать тем, что никому не мило,– О, стать как лед! —Не зная ни того, что было,Ни что придет,Забыть, как сердце раскололось —И вновь срослось,Забыть свои слова, и голос,И блеск волос.Браслет из бирюзы старинной —На стебельке:На этой узкой, этой длиннойМоей руке…Как, зарисовывая тучкуИздалека,За перламутровую ручкуБралась рука,Как перепрыгивали ногиЧерез плетень,Забыть, как рядом по дорогеБежала тень.Забыть, как пламенно в лазури,Как дни тихи…– Все шалости свои, все буриИ все стихи!Мое свершившееся чудоРазгонит смех.Я, вечно-розовая, будуБледнее всех.И не раскроются – так надо —– О, пожалей! —Ни для заката, ни для взгляда,Ни для полей —Мои опущенные веки.– Ни для цветка! —Моя земля, прости навеки,На все века!И так же будут таять луныИ таять снег,Когда промчится этот юный,Прелестный век.Сочельник, 1913, Феодосия

«Идешь, на меня похожий…»

Идешь, на меня похожий,Глаза устремляя вниз.Я их опускала – тоже!Прохожий, остановись!Прочти – слепоты куринойИ маков набрав букет,Что звали меня МаринойИ сколько мне быто лет.Не думай, что здесь – могила,Что я появлюсь, грозя…Я слишком сама любилаСмеяться, когда нельзя!И кровь приливала к коже,И кудри мои вились…Я тоже была, прохожий!Прохожий, остановись!Сорви себе стебель дикийИ ягоду ему вслед, —Кладбищенской земляникиКрупнее и слаще нет.Но только не стой угрюмо,Главу опустив на грудь.Легко обо мне подумай,Легко обо мне забудь.Как луч тебя освещает!Ты весь в золотой пыли…– И пусть тебя не смущаетМой голос из-под земли.3 мая 1913, Коктебель

«Вы, идущие мимо меня…»

Вы, идущие мимо меняК не моим и сомнительным чарам, —Если б знали вы, сколько огня,Сколько жизни, растраченной даром,И какой героический пылНа случайную тень и на шорох…И как сердце мне испепелилЭтот даром истраченный порох.О, летящие в ночь поезда,Уносящие сон на вокзале…Впрочем, знаю я, что и тогдаНе узнали бы вы – если б знали —Почему мои речи резкиВ вечном дыме моей папиросы, —Сколько темной и грозной тоскиВ голове моей светловолосой.17 мая 1913

«Мальчиком, бегущим резво…»

Мальчиком, бегущим резво,Я предстала Вам.Вы посмеивались трезвоЗлым моим словам:«Шалость – жизнь мне, имя – шалость!Смейся, кто не глуп!»И не видели усталостьПобледневших губ.Вас притягивали луныДвух огромных глаз.Слишком розовой и юнойЯ была для Вас!Тающая легче снега,Я была – как сталь.Мячик, прыгнувший с разбегаПрямо на рояль,Скрип песка под зубом илиСтали по стеклу…Только Вы не уловилиГрозную стрелуЛегких слов моих и нежностьГнева напоказ…Каменную безнадежностьВсех моих проказ!19 мая 1913

«Моим стихам, написанным так рано…»

Моим стихам, написанным так рано,Что и не знала я, что я – поэт,Сорвавшимся, как брызги из фонтана,Как искры из ракет,Ворвавшимся, как маленькие черти,В святилище, где сон и фимиам,Моим стихам о юности и смерти —Нечитанным стихам! —Разбросанным в пыли по магазинам(Где их никто не брал и не берет!),Моим стихам, как драгоценным винам,Настанет свой черед.Май 1913, Коктебель

«Я сейчас лежу ничком…»

Я сейчас лежу ничком– Взбешенная! – на постели.Если бы вы захотелиБыть моим учеником,Я бы стала в тот же миг.– Слышите, мой ученик? —В золоте и серебреСаламандра и Ундина.Мы бы сели на ковреУ горящего камина.Ночь, огонь и лунный лик…– Слышите, мой ученик? —И безудержно – мой коньЛюбит бешеную скачку! —Я метала бы в огоньПрошлое – за пачкой пачку:Старых роз и старых книг.– Слышите, мой ученик? —А когда бы улегласьЭта пепельная груда, —Господи, какое чудоЯ бы сделала из вас!Юношей воскрес старик!– Слышите, мой ученик? —А когда бы вы опятьБросились в капкан науки,Я осталась бы стоять,Заломив от счастья руки,Чувствуя, что ты – велик!– Слышите, мой ученик?1 июня 1913

«Идите же! – мой голос нем…»

Идите же! – мой голос нем,И тщетны все слова.Я знаю, что ни перед кемНе буду я права.Я знаю: в этой битве пастьНе мне, прелестный трус!Но, милый юноша, за властьЯ в мире не борюсь.И не оспаривает васВысокородный стих.Вы можете – из-за других —Моих не видеть глаз,Не слепнуть на моем огне,Моих не чуять сил…(Какого демона во мнеТы в вечность упустил!)Но помните, что будет суд,Разящий, как стрела,Когда над головой блеснутДва пламенных крыла!11 июля 1913

Встреча с Пушкиным

Я подымаюсь по белой дороге,Пыльной, звенящей, крутой.Не устают мои легкие ногиВыситься над высотой.Слева – крутая спина Аю-Дага,Синяя бездна – окрест.Я вспоминаю курчавого магаЭтих лирических мест.Вижу его на дороге и в гроте…Смуглую руку у лба… —Точно стеклянная, на поворотеПродребезжала арба… —Запах – из детства – какого-то дымаИли каких-то племен…Очарование прежнего КрымаПушкинских милых времен.Пушкин! – Ты знал бы по первому слову,Кто у тебя на пути!И просиял бы, и под руку в горуНе предложил мне идти…Не опираясь на смуглую руку,Я говорила б, идя,Как глубоко презираю наукуИ отвергаю вождя,Как я люблю имена и знамёна,Волосы и голоса,Старые вина и старые троны, —Каждого встречного пса! —Полуулыбки в ответ на вопросы,И молодых королей…Как я люблю огонек папиросыВ бархатной чаще аллей,Марионеток и звук тамбурина,Золото и серебро,Неповторимое имя: Марина,Байрона и болеро,Ладанки, карты, флаконы и свечи,Запах кочевий и шуб,Лживые, в душу идущие, речиОчаровательных губ.Эти слова: никогда и навеки,За колесом – колею…Смуглые руки и синие реки,Ax, – Мариулу твою!Треск барабана – мундир властелина —Окна дворцов и карет,Рощи в сияющей пасти камина,Красные звезды ракет…Вечное сердце свое и служеньеТолько ему, Королю!Сердце свое и свое отраженьеВ зеркале… – Как я люблю…Кончено… – Я бы уж не говорила,Я посмотрела бы вниз…Вы бы молчали, так грустно, так милоТонкий обняв кипарис.Мы помолчали бы оба – не так ли? —Глядя, как где-то у ног,В милой какой-нибудь маленькой саклеПервый блеснул огонек.И – потому, что от худшей печалиШаг – и не больше! – к игре,Мы рассмеялись бы и побежалиЗа руку вниз по горе.1 октября 1913

«Уж сколько их упало в эту бездну…»

Уж сколько их упало в эту бездну,Разверзтую вдали!Настанет день, когда и я исчезнуС поверхности Земли.Застынет всё, что пело и боролось,Сияло и рвалось:И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос.И будет жизнь, с ее насущным хлебом,С забывчивостью дня.И будет всё – как будто бы под небомИ не было меня!Изменчивой, как дети, в каждой минеИ так недолго злой,Любившей час, когда дрова в каминеСтановятся золой,Виолончель, и кавалькады в чаще,И колокол в селе…– Меня, такой живой и настоящей,На ласковой земле!К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,Чужие и свои?! —Я обращаюсь с требованьем верыИ с просьбой о любви.И день, и ночь, и письменно и устно:За правду да и нет,За то, что мне так часто – слишком грустноИ только двадцать лет.За то, что мне прямая неизбежность —Прощение обид,За всю мою безудержную нежностьИ слишком гордый вид,За быстроту стремительных событий,За правду, за игру…Послушайте! – Еще меня любитеЗа то, что я умру.8 декабря 1913

Генералам двенадцатого года

Сергею

Вы, чьи широкие шинелиНапоминали паруса,Чьи шпоры весело звенелиИ голоса,И чьи глаза, как бриллианты,На сердце оставляли след, —Очаровательные франтыМинувших лет!Одним ожесточеньем волиВы брали сердце и скалу, —Цари на каждом бранном полеИ на балу.Вас охраняла длань ГосподняИ сердце матери, – вчераМалютки-мальчики, сегодня —Офицера!Вам все вершины были малыИ мягок самый черствый хлеб,О, молодые генералыСвоих судеб!…Ах, на гравюре полустертой,В один великолепный миг,Я видела, Тучков-четвертый,Ваш нежный лик.И Вашу хрупкую фигуру,И золотые ордена…И я, поцеловав гравюру,Не знала сна…О, как, мне кажется, могли выРукою, полною перстней,И кудри дев ласкать – и гривыСвоих коней.В одной невероятной скачкеВы прожили свой краткий век…И ваши кудри, ваши бачкиЗасыпал снег.Три сотни побеждало – трое!Лишь мертвый не вставал с земли.Вы были дети и герои,Вы всё могли!Что так же трогательно-юно,Как ваша бешеная рать?Вас златокудрая ФортунаВела, как мать.Вы побеждали и любилиЛюбовь и сабли острие —И весело переходилиВ небытие.26 декабря 1913, Феодосия

«Над Феодосией угас навеки этот день весенний…»

Над Феодосией угасНавеки этот день весенний,И всюду удлиняет тениПрелестный предвечерний час.Захлебываясь от тоски,Иду одна, без всякой мысли.И опустились и повислиДве тоненьких мои руки.Иду вдоль генуэзских стен,Встречая ветра поцелуи,И платья шелковые струиКолеблются вокруг колен.И скромен ободок кольца,И трогательно мал и жалокБукет из нескольких фиалокПочти у самого лица.Иду вдоль крепостных валов,В тоске вечерней и весенней.И вечер удлиняет тени,И безнадежность ищет слов.14 февраля 1914, Феодосия

С. Э

Я с вызовом ношу его кольцо!– Да, в Вечности – жена, не на бумаге! —Чрезмерно узкое его лицоПодобно шпаге.Безмолвен рот его, углами вниз,Мучительно-великолепны брови.В его лице трагически слилисьДве древних крови.Он тонок первой тонкостью ветвей.Его глаза – прекрасно-бесполезны! —Под крыльями раскинутых бровей —Две бездны.В его лице я рыцарству верна,– Всем вам, кто жил и умирал без страху! —Такие – в роковые времена —Слагают стансы – и идут на плаху.3 июня 1914, Коктебель

«Не думаю, не жалуюсь, не спорю…»

Не думаю, не жалуюсь, не спорю.Не сплю.Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,Ни к кораблю.Не чувствую, как в этих стенах жарко,Как зелено в саду.Давно желанного и жданного подаркаНе жду.Не радуют ни утро, ни трамваяЗвенящий бег.Живу, не видя дня, позабываяЧисло и век.На, кажется, надрезанном канатеЯ – маленький плясун.Я – тень от чьей-то тени. Я – лунатикДвух темных лун.13 июля 1914

Бабушке

Продолговатый и твердый овал,Черного платья раструбы…Юная бабушка! – Кто целовалВаши надменные губы?Руки, которые в залах дворцаВальсы Шопена играли…По сторонам ледяного лица —Локоны, в виде спирали.Темный, прямой и взыскательный взгляд,Взгляд, к обороне готовый.Юные женщины так не глядят.Юная бабушка, кто Вы?Сколько возможностей Вы унесли,И невозможностей – сколько? —В ненасытимую прорву земли,Двадцатилетняя полька!День был невинен, и ветер был свеж,Темные звезды погасли.– Бабушка! – Этот жестокий мятежВ сердце моем – не от Вас ли?…4 сентября 1914

«Осыпались листья над Вашей могилой…»

п. э.

Осыпались листья над Вашей могилой,И пахнет зимой.Послушайте, мертвый, послушайте, милый:Вы все-таки мой.Смеетесь! – В блаженной крылатке дорожной!Луна высока.Мой – так несомненно и так непреложно,Как эта рука.Опять с узелком подойду утром раноК больничным дверям.Вы просто уехали в жаркие страны,К великим морям.Я Вас целовала! Я Вам колдовала!Смеюсь над загробною тьмой!Я смерти не верю! Я жду Вас с вокзала —Домой!Пусть листья осыпались, смыты и стертыНа траурных лентах слова.И, если для целого мира Вы мёртвы,Я тоже мертва.Я вижу, я чувствую, – чую Вас всюду.– Что ленты от Ваших венков! —Я Вас не забыла и Вас не забудуВо веки веков.Таких обещаний я знаю бесцельность,Я знаю тщету.– Письмо в бесконечность.– Письмо в беспредельность. —Письмо в пустоту.4 октября 1914

«Сегодня таяло, сегодня я простояла у окна…»

Сегодня таяло, сегодняЯ простояла у окна.Ум – отрезвленней, грудь свободней,Опять умиротворена.Не знаю, почему. Должно быть,Устала попросту душаИ как-то не хотелось трогатьМятежного карандаша.Так простояла я – в тумане —Далекая добру и злу,Тихонько пальцем барабаняПо чуть звенящему стеклу.Душой не лучше и не хуже,Чем первый встречный: этот вот, —Чем перламутровые лужи,Где расплескался небосвод.Чем пролетающая птицаИ попросту бегущий пес.И даже нищая певицаМеня не довела до слез.Забвенья милое искусствоДушой усвоено уже.Какое-то большое чувствоСегодня таяло в душе.4 октября 1914

Подруга

1Вам одеваться было леньИ было лень вставать из кресел.– А каждый Ваш грядущий деньМоим весельем был бы весел!Особенно смущало ВасИдти так поздно в ночь и холод.– А каждый Ваш грядущий часМоим весельем был бы молод!Вы это сделали без зла,Невинно и непоправимо.– Я Вашей юностью была,Которая проходит мимо.25 октября 19142Сини подмосковные холмы,В воздухе чуть теплом – пышь и деготь.Сплю весь день, весь день смеюсь, – должно быть,Выздоравливаю от зимы.Я иду домой возможно тише.Ненаписанных стихов – не жаль!Стук колес и жареный миндальМне дороже всех четверостиший.Голова до прелести пуста,Оттого что сердце – слишком полно!Дни мои, как маленькие волны,На которые гляжу с моста.Чьи-то взгляды слишком уж нежныВ нежном воздухе, едва нагретом…– Я уже заболеваю летом,Еле выздоровев от зимы.13 марта 19153Хочу у зеркала, где мутьИ сон туманящий,Я выпытать – куда Вам путьИ где пристанище.Я вижу: мачта корабля,И Вы – на палубе…Вы – в дыме поезда… ПоляВ вечерней жалобе…Вечерние поля в росе,Над ними – вороны…– Благословляю Вас на всеЧетыре стороны!3 мая 1915