Гой ты, Русь моя родная (сборник)

«Мелколесье. Степь и дали…»

Мелколесье. Степь и дали.Свет луны во все концы.Вот опять вдруг зарыдалиРазливные бубенцы.Неприглядная дорога,Да любимая навек,По которой ездил многоВсякий русский человек.Эх вы, сани! Что за сани!Звоны мерзлые осин.У меня отец – крестьянин,Ну, а я – крестьянский сын.Наплевать мне на известностьИ на то, что я поэт.Эту чахленькую местностьНе видал я много лет.Тот, кто видел хоть однаждыЭтот край и эту гладь,Тот почти березке каждойНожку рад поцеловать.Как же мне не прослезиться,Если с венкой в стынь и звеньБудет рядом веселитьсяЮность русских деревень.Эх, гармошка, смерть-отрава,Знать, с того под этот войНе одна лихая славаПропадала трын-травой.21/22 октября 1925

«Цветы мне говорят – прощай…»

Цветы мне говорят – прощай,Головками склоняясь ниже,Что я навеки не увижуЕе лицо и отчий край.Любимая, ну что ж! Ну что ж!Я видел их и видел землю,И эту гробовую дрожьКак ласку новую приемлю.И потому, что я постигВсю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, –Я говорю на каждый миг,Что все на свете повторимо.Не все ль равно – придет другой,Печаль ушедшего не сгложет,Оставленной и дорогойПришедший лучше песню сложит.И, песне внемля в тишине,Любимая с другим любимым,Быть может, вспомнит обо мнеКак о цветке неповторимом.Октябрь 1925

«Клен ты мой опавший, клен заледенелый…»

Клен ты мой опавший, клен заледенелый,Что стоишь нагнувшись под метелью белой?Или что увидел? Или что услышал?Словно за деревню погулять ты вышел.И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,Утонул в сугробе, приморозил ногу.Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,Не дойду до дома с дружеской попойки.Там вон встретил вербу, там сосну приметил,Распевал им песни под метель о лете.Сам себе казался я таким же кленом,Только не опавшим, а вовсю зеленым.И, утратив скромность, одуревши в доску,Как жену чужую, обнимал березку.28 ноября 1925

«Какая ночь! Я не могу…»

Какая ночь! Я не могу.Не спится мне. Такая лунность.Еще как будто берегуВ душе утраченную юность.Подруга охладевших лет,Не называй игру любовью,Пусть лучше этот лунный светКо мне струится к изголовью.Пусть искаженные чертыОн обрисовывает смело, –Ведь разлюбить не сможешь ты,Как полюбить ты не сумела.Любить лишь можно только раз.Вот оттого ты мне чужая,Что липы тщетно манят нас,В сугробы ноги погружая.Ведь знаю я и знаешь ты,Что в этот отсвет лунный, синийНа этих липах не цветы –На этих липах снег да иней.Что отлюбили мы давно,Ты не меня, а я – другую,И нам обоим все равноИграть в любовь недорогую.Но все ж ласкай и обнимайВ лукавой страсти поцелуя,Пусть сердцу вечно снится майИ та, что навсегда люблю я.30 ноября 1925

«Не гляди на меня с упреком…»

Не гляди на меня с упреком,Я презренья к тебе не таю,Но люблю я твой взор с поволокойИ лукавую кротость твою.Да, ты кажешься мне распростертой,И, пожалуй, увидеть я рад,Как лиса, притворившись мертвой,Ловит воронов и воронят.Ну и что же, лови, я не струшу.Только как бы твой пыл не погас?На мою охладевшую душуНатыкались такие не раз.Не тебя я люблю, дорогая,Ты лишь отзвук, лишь только тень.Мне в лице твоем снится другая,У которой глаза – голубень.Пусть она и не выглядит кроткойИ, пожалуй, на вид холодна,Но она величавой походкойВсколыхнула мне душу до дна.Вот такую едва ль отуманишь,И не хочешь пойти, да пойдешь,Ну, а ты даже в сердце не вранишьНапоенную ласкою ложь.Но и все же, тебя презирая,Я смущенно откроюсь навек:Если б не было ада и рая,Их бы выдумал сам человек.1 декабря 1925

«Ты меня не любишь, не жалеешь…»

Ты меня не любишь, не жалеешь,Разве я немного не красив?Не смотря в лицо, от страсти млеешь,Мне на плечи руки опустив.Молодая, с чувственным оскалом,Я с тобой не нежен и не груб.Расскажи мне, скольких ты ласкала?Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?Знаю я – они прошли, как тени,Не коснувшись твоего огня,Многим ты садилась на колени,А теперь сидишь вот у меня.Пусть твои полузакрыты очиИ ты думаешь о ком-нибудь другом,Я ведь сам люблю тебя не очень,Утопая в дальнем дорогом.Этот пыл не называй судьбою,Легкодумна вспыльчивая связь, –Как случайно встретился с тобою,Улыбнусь, спокойно разойдясь.Да и ты пойдешь своей дорогойРаспылять безрадостные дни,Только нецелованных не трогай,Только негоревших не мани.И когда с другим по переулкуТы пройдешь, болтая про любовь,Может быть, я выйду на прогулку,И с тобою встретимся мы вновь.Отвернув к другому ближе плечиИ немного наклонившись вниз,Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер!»Я отвечу: «Добрый вечер, miss».И ничто души не потревожит,И ничто ее не бросит в дрожь, –Кто любил, уж тот любить не может,Кто сгорел, того не подожжешь.4 декабря 1925

«Может, поздно, может, слишком рано…»

Может, поздно, может, слишком рано,И о чем не думал много лет,Походить я стал на Дон-Жуана,Как заправский ветреный поэт.Что случилось? Что со мною сталось?Каждый день я у других колен.Каждый день к себе теряю жалость,Не смиряясь с горечью измен.Я всегда хотел, чтоб сердце меньшеБилось в чувствах нежных и простых,Что ж ищу в очах я этих женщин –Легкодумных, лживых и пустых?Удержи меня, мое презренье,Я всегда отмечен был тобой.На душе холодное кипеньеИ сирени шелест голубой.На душе – лимонный свет заката,И все то же слышно сквозь туман, –За свободу в чувствах есть расплата,Принимай же вызов, Дон-Жуан!И, спокойно вызов принимая,Вижу я, что мне одно и то ж –Чтить метель за синий цветень мая,Звать любовью чувственную дрожь.Так случилось, так со мною сталось,И с того у многих я колен,Чтобы вечно счастье улыбалось,Не смиряясь с горечью измен.13 декабря 1925

«Кто я? Что я? Только лишь мечтатель…»

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Перстень счастья ищущий во мгле,Эту жизнь живу я словно кстати,Заодно с другими на земле.И с тобой целуюсь по привычке,Потому что многих целовал,И, как будто зажигая спички,Говорю любовные слова.«Дорогая», «милая», «навеки»,А в уме всегда одно и то ж,Если тронуть страсти в человеке,То, конечно, правды не найдешь.Оттого душе моей не жесткоНи желать, ни требовать огня,Ты, моя ходячая березка,Создана для многих и меня.Но, всегда ища себе роднуюИ томясь в неласковом плену,Я тебя нисколько не ревную,Я тебя нисколько не кляну.Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,Синь очей утративший во мгле,И тебя любил я только кстати,Заодно с другими на земле.[1925]

«До свиданья, друг мой, до свиданья…»

До свиданья, друг мой, до свиданья.Милый мой, ты у меня в груди.Предназначенное расставаньеОбещает встречу впереди.До свиданья, друг мой, без руки, без слова,Не грусти и не печаль бровей, –В этой жизни умирать не ново,Но и жить, конечно, не новей.1925

Поэмы

Анна Снегина

А. Воронскому

1«Село, значит, наше – Радово,Дворов, почитай, два ста.Тому, кто его оглядывал,Приятственны наши места.Богаты мы лесом и водью,Есть пастбища, есть поля.И по всему угодьюРассажены тополя.Мы в важные очень не лезем,Но все же нам счастье дано.Дворы у нас крыты железом,У каждого сад и гумно.У каждого крашены ставни,По праздникам мясо и квас.Недаром когда-то исправникЛюбил погостить у нас.Оброки платили мы к сроку,Но – грозный судья – старшинаВсегда прибавлял к оброкуПо мере муки и пшена.И чтоб избежать напасти,Излишек нам был без тягот.Раз – власти, на то они власти,А мы лишь простой народ.Но люди – все грешные души.У многих глаза – что клыки.С соседней деревни КриушиКосились на нас мужики.Житье у них было плохое,Почти вся деревня вскачьПахала одной сохоюНа паре заезженных кляч.Каких уж тут ждать обилий, –Была бы душа жива.Украдкой они рубилиИз нашего леса дрова.Однажды мы их застали…Они в топоры, мы тож.От звона и скрежета сталиПо телу катилась дрожь.В скандале убийством пахнет.И в нашу и в их винуВдруг кто-то из них как ахнет! –И сразу убил старшину.На нашей быдластой сходкеМы делу условили ширь.Судили. Забили в колодкиИ десять услали в Сибирь.С тех пор и у нас неуряды.Скатилась со счастья вожжа.Почти что три года крядуУ нас то падеж, то пожар».* * *Такие печальные вестиВозница мне пел весь путь.Я в радовские предместьяЕхал тогда отдохнуть.Война мне всю душу изъела.За чей-то чужой интересСтрелял я мне близкое телоИ грудью на брата лез.Я понял, что я – игрушка,В тылу же купцы да знать,И, твердо простившись с пушками,Решил лишь в стихах воевать.Я бросил мою винтовку,Купил себе «липу»[3], и вотС такою-то подготовкойЯ встретил семнадцатый год.Свобода взметнулась неистово.И в розово-смрадном огнеТогда над страною калифствовалКеренский на белом коне.Война «до конца», «до победы».И ту же сермяжную ратьПрохвосты и дармоедыСгоняли на фронт умирать.Но все же не взял я шпагу…Под грохот и рев мортирДругую явил я отвагу –Был первый в стране дезертир.* * *Дорога довольно хорошая,Приятная хладная звень.Луна золотою порошеюОсыпала даль деревень.«Ну, вот оно, наше Радово, –Промолвил возница, –Здесь!Недаром я лошади вкладывалЗа норов ее и спесь.Позволь, гражданин, на чаишко.Вам к мельнику надо?…Так – вон!..Я требую с вас без излишкаЗа дальний такой прогон».…………………..Даю сороковку.«Мало!»Даю еще двадцать.«Нет!»Такой отвратительный малый.А малому тридцать лет.«Да что ж ты?Имеешь ли душу?За что ты с меня гребешь?»И мне отвечает туша:«Сегодня плохая рожь.Давайте еще незвонкихДесяток иль штучек шесть –Я выпью в шинке самогонкиЗа ваше здоровье и честь…»* * *И вот я на мельнице…ЕльникОсыпан свечьми светляков.От радости старый мельникНе может сказать двух слов!«Голубчик! Да ты ли?Сергуха?!Озяб, чай? Поди, продрог?Да ставь ты скорее, старуха,На стол самовар и пирог!»В апреле прозябнуть трудно,Особенно так в конце.Быт вечер задумчиво чудный,Как дружья улыбка в лице.Объятья мельника круты,От них заревет и медведь,Но все же в плохие минутыПриятно друзей иметь.«Откуда? Надолго ли?»«На год».«Ну, значит, дружище, гуляй!Сим летом грибов и ягодУ нас хоть в Москву отбавляй.И дичи здесь, братец, до черта,Сама так под порох и прет.Подумай ведь только…ЧетвертыйТебя не видали мы год…»………………….…………………..Беседа окончена…ЧинноМы выпили весь самовар.По-старому с шубой овчиннойИду я на свой сеновал.Иду я разросшимся садом,Лицо задевает сирень.Так мил моим вспыхнувшим взглядамСостарившийся плетень.Когда-то у той вон калиткиМне было шестнадцать лет,И девушка в белой накидкеСказала мне ласково: «Нет!»Далекие, милые были.Тот образ во мне не угас…Мы все в эти годы любили,Но мало любили нас.2«Ну что же! Вставай, Сергуша!Еще и заря не текла,Старуха за милую душуОладьев тебе напекла.Я сам-то сейчас уедуК помещице Снегиной…ЕйВчера настрелял я к обедуПрекраснейших дупелей».Привет тебе, жизни денница!Встаю, одеваюсь, иду.Дымком отдает росяницаНа яблонях белых в саду.Я думаю:Как прекраснаЗемляИ на ней человек.И сколько с войной несчастныхУродов теперь и калек!И сколько зарыто в ямах!И сколько зароют еще!И чувствую в скулах упрямыхЖестокую судоргу щек.Нет, нет!Не пойду навеки!За то, что какая-то мразьБросает солдату-калекеПятак или гривенник в грязь.«Ну, доброе утро, старуха!Ты что-то немного сдала…»И слышу сквозь кашель глухо:«Дела одолели! Дела…У нас здесь теперь неспокойно.Испариной все зацвело.Сплошные мужицкие войны –Дерутся селом на село.Сама я своими ушамиСлыхала от прихожан:То радовцев бьют криушане,То радовцы бьют криушан.А все это, значит, безвластье.Прогнали царя…Так вот…Посыпались все напастиНа наш неразумный народ.Открыли зачем-то остроги,Злодеев пустили лихих.Теперь на большой дорогеПокою не знай от них.Вот тоже, допустим… с Криуши…Их нужно б в тюрьму за тюрьмой,Они ж, воровские души,Вернулись опять домой.У них там есть Прон Оглоблин,Булдыжник, драчун, грубиян.Он вечно на всех озлоблен,С утра по неделям пьян.И нагло в третьёвом годе,Когда объявили войну,При всем при честном народеУбил топором старшину.Таких теперь тысячи сталоТворить на свободе гнусь.Пропала Расея, пропала…Погибла кормилица Русь…»Я вспомнил рассказ возницыИ, взяв свою шляпу и трость,Пошел мужикам поклониться,Как старый знакомый и гость.* * *Иду голубою дорожкойИ вижу – навстречу мнеНесется мой мельник на дрожкахПо рыхлой еще целине.«Сергуха! За милую душу!Постой, я тебе расскажу!Сейчас! Дай поправить вожжу,Потом и тебя оглоушу.Чего ж ты мне утром ни слова?Я Снегиным так и бряк:Приехал ко мне, мол, веселыйОдин молодой чудак.(Они ко мне очень желанны,Я знаю их десять лет.)А дочь их замужняя АннаСпросила:– Не тот ли, поэт?– Ну, да, – говорю, – он самый.– Блондин?– Ну, конечно, блондин!– С кудрявыми волосами?– Забавный такой господин!– Когда он приехал?– Недавно.– Ах, мамочка, это он!Ты знаешь,Он был забавноКогда-то в меня влюблен.Был скромный такой мальчишка,А нынче…Поди ж ты…Вот…Писатель…Известная шишка…Без просьбы уж к нам не придет».И мельник, как будто с победы,Лукаво прищурил глаз:«Ну, ладно! Прощай до обеда.Другое сдержу про запас».Я шел по дороге в КриушуИ тростью сшибал зеленя.Ничто не пробилось мне в душу,Ничто не смутило меня.Струилися запахи сладко,И в мыслях был пьяный туман…Теперь бы с красивой солдаткойЗавесть хорошо роман.* * *Но вот и Криуша…Три годаНе зрел я знакомых крыш.Сиреневая погодаСиренью обрызгала тишь.Не слышно собачьего лая,Здесь нечего, видно, стеречь –У каждого хата гнилая,А в хате ухваты да печь.Гляжу, на крыльце у ПронаГорластый мужицкий галдеж.Толкуют о новых законах,О ценах на скот и рожь.«Здорово, друзья!»«Э, охотник!Здорово, здорово!Садись!Послушай-ка ты, беззаботник,Про нашу крестьянскую жись.Что нового в Питере слышно?С министрами, чай, ведь знаком?Недаром, едрит твою в дышло,Воспитан ты был кулаком.Но все ж мы тебя не порочим.Ты – свойский, мужицкий, наш,Бахвалишься славой не оченьИ сердце свое не продашь.Бывал ты к нам зорким и рьяным,Себя вынимал на испод…Скажи:Отойдут ли крестьянамБез выкупа пашни господ?Кричат нам,Что землю не троньте,Еще не настал, мол, миг.За что же тогда на фронтеМы губим себя и других?»И каждый с улыбкой угрюмойСмотрел мне в лицо и в глаза,А я, отягченный думой,Не мог ничего сказать.Дрожали, качались ступени,Но помнюПод звон головы:«Скажи,Кто такое Ленин?»Я тихо ответил:«Он – вы».3На корточках ползали слухи,Судили, решали, шепча.И я от моей старухиДостаточно их получал.Однажды, вернувшись с тяги,Я лег подремать на диван.Разносчик болотной влаги,Меня прознобил туман.Трясло меня, как в лихорадке,Бросало то в холод, то в жар,И в этом проклятом припадкеЧетыре я дня пролежал.Мой мельник с ума, знать, спятил.Поехал,Кого-то привез…Я видел лишь белое платьеДа чей-то привздернутый нос.Потом, когда стало легче,Когда прекратилась трясь,На пятые сутки под вечерПростуда моя улеглась.Я встал.И лишь только полаКоснулся дрожащей ногой,Услышал я голос веселый:«А!Здравствуйте, мой дорогой!Давненько я вас не видала.Теперь из ребяческих летЯ важная дама стала,А вы – знаменитый поэт.…………………Ну, сядем.Прошла лихорадка?Какой вы теперь не такой!Я даже вздохнула украдкой,Коснувшись до вас рукой.Да!Не вернуть, что было.Все годы бегут в водоем.Когда-то я очень любилаСидеть у калитки вдвоем.Мы вместе мечтали о славе…И вы угодили в прицел,Меня же про это заставилЗабыть молодой офицер…»* * *Я слушал ее и невольноОглядывал стройный лик.Хотелось сказать:«Довольно!Найдемте другой язык!»Но почему-то, не знаю,Смущенно сказал невпопад:«Да… Да…Я сейчас вспоминаю…Садитесь.Я очень рад.Я вам прочитаю немногоСтихиПро кабацкую Русь…Отделано четко и строго.По чувству – цыганская грусть».«Сергей!Вы такой нехороший.Мне жалко,Обидно мне,Что пьяные ваши дебошиИзвестны по всей стране.Скажите:Что с вами случилось?»«Не знаю».«Кому же знать?»«Наверно, в осеннюю сыростьМеня родила моя мать».«Шутник вы…»«Вы тоже, Анна».«Кого-нибудь любите?»«Нет».«Тогда еще более странноГубить себя с этих лет:Пред вами такая дорога…»Сгущалась, туманилась даль…Не знаю, зачем я трогалПерчатки ее и шаль.……………….Луна хохотала, как клоун.И в сердце хоть прежнего нет,По-странному был я полонНаплывом шестнадцати лет.Расстались мы с ней на рассветеС загадкой движений и глаз…Есть что-то прекрасное в лете,А с летом прекрасное в нас.* * *Мой мельник…Ох, этот мельник!С ума меня сводит он.Устроил волынку, бездельник,И бегает, как почтальон.Сегодня опять с запиской,Как будто бы кто-то влюблен:«Придите.Вы самый близкий.С любовьюОглоблин Прон».Иду.Прихожу в Криушу.Оглоблин стоит у воротИ спьяну в печенки и в душуКостит обнищалый народ.«Эй, вы!Тараканье отродье!Все к Снегиной…Р-раз – и квас.Даешь, мол, твои угодьяБез всякого выкупа с нас!»И тут же, меня завидя,Снижая сварливую прыть,Сказал в неподдельной обиде:«Крестьян еще нужно варить».«Зачем ты позвал меня, Проша?»«Конечно, ни жать, ни косить.Сейчас я достану лошадьИ к Снегиной… вместе…Просить…»И вот запрягли нам клячу.В оглоблях мосластая шкеть –Таких отдают с придачей,Чтоб только самим не иметь.Мы ехали мелким шагом,И путь нас смешил и злил:В подъемах по всем оврагамТелегу мы сами везли.Приехали.Дом с мезониномНемного присел на фасад.Волнующе пахнет жасминомПлетнёвый его палисад.Слезаем.Подходим к террасеИ, пыль отряхая с плеч,О чьем-то последнем часеИз горницы слышим речь:«Рыдай не рыдай – не помога…Теперь он холодный труп……Там кто-то стучит у порога.Припудрись…Пойду отопру…»Дебелая грустная дамаОткинула добрый засов.И Прон мой ей брякнул прямоПро землю,Без всяких слов.«Отдай!.. –Повторял он глухо. –Не ноги ж тебе целовать!»Как будто без мысли и слухаОна принимала слова.Потом в разговорную очередьСпросила меняСквозь жуть:«А вы, вероятно, к дочери?Присядьте…Сейчас доложу…»Теперь я отчетливо помнюТех дней роковое кольцо.Но было совсем не легко мнеУвидеть ее лицо.Я понял –Случилось горе,И молча хотел помочь.«Убили… Убили Борю…Оставьте!Уйдите прочь!Вы – жалкий и низкий трусишка.Он умер…А вы вот здесь…»Нет, это уж было слишком.Не всякий рожден перенесть.Как язвы, стыдясь оплеухи,Я Прону ответил так:«Сегодня они не в духе…Поедем-ка, Прон, в кабак…»4Все лето провел я в охоте.Забыл ее имя и лик.Обиду моюНа болотеОплакал рыдальщик-кулик.Бедна наша родина кроткаяВ древесную цветень и сочь,И лето такое короткое,Как майская теплая ночь.Заря холодней и багровей.Туман припадает ниц.Уже в облетевшей дубровеРазносится звон синиц.Мой мельник вовсю улыбается,Какая-то веселость в нем.«Теперь мы, Сергуха, по зайцамЗа милую душу пальнем!»Я рад и охоте…Коль нечемРазвеять тоску и сон.Сегодня ко мне под вечер,Как месяц, вкатился Прон.«Дружище!С великим счастьем!Настал ожидаемый час!Приветствую с новой властью!Теперь мы всех р-раз – и квас!Без всякого выкупа с летаМы пашни берем и леса.В России теперь СоветыИ Ленин – старшой комиссар.Дружище!Вот это номер!Вот это почин так почин.Я с радости чуть не помер,А брат мой в штаны намочил.Едри ж твою в бабушку плюнуть!Гляди, голубарь, веселей!Я первый сейчас же коммунуУстрою в своем селе».У Прона быт брат Лабутя,Мужик – что твой пятый туз:При всякой опасной минутеХвальбишка и дьявольский трус.Таких вы, конечно, видали.Их рок болтовней наградил.Носил он две белых медалиС японской войны на груди.И голосом хриплыш и пьянымТянул, заходя в кабак:«Прославленному под ЛяояномСсудите на четвертак…»Потом, насосавшись до дури,Взволнованно и горячоО сдавшемся Порт-АртуреСоседу слезил на плечо.«Голубчик! –Кричал он. –Петя!Мне больно… Не думай, что пьян.Отвагу мою на светеЛишь знает один Ляоян».Такие всегда на примете.Живут, не мозоля рук.И вот он, конечно, в Совете,Медали запрятал в сундук.Но с тою же важной осанкой,Как некий седой ветеран,Хрипел под сивушной банкойПро Нерчинск и Турухан:«Да, братец!Мы горе видали,Но нас не запугивал страх…»……………….Медали, медали, медалиЗвенели в его словах.Он Прону вытягивал нервы,И Прон материл не судом.Но все ж тот поехал первыйОписывать снегинский дом.В захвате всегда есть скорость:«Даешь! Разберем потом!»Весь хутор забрали в волостьС хозяйками и со скотом.А мельник………………….Мой старый мельникХозяек привез к себе,Заставил меня, бездельник,В чужой ковыряться судьбе.И снова нахлынуло что-то…Когда я всю ночь напролетСмотрел на скривленный заботойКрасивый и чувственный рот.Я помню –Она говорила:«Простите… Была неправа…Я мужа безумно любила.Как вспомню… болит голова…Но васОскорбила случайно…Жестокость была мой суд…Была в том печальная тайна,Что страстью преступной зовут.Конечно,До этой осениЯ знала б счастливую быль…Потом бы меня вы бросили,Как выпитую бутыль…Поэтому было не надо…Ни встреч… ни вобще продолжать…Тем более с старыми взглядамиМогла я обидеть мать».Но я перевел на другое,Уставясь в ее глаза,И тело ее тугоеНемного качнулось назад.«Скажите,Вам больно, Анна,За ваш хуторской разор?»Но как-то печально и странноОна опустила свой взор…………………«Смотрите…Уже светает.Заря как пожар на снегу…Мне что-то напоминает…Но что?..Я понять не могу…Ах!.. Да…Это было в детстве…Другой… Не осенний рассвет…Мы с вами сидели вместе…Нам по шестнадцать лет…»Потом, оглядев меня нежноИ лебедя выгнув рукой,Сказала как будто небрежно:«Ну, ладно…Пора на покой…»……………….Под вечер они уехали.Куда?Я не знаю куда.В равнине, проложенной вехами,Дорогу найдешь без труда.Не помню тогдашних событий,Не знаю, что сделал Прон.Я быстро умчался в ПитерРазвеять тоску и сон.5Суровые, грозные годы!Ну разве всего описать?Слыхали дворцовые сводыСолдатскую крепкую «мать».Эх, удаль!Цветение в далях!Недаром чумазый сбродИграл по дворам на рояляхКоровам тамбовский фокстрот.За хлеб, за овес, за картошкуМужик залучил граммофон, –Слюнявя козлиную ножку,Танго себе слушает он.Сжимая от прибыли руки,Ругаясь на всякий налог,Он мыслит до дури о штуке,Катающейся между ног.Шли годыРазмашисто, пылко.Удел хлебороба гас.Немало попрело в бутылках«Керенок» и «ходей» у нас.Фефела! Кормилец! Касатик!Владелец землей и скотом,За пару измызганных «катек»Он даст себя выщрать кнутом.Ну, ладно.Довольно стонов,Ненужных насмешек и слов!Сегодня про участь ПронаМне мельник прислал письмо:«Сергуха! За милую душу!Привет тебе, братец! Привет!Ты что-то опять в КриушуНе кажешься целых шесть лет.Утешь!Соберись, на милость!Прижваривай по весне!У нас здесь такое случилось,Чего не расскажешь в письме.Теперь стал спокой в народе,И буря пришла в угомон.Узнай, что в двадцатом годеРасстрелян Оглоблин Прон.Расея…Дуровая зыкь она.Хошь верь, хошь не верь ушам –Однажды отряд ДеникинаНагрянул на криушан.Вот тут и пошла потеха…С потехи такой – околеть!Со скрежетом и со смехомГульнула казацкая плеть.Тогда вот и чикнули Проню…Лабутя ж в солому залезИ вылез,Лишь только кониКазацкие скрытись в лес.Теперь он по пьяной мордеЕще не устал голосить:«Мне нужно бы красный орденЗа храбрость мою носить…»Совсем прокатились тучи…И хоть мы живем не в раю,Ты все ж приезжай, голубчик,Утешить судьбину мою…»* * *И вот я опять в дороге.Ночная июньская хмарь.Бегут говорливые дрогиНи шатко ни валко, как встарь.Дорога довольно хорошая,Равнинная тихая звень.Луна золотою порошеюОсыпала даль деревень.Мелькают часовни, колодцы,Околицы и плетни.И сердце по-старому бьется,Как билось в далекие дни.Я снова на мельнице…ЕльникУсыпан свечьми светляков.По-старому старый мельникНе может связать двух слов:«Голубчик! Вот радость! Сергуха!Озяб, чай? Поди, продрог?Да ставь ты скорее, старуха,На стол самовар и пирог.Сергунь! Золотой! Послушай!…………………..И ты уж старик по годам…Сейчас я за милую душуПодарок тебе передам».«Подарок?»«Нет…Просто письмишко…Да ты не спеши, голубок.Почти что два месяца с лишкомЯ с почты его приволок».Вскрываю… читаю… Конечно!Откуда же больше и ждать!И почерк такой беспечный,И лондонская печать.«Вы живы?.. Я очень рада…Я тоже, как вы, жива.Так часто мне снится ограда,Калитка и ваши слова.Теперь я от вас далеко…В России теперь апрель.И синею заволокойПокрыта береза и ель.Сейчас вот, когда бумагеВверяю я грусть моих слов,Вы с мельником, может, на тягеПодслушиваете тетеревов.Я часто хожу на пристаньИ, то ли на радость, то ль в страх,Гляжу средь судов все пристальнейНа красный советский флаг.Теперь там достигли силы.Дорога моя ясна…Но вы мне по-прежнему милы,Как родина и как весна».…………………..Письмо как письмо.Беспричинно.Я в жисть бы таких не писал.По-прежнему с шубой овчиннойИду я на свой сеновал.Иду я разросшимся садом,Лицо задевает сирень.Так мил моим вспыхнувшим взглядамПогорбившийся плетень.Когда-то у той вон калиткиМне было шестнадцать лет.И девушка в белой накидкеСказала мне ласково: «Нет!»Далекие милые были!..Тот образ во мне не угас.Мы все в эти годы любили,Но, значит,Любили и нас.Январь 1925Батум

Черный человек

Друг мой, друг мой,Я очень и очень болен.Сам не знаю, откуда взялась эта боль.То ли ветер свиститНад пустым и безлюдным полем,То ль, как рощу в сентябрь,Осыпает мозги алкоголь.Голова моя машет ушами,Как крыльями птица.Ей на шее ногиМаячить больше невмочь.Черный человек,Черный, черный,Черный человекНа кровать ко мне садится,Черный человекСпать не дает мне всю ночь.Черный человекВодит пальцем по мерзкой книгеИ, гнусавя надо мной,Как над усопшим монах,Читает мне жизньКакого-то прохвоста и забулдыги,Нагоняя на душу тоску и страх.Черный человек,Черный, черный…«Слушай, слушай, –Бормочет он мне, –В книге много прекраснейшихМыслей и планов.Этот человекПроживал в странеСамых отвратительныхГромил и шарлатанов.В декабре в той странеСнег до дьявола чист,И метели заводятВеселые прялки.Был человек тот авантюрист,Но самой высокойИ лучшей марки.Был он изящен,К тому ж поэт,Хоть с небольшой,Но ухватистой силою,И какую-то женщину,Сорока с лишним лет,Называл скверной девочкойИ своею милою.Счастье, – говорил он, –Есть ловкость ума и рук.Все неловкие душиЗа несчастных всегда известны.Это ничего,Что много мукПриносят изломанныеИ лживые жесты.В грозы, в бури,В житейскую стынь,При тяжелых утратахИ когда тебе грустно,Казаться улыбчивым и простым –Самое высшее в мире искусство».«Черный человек!Ты не смеешь этого!Ты ведь не на службеЖивешь водолазовой.Что мне до жизниСкандального поэта.Пожалуйста, другимЧитай и рассказывай».Черный человекГлядит на меня в упор.И глаза покрываютсяГолубой блевотой, –Словно хочет сказать мне,Что я жулик и вор,Так бесстыдно и наглоОбокравший кого-то.………………….………………….Друг мой, друг мой,Я очень и очень болен.Сам не знаю, откуда взялась эта боль.То ли ветер свиститНад пустым и безлюдным полем,То ль, как рощу в сентябрь,Осыпает мозги алкоголь.Ночь морозная…Тих покой перекрестка.Я один у окошка,Ни гостя, ни друга не жду.Вся равнина покрытаСыпучей и мягкой известкой,И деревья, как всадники,Съехались в нашем саду.Где-то плачетНочная зловещая птица.Деревянные всадникиСеют копытливый стук.Вот опять этот черныйНа кресло мое садится,Приподняв свой цилиндрИ откинув небрежно сюртук.«Слушай, слушай! –Хрипит он, смотря мне в лицо,Сам все ближеИ ближе клонится. –Я не видел, чтоб кто-нибудьИз подлецовТак ненужно и глупоСтрадал бессонницей.Ах, положим, ошибся!Ведь нынче луна.Что же нужно ещеНапоенному дремой мирику?Может, с толстыми ляжкамиТайно придет «она»,И ты будешь читатьСвою дохлую томную лирику?Ах, люблю я поэтов!Забавный народ.В них всегда нахожу яИсторию, сердцу знакомую, –Как прыщавой курсисткеДлинноволосый уродГоворит о мирах,Половой истекая истомою.Не знаю, не помню,В одном селе,Может, в Калуге,А может, в Рязани,Жил мальчикВ простой крестьянской семье,Желтоволосый,С голубыми глазами…И вот стал он взрослым,К тому ж поэт,Хоть с небольшой,Но ухватистой силою,И какую-то женщину,Сорока с лишним лет,Называл скверной девочкойИ своею милою».«Черный человек!Ты прескверный гость.Эта слава давноПро тебя разносится».Я взбешен, разъярен,И летит моя тростьПрямо к морде его,В переносицу…………………….…Месяц умер,Синеет в окошко рассвет.Ах ты, ночь!Что ты, ночь, наковеркала!Я в цилиндре стою.Никого со мной нет.Я один…И – разбитое зеркало…<1923 – 14 ноября 1925>