Неуловимый корсар

«Усну! – решил он. – Утро вечера мудренее, и завтра авось что-нибудь придет в голову».

Скоро он забылся тяжелым сном. Проснувшись утром, он все-таки почувствовал себя несколько отдохнувшим и способным лучше оценить свое положение. Вскоре ему пришла в голову счастливая мысль.

«Линия болот идет с юга на север, – подумал он. – Я могу идти параллельно этой линии и время от времени проверять себя, взбираясь на возвышенность или дерево. Таким образом, дорогу я найду. Остается только вопрос о пище. Мой карабин испорчен, значит, от дичи придется отказаться. Придется обратиться к растительному царству. Необходимо найти в нем что-нибудь съедобное».

Взобравшись на дерево, он наметил себе несколько точек, по которым ему следовало ориентироваться, и, спустившись снова на землю, отправился в дальнейший путь. По дороге он вглядывался в каждый кустарник, каждую травку в поисках чего-нибудь съедобного.

На этот раз все ему удавалось. Он набрел на целое поле нарду, болотного растения, похожего на турецкие бобы. Они показались ому довольно вкусными. Наученный опытом, он набрал их про запас, наполнив карманы и приведенный кое-как в порядок мешок. Время от времени он поднимался на возвышенности или влезал на дерево, проверяя таким образом направление, по которому шел, но вследствие этого вперед продвигался медленно.

Около четырех часов дня он почувствовал себя до крайности утомленным и решил отдохнуть, как ни питательны зерна нарду, однако ими нелегко поддержать силы того, кому приходится тратить большой запас физической энергии. Но как бы то ни было, они могли спасти его от голодной смерти, которой умерли многие исследователи австралийских пустынь. Растянувшись на земле, он съел несколько горстей зерен из своего запаса и начал было уже погружаться в сладкую дремоту, как вдруг позади него послышался треск сухих веток, шум этот доносился из густой чащи, окружавшей большую лужу застойной воды, вся поверхность которой была затянута изумрудной зеленью водорослей. Робер схватил карабин за дуло и ждал. Но все было тихо. Прошло несколько минут, и существо, подстерегавшее Робера, видимо, потеряло терпение, кусты зашумели и раздвинулись. Перед Робером появился туземец отвратительной наружности, с длинными всклокоченными волосами. Робер еще крепче сжал карабин и решил защищаться до последних сил. Но туземец не проявил враждебных намерений. Закинув ружье за плечи, он сложил на груди руки, приветствуя Робера по обычаю своей страны.

– Мора-Мора, вождь фаго-бугов, приветствует белого, заблудившегося в пустыне.

Француз молчал.

– С самой зари я слежу за белым. Мне легко было бы пронзить его пулей. У Мора-Мора верный глаз и твердая рука. Белому нечего было бояться, хотя карабин его и сломан. За ним следил друг.

– Друг? – пробормотал Робер с сомнением. – Какой же он мне друг, когда меня не знает?

– Мора-Мора – друг белых. Он их проводник. Теперь он ведет двух людей, цвет которых бел, как звезды ночи.

– Европейцы! – вскричал француз. – Тут недалеко европейцы?

– Да. Я сказал им, что ты здесь, что ты заблудился, что ты потерял оружие, и они велели мне привести тебя к ним.

При этих словах недоверие Робера рассеялось. Он подбежал к туземцу и горячо пожал ему руку.

– Я устал, но у меня хватит силы идти с тобой. Далеко ли те, кто послал тебя сюда?

Мора-Мора указал пальцем. Робер посмотрел по указанному направлению, но ничего не заметил.

– Я их не вижу, – сказал он.

– Их и нельзя увидеть. Белые меньше деревьев.

– Что же ты мне показываешь?

– Дым костра.

Но, несмотря на это указание, Робер, как ни напрягал зрение, не видел ничего похожего на дым. Он снова повернулся к туземцу. Тот покачал головой.

– Глаза белых лучше умеют читать в книгах, но для природы глаза австралийца лучше. Но я помогу тебе. Смотри вон на тот кедр, вершина которого выделяется надо всеми.

– Вижу.

– Теперь правее. Ничего не видишь?

Робер внимательно взглянул, как указывал ему туземец, и наконец различил тонкий, едва заметный столбик дыма. Молодой человек должен был сознаться, что без посторонней помощи он никогда бы не заметил его.

– Огонь австралийца, – с гордостью сказал Мора-Мора. – Сухое дерево, нет сырых ветвей.

– А, понимаю, ты хочешь сказать, что белый подбирал бы для костра всякое дерево без разбора, и от паров воды дым делается гуще?

– И опаснее.

– Опаснее?

– Да, он выдает белого. Он зовет к нему диких туземцев, жаждущих мести. А видя мой дым, они только улыбаются. Огонь черного, говорят они, и нечего его беспокоить. Но пора идти. Готов ли мой белый брат в дорогу? Нам нужно дойти до наступления ночи.

– Иди, я за тобой.

Австралиец поклонился и пошел вперед. Робер последовал за ним, с удовольствием глядя на могучее телосложение своего провожатого – Мора-Мора должен был пользоваться заслуженным авторитетом среди своих собратьев.

Они вошли в узкую долину, которая, по-видимому, во время разливов превращалась в озеро. Некоторое время ноги их вязли в болотистой почве, потом местность стала подниматься, болотистая почва сменилась каменистой, кусты исчезли, деревья стали реже, сквозь них виднелось обнаженное плоскогорье с развалинами опустевшей фермы.

Мора-Мора указал на разрушившиеся стены.

– Они здесь, в пустой ферме. Хорошее убежище, надежное в случае нападения.

Они направились к бреши, образовавшейся в каменной ограде фермы, и, ухватившись за шаткие камни, проникли внутрь ограды.

Глазам Робера представился широкий двор, в глубине его около развалившегося сарая сидели перед огнем два человека. На вертеле жарилась пара голубей.

Как ни был равнодушен Робер к еде, но на этот раз он не мог не кинуть разнеженного взгляда на эти аппетитные приготовления. Туземец тихонько свистнул. Незнакомцы обернулись и, узнав своего проводника, встали и пошли навстречу французу.

Робер окинул их беглым взглядом. Оба они были молоды. Одному, блондину, очень изящному, несмотря на легкую сутуловатость, было на вид лет тридцать – тридцать пять, а другому, совсем еще юноше, нельзя было дать полных шестнадцати лет.

Оба приветствовали Робера таким свободным и незаметным поклоном, что доказывало, что эти обитатели пустыни не растерялись бы ни в каком салоне.

– Милости просим, джентльмен. Надеюсь, вы не откажетесь с нами пообедать.

Эти слова, любезный тон звучали в пустыне так странно, что в первую минуту Робер не нашелся, что ответить. Но его смущение продолжалось недолго.

– Вы слишком любезны, – отвечал он, оправившись. – Я глубоко тронут той заботливостью, с которой вы отнеслись к незнакомому человеку.

– Незнакомому! Извините, но вы для нас не незнакомец, а такой же путник, как и мы. Здесь, в пустыне, нам приходится терпеть одинаковые лишения, а из общего несчастья рождается братство.

Эти слова незнакомца звучали кротко, почти нежно. Робер не без удивления поклонился. Он не ожидал встретить в пустыне такой чувствительности.

– Итак, присаживайтесь, кушайте, отдыхайте. Не благодарите. Смотрите на нас, как на братьев.

– Хорошо, я не стану благодарить вас, но надеюсь, вы позволите мне выразить глубокое удивление при виде такой предупредительности, скажу прямо, такого милосердия к чужому, незнакомому человеку.

– Но вы нам знакомы. Мы давно наблюдали за вами, мы знали, что вы заблудились, что у вас нет ни оружия, ни провизии, что вы идете на север по важному делу, иначе вы бы не стали забираться на деревья, чтобы сориентироваться. По вашему акценту я вижу, что вы – француз, по манерам – джентльмен. Видите, как хорошо мы вас знаем. В описании не хватает только одного, но в пустыне это не необходимо.

– Чего же именно?

– Того, о чем я не хочу вас спрашивать, – вашего имени.

На этот раз француз засмеялся и сказал откровенным тоном:

– Вот на этот вопрос я не смогу вам ответить.

– Я не настаиваю.

– Но я хочу объясниться. У меня нет имени.

– Слышите? – разом вырвалось у его собеседников, и они обменялись быстрым взглядом.

Робер не понял смысла этого восклицания и быстро продолжал:

– Я хочу сказать, что я потерял то имя, к которому привык, и что мне предлагают другое, которое я не желаю носить. Вы, вероятно, не так меня поняли…

– Извините, я вас отлично понимаю, потому что у меня тоже нет имени.

– Как и у меня, – в свою очередь проговорил юноша, до сих пор хранивший молчание.

Это совпадение было поистине поразительным. У Робера вырвался невольный возглас, против которого нельзя было спорить ни с логической, ни с грамматической стороны.

– Значит, имя собственное, которое я принял, становится именем нарицательным.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я себе выбрал имя Ноль. И вот случаю угодно было, чтобы среди пустыни я столкнулся еще с двумя такими нолями.

Новые знакомые от души рассмеялись.

– Но вы не хотите сказать этим именем, что вы ничего не стоите?

– Нет, – пробормотал француз. – Хотя, – прибавил он с огорченным видом, – раз мой карабин сломан, то я немногого стою.

– Только-то! Ну, это поправимо. У нас есть лишнее ружье, оно в вашем распоряжении.

Молодой человек, глубоко взволнованный этим великодушием, едва смог пробормотать какую-то благодарность. Действительно, предложить ружье в пустыне значило сделать для человека больше, чем предложить ему в цивилизованной стране целое состояние.

– Не будем говорить об этом, – в ответ проговорил незнакомец. – Будем математиками до конца. Пусть ружье будет той единицей, которая дает значение нолю. Но, говоря серьезно, я думал, что наша встреча будет выгодной для всех нас. Только необходимо, чтобы мы доверяли друг другу. Что до меня, то я готов, но в этом мало заслуги, – прибавил он с улыбкой. – Нас здесь трое вооруженных людей против одного безоружного. Мне нужно дать вам задаток.

Он подозвал к себе Мора-Мора и что-то тихо сказал ему. Туземец сбегал в сарай и принес оттуда великолепный английский карабин, который и передал Роберу.

– Теперь вы чувствуете себя лучше. Ваши глаза заблестели, голова поднялась. Ваши манеры указывают на то, что вы человек храбрый, по вашему лицу видно, что вы порядочный. И я очень рад. Ну-с, теперь вы себя чувствуете в безопасности?

Вместо ответа француз закинул ружье за спину.

– Очень вам благодарен за этот красноречивый жест. Но наш обед, кажется, готов. Пообедаем сначала, а потом и потолкуем на сытый желудок.

Минуту спустя все уже сидели вокруг огня и с аппетитом уничтожали голубей, вкусом напоминавших вогезских фазанов, и запивали их душистым чаем.

– Честное слово, я не рассчитывал встретить такой стол, когда приходится обедать без стола, – сказал Робер.

Хозяева улыбнулись.

– Глупо лишать себя того, что можно иметь, – заметил старший. – Таков мой жизненный и, как вы сейчас увидите по нашему разговору, нравственный принцип. Я хочу задать вам вопрос. Но вы можете и не отвечать на него, если он вам покажется нескромным. Скажите, – продолжал он серьезно, – что привело вас в пустыню?

– С удовольствием, – отвечал Робер, предвидевший этот вопрос. – Я ищу потерянное мною имя.

При этих словах хозяева перестали есть. На их лицах выразилось неподдельное изумление, не ускользнувшее от Робера.

– Вы как будто удивлены? – спросил он.

– Да, – ответил старший, – но мы удивлены необычайным сходством вашей судьбы с нашими.

– Как, вы тоже ищете…

– Наши имена.

Действительно, это совпадение судьбы трех случайно встретившихся людей было поразительно, но это было еще не все.

– Я продолжаю свои вопросы, – начал снова старший. – Знаете ли вы то имя, которое ищете?

– Прекрасно. Я носил его довольно долго, перед тем как потерять.

– И это имя?

Робер с минуту колебался. Осторожно ли будет вверять свою тайну людям, которые, хотя и приняли его с таким радушием, но все же были ему совершенно неизвестны. Но открытые, честные лица собеседников рассеяли все его сомнения.

– Я вверяю вам тайну моей жизни, может быть, моего будущего счастья, но вам я поверил.

Блондин поклонился.

– Это имя, имя французского солдата, исключенного без вины из рядов армии, имя, которое я хотел предложить невесте, это имя – Робер Лаваред.

– Лаваред? – повторили оба.

– Да. Разве оно вам знакомо?

– Знакомо.

– Вам? Когда же?.. Каким образом? – Робер даже вскочил на ноги от волнения.

– Успокойтесь, – проговорил блондин. – Я вам скажу все, но прежде еще несколько вопросов.

– Пожалуйста.

– Вы были замешаны в египетский заговор под именем Таниса?

– Это правда, но откуда вы знаете?

– Подождите. Невеста, о которой вы упомянули, это мисс Лотия Хадор.

– Да.

– Потом вы были пленником на ферме некоего Паркера.

– Именно.

– Но, в таком случае, я вас отлично знаю и даже знаю цель вашего путешествия. Вы теперь идете в Монт-Юль, чтобы найти Ниари, который знает всю вашу историю.

– Вы правы.

– Ну вот. Значит, наш союз уже принес вам выгоду, благодаря этой встрече с нами вы избежите бесполезного путешествия.

– Бесполезного путешествия? – повторил ошеломленный Робер.

– Да. Ниари давно уже нет на этой ферме.

– Его там нет!

В этом возгласе прозвучало глубокое отчаяние.

– Но не смущайтесь. Ниари известно, что, вернувшись во Францию, вы убили на дуэли настоящего Таниса.

– Это верно.

– Ему также известно, что английское правительство, желая иметь Таниса в своих руках и таким образом лишить партию независимого вождя, ославило вас лжецом и навязало имя убитого.

– Да-да.

– Целью английского правительства было помешать восставшим выбрать нового вождя.

– Увы!

– Не огорчайтесь. Ниари, который сначала молчал из преданности убитому вами негодяю, не стал молчать, узнав о его смерти. Патриот-фанатик, он не хотел, чтобы чужеземец носил имя его господина. Он рассказал Паркеру всю правду, в это время мы как раз были на ферме. По моему совету Паркер отправил Ниари морем в Сидней, чтобы он дал показания сэру Тоби Оллсмайну, начальнику тихоокеанской полиции.

Робер заволновался.

– В Сидней! Значит, мне нужно вернуться назад, отправиться к этому Оллсмайну и…

– И не думайте. Он вас посадит в тюрьму, как, вероятно, уже поступил с Ниари.

– Но в таком случае я окончательно погиб. Ваши советы, данные Паркеру, так мне повредили, и вы спокойно об этом сообщаете!

Блондин пожал плечами.

– Успокойтесь, господин горячий француз, – спокойно проговорил он. – Ваше положение ничуть не хуже прежнего. На ферме Паркера, занятой со времени вашего бегства военным гарнизоном, вас все равно бы схватили и отправили пленником в Сидней. А теперь вы свободны, и, кроме того, – вы со мной!

При последних словах блондин поднялся на ноги. Весь его облик дышал величием, и невольно Робер поддался обаянию этого величия.

– С вами… – проговорил он. – Но кто вы?

– Я англичанин, страстно любящий свое отечество. Но я уверен, что непрочно величие, основанное на коварстве и лжи. Я хочу видеть Великобританию владычицей Вселенной, но госпожой любимой и уважаемой. И я буду бороться всеми силами с несправедливостью, совершаемой во имя величия Англии, и я страдаю, глубоко страдаю, когда слышу стоны жертв этой несправедливости. Я сам ее жертва и теперь работаю для исправления ошибки моего правительства, я помогу и вам, потому что в вашем сердце живет любовь, та любовь, которая подвигла вас на такое трудное предприятие, как путешествие по пустыням Австралии. Не Танис, не Хадор отнимают Египет у моего отечества, сама Англия изгнала себя с берегов Нила в тот день, когда предательски заняла их. Хороший гражданин должен видеть ошибки своих соотечественников и стремиться загладить их. Каждая признанная ошибка прибавляет новый луч к сиянию славы, окружающей нацию. Потому-то вы получите обратно ваше имя, женитесь на своей избраннице и вернетесь к своему знамени, которое вы любите не меньше, чем я свое.

Эта горячая речь дышала горделивой верой в себя, в свое право и невольно захватила Робера.

– Но кто же вы? – повторил он свой вопрос.

– Неужели вам необходимо мое имя, чтобы вы могли мне довериться? У меня несколько имен, но ни одно из них не принадлежит мне. В Сиднее, куда вы отправитесь вместе с нами, меня зовут Джеймсом Паком, и там я считаюсь секретарем начальника полиции.

– Сэра Тоби Оллсмайна? – вскричал Робер, отступая на шаг назад.

– Не бойтесь, я говорю вам то, что не знает никто, кроме этого юноши. Вам нужны дальнейшие объяснения? Извольте. Настоящий Джеймс Пак встретился со мной по дороге из Англии; благодаря моим средствам мне удалось убедить его согласиться на то, чтобы я принял его имя. Сам же он поступил ко мне на службу. Мне это было необходимо для того, чтобы постоянно жить возле Оллсмайна и знать все его планы. Теперь вам известно все, что вы можете и должны знать. Угодно ли вам повиноваться мне и всецело подчинить вашу волю моей?

– Да, – не колеблясь, ответил Робер.

На лице блондина отразилось удовольствие.

– Олл райт! В таком случае, завтра мы отправляемся к берегу. Вы знаете по опыту, что путь не легок, поэтому отдыхайте. Спите, мы покараулим. Уже поздно, а выступаем мы завтра на рассвете.

Если бы Робер и не принял на себя обязанности безусловного повиновения, это приказание он бы все равно исполнил с удовольствием. Он завернулся в плащ, бросился на приготовленную под сараем постель из сухих листьев и заснул глубоким и спокойным сном под охраной неведомых друзей, посланных ему в пустыне его счастливой звездой.

И грезы его на этот раз были светлыми и радостными. Ему снилось, что он снова Робер Лаваред, что нет более никаких препятствий к браку с Лотией Хадор. Проснулся он в самом лучшем расположении духа. Его спутники уже встали.

– Ну что, оправились вы после вчерашнего утомления, господин Робер Ноль? – весело спросил тот, кого в Сиднее звали Джеймсом Паком.

– Я и забыл о нем. Но не опоздали ли вы из-за меня?

– Нисколько. Мора-Мора готовит чай. Он его прекрасно делает, а выпить теплого очень полезно из-за здешних туманов.

В ожидании завтрака Робер приступил к туалету. И через полчаса веселый и здоровый, с ощущением теплоты и сытости, он вместе со своими друзьями отправился в путь.

Не без некоторого волнения шел он обратно по старой дороге. Как изменилось его положение! Вчера еще один, безоружный и беззащитный, сегодня он шел в обществе товарищей, в сердце его снова зародилась надежда, а на плече чувствовалась приятная и ободряющая тяжесть ружья. Кроме того, возвращаться для него было легче, чем идти вперед, всегда сытный обед, интересный разговор, удобный ночлег, все это поддерживало в нем бодрый дух и облегчало путь. К тому же незнакомец, который изъявил желание, чтобы его называли теперь Джеймсом Паком, был как будто создан для путешествий. Его путь был определен заранее, ночлеги также. Очевидно, он хорошо изучил свой маршрут и ничего не оставлял на волю случая. К тому же Робер чувствовал, что его покровитель ему симпатизирует.

Однажды, когда Робер снова начал благодарить Джеймса, тот сказал:

– Не благодарите меня. Я, правда, оказал вам услугу, но со временем и вы мне послужите.

– О, с удовольствием, – вскричал Робер. – Я буду с нетерпением ждать случая быть вам полезным.

– Скоро вы получите повышение.

– Очень вам благодарен. Но вы все предвидите и, вероятно, уже знаете, когда это произойдет.

– Может быть.

– А вы не можете точно назвать срок?

– Нет еще… Все зависит от одного обстоятельства. Мне пришла в голову одна идея, но я еще не знаю, можно ли ее осуществить.

– А когда вы узнаете это наверняка?

– На второй день после нашего прибытия на берег.

– То есть?

– Послезавтра.

Робер удивленно взглянул на своего собеседника.

– Вы надеетесь уже завтра быть на берегу моря?

– Вас это удивляет?

– Конечно. Мне понадобилось одиннадцать дней, чтобы дойти до того места, где мы с вами встретились. А мы идем всего четыре дня, и вы думаете, что завтра…

– Мы будем на берегу. Не сомневайтесь в этом. Да это и не удивительно. Я просто избежал тех длинных обходов, которые вы делали по необходимости, из-за незнания местности.

– Обходы! Но у меня был компас.

– Но вы забываете об естественных препятствиях, – с улыбкой отвечал ему Джеймс Пак. – Вы прошли по меньшей мере двойное расстояние. Не осуждайте себя, это только подчеркивает вашу решимость.

Разговор на этом прекратился. Но как ни доверял Робер своему другу, он все-таки с нетерпением ожидал следующего дня. Неужели Джеймс прав и завтра действительно окажется, что и с компасом нелегко держать направление в австралийской пустыне? На другой день ему пришлось действительно убедиться в том досадном для его самолюбия туриста обстоятельстве. Около четырех часов они перешли полосу дюн и очутились на покрытом золотистым песком прибрежье, о которое лениво разбивались морские волны. Он почувствовал даже некоторую досаду на Пака, но тут же упрекнул себя за это недостойное мелкое чувство.

– Где мы?

– В десяти километрах к западу от устья Рассела.

– Мы отправимся в Сидней пешком?

– Нет, для этого нам понадобилось бы несколько недель.

– А как же?..

– Ночью за нами придет судно. Скоро я дам ему знать о нашем прибытии на берег.

Мора-Мора и юноша не присутствовали при этом разговоре, но вскоре они появились с охапками сухой жесткой травы, которая росла на выгонах. Эту траву они разложили на три кучи, образовавшие равносторонний треугольник, каждая сторона которого была около двадцати метров. Робер с любопытством смотрел на эти приготовления, и это, видимо, позабавило Пака.

– Когда стемнеет, я подам сигнал с помощью огня, – сказал он.

– Но кому? Сколько я ни вглядываюсь, я не вижу никакого судна.

Джеймс от души расхохотался. Мора-Мора и юноша тоже, так что Робер даже почувствовал себя немного обиженным.

– Не сердитесь на меня за смех, – сказал Джеймс – я приготовлю вам сюрприз, и только. Матросы нас запросто увидят.

– Значит, это корабль-призрак? – сказал Робер.

– Почти, хотя он и покрыт прочной металлической обшивкой. Но пообедаем, пока не село солнце.

Роберу пришлось сдерживать свое любопытство, так как Джеймс таким оборотом разговора показывал, что не желает дальнейших расспросов. Скрепя сердце он принялся помогать своим друзьям готовить обед, и через некоторое время все принялись с аппетитом уничтожать попугаев, убитых сегодня утром.

Солнце тем временем быстро опускалось за горизонт. Скоро оно исчезло, и только закат краснел, как зарево далекого пожара. Но скоро погас и закат, очертания предметов стали сливаться, краски темнеть, и скоро ночь одела своим темным покровом море и землю.

– Зажигай огни! – скомандовал Джеймс Пак, поднимаясь на ноги.

Мора-Мора и юноша, подбежав к двум кострам, а Джеймс, став у третьего, зажгли спички, заблестевшие во мраке. И скоро все три костра разгорелись, поднимая к небу длинные колеблющиеся языки пламени.

Через пять минут костры сгорели. На земле остались только кучки пепла, и в этом пепле, как рои светлячков, сверкали догорающие искры.

Юноша приблизился к Джеймсу.

– Они будут здесь через двадцать минут? – спросил он.

– Вероятно.

– Значит, вы еще успеете отдать Мора-Мора необходимые приказания.

– Вы правы, как всегда, – отвечал ему Джеймс кротким и даже почтительным тоном.

Робер обратил внимание на этот тон, но вскоре отвлекся. Его заинтересовал разговор Джеймса с туземцем.

– Благодарю тебя, Мора-Мора. Ты был мне верен и предан. Мне тяжело с тобой расставаться.

Туземец поклонился:

– Мне тяжело тоже, но я люблю землю, где лежит прах моих отцов. Моя жизнь связана с лесами и пустынями. Не будь этого, я пошел бы за тобой.

– Мы еще увидимся, воин. Я от тебя многого ожидаю.

– Говори, Мора-Мора слушает. Его сердце на его устах.

– Я знаю это. Ты пойдешь к Бримстонским горам и скажешь тому, кого знаешь, что скоро желанный час пробьет. Долог путь…

– Никакой путь не долог для того, кто быстро ходит, – с улыбкой перебил туземец.

– Потом, – продолжал Джеймс, – ты будешь ждать у «Трех стрел» того, кто будет я, но не я.

– Я буду ждать его.

– И проводишь его?

– Провожу.

– Ты не забыл, где я буду потом тебя ждать?

– Мора-Мора никогда ничего не забывает. Память – первая добродетель воина. Он должен всегда помнить, где живут его друзья, где скрываются его враги. Забывать прилично одним только женщинам.

Туземец остановился и немного сконфузился. Он посмотрел на юношу и проговорил:

– Мора-Мора сказал только поговорку своего племени. Есть и женщины, которые ничего не забывают…

– Не будем говорить об этом, – перебил его Джеймс. – Потом ты будешь ждать сигнала.

– Хорошо.

– Ты помнишь его?