Петербург. Стихотворения (сборник)

Возврат

Посвящается А.С. Петровскому

1Я вознесен, судьбе своей покорный.Над головой полет столетий быстрый.Привольно мне в моей пещере горной.Лазурь, темнея, рассыпает искры.Мои друзья упали с выси звездной.Забыв меня, они живут в низинах.Кровавый факел я зажег над бездной.Звездою дальней блещет на вершинах.Я позову теперь к вершинам брата.Пусть зазвучат им дальние намеки.Мой гном, мой гном, возьми трубу возврата.И гном трубит, надув худые щеки.Вином волшебств мы встретим их, как наги.Как сон, мелькнет поток столетий быстрый.Подай им кубки пенно-пирной влаги,в которой блещут золотые искры.Колпак слетел, но гном трубит – ученый.В провал слетели камни под ногою.Трубою машет. Плащ его зеленыйнад бездною полощется седою.Шепну тебе: из стран обетованныхв долину скорби суждено уйти им…Цветами, гном, осыпь гостей желанных,зеленый плащ под ноги расстели им.2На пир бежит с низин толпа народу.Стоит над миром солнца шар янтарный.Таинственно протянутый к восходу,на высях блещет жезл мой светозарный.Подножье пира – льдистая вершина.Пылает скатерть золотом червонца.В сосудах ценных мировые вина:вот тут – лазурь, а там – напиток солнца.Одетый в плащ зари вечерне-темныйи в туфли изумрудные обутый,идет мой гном, приветливый и скромный,над головой держа свой рог загнутый.Он жемчуга дарит, как поцелуи,то здесь, то там тяжелый рог нагнувши,журчащие, ласкающие струимежду собой и гостем протянувши.Меж них хожу в небесно-бледной тоге.То здесь, то там мелькает жезл волшебный.«Друзья, пируйте – будете как боги»,то там, то здесь твержу: «Мой стол – целебный.До ночи мы пробудем на высотах.А ночью, взяв пунцовые лампады,отправимся в таинственные гроты,где выход нам завесят водопады».Венчая пир, с улыбкой роковоювкруг излучая трепет светозарный,мой верный гном несет над головоюна круглом блюде солнца шар янтарный.3В очах блеснул огонь звериной страсти.С налитыми, кровавыми челамиразорванные солнечные частисосут дрожаще-жадными губами.Иной, окончив солнечное блюдо,за лишний кус ведет шумливо торги.На льду огнисто-блещущею грудойотражена картина диких оргий.Я застил свет во гневе. Тенью длиннойлегла на них моей одежды лопасть.Над головою Вечностью старинной,бездонно-темной, разверзалась пропасть.Безмолвно ждал я алчущего брата,в толпе зверей ища высот намеки…Мой гном, мой гном, возьми трубу возврата!..И гном трубит, надув худые щеки.Идите прочь!.. И ужасом безумнымобъятые, спускаются в провалы.Сорвавши плащ, в негодованье шумноммой верный гном им вслед бросает скалы.Лазурь, темнея, рассыпает искры…Ряд льдистых круч блестит грядой узорной.Я вновь один в своей пещере горной.Над головой полет столетий быстрый.1903

Уж этот сон мне снился

Посвящается А.П. Печковскому

На бледно-белый мрамор мы склонилисьи отдыхали после долгой бури.Обрывки туч косматых проносились.Сияли пьяные куски лазури.В заливе волны жемчугом разбились.Ты грезила. Прохладой отдувалосквозное золото волос душистых.В волнах далеких солнце утопало.В слезах вечерних, бледно-золотистых,твое лицо искрилось и сияло.Мы плакали от радости с тобою,к несбыточному счастию проснувшись.Среди лазури огненной бедоюопять к нам шел скелет, блестя косою,в малиновую тогу запахнувшись.Опять пришел он. Над тобой склонился.Опять схватил тебя рукой костлявой.Тут ряд годов передо мной открылся…Я закричал: «Уж этот сон мне снился!..»Скелет веселый мне кивнул лукаво.И ты опять пошла за ним в молчанье.За холм скрываясь, на меня взглянула,сказав: «Прощай, до нового свиданья»…И лишь коса в звенящем трепетаньеиз-за холма, как молния, блеснула.У ног моих вал жемчугом разбился.Сияло море пьяное лазури.Туманный клок в лазури проносился.На бледно-белый мрамор я склонилсяи горевал, прося грозы и бури.Да, этот сон когда-то мне уж снился.1902

Преданье

Посвящается С.А. Соколову

1Он был пророк.Она – сибилла в храме.Любовь их, как цветок,горела розами в закатном фимиаме.Под дугами его бровейсияли взглядыпламенно-святые.Струились завитки кудрей —вина каскадыпенно-золотые.Как облачко, закрывшее лазурь,с пролетами лазурии с пепельной каймой —предтеча бурь —ее лицо, застывшее без бури,волос омытое волной.Сквозь грозыи напастистремились, и была в чертах печальныхнега.Из багряницы роз многострадальныхстраститворили розыснега.К потокам Стикса приближались.Их ветер нежил, белыми шелкамивея, —розовые зори просветлялисьжемчугами —умирали, ласково бледнея.2На башнях дальних облаковложились мягко аметисты.У каменистых береговчелнок качался золотистый.Диск солнца грузно ниспадал,меж тем как плакала сибилла.Средь изумрудов мягко стлалстолбы червонные берилла.Он ей сказал: «Любовью смертьи смертью страсти победивший,я уплыву, и вновь на твердьсойду, как бог, свой лик явивший».Сибилла грустно замерла,откинув пепельный свой локон.И ей надел поверх челаиз бледных ландышей венок он.Но что их грусть перед судьбой!Подул зефир, надулся парус,помчался челн и за собойрассыпал огневой стеклярус.3Тянулись дни. Он плыл и плыл.От берегов далеких Стикса,всплывая тихо, месяц стылобломком матовым оникса.Чертя причудливый узор,лазурью нежною сквозилистрекозы бледные. И взорхрустальным кружевом повили.Вспенял крылатый, легкий челнводоворот фонтанно-белый.То здесь, то там средь ясных волнкачался лебедь онемелый.И пряди длинные кудрей,и бледно-пепельные складкиего плаща среди зыбейкрутил в пространствах ветер шаткий.4И била временем волна.Прошли года. Под сенью храмаона состарилась однав столбах лазурных фимиама.Порой, украсивши главувенком из трав благоуханных,народ к иному божествузвала в глаголах несказанных.В закатный час, покинув храм,навстречу богу шли сибиллы.По беломраморным щекамструились крупные бериллы.И было небо вновь пьяноулыбкой брачною закатов.И рдело золотом онои темным пурпуром гранатов.Забыт теперь, разрушен храм,И у дорической колонны,струя священный фимиам,блестит росой шиповник сонный.Забыт алтарь. И заплетенуж виноградом дикий мраморИ вот навеки иссеченстаринный лозунг: «Sanctus amor».И то, что было, не прошло…Я там стоял оцепенелый.Глядясь в дрожащее стекло,качался лебедь сонный, белый.И солнца диск почил в огняхПлясали бешено на влаге, —на хризолитовых струяхмолниеносные зигзаги.«Вернись, наш бог», – молился я,и вдалеке белелся парус.И кто-то, грустный, у рулярассыпал огненный стеклярус.Ноябрь 1903Москва

Гном

1Вихрь северный злился,а гном запоздалыйв лесу приютился,надвинув колпак ярко-алый.Роптал он: «За что же,убитый ненастьем,о Боже,умру – не помянут участьем!»Чредою тягучейгода протекали.Морщинились тучи.И ливни хлестали.Всё ждал, не повеет ли счастьем.Склонился усталый.Качался с участьемколпак ярко-алый.2Не слышно зловещего громаНенастье прошло – пролетелоЛицо постаревшего гномав слезах заревых огневело.Сказал он: «Довольно, довольно…»В лучах борода серебрилась.Сказал – засмеялся невольно,улыбкой лицо просветилось.И вот вдоль заросшей дорогиНеслась песнь старинного гнома:«Несите меня, мои ноги,домой, заждались меня дома».Так пел он, смеясь сам с собою.Лист вспыхнул сияньем червонца.Блеснуло прощальной каймоюзеркальное золото солнца.1902

Серенада

Посвящается П.Н. Батюшкову

Ты опять у окна, вся доверившись снам, появилась…Бирюза, бирюзазаливает окрестность…Дорогая,луна – заревая слеза —где-то там в неизвестностьскатилась.Беспечальных седых жемчуговпоцелуй, о пойми ты!..Меж кустов, и лугов, и цветовструйзеркальных узоры разлиты…Не тоскуй,грусть уйми ты!Дорогая,о пустьстая белых, немых лебедеймеж росистых ветвейна струях серебристых застыла —одинокая грусть нас туманом покрыла.От тоски в жажде снов нежно крыльями плещут.Меж цветов светляки изумрудами блещут.Очерк белых грудейна струях точно льдина:это семь лебедей,это семь лебедей Лоэнгрина —лебедейЛоэнгрина.Март 1904Москва

Одиночество

Сирый, убогий в пустыне бреду.Всё себе кров не найду.Плачу о дне.Плачу… Так страшно, так холодно мне.Годы проходят. Приют не найду.Сирый иду.Вот и кладбище… В железном гробучью-то я слышу мольбу.Мимо иду…Стонут деревья в холодном бреду…Губы бескровные шепчут мольбу…Стонут в гробу.Жизнь отлетела от бедной земли.Темные тучи прошли.Ветер ночнойрвет мои кудри рукой ледяной.Старые образы встали вдали.В Вечность ушли.Апрель 1900Москва

Утешение

Скрипит под санями сверкающий снег.Как внятен собак замирающий бег…Как льдины на море, сияя, трещат…На льдинах, как тени, медведи сидят…Хандру и унынье, товарищ, забудь!..Полярное пламя не даст нам уснуть…Вспомянем, вспомянем былую весну…Прислушайся – скальды поют старину…Их голос воинственный дик и суров…Их шлемы пернатые там, меж снегов,зажженные светом ночи ледяной…Бесследно уходят на север родной.1901

Жизнь

Посвящается Г.К. Балтрушайтису

1Сияя перстами, заря рассветаланад морем, как ясный рубин.Крылатая шхуна вдали утопала.Мелькали зубцы белых льдин.Душа молодая просила обмана.Слеза нам туманила взор.Бесстрашно отчалил средь хлопьев туманаот берега с песней помор.Мы сдвинули чаши, наполнив до краюдушистым, янтарным вином.Мы плакали молча, о чем, я не знаю.Нам весело было вдвоем.2Года проходили… Угрозой седоюполярная ночь шла на нас.Мы тихо прощались с холодной зареюв вечерний, тоскующий час.Крылатая шхуна в туман утопала,качаясь меж водных равнин.Знакомым пятном равнодушно сияластена наплывающих льдин…Старушка, ты робко на друга взглянула, —согбенный, я был пред тобой.Ты, прошлое вспомнив, тихонько вздохнула,поникла седой головой.3Я глухо промолвил: «Наполним же чаши…Пусть сердце забьется опять…Не мы, так другие, так правнуки нашизарю будут с песней встречать…Пускай же охватит нас тьмы бесконечность —сжимается сердце твое?Не бойся: засветит суровая Вечностьполярное пламя свое!..»Знакомую песню вдали затянули.Снежинки мелькали кругом…Друг другу в глаза мы с улыбкой взглянули…Наполнили чашу вином.Июль 1901Серебряный Колодезь

Тоска

Вот на струны больные, скользнувши, упала слеза.Душу грусть обуяла.Все в тоске отзвучало.И темны небеса.О Всевышний, мне грезы, мне сладость забвенья подай.Безнадежны моленья.Похоронное пеньенаполняет наш край.Кто-то Грустный мне шепчет, чуть слышно вздыхая: «Покой»…Свищет ветер, рыдая…И пою, умирая,от тоски сам не свой…1903

Один

Посвящается Сергею Львовичу Кобылинскому

Окна запотели.На дворе луна.И стоишь без целиу окна.Ветер. Никнет, споря,ряд седых берез.Много было горя…Много слез…И встает невольноскучный ряд годин.Сердцу больно, больно…Я один.Декабрь 1900Москва

Осень

Пролетела весна.Лес багрянцем шумит.Огневая лунаиз тумана глядит.Или вспомнила вновьты весенние дни,молодую любовь,заревые огни?Пролетела весна —вечно горький обман…Побледнела луна.Серебрится туман.Отвернулась… Глядишьс бесконечной тоской,как над быстрой рекойпокачнулся камыш.1901Москва

Грезы

Кто ходит, кто бродит за прудом в тени?..Седые туманы вздыхают.Цветы, вспоминая минувшие дни,холодные слезы роняют.О сердце больное, забудься, усни…Над прудом туманы вздыхают.Кто ходит, кто бродит на той сторонеза тихой, зеркальной равниной?..Кто плачет так горько при бледной луне,кто руки ломает с кручиной?Нет, нет… Ветерок пробежал в полусне…Нет… Стелится пар над трясиной…О сердце больное, забудься, усни…Там нет никого… Это – грезы…Цветы, вспоминая минувшие дни,роняют холодные слезы…И только в свинцовых туманах они —грядущие, темные грозы…Январь 1899Москва

Северный марш

Ты горем убит,измучен страданьем —Медведица в небе горитбесстрастным сияньем.Вся жизнь – лишь обман,а в жизни мы гости…Метель набросает курганна старые кости.Снеговый шатерпротянется скучно…На небе огнистый костерзаблещет беззвучно.Алмазом сверкнетпокров твой морозный.Медведь над могилой пройдетпоходкою грозной.Тоскующий войв сугробах утонет.Под льдистой, холодной бронейвдруг кто-то застонет.Июль 1901Серебряный Колодезь

Кладбище

Осенне-серый меркнет день.Вуалью синей сходит тень.Среди могил, где все – обман,вздыхая, стелится туман.Береза желтый лист стряхнет.В часовне огонек блеснет.Часовня заперта. С тоскойтам ходит житель гробовой.И в стекла красные глядит,и в стекла красные стучит.Умерший друг, сойди ко мне:мы помечтаем при луне,пока не станет холоднакроваво-красная луна.В часовне житель гробовойк стеклу прижался головой…Кроваво-красная лунауже печальна и бледна…Ноябрь 1898Москва

Багряница в терниях

Разлука

1Мы шли в полях. Атласом мягким рвалоодежды наши в дуновенье пьяном.На небесах восторженно пылаловсё в золоте лиловом и багряном.Я волновался страстно и мятежно.Ты говорил о счастье бытия.Твои глаза так радостно, так нежноиз-под очков смотрели на меня.Ты говорил мне: «Будем мы, как боги,над миром встанем… Нет, мы не умрем».Смеялись нам лазурные чертоги,озарены пурпуровым огнем.Мы возвращались… Ты за стол садился.Ты вычислял в восторге мировом.В твое окно поток червонцев лился,ложился на пол золотым пятном.2Вот отчетливо спит в голубомконтур башни застывший и длинный.Бой часов об одномнеизменно-старинный.Так недавно бодрил ты меня,над моею работой вздыхая,среди яркого дняраскаленного мая.Знал ли я, что железный нас рокразведет через несколько суток…Над могилой венокголубых незабудок.Не замоет поток долгих летмое вечное, тихое горе.Ты не умер – нет, нет!..Мы увидимся вскоре.На заре черных ласточек лёт.Шум деревьев и грустный, и сладкий.С легким треском мигнетогонечек лампадки.Закивает над нами сирень…Не смутит нас ни зависть, ни злоба…И приблизится день —день восстаний из гроба.3За опустевший стол я вновь садился.Тоскуя, думал, думал об одном.В твое окно поток червонцев лился,ложился на пол золотым пятном…Казалось мне, что ты придешь из садамне рассказать о счастье бытия…И я шептал: «Тебя, тебя мне надо…О, помолись! О, не забудь меня!..Я вечно жду… Сегодня ты мне снился!..О жизнь, промчись туманно-грустным сном!»Я долго ждал… Поток червонцев лилсяв твое окно сияющим пятном.1903

Незабвенной памяти М.С. и О.М. Соловьевых

Могилу их украсили венками.Вокруг без шапок мы в тоске стояли.Восторг снегов, крутящийся над нами,в седую Вечность вихри прогоняли.Последний взмах бряцавшего кадила.Последний вздох туманно-снежной бури.Вершину ель мечтательно склонилав просвете ослепительной лазури.1903Москва

Св. Серафим

Посвящается Нине Петровской

Плачем ли тайно в скорбях,грудь ли тоскою теснима —в яснонемых небесахмы узнаем Серафима.Чистым атласом пахнёт,в небе намотанном.Облаком старец сойдет,нежно разметанным.«Что с тобой, радость моя, —радость моя?..»Смотрит на насликом туманным, лилейным.Бледно-лазурный атласв снежно-кисейном.Бледно-лазурный атластихо целует.Бледно-лазурный атласв уши нам дует:«Вот ухожу в тихий час…Снова узнаете горе вы!..»С высей ложится на насотблеск лазоревый.Легче дышатьпосле таинственных знамений.Светит его благодатьтучкою алого пламени.1903

Владимир Соловьев

Посвящается М.С. Соловьеву

Задохлись мы от пошлости привычной.Ты на простор нас звал.Казалось им – твой голос необычныйбезумно прозвучал.И вот, когда надорванный угас тынад подвигом своим,разнообразные, бессмысленные кастыпричли тебя к своим.В борьбе с рутиною свои потратил силы,но не разрушил гнет…Пусть вьюга снежная венок с твоей могилыс протяжным стоном рвет.Окончилась метель. Не слышен голос злобы.Тиха ночная мгла.Над гробом вьюга белые сугробыс восторгом намела.Тебя не поняли… Вон там сквозь сумрак шаткийпунцовый свет дрожит.Спокойно почивай: огонь твоей лампадкимне сумрак озарит.1903Москва

Ожидание

Посвящается СМ. Соловьеву

Как невозвратная мечта,сверкает золото листа.Душа полна знакомых дум.Меж облетающих аллейпризывно-грустный, тихий шумо близости священных дней.Восток печальный мглой объят.Над лесом, полные мечты,благословенные перстызнакомым заревом стоят.Туманный, красно-золотойна нас блеснул вечерний лучбезмирно-огненной струейиз-за осенних, низких туч.Душе опять чего-то жаль.Сырым туманом сходит ночь.Багряный клен, кивая вдаль,с тоской отсюда рвется прочь.И снова шум среди аллейо близости священных дней.Август 1901Серебряный Колодезь

Призыв

Памяти М.С. Соловьева

Призывно грустный шум ветровзвучит, как голос откровений.От покосившихся крестовна белый снег ложатся тени.И облако знакомых грезлетит беззвучно с вестью милой.Блестя сквозь ряд седых берез,лампада светит над могилойпунцово-красным огоньком.Под ослепительной луноючасовня белая, как днем,горит серебряной главою.Там… далеко… среди равнинстаринный дуб в тяжелой мукестоит затерян и один,как часовой, подъявший руки.Там, далеко… в полях шумити гонит снег ночная вьюга…И мнится – в тишине звучитдавно забытый голос друга…Старинный дуб порой вздохнетс каким-то тягостным надрывом…И затрепещет, и заснетсреди полей глухим порывом.1903Москва

Знаю

Посвящается О.М. Соловьевой

Пусть на рассвете туманнознаю – желанное близко…Видишь, как тает нежданноОбраз вдали василиска?Пусть все тревожно и странно…Пусть на рассвете туманнознаю – желанное близко.Нежен восток побледневший.Знаешь ли – ночь на исходе?Слышишь ли – вздох о свободевздох ветерка улетевший —весть о грядущем восходе?Спит кипарис онемевший.Знаешь ли – ночь на исходе?Белые к сердцу цветы явновь прижимаю невольно.Эти мечты золотые,эти улыбки святыев сердце вонзаются больно…Белые к сердцу цветы явновь прижимаю невольно.Август 1901

Возмездие

Посвящается Эллису

1Пусть вокруг свищет ветер сердитый,облака проползают у ног.Я блуждаю в горах, – позабытый,в тишине замолчавший пророк.Горький вздох полусонного кедра.Грустный шепот: «Неси же свой крест…»Черный бархат истыкан так щедробесконечностью огненных звезд.Великан, запахнувшийся в тучу,как утес, мне грозится сквозь мглу.Я кричу, что осилю все кручи,не отдам себя в жертву я злу.2И всё выше и выше всхожу я.И всё легче и легче дышать.Крутизны и провалы минуя,начинаю протяжно взывать.Се, кричу вдохновенный и дикий:«Иммануил грядет! С нами Бог!»Но оттуда, где хаос великий,раздается озлобленный вздох.И опять я подкошен кручинойЕще радостный день не настал.Слишком рано я встал над низиной,слишком рано я к спящим воззвал.И бегут уж с надеждою жгучейна безумные крики мои,но стою я, как идол, над кручей,раздирая одежды свои.3Там… в низинах… ждут с верой денницу.Жизнь мрачна и печальна, как гроб.Облеките меня в багряницу!Пусть вонзаются тернии в лоб.Острым тернием лоб увенчайте!Обманул я вас песнью своей.Распинайте меня, распинайте.Знаю – жаждете крови моей.На кресте пригвожден. Умираю.На щеках застывает слеза.Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю»,поцелуем смыкает глаза.Ах, я знаю – средь образов торныхпропадет сиротливой мечтой,лишь умру, – стая воронов черных,что кружилась всю жизнь надо мной.Пригвожденный к кресту, умираю.На щеках застывает слеза.Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю».Поцелуем смыкает уста.4Черный бархат, усеянный щедромиллионами огненных звезд.Сонный вздох одинокого кедра.Тишина и безлюдье окрест.Октябрь 1901Москва

Безумец

Посвящается А.С. Челищеву

1«Вы шумите. Табачная гарьдымно-синие стелет волокна.Золотой мой фонарьзажигает лучом ваши окна.Это я в заревое стеклок вам стучусь в час вечерний.Снеговое челоразрывают, вонзясь, иглы терний.Вот скитался я долгие днии тонул в предвечерних туманах.Изболевшие ноги моив тяжких ранах.Отворяют. Сквозь дымный угарзадают мне вопросы.Предлагают, открыв портсигар,папиросы.Ах, когда я сижу за столоми, молясь, замираюв неземном,предлагают мне чаю…О, я полон огня,предо мною виденья сияют…Неужели меняникогда не узнают?..»2Помним все. Он молчал,просиявший, прекрасный.За столом хохоталкто-то толстый и красный.Мы не знали тогда ничего.От пирушки в восторге мы были.А его,как всегда, мы забыли.Он, потупясь, сиделс робким взором ребенка.Кто-то пелзвонко.Вдругон сказал, преисполненный муки,побеждая испуг,взявши лампу в дрожащие руки:«Се дарует нам светИскупитель,я не болен, нет, нет:я – Спаситель…»Так сказал, наклонилон свой лик многодумный…Я в тоске возопил:«Он – безумный».3Здесь безумец живет.Среди белых сиреней.На террасу ведетряд ступеней.За ограду на весьпрогуляться безумец не волен…Да, ты здесь!Да, ты болен!Втихомолку, смешнойкто-то вышел в больничном халате,сам не свой,говорит на закате.Грусть везде…усмиренный, хороший,пробираясь к воде,бьет в ладоши.Что ты ждешь у реки,еле слышно колеблятростники,горьких песен зеленого стебля?Что, в зеркальность глядясь,бьешь в усталую грудь ты тюльпаном?Всплеск, круги… И, смеясь,утопает, закрытый туманом.Лишь тюльпан меж осоки лежитвесь измятый, весь алый…Из больницы служитель бежити кричит, торопясь, запоздалый.Март 1904Москва

Жертва вечерняя

Стоял я дуракомв венце своем огнистом,в хитоне золотом,скрепленном аметистом —один, один, как столб,в пустынях удаленных, —и ждал народных толпколенопреклоненных…Я долго, тщетно ждал,в мечту свою влюбленный…На западе сиял,смарагдом окаймленный,мне палевый приветпотухшей чайной розы.На мой зажженный светпришли степные козы.На мой призыв завылвдали трусливый шакал…Я светоч уронили горестно заплакал:«Будь проклят, Вельзевул —лукавый соблазнитель, —не ты ли мне шепнул,что новый я Спаситель?..О проклят, проклят будь!..Никто меня не слышит…»Чахоточная грудьтак судорожно дышит.На западе горитсмарагд бледно-зеленый…На мраморе ланитпунцовые пионы…Как сорванная цепьжемчужин, льются слезы…Помчались быстро в степьиспуганные козы.Август 1903Серебряный Колодезь

Мания

Из царских дверей выхожу.Молитва в лазурных очах.По красным ступеням схожусо светочем в голых руках.Я знаю безумий напор.Больной, истеричный мой вид,тоскующий взор,смертельная бледность ланит.Безумные грезы своилелеете с дикой любовью,взглянув на одежды мои,залитые кровью.Поете: «Гряди же, гряди».Я грустно вздыхаю,бескровные руки моина всех возлагаю.Ну, мальчики, с Богом,несите зажженные свечи!..Пусть рогомнарод созывают для встречи.Ну что ж – на закате холодного дняцелуйте мои онемевшие руки.Ведите меняна крестные муки.Август 1903Серебряный Колодезь

Забота

1Весь день не стихала работа.Свозили пшеницу и рожь.Безумная в сердце заботабросала то в холод, то в дрожь.Опять с несказанным волненьемя ждал появленья Христа.Всю жизнь меня жгла нетерпеньемстаринная эта мечта.Недавно мне тайно сказали,что скоро вернется Христос…Телеги, скрипя, подъезжали…Поспешно свозили овес.С гумна возвращался я к дому,смотря равнодушно на них,грызя золотую солому,духовный цитируя стих.2Сегодня раздался вдруг зов,когда я молился, тоскуя,средь влажных, вечерних лугов:«Холодною ночью приду я…»Всё было в дому зажжено…Мы в польтах осенних сидели.Друзья отворили окно…Поспешно калоши надели.Смарагдовым светом лунавдали озаряла избушки.Призывно раздался с гумнанастойчивый стук колотушки.«Какие-то люди прошли», —сказал нам пришедший рабочий.И вот с фонарями пошли,воздевши таинственно очи.Мы вышли на холод ночной.Луна покраснела над степью.К нам пес обозленный, цепнойкидался, звеня своей цепью.Бледнели в руках фонари…Никто нам в ночи не ответил…Кровавую ленту заривстречал пробудившийся петел.1903Серебряный Колодезь

Блоку

1Один, один средь гор. Ищу ТебяВ холодных облаках бреду бесцельно.Душа мояскорбит смертельно.Вонзивши жезл, стою на высоте.Хоть и смеюсь, а на душе так больно.Смеюсь мечтесвоей невольно.О, как тяжел венец мой золотой!Как я устал!.. Но даль пылает.Во тьме ночноймой рог взывает.Я был меж вас. Луч солнца золотилпричудливые тучи в яркой дали.Я вас будил,но вы дремали.Я был меж вас печально-неземной.Мои слова повсюду раздавалисьИ надо мнойвы все смеялись.И я ушел. И я среди вершин.Один, один. Жду знамений нежданных.Один, одинсредь бурь туманных.Всё как в огне. И жду, и жду Тебя.И руку простираю вновь бесцельноДуша мояскорбит смертельно.Сентябрь 1901Москва2Из-за дальних вершинпоказался жених озаренный.И стоял он один,высоко над землей вознесенный.Извещалось не разо приходе владыки земного.И в предутренний часзапылали пророчества снова.И лишь света потокнад горами вознесся сквозь тучи,он стоял, как пророк,в багрянице, свободный, могучий.Вот идет. И венецотражает зари свет пунцовый.Се – венчанный телец,основатель и Бог жизни новой.Май 1901Москва3Суждено мне молчать.Для чего говорить?Не забуду страдать.Не устану любить.Нас зовутбез конца…Нам пора…Багряницу несути четыре колючих венца.Весь в огнеи любвимой предсмертный, блуждающий взор…О, приблизься ко мне —распростертый, в крови,я лежу у подножия гор.Зашатался над пропастью яи в долину упал, где поет ручеек.Тяжкий камень, свистя,неожиданно сбил меня с ног —тяжкий камень, свистя,размозжил мне висок.Среди ландышей я —зазиявший, кровавый цветок.Не колышется больше от муквдруг застывшая грудь.Не оставь меня, друг,не забудь!..1903Москва

Одиночество

Посвящается В.С. Соловьеву

Я вновь один. Тоскую безнадежно.Виденья прежних дней,нас звавшие восторженно и нежно,рассеялись, лишь стало холодней.Стою один. Отчетливей, яснейловлю полет таинственных годин.Грядущее мятежно.Стою один.Тоскую безнадежно.Не возродить… Что было, то прошло —все время унесло.Тому, кто пил из кубка огневого,не избежать безмолвия ночного.Недолго. Близится. С питьем идетко мне. Стучит костями.Уста мои кровавый огнь сожжет.Боюсь огня… вдали, над тополямидвурогий серп вон там горит огнямисредь онемело-мертвенных вершин.Туман спустился низко.Один, один,а смерть так близко.Сентябрь 1901Москва