Страна негодяев (сборник)

«В глазах пески зелёные…»

В глазах пески зелёные             И облака.По кружеву краплёному             Скользит рука.То близкая, то дальняя,             И так всегда.Судьба её печальная —             Моя беда.9 июля 1916

«Небо сметаной обмазано,…»

Небо сметаной обмазано,Месяц как сырный кусок.Только не с пищею связаноСердце, больной уголок.Хочется есть, да не этого,Что так шуршит на зубу.Жду я веселого, светлого,Как молодую судьбу.Жгуче желания множатДушу больную мою,Но и на гроб мне положатС квасом крутую кутью.9 июля 1916

Исус младенец

Собрала ПречистаяЖуравлей с синицамиВ храме:«Пойте, веселитесяИ за всех молитесяС нами!»Молятся с поклонамиЗа судьбу греховную,За нашу;А маленький Боженька,Подобравши ноженьки,Ест кашу.Подошла синица,Бедовая птица,Попросила:«Я Тебе, Боженька,Притомив ноженьки,Молилась».Журавль и скажи враз:«Тебе и кормить нас,Коль создал».А Боженька нашПоделил им кашуИ отдал.В золоченой хатеСмотрит Божья МатиВ небо.А сыночек маленькийПросит на завалинкеХлеба.Позвала ПречистаяЖуравлей с синицами,Сказала:«Приносите, птицы,Хлеба и пшеницыНе мало».Замешкались птицы —Журавли, синицы —Дождь прочат.А Боженька в хатеВсе теребит Мати,Есть хочет.Вышла БогородицаВ поле, за околицу,Кличет.Только ветер по полю,Словно кони, топает,Свищет.Боженька, маленький,Плакал на завалинкеОт горя.Плакал, обливаясь…Прилетал тут аистБелоперый.Взял он осторожненькоКрасным клювом Боженьку,Умчался.И Господь на елочке,В аистовом гнездышке,Качался.Ворочалась к хатеПречистая Мати —Сына нету.Собрала котомкуИ пошла сторонкойПо свету.Шла, несла не мало,Наконец сыскалаВ лесочке:На спине катаетсяУ Белого аистаСыночек.Позвала ПречистаяЖуравлей с синицами,Сказала:«На вечное времяСобирайте семяНе мало.А Белому аисту,Что с Богом катаетсяМеж веток,Носить на завалинкиСинеглазых маленькихДеток».<1916>

«В багровом зареве закат шипуч и пенен…»

В багровом зареве закат шипуч и пенен,Березки белые горят в своих венцах.Приветствует мой стих младых царевенИ кротость юную в их ласковых сердцах.Где тени бледные и горестные муки,Они тому, кто шел страдать за нас,Протягивают царственные руки,Благословляя их к грядущей жизни час.На ложе белом, в ярком блеске света,Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…И вздрагивают стены лазаретаОт жалости, что им сжимает грудь.Все ближе тянет их рукой неодолимойТуда, где скорбь кладет печать на лбу.О, помолись, святая Магдалина,За их судьбу.<1916>

«Без шапки, с лыковой котомкой…»

Без шапки, с лыковой котомкой,Стирая пот свой, как елей,Бреду дубравною сторонкойПод тихий шелест тополей.Иду, застегнутый веревкой,Сажусь под копны на лужок.На мне дырявая поддевка,А поводырь мой – подожок.Пою я стих о светлом рае,Довольный мыслью, что живу,И крохи сочные бросаюЛесным камашкам на траву.По лопуху промяты стежки,Вдали озерный купорос,Цепляюсь в клейкие сережкиОбвисших до земли берез.И по кустам межи соседней,Под возглашенья гулких сов,Внимаю, словно за обедней,Молебну птичьих голосов.<1916>

«День ушел, убавилась черта…»

День ушел, убавилась черта,Я опять подвинулся к уходу.Легким взмахом белого перстаТайны лет я разрезаю воду.В голубой струе моей судьбыНакипи холодной бьется пена,И кладет печать немого пленаСкладку новую у сморщенной губы.С каждым днем я становлюсь чужимИ себе, и жизнь кому велела.Где-то в поле чистом, у межи,Оторвал я тень свою от тела.Неодетая она ушла,Взяв мои изогнутые плечи.Где-нибудь она теперь далечеИ другого нежно обняла.Может быть, склоняяся к нему,Про меня она совсем забылаИ, вперившись в призрачную тьму,Складки губ и рта переменила.Но живет по звуку прежних лет,Что, как эхо, бродит за горами.Я целую синими губамиЧерной тенью тиснутый портрет<1916>

«Синее небо, цветная дуга…»

Синее небо, цветная дуга,Тихо степные бегут берега,Тянется дым, у малиновых селСвадьба ворон облегла частокол.Снова я вижу знакомый обрывС красною глиной и сучьями ив,Грезит над озером рыжий овес,Пахнет ромашкой и медом от ос.Край мой! Любимая Русь и Мордва!Притчею мглы ты, как прежде, жива.Нежно под трепетом ангельских крылЗвонят кресты безымянных могил.Многих ты, родина, ликом своимЖгла и томила по шахтам сырым.Много мечтает их, сильных и злых,Выкусить ягоды персей твоих.Только я верю: не выжить тому,Кто разлюбил твой острог и тюрьму…Вечная правда и гомон лесовРадуют душу под звон кандалов.<1916>

«Пушистый звон и руга…»

Пушистый звон и руга,И камень под крестом.Стегает злая вьюгаРасщелканным кнутом.Шаманит лес-кудесникПро черную судьбу.Лежишь ты, мой ровесник,В нетесаном гробу.Пусть снова финский ножикКровавит свой клинок,Тебя не потревожитНи пеший, ни ездок.И только с перелесицСквозь облачный тулупСлезу обронит месяцНа мой завьялый труп.<1916–1917>

«Холодней, чем у сколотой проруби…»

Холодней, чем у сколотой проруби,Поджидаешь ты томного дня.Проклевали глаза твои – голубиНепрощённым укором меня.<1916>

«Снег, словно мед ноздреватый…»

Снег, словно мед ноздреватый,Лег под прямой частокол.Лижет теленок горбатыйВечера красный подол.Тихо. От хлебного духаСнится кому-то апрель.Кашляет бабка-старуха,Грудью склонясь на кудель.Рыжеволосый внучонокЩупает в книжке листы.Стан его гибок и тонок,Руки белей бересты.Выпала бабке удача,Только одно невдомек:Плохо решает задачиВыпитый ветром умок.С глазу ль, с немилого ль взораЧасто она под удойПоит его с наговоромПреполовенской водой.И за глухие поклоныС лика упавших сединПишет им числа с иконыБожий слуга – Дамаскин.<1917>

«Есть светлая радость под сенью кустов…»

Есть светлая радость под сенью кустовПоплакать о прошлом родных береговИ, первую проседь лаская на лбу,С приятною болью пенять на судьбу.Ни друга, ни думы о бабьих губахНе зреет в ее тихомудрых словах,Но есть в ней, как вера, живая мечтаК незримому свету приблизить уста.Мы любим в ней вечер, над речкой овес, —И отроков резвых с медынью волос.Стряхая с бровей своих призрачный дым,Нам сладко о тайнах рассказывать им.Есть нежная кротость, присев на порог,Молиться закату и лику дорог.В обсыпанных рощах, на сжатых поляхГрустит наша дума об отрочьих днях.За отчею сказкой, за звоном стропилНесет ее шорох неведомых крыл…Но крепко в равнинах ковыльных луговПокоится правда родительских снов.<1917>

«Небо ли такое белое…»

Небо ли такое белоеИли солью выцвела вода?Ты поешь, и песня оголтелаяБреговые вяжет повода.Синим жерновом развеяны и смолотыВодяные зерна на муку.Голубой простор и золотоОпоясали твою тоску.Не встревожен ласкою угрюмоюЗагорелый взмах твоей руки.Все равно – Архангельском иль УмбоюПроплывать тебе на Соловки.Все равно под стоптанною палубойВидишь ты погорбившийся скит.Подпевает тебе жалобаОб изгибах тамошних ракит.Так и хочется под песню свеситьсяНад водою, спихивая день…Но спокойно светит вместо месяцаОтразившийся на облаке тюлень.1917

О родина!

О родина, о новыйС златою крышей кров,Труби, мычи коровой,Реви телком громов.Брожу по синим селам,Такая благодать.Отчаянный, веселый,Но весь в тебя я, мать.В училище разгулаКрепил я плоть и ум.С березового гулаРастет твой вешний шум.Люблю твои пороки,И пьянство, и разбой,И утром на востокеТерять себя звездой.И всю тебя, как знаю,Хочу измять и взять,И горько проклинаюЗа то, что ты мне мать.<1917>

«Заметает пурга…»

Заметает пурга     Белый путь,Хочет в мягких снегах     Потонуть.Ветер резвый уснул     На пути;Ни проехать в лесу,     Ни пройти.Забежала коляда     На село,В руки белые взяла     Помело.Гей вы, нелюди-люди,     Народ,Выходите с дороги     Вперед!Испугалась пурга     На снегах,Побежала скорей     На луга.Ветер тоже спросонок     ВскочилДа и шапку с кудрей     Уронил.Утром ворон к березыньке     Стук…И повесил ту шапку     На сук.<1917>

«Не пора ль перед новым Посе́мьем…»

Не пора ль перед новым Посе́мьемОтплеснуться вам, слова, от Каялы.Подымайтесь малиновым граем,Сполыхните сухояловый омеж,Скряньте настно белесые обжи,Оборатуйте кодолом Карну.Что шумит, что звенит за курганом,Что от нудыша мутит осоку?Распевает в лесу лунь-птица,Причитает над тихим Доном.Не заря оседлала вечерАксамитником алым, расшитым,Не туман во степи белеетНад сукроем холмов сохатых —Оторочилось синее небо,Осклобляет облако зубы.Как сидит под ольхой дорога,Натирает зелёные скулы,Чешет пуп человеческим шагом…<1917>

Сельский часослов

Вл. Чернявскому

<1>

О солнце, солнце,Золотое, опущенное в мир ведро,             Зачерпни мою душу!             Вынь из кладезя мук             Страны моей.Каждый день,Ухватившись за цепь лучей твоих,Карабкаюсь я в небо.             Каждый вечерСрываюсь и падаю в пасть заката.Тяжко и горько мне…Кровью поют уста…Снеги, белые снеги —Покров моей родины —             Рвут на части.На кресте висит             Ее тело,Голени дорог и холмов             Перебиты…Волком воет от запада             Ветер…             Ночь, как ворон,Точит клюв на глаза-озёра.И доскою надкрестноюПрибита к горе заря:ИСУС НАЗАРЯНИНЦАРЬ ИУДЕЙСКИЙ.

2

О месяц, месяц!Рыжая шапка моего деда,Закинутая озорным внуком на сук облака,             Спади на землю…             Прикрой глаза мои!Где ты…Где моя родина?Лыками содрала твои дороги             Буря,Синим языком вылизал снег твой —             Твою белую шерсть —             Ветер…И лежишь ты, как овца,Дрыгая ногами в небо,             Путая небо с яслями,Путая звездыС овсом золотистым.О, путай, путай!Путай все, что видишь…Не отрекусь принять тебя даже                                       с солнцем,Похожим на свинью…Не испугаюсь просунутого пятачка его             В частокол             Души моей.Тайна твоя велика есть.Гибель твоя миру купель             Предвечная.

3

О красная вечерняя заря!             Прости мне крик мой.Прости, что спутал я твою Медведицу             С черпаком водовоза.Пастухи пустыни —Что мы знаем?..Только ведь приходское училище             Я кончил,Только знаю Библию да сказки,Только знаю, что поет овес при ветре…             Да еще             По праздникам             Играть в гармошку.Но постиг я…Верю, что погибнуть лучше,Чем остаться             С содранною             Кожей.Гибни, край мой!Гибни, Русь моя,             НачертательницаТретьего             Завета.

4

О звезды, звезды,Восковые тонкие свечи,Капающие красным воскомНа молитвенник зари,Склонитесь ниже!Нагните пламя свое,             Чтобы мог я,             Привстав на цыпочки,             Погасить его.Он не понял, кто зажег вас,О какой я пропел вам             Смерти.Радуйся,             Земля!Деве твоей РусиНовое возвестил я             Рождение.             Сына тебе             Родит она…Имя ему —                          Израмистил.Пой и шуми, Волга!В синие ясли твои опрокинет она             Младенца.Не говорите мне,             Что этоВ полном кругеБудет всходить             Луна…Это он!Это онИз чрева НебаБудет высовывать             Голову…<1918>

«И небо и земля все те же…»

И небо и земля все те же,Все в те же воды я гляжусь,Но вздох твой ледовитый реже,Ложноклассическая Русь.Не огражу мой тихий кровОт радости над умираньем,Но жаль мне, жаль отдать страданьюЕзекиильский глас ветров.Шуми, шуми, реви сильней,Свирепствуй, океан мятежный,И в солнца золотые мрежиСгоняй сребристых окуней.<1918>

«Не стану никакую…»

Не стану никакуюЯ девушку ласкать.Ах, лишь одну люблю я,Забыв любовь земную,На небе Божью Мать.В себе я мыслить волен,В душе поет весна.Ах, часто в келье темнойЯ звал Ее с иконыК себе на ложе сна.И в час, как полночь било,В веселый ночи мракОна как тень сходилаИ в рот сосцы струилаМладенцу на руках.И, сев со мною рядом,Она шептала мне:«Смирись, моя услада,Мы встретимся у садаВ небесной стороне».<1918>

Акростих «Рюрику Ивневу»

Радость, как плотвица быстрая,Юрко светит и в воде.Руки могут церковь выстроитьИ кукушке и звезде.Кайся нивам и черемухам, – У живущих нет грехов.Из удачи зыбы промахаВоют только на коров.Не зови себя разбойником,Если ж чист, так падай в грязь.Верь – теленку из подойникаУлыбается карась.Утро, 21 января 1919

«В час, когда ночь воткнет…»

В час, когда ночь воткнетЛуну на черный палец, —Ах, о ком? Ах, кому поетПро любовь соловей-мерзавец?Разве можно теперь любить,Когда в сердце стирают зверя?Мы идем, мы идем продолбитьНовые двери.К черту чувства. Слова в навоз,Только образ и мощь порыва!Что нам солнце? Весь звездный обоз —Золотая струя коллектива.Что нам Индия? Что Толстой?Этот ветер что был, что не был.Нынче мужик простойПялится ширьше неба.<Январь 1919>

«Вот такой, какой есть…»

Вот такой, какой есть,Никому ни в чем не уважу,Золотою плету я песнь,А лицо иногда в сажу.Говорят, что я большевик.Да, я рад зауздать землю.О, какой богомаз мой ликНачертил, грозовице внемля?Пусть Америка, Лондон пусть…Разве воды текут обратно?Это пляшет российская грусть,На солнце смывая пятна.Ф<евраль> 1919

«Ветры, ветры, о снежные ветры…»

Ветры, ветры, о снежные ветры,Заметите мою прошлую жизнь.Я хочу быть отроком светлымИль цветком с луговой межи.Я хочу под гудок пастушийУмереть для себя и для всех.Колокольчики звездные в ушиНасыпает вечерний снег.Хороша бестуманная трель его,Когда топит он боль в пурге.Я хотел бы стоять, как дерево,При дороге на одной ноге.Я хотел бы под конские храпыОбниматься с соседним кустом.Подымайте ж вы, лунные лапы,Мою грусть в небеса ведром.<1919–1920>

«При луне хороша одна…»

При луне хороша одна,При солнце зовёт другая.Не пойму я, с какого винаЗахмелела душа молодая?<До 1919>

Песнь о хлебе

Вот она, суровая жестокость,Где весь смысл – страдания людей!Режет серп тяжелые колосья,Как под горло режут лебедей.Наше поле издавна знакомоС августовской дрожью поутру.Перевязана в снопы солома,Каждый сноп лежит, как желтый труп.На телегах, как на катафалках,Их везут в могильный склеп – овин.Словно дьякон, на кобылу гаркнув,Чтит возница погребальный чин.А потом их бережно, без злости,Головами стелют по землеИ цепами маленькие костиВыбивают из худых телес.Никому и в голову не встанет,Что солома – это тоже плоть!..Людоедке-мельнице – зубамиВ рот суют те кости обмолоть.И, из мелева заквашивая тесто,Выпекают груды вкусных яств…Вот тогда-то входит яд белесыйВ жбан желудка яйца злобы класть.Все побои ржи в припек окрасив,Грубость жнущих сжав в духмяный сок,Он вкушающим соломенное мясоОтравляет жернова кишок.И свистят по всей стране, как осень,Шарлатан, убийца и злодей…Оттого что режет серп колосья,Как под горло режут лебедей.1921

Памяти Брюсова

Мы умираем,Сходим в тишь и грусть,Но знаю я —Нас не забудет Русь.Любили девушек,Любили женщин мыИ ели хлебИз нищенской сумы.Но не любили мыПродажных торгашей.Планета, милая, —Катись, гуляй и пей.Мы рифмы старыеРаз сорок повторим.Пускать сумеемГоголя и дым.Но все же были мыВсегда одни.Мой милый друг,Не сетуй, не кляни!Вот умер Брюсов,Но помрем и мы, —Не выпросить нам днейИз нищенской сумы.Но крепко вцапалисьМы в нищую суму.Валерий Яклевич!Мир праху твоему!<1924>

«Заря Востока»

Так грустно на земле,Как будто бы в квартире,В которой год не мыли, не мели.Какую-то хреновину в сем миреБольшевики нарочно завели.Из книг мелькает лермонтовский парус,А в голове паршивый сэр Керзон.«Мне скучно, бес!» —«Что делать, Фауст?»Таков предел вам, значит, положен.Ирония! Вези меня! Вези!Рязанским мужиком прищуривая око,Куда ни заверни – все сходятся стезиВ редакции «Зари Востока».Приятно видеть вас, товарищ Лившиц,Как в озеро, смотреть вам в добрые глаза,Но, в гранки мокрые вцепившись,Засекретарился у вас Кара-Мурза.И Ахобадзе!.. Други, будьте глухи,Не приходите в трепет, ни в восторг, —Финансовый маэстро ЛопатухинПускается со мной за строчки в торг.Подохнуть можно от незримой скуки.В бумажном озере навек бы утонуть!Мне вместо Карпов видятся все щуки,Зубами рыбьими тревожа мозг и грудь.Поэт! Поэт!Нужны нам деньги. Да!То туфли лопнули, то истрепалась шляпа,Хотя б за книжку тысчу дал Вирап,Но разве тысячу сдерешь с Вирапа.Вержбицкий Коля!Тоже друг хороший, —Отдашь стихи, а он их в самый зад,Под объявления, где тресты да галоши,Как будто я галошам друг и брат.Не обольщаюсь звоном сих регалий,Не отдаюсь ни славе, ни тщете,В душе застрял обиженный Бен-ГалиС неизлечимой дыркой в животе.Дождусь ли дня и радостного срока,Поправятся ль мои печальные дела?Ты восхитительна, «Заря Востока»,Но «Западной» ты лучше бы была.<1924>

Воспоминание

Теперь октябрь не тот,Не тот октябрь теперь.В стране, где свищет непогода,Ревел и вылОктябрь, как зверь,Октябрь семнадцатого года.Я помню жуткийСнежный день.Его я видел мутным взглядом.Железная витала тень«Над омраченным Петроградом».Уже все чуяли грозу.Уже все знали что-то.Знали,Что не напрасно, знать, везутСолдаты черепах из стали.Рассыпались…Уселись в ряд…У публики дрожат поджилки…И кто-то вдруг сорвал плакатСо стен трусливой учредилки.И началось…Метнулись взоры,Войной гражданскою горя,И дымом пушечным с «Авроры»Взошла железная заря.Свершилась участь роковая,И над страной под вопли «матов»Взметнулась надпись огневая:«Совет Рабочих Депутатов».<1924>

Льву Повицкому

Старинный друг!Тебя я вижу вновьЧрез долгую и хладнуюРазлуку.Сжимаю яМне дорогую рукуИ говорю, как прежде,Про любовь.Мне любо на тебяСмотреть.ВзгрустниИ приласкай немного.Уже я не такой,Как впредь —Бушуйный,Гордый недотрога.Перебесились мы,Чего скрывать?Уж я не я…А ты ли это, ты ли?По берегамМорская гладь —Как лошадьЗагнанная, в мыле.Теперь влюбленВ кого-то я,Люблю и тщетноПризываю,Но все жеТочкой корабляК земле любимойПриплываю.<1924>

Цветы

I

Цветы мне говорят прощай,Головками кивая низко.Ты больше не увидишь близкоРодное поле, отчий край.Любимые! Ну что ж, ну что ж!Я видел вас и видел землю,И эту гробовую дрожьКак ласку новую приемлю.

II

Весенний вечер. Синий час.Ну как же не любить мне вас,Как не любить мне вас, цветы?Я с вами выпил бы на «ты».Шуми, левкой и резеда.С моей душой стряслась беда.С душой моей стряслась беда.Шуми, левкой и резеда.

III

Ах, колокольчик! твой ли пылМне в душу песней позвонилИ рассказал, что василькиОчей любимых далеки.Не пой! Не пой мне! Пощади.И так огонь горит в груди.Она пришла, как к рифме «вновь»Неразлучимая любовь.

IV

Цветы мои! Не всякий могУзнать, что сердцем я продрог,Не всякий этот холод в немМог растопить своим огнем.Не всякий, длани кто простёр,Поймать сумеет долю злую.Как бабочка – я на костёрЛечу и огненность целую.

V

Я не люблю цветы с кустов,Не называю их цветами.Хоть прикасаюсь к ним устами,Но не найду к ним нежных слов.Я только тот люблю цветок,Который врос корнями в землю.Его люблю я и приемлю,Как северный наш василек.

VI

И на рябине есть цветы,Цветы – предшественники ягод,Они на землю градом лягут,Багрец свергая с высоты.Они не те, что на земле.Цветы рябин другое дело.Они как жизнь, как наше тело,Делимое в предвечной мгле.

VII

Любовь моя! Прости, прости.Ничто не обошёл я мимо.Но мне милее на пути,Что для меня неповторимо.Неповторимы ты и я.Помрём – за нас придут другие.Но это всё же не такие —Уж я не твой, ты не моя.

VIII

Цветы, скажите мне прощай,Головками кивая низко,Что не увидеть больше близкоЕё лицо, любимый край.Ну что ж! пускай не увидать.Я поражён другим цветеньемИ потому словесным пеньемЗемную буду славить гладь.

IX

А люди разве не цветы?О милая, почувствуй ты,Здесь не пустынные слова.Как стебель тулово качая,А эта разве головаТебе не роза золотая?Цветы людей и в солнь и в стытьУмеют ползать и ходить.

X

Я видел, как цветы ходили,И сердцем стал с тех пор добрей,Когда узнал, что в этом миреТо дело было в октябре.Цветы сражалися друг с другом,И красный цвет был всех бойчей.Их больше падало под вьюгой,Но всё же мощностью упругойОни сразили палачей.

XI

Октябрь! Октябрь!Мне страшно жальТе красные цветы, что пали.Головку розы режет сталь,Но всё же не боюсь я стали.Цветы ходячие земли!Они и сталь сразят почище,Из стали пустят корабли,Из стали сделают жилища.

XII

И потому, что я постиг,Что мир мне не монашья схима,Я ласково влагаю в стих,Что всё на свете повторимо.И потому, что я пою,Пою и вовсе не впустую,Я милой голову моюОтдам, как розу золотую.<1924>

Батум

Корабли плывутВ Константинополь.Поезда уходят на Москву.От людского шума льИль от скопа льКаждый день я чувствуюТоску.Далеко я,Далеко заброшен,Даже ближеКажется луна.Пригоршнями водяных горошинПлещет черноморскаяВолна.Каждый деньЯ прихожу на пристань,Провожаю всех,Кого не жаль,И гляжу все тягостнейИ пристальнейВ очарованную даль.Может быть, из ГавраИль МарселяПриплыветЛуиза иль Жаннет,О которых помню яДоселе,Но которыхВовсе – нет.Запах моря в привкусДымно-горький,Может быть,Мисс МитчелИли КлодОбо мне вспомянутВ Нью-Йорке,Прочитав сей вещи перевод.Все мы ищемВ этом мире буромНас зовущиеНезримые следы.Не с того ль,Как лампы с абажуром,Светятся медузы из воды?ОттогоПри встрече иностранкиЯ под скрипыШхун и кораблейСлышу голосПлачущей шарманкиИль далекийОкрик журавлей.Не она ли это?Не она ли?Ну да разве в жизниРазберешь?Если вот сейчас ееДогналиИ умчалиБрюки клеш.Каждый деньЯ прихожу на пристань,Провожаю всех,Кого не жаль,И гляжу все тягостнейИ пристальнейВ очарованную даль.А другие здесьЖивут иначе.И недаром ночьюСлышен свист, —Это значит,С ловкостью собачьейПробирается контрабандист.Пограничник не боитсяБыстри.Не уйдет подмеченный имВраг,Оттого так частоСлышен выстрелНа морских, соленыхБерегах.Но живуч враг,Как ни вздынь его,Потому синеетВесь Батум.Даже море кажется мнеИндигоПод бульварныйСмех и шум.А смеяться есть чемуПричина.Ведь не так уж многоВ мире див.Ходит полоумныйСтаричина,Петуха на темень посадив.Сам смеясь,Я вновь иду на пристань,Провожаю всех,Кого не жаль,И гляжу все тягостнейИ пристальнейВ очарованную даль.1924

Как должна рекомендоваться Марина

Скажу Вам речь не плоскую,В ней все слова важны:Мариной ИвановскоюВы звать меня должны.Меня легко обра́мите:Я маленький портрет.Сейчас учусь я грамоте,И скоро мне шесть лет.Глазёнки мои кариеИ щёчки не плохи,Ах, иногда в ударе яМогу читать стихи.Перо моё не славится,Подчас пишу не в лад,Но больше всего нравитсяМне кушать «шыколат».1924, январь, 1

«Пускай я порою от спирта вымок…»

Пускай я порою от спирта вымок,Пусть сердце слабеет, тускнеют очи,Но, Гурвич! взглянувши на этот снимок,Ты вспомни меня и «Бакинский рабочий».Не знаю, мой праздник иль худший день их,Мы часто друг друга по-сучьи лаем,Но если бы Фришберг давал нам денег,Тогда бы газета была нам раем.25 апреля 1925 Баку

«Вижу сон. Дорога черная…»

Вижу сон. Дорога черная.Белый конь. Стопа упорная.И на этом на конеЕдет милая ко мне.Едет, едет милая,Только не любимая.Эх, береза русская!Путь-дорога узкая.Эту милую, как сон,Лишь для той, в кого влюблен,Удержи ты ветками,Как руками меткими.Светит месяц. Синь и сонь.Хорошо копытит конь.Свет такой таинственный,Словно для единственной —Той, в которой тот же светИ которой в мире нет.Хулиган я, хулиган.От стихов дурак и пьян.Но и все ж за эту прыть,Чтобы сердцем не остыть,За березовую РусьС нелюбимой помирюсь.2 июля 1925

Капитан Земли

Еще никтоНе управлял планетой,И никомуНе пелась песнь моя.Лишь только онС рукой своей воздетойСказал, что мир —Единая семья.Не обольщен яГимнами герою,Не трепещуКровопроводом жил.Я счастлив тем,Что сумрачной пороюОдними чувствамиЯ с ним дышалИ жил.Не то что мы,Которым все такБлизко, —Впадают в дивоИ слоны,Как скромный мальчикИз СимбирскаСтал рулевымСвоей страны.Средь рева волнВ своей расчистке,Слегка суровИ нежно мил,Он много мыслилПо-марксистски,Совсем по-ленинскиТворил.Нет!Это не разгулье Стеньки!Не пугачевскийБунт и трон!Он никого не ставилК стенке.Все делалЛишь людской закон.Он в разуме,Отваги полный,Лишь только прилегалК рулю,Чтобы об мысДробились волны,Простор даваяКораблю.Он – рулевойИ капитан,Страшны ль с нимШквальные откосы?Ведь, собраннаяС разных стран,Вся партия – егоМатросы.Не трусь,Кто к морю не привык:Они за лучшиеОбетыЗажгут,Сойдя на материк,Путеводительные светы.Тогда поэтДругой судьбы,И уж не я,А он меж вамиСпоет вам песниВ честь борьбыДругими,Новыми словами.Он скажет:«Только тот пловец,Кто, закаливВ бореньях душу,Открыл для мира наконецНикем не виданнуюСушу».17 января 1925 Батум