Народные русские сказки

Баба взяла камень да, наклонясь, бросила, а Антип тем часом потрафил ей в шею: баба кувырк, полетела в ямище и не пикнула. Только пришел Антип ко двору, детишки – все девчура мелкая – с визгом его встретили: «Батя, каши, батя, хлеба, батя, молока!» А тут сам корову дой, сам на речку беги – пеленки стирай, лошадей убирай да ночь не спи – малолеток качай. «Ай, ай! – вскричал Антип, почесываясь в затылке. – С бабой была беда, а без бабы десять бед, и работать некогда!» Обнищал Антип и вздумал думу новую: «Да пойду жену вытащу!» Начал собирать обрывки да веревки, от лаптей оборки, связал все вместе, наставил и надвил, на конце клепец[429] в аршин присадил; пошел к ямищу, опустил веревку с клепцом да потряхивает. И вот мудреное дело – на веревке что-то потяжелело, а не с бабу весом; стал наверх тащить, тащил-тащил, глядь – на конце чертенок сидит, вершков шести, весь в шерсти. Антип закричал: «Прочь! Знаю, ты мал, да шибко удал! Отцепись, проклятый, да ступай туда, где прежде был; на белый свет я тебя не пущу; слышь, как раз перекрещу».

Взмолился бесенок: «Антипушка! Я добрый черт, я тебе богатство дам: станут по чужим домам вселяться, а ты меня словом гони да деньги греби. Только, слышь, до двух раз! Выберу тебе богачей на заказ. Как злая баба в ямище упала, нам просто житья не стало!.. Вытащи, Антипушка! Я свое обещание сдержу, на корень твой двор посажу; будут у тебя батраки и батрачки, наймешь няньку за детьми ходить, будешь с господами хлеб-соль водить». Соблазнился Антип, вытащил беса наружу – на канате вдруг полегче стало, бесенка словно ветром унесло.

Не прошло и недели, как слышит Антип, что у богача-подрядчика в больших каменных палатах поднялась громотня, стукотня, по ночам хохот, беготня, жильцам житья не стало! Идет Антип к подрядчику, поклонился и говорит: «У вас, батюшка, в доме нечисто, поселился презлой бесенок; ты ничем его не выживешь, разве мне приказать изволишь». – «Гони, гони, Антипушка! – говорит подрядчик. – Во как поклонюсь». – «Добро! – отвечает Антип. – Из поклона ведь шубы не тачают, а я мужик бедный семьянистый; у меня семь дочерей – старшой лишь осьмой годок пошел, а баба-то сбежала, так за всем сам присмотри! Дай мне на каждую дочь по тысяче, я твой дом обойду, свистну да слово скажу – и не будет чертей».

Подрядчик не стал спорить, достал мошну, отсчитал семь тысяч и повел Антипа по своим упокоям. Антип что войдет в упокой, свистнет и закричит: «Вон!» В ответ ему из-за печки пищит: «Уйду!» Обошел весь дом – и везде сделалось и тихо и смирно. Поздравил хозяина с благодатью в дому; ну, хозяин подносит ему и вина заморского, и травнику, и наливки, а на стол закусок наставил: яйца вкрутую да щуку обливную,[430] разные колбасы и всякие припасы. Подгулял Антип, на целую неделю наелся – аж подпояску долой!

Простился с подрядчиком и поплелся до дому. Завелись у него и батраки, и батрачки, и кони славные, и всякого добра много. Молва об Антипе далеко бежит, что Антип – мастак ворожить, и хоть не бабка он, а большой чертогон!

Вот через месяц, через два, шлет из города откупщик гонца за Антипом. «Помоги, Антипушка, у нас несчастье», – сказывает гонец. «Что, ай дом горит?» – «Нет! Хоть не горит, а пуще того: нечистая сила откупом вертит; в дому и шум и гам, паутина да грязь по чанам. Откупщик за плату не постоит, только возьмись, брат, от беса полечить». – «Хорошо!» – промолвил Антип, заложил в беговые дрожки рысака и поехал к откупщику на двор. Откупщик берет его за руку, с честью в дом ведет, вперед ему ход отдает, что слово – почтенным величает, на мягки диваны сажает. «Родимый, помоги!» А Антип бородку гладит, на десять тысяч ладит; деньги в карман кладет и, свистнув, по палатам идет: прогнал беса, везде и тихо и смирно! «Спасибо, – сказал откупщик, – за твою послугу прикажу тебе бочку вина отвезти в дом».

Поехал Антип от него мимо гостиных рядов: на черепенники[431] и калачи уж и не глядит. «Подавай сластей!» – говорит. Приезжает домой, глядь – на дороге приказчик стоит: «Эй, Антип! Собирайся скорей на боярский двор». – «Зачем?» – «Да, вишь, черт поселился, бедами качает, боярыня слезно рыдает, дети ревмя ревут…» – «Родимый Иваныч! Помилуй, я в третий раз не смогу черта прогнать». – «Поди-ка изволь с барином толковать! Коли, говорит, к ночи не выгонит беса вон, так я его на конюшне с головы до пят испарю, на поселенье сошлю, а дочек на барщину возьму, на тальках-то[432] заморю!» – «Нечего делать, – отвечает Антип, – сейчас прибегу; дай только лошадь отпрягу».

Антип был мужик из десятка не простого, навострился людей надувать, захотел обмануть и духа злого. Отпряг рысака, долой новую одежу, сыскал старую и ту в клочки изорвал, волосы овином встрепал, переоделся в старье, сапоги на осметки[433] сменил да исцарапал в кровь лицо и побежал в село на боярский двор. «Ты зачем, – говорит бесенок, – разве забыл уговор?» – «Знаю, – отвечает Антип, – я гнать тебя не хочу, сам у боярина защиты ищу; ведь моя баба из ямы выдралась, следом за мною бежит, хочет со свету изжить!» – «Как? – закричал бесенок. – Из ямы выдралась, за тобою бежит! Нет, лучше я к братьям в ямище уйду; теперь, чай, без бабы пирушки в аду!» Убежал бесенок в ямище – и стихло в боярских хоромах. Тут боярин Антипку на милость принял, от барщины ему совсем отказал.

Воротился Антипка домой, глядь – на дворе бочка с вином стоит; не обманул откупщик! Созвал он соседей – и давай угощаться; на другой день надо опохмелиться, опохмелился да не в меру – опять пьян напился… С той самой поры начал он и по дням, и по ночам к бочке прикладываться: все ему жена грезится! Заснет – а она на грудь коленом станет да за горло давит; проснется – а она в углу стоит да кулаком грозит. Страшно и жутко! Поневоле за чарку возьмешься. Умер Антип от запою; отнесли его на погост,[434] девчонок на барщину взяли, а добро и казну по рукам растащили.

ЖЕНА-СПОРЩИЦА

У одного мужика была жена сварлива и упряма; уж что, бывало, захочет, дак муж дай ей, и уж непременно муж соглашайся с ней. Да больно она льстива была на чужую скотину; как, бывало, зайдет на двор чужая скотина, дак уж муж и говори, что это ее. Страшно надоела жена мужу. Вот однажды и зашли к ней на двор барские гуси. Жена спрашивает: «Муж, чьи это гуси?» – «Барские». – «Как барские!» Вспылила со злости, пала на пол. «Я умру, – говорит, – сказывай: чьи гуси?» – «Барские». Жена охает, стонет. Муж наклонился к ней: «Что ты стонешь?» – «Да чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, умираю, беги скорей за попом».

Вот муж послал за попом; уж и поп едет. «Ну, – говорит муж, – вот и священник едет». Жена спрашивает: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, пущай священник идет, умираю!» Вот исповедали ее, приобщили, поп ушел. Муж опять: «Что с тобой, жена?» – «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, совсем умираю, готовь домовище![435]» Изготовили домовище. Муж подошел: «Ну, жена, уж и домовище готово». – «А чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, совсем умерла, клади в домовище».

Положили в домовище и послали за попом. Муж наклонился к жене, шепчет: «Уж домовище подымают, нести хотят отпевать в церковь». А она шепчет: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, несите!» Вот вынесли домовище, поставили в церкви, отпели панихиду. Муж подходит прощаться: «Уж и панихиду, – говорит, – отпели; выносить хотят на кладбище». Жена шепчет: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Несите на кладбище!»

Вот и вынесли; подняли домовище опущать в могилу, муж нагинается к ней: «Ну, жена, уж тебя в могилу опущают и землей тотчас засыплют». А она шепчет: «Чьи гуси?» – «Барские». – «Ну, опущайте и засыпайте!» Домовище опустили и засыпали землею. Так уходили бабу барские гуси!

* * *

Была у одного мужа жена, да только такая задорная, что все ему наперекор говорила. Бывало, он скажет: «Бритое», а уж она непременно кричит: «Стриженое!» Всякий день бранились! Надоела жена мужу; вот он и стал думать, как бы от нее отделаться. Идут они раз к реке, а вместо моста на плотине лежит перекладинка: «Постой, – думает он, – вот теперь-то я ее изведу». Как стала она переходить по перекладинке, он и говорит: «Смотри же, жена, не трясись, не то как раз утонешь!» – «Так вот же нарочно буду!» Тряслась, тряслась, да и бултых в воду. Жалко ему стало жены; вот он влез в воду, стал ее искать и идет по воде в гору.[436] «Что ты тут ищешь?» – говорят ему прохожие мужики. «А вот жена утонула, вон с энтой перекладинки упала!» – «Дурак, дурак! Ты бы шел вниз по реке, а не в гору; ее теперь, чай, снесло». – «Эх, братцы, молчите! Она все делала наперекор, так уж и теперь, верно, пошла против воды».

* * *

Мужик обрил бороду и говорит: «Смотри, жена, как я чисто выбрился». – «Да разве это брито? Это так только – стрижено!»– «Врешь, каналья! Говори: брито!» – «Нет, стрижено!» – «Я тебя изобью; говори: брито». – «Нет, стрижено». Муж побил жену и нудит: «Говори: брито, не то утоплю!» – «Что хочешь делай, а стрижено!» Повел ее топить: «Говори: брито!» – «Нет, стрижено!» Ввел ее в глубину по самую шею и толкает в голову; скажи да скажи: брито! Жена и говорить не может, подняла руку из воды и двумя пальцами показывает, что стрижено.

ЖЕНА-ДОКАЗЧИЦА

Жил-был старик со старухою. Не умела старуха языка держать на привязи; бывало, что ни услышит от мужа – сейчас вся деревня узнает. Пока не повздорят промеж себя – еще туда-сюда, а случится старику со старухой подраться да поколотить ее – она озлится и побежит по людям да на господский двор, всю подноготную расскажет; иной раз вдвое больше наврет, чем правды скажет. По тем наговорам и тащат старика; только успевай спиной расплачиваться.

Вот однова пошел старик в лес за дровами; ступил в одном месте ногою – нога провалилась. «Что за притча! Дай-ка я стану рыть, может – на мое счастье, что и найдется». Взялся за лопату; копнул раз, другой, третий – и вырыл котел полнехонек золота. «Слава богу! Только как домой взять? От жены не укроешься, она всему свету разблаговестит; еще беды наживешь!» Подумал-подумал, зарыл котел в землю и пошел в город, купил щуку да живого зайца, щуку повесил на дерево – на самую верхушку, а зайца посадил в морду.

Приходит в избу: «Ну, жена, какое мне счастье бог послал, только тебе сказать-то нельзя; пожалуй, всем разболтаешь!» – «Скажи, старичок, – пристает баба, – право слово – никому не заикнусь; хочешь – побожусь, образ сниму да поцелую». – «Вот что, старуха: нашел я в лесу полон котел золота». – «Экой ты! Пойдем поскорее, домой унесем…» – «Смотри же, старая! Никому не сказывай, не то беду наживем». – «Небось, ты только не сказывай, а я не скажу! Ты когда пьян, всегда хвастаешь!»

Повел мужик бабу, дошел до того места, где щука на дереве висит, остановился, поднял вверх голову и смотрит: «Ну, что глазеешь? Пойдем скорее!» – «Да разве не видишь? Глянь, щука на дереве выросла!» – «Ой ли! Полезай за нею; ужотка на ужин зажарим». Старик слазил на дерево и достал щуку. Пошли дальше. Шли-шли: «Дай, старая, к реке сбегаю, в морды посмотрю». Заглянул в морду и давай жену звать: «Глянь-ка, заяц в морду попал!» – «А коли попал, бери его поскорей – к празднику на обед пригодится». Взял старик зайца и привел старуху в лес; отрыли вдвоем котел с золотом и потащили домой. Дело было к вечеру; совсем потемнело. «Старик, а старик! – говорит баба. – Никак овцы ревут?» – «Какие овцы! То нашего барина черти дерут». Шли-шли, старуха опять говорит: «Старик, а старик! Никак коровы ревут?» – «Какие коровы! То нашего барина черти дерут». Шли-шли; стали к деревне подходить, старуха старику говорит: «Никак волки ревут?» – «Какие волки! То нашего барина черти дерут».

Разбогател старик со старухою. Вздурилась старуха пуще прежнего, пошла кажный день гостей зазывать да такие пиры подымать, что муж хоть из дому беги. Совсем от рук отбилась и слушаться перестала. Старик терпел-терпел, да не вытерпел, схватил ее за косу и давай таскать по полу; досыта потешился! Как только вырвалась баба, сейчас принялась ругаться: «Постой, подлец! Узнаешь меня. Ты хочешь все золото себе забрать; нет, врешь! Я тебя упеку, в Сибири места не сыщешь! Сейчас пойду к барину!»

Побежала к барину, завыла-заплакала: «Так и так, – говорит, – нашел муж полон котел золота и с той самой поры зачал крепко вином зашибать. Я было его уговаривать, а он меня колотить; таскал-таскал за косу, еле из рук вырвалась! Прибежала к вашей милости мое горе объявить, на негодного мужа челом бить: отберите у него, подлеца, все золото, чтоб работал, а не пьянствовал!» Барин позвал несколько дворовых людей и пошел к старику. Приходит в избу и закричал на него: «Ах ты, мошенник этакий! Нашел на моей земле целый котел золота – сколько времени прошло, а мне до сих пор не доложил! Начал пьянствовать, разбойничать да жену тиранить! Подавай сейчас золото…» – «Смилуйся, барин, – отвечает старик, – я знать не знаю, ведать не ведаю: никакого золота не находил». – «Врешь ты, бесстыжие твои глаза! – напустилась на него старуха. – Пойдемте, барин, за мною; я покажу, где деньги спрятаны».

Приводит к сундуку, подняла крышку – нет ничего, пустехонек. «Ах он, плут! Пока я ходила, в иное место перепрятал». Тут барин пристал к старику вплотную: «Покажь золото!» – «Да где ж мне его взять? Извольте про все доподлинно допросить мою старуху». – «Ну, голубушка, расскажи мне толком, хорошенько: где и в какое время найден котел с золотом?» – «Да вот, барин, – начала старуха, – шли мы лесом – еще в те поры щуку на дереве поймали…» – «Опомнись, дура, – говорит старик, – ведь ты заговариваешься!» – «Нет, подлец, я не заговариваюсь, а правду сказываю, еще тут же мы зайца из морды вынули…» – «Ну, пошла! Чай, теперь сам, барин, слышишь! Ну как можно, чтобы звери в реке водились, а рыба в лесу на дереве плодилась?» – «Так по-твоему того не было? А помнишь, как мы назад шли, – я сказала: „Никак овцы ревут?“ А ты отвечал: „То не овцы ревут, то нашего барина черти дерут!“» – «Врешь, старая! С ума спятила». – «Я опять сказала: „Никак коровы ревут?“ А ты: „Какие коровы! То нашего барина черти дерут“. А как стали подъезжать к деревне, мне почудилось, что волки ревут; а ты сказал: „Какие волки! То нашего барина черти дерут…“» Барин слушал-слушал, осерчал и ну толкать в шею старуху. После того старуха недолго жила, а старик взял за себя молодую жену, накупил товаров и стал жить-поживать да в городе торговать.

* * *

Жил старик со старухою; сбили они на реке заезочек[437] и заложили по мордочке. Пошли домой; на дороге увидала старуха клад и давай всем рассказывать. Что с ней делать? Вздумал старик пошутить над старухою, пошел в поле, поймал зайца и отправился на реку морды смотреть; вынул одну – а в ней щука попалась. Он щуку-то взял, заместо ее посадил в морду зайца, а рыбу в поле понес и положил в горох. Воротился домой и зовет старуху горох крючить.[438] Вот собрались и поехали. Дорогою старик начал сказывать: «Люди говорят, что ныне рыба в полях живет, а в водах зверь поселился». – «Что ты, старик!» Приехали в поле. «Вот правда и есть! – закричал старик. – Погляди, старуха, щука-то в горох заползла!» – «Лови ее!» Старик взял щуку, положил в пестерёк:[439] «Пойдем-ка теперь на реку, не попалось ли чего в морды?» Достал морду: «Ах, старуха, ведь люди-то правду сказывают! Погляди, заяц попал!» – «Держи его крепче, а то, пожалуй, опять в воду нырнет!» Взял старик зайца: «Ну, говорит, поедем клад добывать».

Забрали все деньги и поехали домой. Дорогою усмотрела старуха, что в стороне медведь корову рвет, и говорит: «Эй, старик, погляди-ка, медведь корову рвет». – «Молчи, жена! Это черт с нашего барина шкуру дерет». Приехали ко двору; старик пошел деньги прятать, а старуха побежала рассказать соседке; соседка рассказала дворецкому, а дворецкий барину. Барин призвал старика: «Ты клад нашел?» – «Никак нет». – «Твоя старуха сказала». – «Да, пожалуй, ей врать не впервой!» Послал барин за старухою: «Что, старуха, нашли вы клад?» – «Нашли, батюшка!» – «Как же ты, старик, говоришь, что нет?» – «Что ты врешь, глупая баба! Ну, где мы клад нашли?» – «Как где? В поле; еще в то время щука в горохе плавала, а заяц в морду попал». – «Врешь ты, старая кочерга! Где это видано, чтобы рыба в поле жила, а заяц в воде плавал?» – «Ну вот, позабыл! Еще в то самое время черт с нашего барина шкуру драл…» Барин хлоп ее по уху: «Что ты бредишь, подлая! Когда черт с меня шкуру драл?» – «Да, таки драл, ей-богу, драл!» Барин рассердился, велел принесть розог и заставил при себе ее наказывать. Растянули ее, сердечную, и начали потчевать; а она знай себе – и под розгами то же сказывает. Барин плюнул и прогнал старика со старухою.

* * *

Жил мужик на чужой стороне, не заработал ни копейки и пошел домой. Стал подходить к своей деревне и думает: как без денег домой показаться? Попадает ему богатый жид навстречу; мужик хватил его топором, ушиб до смерти, деньги к себе прибрал, а мертвое тело под куст стащил. Приходит домой, увидала жена деньги и ну приставать: «Где добыл такую великую казну?» Мужик и проговорись: «Встречного убил, под куст положил; смотри, жена, никому не сказывай!» Проговорился, да и сам не рад: «Ну как разболтает баба? Ведь у них волос длинен, да ум короток! Беда моя будет!»

Побежал поскорей в поле, ухватил-поволок жида в иное место и зарыл где-то в лесной трущобе, а заместо его под кустом бросил зарезанного козла; потом закупил целый четверик груш и нацеплял их на вербу; а стояла та верба как раз на дороге к барской усадьбе. День прошел – баба молчит, и другой прошел – все молчит; а на третий черт и попутал. Вишь, муж вчастую дома не живал, так баба с добрым молодцем знакомство свела; доведался мужик, что баба-то гуляет, и давай ее бить-колотить – что только силы было! «Ах ты, разбойник, – закричала она, – одного ты убил и денежки обобрал, а теперь и меня хочешь забить до смерти! Пойдем, душегуб, к барину; я на тебя все докажу…»

Пошли судиться к барину. «Стой, жена, – говорит мужик дорогою, – погляди-ка, на вербе груши выросли, давай трусить». – «Давай!» Натрусили полон мешок, снесли домой и опять собрались к барину. Вот и усадьба барская. Стала жена на мужа доказывать: «Батюшка барин! Заступись, оборони от злодея: мой муж человека сгубил, деньги обобрал, мертвое тело под куст положил». – «Что ты врешь, полоумная? Не верьте ей, добрый барин: она у меня издавна завирается. Я козла зарезал, а ей человек почудился». Барин поехал сам осматривать; глянул под куст – зарезанный козел лежит, «Что ж ты клепишь, глупая баба?» – «Нет, барин, – отвечает баба, – я не клеплю, а говорю сущую правду; должно быть он, мошенник, мертвое тело запрятал куда подальше, а заместо его козла подкинул». – «Ну, мужик, признавайся!» – говорит барин. «Да в чем признаваться-то, коли ни душой, ни телом не виноват? Известное дело – баба: волос долог, ум короток; сдуру врет! Она, пожалуй, скажет, что груши на вербе растут, – так ей и верить?» – «Да, таки растут! Сегодня полон мешок с вербы натрусили…» – «Пошла вон, дура, – закричал барин, – ты совсем с ума спятила». Пошла баба, несолоно хлебавши; а дома мужик опять за плетку и порядком поучил ее: с неделю спина и бока болели!

ГОЛОВИХА

Одна баба бойка была; пришел муж с совету, она и спрашивает его: «Чего вы там судили?» – «Чего судили-то! Голову выбирали». – «А кого выбрали?» – «Никого еще». – «Выберите меня», – бает[440] баба. Дак что[441] муж пошел на совет (она зла была, ему хотелось ее проучить), сказал это старикам; те тотчас бабу выбрали в головы. Живет баба, судит и рядит, и вино с мужиков пьет, и взятки берет.

Пришло время подушно сбирать. Голова не успел, не мог собрать вовремя; приехал казак, стал спрашивать голову, а баба прятаться: узнала, что приехал казак, бежит скорей домой. «Да куда же я, да куда же я спрятаюсь? – говорит мужу. – Завяжи-ка меня, батюшка-муженек, в мешок да поставь вон к мешкам с хлебом-то». Тут стояло с ярицей[442] мешков пять. Муж завязал голову, поставил в середку мешков. Казак пришел да говорит: «Э, голова-то спрятался!» Давай-ка по мешку-то плетью хлестать. Баба во все горло заревела: «Ой, батюшка, не пойду в головы, не пойду в головы!» Казак отхлестал, ушел, баба полно головить[443] и стала после того мужа слушать.

МУЖ ДА ЖЕНА

Жили муж с женой, по виду будто хорошо, да как-то жена была мудрена: уйдет муж – она весела, придет – захворает; так и старается ему дело найти, куда-нибудь с рук сбыть; нынче пошлет его туда, завтра в другое место, а без него у нее гулюшки, пирушки! Придет муж – и чисто и прибрано; сама охает, больна, на лавочке лежит. Муж верит, чуть сам не плачет. Вот раз придумала жена послать его за лекарством в Крым-град. Муж пошел. На дороге ему встрелся солдат: «Куда ты, мужик?» – «В Крым-град за лечбой!» – «Кто болен?» – «Жена!» – «Воротись, воротись безотменно; я сам дока, я пойду с тобою!» Поворотил его налево кругом, и очутился мужик опять у своего гумна. «Сядь же ты здесь, – говорит дока, – я спроведаю, какова хворая?»

Вошел на двор, приложил ухо к избе – там игры, там скоки, гульба! Забилась солдатская грудь, ударил в дверь, растворилась изба – хозяйка по ней лебедем носится, перед ней молодой парень вприсядку рассыпается, зелено винцо по столу разливается. Пришел солдат вовремя, выпил чарку и пошел вприсядку; полюбился хозяйке: что за солдат, что за детина! Угодлив, догадлив, словно век тут жил! Поутру надо пирожки печь. «Солдат, сходи на гумно, принеси соломки вязаночку».

Солдат пошел; набрал соломы, завернул туда мужа, скрячил[444] веревкой, вскинул за плечи и принес к хозяйке. Хозяйка рада, затянула песенку: «Пошел муж во Крым-град зелья купить, жене зельем живот лечить! Туда ему не доехать и оттуда не приехать!.. Солдат, подтягивай мне!» Солдат начал свою песню: «Чуешь ли, солома, что деется дома?» – «О, твоя нехороша, моя лучше; давай вместе: пошел муж во Крым-град зелья купить, жене зельем живот лечить». Она поет громко, а солдат еще громче: «Чуешь ли, солома, что деется дома? Плеть висит на стене, а быть ей на спине!» Солома почуяла, затряслась, веревка лопнула, вязанка распалась – и выскочил муж, схватил плетку и давай стегать хозяйку. Как рукой сняло – вылечил жену.

ВЕЩИЙ ДУБ

Тошно молодой жене с старым мужем, тошно и старику с молодой женой! В одно ушко влезет, в другое вылезет, замаячит – в глазах одурачит, из воды суха выйдет: и видишь и знаешь, да ни в чем ее не поймаешь!

Одному доброму старичку досталась молодая жена – плутоватая баба. Он ей слово в науку, она ему в ответ: «Нет тебе, старый лежебок, ни пить, ни есть, ни белой рубахи надеть!» А не стерпишь – слово вымолвишь: дело старое! Вот и придумал он жену выучить. Сходил в лес, принес вязанку дров и сказывает: «Диво дивное на свете деется: в лесу старый дуб все мне, что было, сказал и что будет – угадал!» – «Ох, и я побегу! Ведь ты знаешь, старик: у нас куры мрут, у нас скот не стоит… Пойду побалакать; авось скажет что». – «Ну, иди скорей, пока дуб говорит; а когда замолчит, слова не допросишься». Пока жена собиралась, старик зашел вперед, влез в дубовое дупло и поджидает ее.

Пришла баба, перед дубом повалилася, замолилася, завыла: «Дуб дубовистый, дедушка речистый, как мне быть? Не хочу старого любить, хочу мужа ослепить; научи, чем полечить?» А дуб в ответ: «Незачем лечить, зелья попусту губить, начни масленей кормить. Сжарь курочку под сметанкою, не скупись: пусть он ест – сама за стол не садись. Свари кашу молочную, да больше маслом полей; пущай ест – не жалей! Напеки блинцов; попроси, поклонись, чтоб их в масло макал да побольше съедал – и сделается твой старик слепее кур слепых».

Пришла жена домой, муж на печке кряхтит. «Эх ты, старенький мой, ай опять что болит, ай опять захирел? Хочешь: курочку убью, аль блинцов напеку, кашку маслом полью? Хочешь – что ль?» – «Съел бы, а где взять?» – «Не твоя печаль! Хоть ты и журишь меня, а все тебя жалко!.. На, старинушка, ешь, кушай, пей – не жалей!» – «Садись и ты со мною». – «Э, нет, зачем? Мне б только тебя напитать! Сама я там-сям перекушу – и сыта. Ешь, голубчик, помасляней ешь!» – «Ох, постой, жена! Дай водицы хлебнуть». – «Да вода на столе». – «Где на столе? Я не вижу». – «Перед тобою стоит!» – «Да где же? Что-то в глазах темно стало». – «Ну, полезай на печку». – «Укажи-ка, где печь? Я и печь не найду». – «Вот она, полезай скорее». Старик сбирается головой в печь лезть. «Да что с тобой? Ослеп, что ли?» – «Ох, согрешил я, жена! Сладко съел, вот божий день и потемнел для меня. Ох-хо!» – «Экое горе! Ну, лежи пока; я пойду, кое-что принесу».

Побежала, полетела, собрала гостей, и пошел пир горой. Пили-пили, вина не хватило; побежала баба за вином. Старик видит, что жены нету, а гости напитались и носы повесили; слез с печи, давай крестить – кого в лоб, кого в горб; всех перебил и заткнул им в рот по блину, будто сами подавилися; после влез на печь и лег отдыхать. Пришла жена, глянула – так и обмерла: все други, все приятели как боровы лежат, в зубах блины торчат; что делать, куда покойников девать? Зареклася баба гостей собирать, зареклася старика покидать. На ту пору шел мимо дурак. «Батюшка, такой-сякой! – кричит баба. – На тебе золотой, душу с телом пусти, беду с нас скости!» Дурак деньги взял и потащил покойников: кого в прорубь всадил, кого грязью прикрыл и концы схоронил.