– Порой война, наоборот, подстегивает ученых, дает их работе новый импульс. Не мне тебе рассказывать. Наша с тобой наука, гидрометеорология, совершила в Германии решительный рывок вперед именно благодаря Первой мировой с ее самолетами, кораблями и боевыми газами. Помяни мое слово. Свернув нашу научную работу ради экономии, государство еще обратится к нам за помощью. Без погоды – никуда.

Сын возбужденно пытался парировать:

– Но, отец, Адольф же все ориентировал на обеспечение нужд фронта!

Однако его слова встретили подчеркнуто спокойную реакцию отца:

– А я и не возражаю. Ведь гидрометеорология – это и есть «нужды фронта». Куда им с их самолетами и кораблями без прогнозов погоды? А уж твоя аэрология – так это вообще неотъемлемая составляющая любых артиллерийских стрельб.

– Уж лучше бы я вел свою работу просто так, для углубления фундаментальных знаний об атмосфере. Неприятно, папа, от мысли, что твоя работа нужна для того, чтобы кого-то убивать, – сын поднялся из глубокого кресла и подошел к окну.

Ответ старшего Бломберга он слушал уже спиной.

– Ты идеалист.

– Я уважаю Германию и немецкий народ. Но идея Гитлера о превосходстве немцев над другими…. Ясно, почему чернь подхватила эту мысль. Приятно считать себя лучшим и избранным априори. Я не понимаю, как в рядах национал-социалистов оказались мыслящие люди? Почему интеллигенция поддержала Гитлера?

Профессор был безмятежен и все своим видом показывал, как буднично и очевидно для него то, что говорит сын. Он, видный ученый, был горд своим отпрыском, делавшим в науке первые шаги, и наслаждался общением с ним. Отцу доставлял большое удовольствие интеллектуальный разговор о высоких материях, ему нравилось следить за ходом мыслей сына, закидывать в беседу все новые темы и аргументы, наблюдая, какие доводы будет приводить сын. Одобрительные покачивания седой головы отца, сопровождавшие реплики сына, как бы говорили ему: «Молодец, сынок, правильно рассуждаешь».

– Глупые искренне верят. А умные боятся. Да и не забывай Первой мировой. Унижение, которое немцы испытали, распространялось и на плебеев, и на богему. Всем хотелось реванша, всем хотелось, чтобы великая страна воспрянула духом, встала с колен. Гитлер именно это и предложил. – Профессор поставил бокал на столик и посмотрел сыну в глаза. – Карл, я воспитал тебя человеком со своей головой на плечах. Приди к ответам на эти вопросы сам. И, прошу, не обсуждай эту тему ни с кем более, кроме меня, и нигде, более, кроме моего рабочего кабинета.

Карл Бломберг вырос в семье образованных людей. Его отец Херберт Бломберг, датчанин по национальности, был профессором Берлинского университета, где заведовал кафедрой геофизики. Мать Карла Эльза была представительницей старого немецкого дворянского рода. Ради троих детей она пожертвовала научной карьерой и стала домохозяйкой. Она ревностно относилась к воспитанию своего потомства и сумела вырастить сына и двух дочерей в лучших немецких традициях. В детстве Карл много читал, увлекался рисованием и играл на фортепиано, изучал английский и французский языки. Наряду с мировой художественной культурой, мальчик был неплохо знаком и с русским культурным наследием. Все эти знания и умения Эльза считала неотъемлемыми спутниками образованного и разностороннего человека. Таким Карл и рос. В подростковом возрасте он стал увлекаться точными науками и по окончании школы без труда поступил в Берлинский университет.

Студент Бломберг полностью оправдал доверие своего отца. Став лучшим выпускником факультета, он сразу принялся писать диссертацию, которую через несколько лет блестяще защитил. Сферой научных интересов Карла была аэрология. Этот молодой раздел физики атмосферы специализировался на исследовании ее верхних слоев. Карл был горд своей принадлежностью к передовой метеорологической державе, однако с большим уважением относился и к советской метеорологической школе. Одним из его кумиров был профессор Павел Молчанов, который в 1930 году изобрел радиозонд, а в 1931 произвел первые в истории аэрологические наблюдения в Арктике. Карл был хорошо знаком с его трудами и гордился тем, что одна из его научных статей попала на рецензию ведущему советскому аэрологу.

Карл был из тех молодых ученых, которые с головой уходят в предмет исследования, посвящая ему всего себя. Жить с таким человеком очень непросто. Эльза Бломберг в свое время нашла в себе силы делить любимого мужа Херберта с наукой. Жена Карла Мария такого испытания не выдержала. Подъем частиц влаги в атмосфере настолько увлек ученого, что несколько лет он почти безвылазно провел на аэрологической станции близ Берлина, запуская в воздух метеорологические зонды и ставя различные эксперименты. Добавил масла в огонь и воинствующий атеизм гидрометеоролога, который религиозная Мария так и не смогла принять. Распад семьи не повлиял на работу Карла. Собранные молодым ученым обширные сведения теперь должны были лечь в основу фундаментального научного труда, но война нарушила его планы.

В первые годы Второй мировой войны Берлин жил нормальной, насколько это было возможно, жизнью. Конечно, были военные патрули, светомаскировка, воздушные тревоги и бомбоубежища. Были, однако, и товары в магазинах, и киносеансы, и вечера танцев – в общем, все атрибуты мирной жизни. Работал и Берлинский университет, где, как и до войны, студенты сидели в аудиториях, а преподаватели стояли за кафедрами. Однако положение дел в науке существенным образом изменилось. Многие из сотрудников аэрологической станции, где вел исследования Карл Бломберг, были призваны в армию и зондировали атмосферу, обеспечивая баллистическими данными немецкую артиллерию на фронте. Значительная часть оборудования научной станции также была направлена в войска. Карл не раз жаловался на это своему отцу.

Единственным преимуществом, вызванным войной, по мнению Карла, было то, что соотношение между мужчинами и женщинами в Берлине изменилось в пользу первых. Молодой ученый не верил ни в Бога, ни в институт семьи и брака, но к прекрасному полу испытывал нежные чувства. Деля людей на самцов и самок, он отдавал себе отчет в том, что влечет одних к другим. С наслаждением отдавался этому влечению, пока самки не пересекали известную черту. Пока женщина довольствовалась эпизодическими встречами, не претендуя ни на что большее, Карл флиртовал, встречался, обольщал и даже чувствовал себя влюбленным. Как только связь с женщиной хоть на секунду, по его мнению, становилась угрозой для науки, отношения незамедлительно прекращались. Размышляя об очередном прекращенном таким образом романе, ученый удивлялся тому, как это он вообще прожил несколько лет в состоянии брака. А главное – зачем? Тем более теперь, когда война забрала из его окружения некоторых самцов-конкурентов и поместила в это окружение ряд примечательных самок. Хоть какая-то польза от этой войны.

Научным наставником Карла был доктор наук, профессор Эрик Йонг. Он заметил перспективного студента еще в середине 30-х годов и с тех пор руководил его работой. Профессор не был диктатором, в работе с учениками он предпочитал предоставлять им максимальную свободу действий, и такая политика приносила свои плоды. Под его руководством выросла целая плеяда талантливых ученых, значительно продвинувших немецкую метеорологическую школу вперед. Карл ценил и уважал своего наставника, слово которого было для него законом.

С началом войны Йонг как офицер запаса, принимавший участие еще в Первой мировой, был призван на военную службу. Ученый европейского уровня, основатель и руководитель научной школы, он сразу был назначен на высокую должность заместителя начальника гидрометеорологической службы Кригсмарине с присвоением воинского звания капитан 2-го ранга. С тех пор он больше не мог уделять внимания ученикам. Без научного руководителя, а главное – без лабораторной базы, исследовательская работа Карла Бломберга, по его собственному выражению, «завяла». Более года молодой ученый пытался остаться на плаву, но все его усилия были тщетными. Публиковаться было почти негде, работать было почти не с кем и почти не над чем. Что толку от обилия самок, когда из всех его довоенных занятий осталось лишь преподавание? Самого Карла не призывали в армию: являясь преподавателем университета, он был защищен от призыва.

С 1941 года Берлин стал подвергаться регулярным бомбардировкам самолетами английских и американских военно-воздушных сил. Пригороды и окраины города от них почти не страдали. Бомбы сбрасывались в основном на центральную часть города, где располагалась и кафедра геофизики. Карл был убежден, что под гул вражеских самолетов, перемещаясь со своими студентами из аудиторий в бомбоубежище, никого ничему научить невозможно. Он оставил преподавание, переехал в особняк своей семьи за городом и впал в глубокую депрессию. Тем приятнее было услышать в телефонной трубке знакомый голос профессора Йонга.

– Как там мое юное дарование? – Йонг называл всех, кто младше его пусть даже на год, юными дарованиями.

– Спасибо, герр профессор. Я впал в творческую спячку и счастливо в ней пребываю.

– А как же та рыжая? Ты разве на ней не женился? – спросил профессор, наперед зная ответ собеседника и от этого громко расхохотавшись в трубку.

– Герр профессор, после рыжей была и черная, и белая, а сейчас только зеленая… тоска. – Оба рассмеялись.

Прекратив смеяться и перейдя на серьезный тон, Йонг сказал:

– Карл, берите свою зеленую тоску и привозите завтра в Берлин. Встретимся в здании верховного командования Кригсмарине.

Подробности профессор обещал сообщить при встрече. Он принял ученика в своем кабинете. Стены кабинета были украшены картами районов Мирового океана, в которых моряки Германии сражались с русскими, англичанами и американцами. Учитель со своим учеником обнялись и попытались вспомнить, сколько же они не виделись, живя и работая в одном городе. Йонг был рад видеть Карла, усадил его за стол, велел секретарю приготовить две чашки кофе.

– Карл, я же вижу, что ты маешься без дела, – после радостной встречи профессор перешел на серьезный тон. – Скажу тебе по секрету, положение на Восточном фронте не лучшее. Для всех очевидно, что блицкриг не состоялся, и мы увязли в России. Офицеров не хватает, в том числе и представителей нашей специальности. Сейчас рассматривается вопрос об отмене некоторых видов брони. Думаю, скоро ты будешь призван на военную службу. Поедешь, мой друг, в Белоруссию кормить комаров и на радость партизанам командовать метеорологическим взводом.

То, о чем говорил профессор, не было новостью для молодого ученого. Он прекрасно понимал, что раз другие самцы-конкуренты исчезли по причине этой войны, то настанет и его черед. Вопрос лишь в качестве самцов – сначала бестолковые, потом посмышлёней, а продлись война еще несколько лет, и гении отправятся в окопы. И с чего бы этому универсальному правилу делать исключение ради него? И все же молодой ученый гнал от себя эти мысли, отмахивался от них, как от назойливой мухи. А теперь они неумолимо звучали их уст уважаемого Карлом человека, который, описав очевидную картину развития событий, перешел к пресловутому «но».

– Но, Карл, разве я могу это допустить? Ты – один из лучших моих учеников, и у меня для тебя есть работа. Германии нужны твои мозги, а не командный голос. Есть возможность собрать уникальный материал и продолжить исследования. Ты как?

На другой ответ, кроме положительного, профессор и не рассчитывал. Карл согласился на предложение учителя, тем более что и выбора особого не было. Молодой ученый с большим интересом выслушал подробности замысла. Флот и авиация Германии в Арктике испытывали острую потребность в метеорологической информации. Часто случалось так, что при равном соотношении сил именно та сторона, которая имела более точную информацию о метеорологической обстановке на театре военных действий или грамотнее использовала в своих интересах факторы погоды, в итоге одерживала победу. Отлично понимая цену каждого донесения о погоде в Арктике, военные гидрометеорологи Германии изыскивали любую возможность, чтобы организовать на маршрутах движения полярных конвоев регулярные наблюдения.

Немцы применяли в полярных морях метеорологические траулеры, которые, находясь в определенных районах, месяцами передавали сведения о погоде. Однако этот способ себя плохо зарекомендовал: работа траулеров была не из дешевых, они гибли в штормах и уничтожались противником. Руководство Кригсмарине возлагало большие надежды на автоматические станции, разворачиваемые на удаленных островах или якорных позициях в море. Но и это техническое решение себя не оправдало. Метеоавтоматы расстреливались вражескими кораблями, разбивались штормами, не выдерживали любопытства белых медведей. Отчаявшись, немецкое морское командование даже направляло в наиболее важные пункты Арктики подводные лодки, в чьи задачи входило наблюдать погоду и передавать результаты наблюдений в Нарвик. Боевым лодкам, направленным в метеорологические рейсы, категорически запрещалось атаковать врага и обнаруживать себя. Их использование было крайней мерой, на которую, тем не менее, периодически приходилось идти. Для разведывания метеорологической обстановки над полярными морями немцы даже содержали две эскадрильи специальных самолетов на аэродромах Северной Норвегии. Однако ни одна из этих мер не могла обеспечить непрерывного потока метеорологической информации из жизненно важных пунктов Арктики.

Ведущие представители немецкой метеорологической науки были подключены к поиску выхода из сложившейся ситуации. Озаботился вопросом и профессор Йонг. На одном из совещаний в верховном командовании Кригсмарине он предложил организовать в наиболее важных пунктах Арктики метеорологические станции, обслуживаемые одним или двумя специалистами. Многие старшие офицеры верховного командования тогда скептически отнеслись к этой затее. Сможет ли один специалист в обстановке полной секретности несколько месяцев работать под боком у русских? Где найти человека, способного качественно наблюдать погоду, грамотно эксплуатировать радиоаппаратуру, соблюдать все меры для сохранения скрытности своей работы, в случае необходимости с оружием в руках защитить свою станцию либо успеть ее уничтожить и при этом еще и не сойти с ума.

Профессор Йонг заверил, что у него на примете есть такие люди. Он настоял на своем, публично заявив, что готов ручаться за успех предприятия. Решено было организовать экспериментальную станцию и оценить по успеху ее работы перспективность этого направления. На карту была поставлена репутация профессора и как военного, и как ученого. По этой причине в пробный рейс был направлен не простой инженер или техник, а преподаватель университета, один из лучших учеников школы Йонга.

Лейтенант Герман Шульце, высаженный подводной лодкой на Новую Землю, успешно поставлял в немецкий штаб в Нарвике бесценную метеорологическую информацию прямо из-под носа Советов. Это был не метеорологический автомат. Это был ученый-гидрометеоролог, призванный на военную службу. Он разрабатывал методики прогнозирования погоды и был одним из крупных специалистов Германии в этой области. Знания этого человека могли быть с большей пользой использованы в гидрометцентре Кригсмарине, но Йонг настоял на призыве Шульце в армию. Ему присвоили лейтенантское звание и отправили в Арктику с единственной целью – наблюдать и передавать в эфир погоду. Шульце оправдал доверие учителя и начальника. В течение полугода он вел наблюдения и с немецкой педантичностью передавал сведения о погоде в Нарвик. Руководствуясь инструкциями, Шульце сообщал, в том числе, и об обнаруженных кораблях, дымах на горизонте и самолетах. Через шесть месяцев он был снят с точки подводной лодкой и успешно возвратился через Нарвик в Берлин.

В генеральном штабе с интересом выслушали доклад капитана 2-го ранга Йонга и лейтенанта Шульце об итогах работы. Обоих офицеров представили к наградам. Успех эксперимента Йонга и Шульце, на фоне провала плана внедрения метеорологических автоматов и дороговизны использования в метеорологических целях подводных лодок, вынудил руководство флота дать проекту зеленый свет. Высокое руководство даже приказало командованию Люфтваффе перенимать передовой опыт моряков. Йонгу было поручено подготовить план заброски новых диверсантов, представить предложения по кандидатурам и географическим пунктам. Особое внимание предлагалось уделить районам, через которые движутся союзные конвои, где цена сведений о погоде была особенно высока. Своим приказом Гитлер предписывал во что бы то ни стало нарушить поставки союзнических грузов в СССР через моря Северного Ледовитого океана. До сих пор, несмотря на некоторые частные успехи, сделать это не удавалось.

Дальнейшим развитием плана Йонга, как по аналогии с планом Шлиффена или планом «Барбаросса» называл свое детище профессор, было создание метеорологической станции на острове Медвежий. Остров является северной створкой относительно узких морских ворот, через которые в обоих направлениях ходили союзнические конвои. Так как идея изначально принадлежала Йонгу, он был назначен руководителем проекта и был волен выбрать любого человека для выполнения сложной и ответственной задачи. Снова рискованное предприятие было связано с его именем и репутацией, а значит, на остров должен был отправиться только проверенный человек, которому профессор мог доверять, как себе. Поэтому он и позвонил своему ученику Карлу Бломбергу.

Карл был чрезвычайно рад предложению профессора. Он был образованным человеком, жизнелюбом с ярко выраженными пацифистскими взглядами. Свое мнение Карл старался держать при себе, так как высказывать подобные настроения в воюющей с половиной планеты нацистской Германии было небезопасно. Но он совсем не хотел воевать, и возможность переждать бурю войны на острове, занимаясь своим любимым и полезным для страны делом, была ему симпатична. Кроме того, даже если бы он и не хотел ехать, он все равно не смог бы отказать любимому учителю. А он очень хотел, ведь за год наблюдений в Арктике можно было собрать уникальный материал. Он понимал, что война рано или поздно закончится, кто бы ни победил, жизнь продолжится, и ученые смогут вернуться к своему привычному занятию. Располагать к этому счастливому моменту материалом для написания серьезной научной работы Карлу казалось совсем не лишним.

Через месяц после беседы с Йонгом Карл сидел в кафе через дорогу от здания верховного командования флота в форме лейтенанта Кригсмарине, пил кофе и сиял от счастья. Ему, сугубо гражданскому человеку, льстило назначение на должность офицера аэрологического отдела гидрометслужбы. Несмотря на свои пацифистские взгляды, он наслаждался мыслью, что теперь он офицер, а на плечах – погоны лейтенанта. Еще бы! Интеллигентные ученые девочкам, конечно, нравятся. Но бравые военные, пусть даже ставшие таковыми буквально вчера, им нравятся еще больше. Карл уже успел в этом убедиться. Едва он заявился в обсерваторию в военной форме, как был обласкан многообещающими взглядами самок. «Все-таки есть какое-то очарование в статусе самца, уезжающего на войну», – подумалось Карлу. Так подумалось не ему одному. Молодой аэролог Марта, самая красивая и неприступная из девушек, работавших в обсерватории, предложила Карлу сходить в театр. Как мало нужно женщине! К каким только ухищрениям не прибегал Карл, чтобы затащить эту красотку в постель, но все его попытки лишь подстегивали ее упорство. И вот она уже сама что-то предлагает, ищет общения. Военная форма творит чудеса. Однако главным чудом, которое сотворили офицерские погоны с молодым ученым, стало прекращение его затянувшейся депрессии. Ее как волной смыло. Теперь он снова был при деле и работал в одной команде с выдающимся ученым.

Бломберг приступил к сборам. Он был предупрежден, что на остров его доставят на подводной лодке, поэтому он должен был взять минимальное количество личных вещей. Несмотря на жесткие ограничения, Карл, который очень любил читать, взял с собой некоторые любимые книги. Готовясь к зимовке на острове, он проводил много времени в технической библиотеке гидрометеорологической обсерватории Германии. Он изучал особенности гидрометеорологического режима полярных морей, подробно рассмотрел их географию и специфику, связанную с дрейфом льдов. Особенно его привлекал район острова Медвежий, на котором ему предстояло зимовать. Карл просмотрел материалы работы экспедиций немецких ученых в Баренцевом и Норвежском морях. Некоторые из таких экспедиций, имевших место еще до войны, были совместными советско-германскими. В руки ученого попали толстые тома отчетов экспедиции немецкого полярника Ганса Дулькейта, чья группа в начале века подробно изучила остров. Карл не мог не отметить, что имена, данные Дулькейтом на правах первооткрывателя разным географическим объектам острова, отличались необычной красотой и даже какой-то мелодичностью.

Бломберг работал день и ночь. Сроки поджимали. Несмотря на это, он находил возможность, чтобы отвечать взаимностью на активность Марты. Дважды офицер со своей новой пассией посетил театр. Вечерами, когда Карл форсированными темпами готовился к предстоящей командировке, штудируя самые необходимые материалы, он все же общался с Мартой по телефону. Он ловил себя на мысли, что такое поведение ему не свойственно. Обычно первое же посягательство дамы на личную свободу или возможность заниматься наукой вело к обрыванию всех контактов с пассией. На этот раз Карл терпеливо ухаживал. Пару раз он ловил себя на мысли, что испытывает к Марте что-то большее, чем просто физическое влечение. Но холодный ум ученого каждый раз находил простое и логичное оправдание. Самочка-то исключительная, вот и методы должны быть исключительными.

Готовясь к отправке на остров, лейтенант купил фотоаппарат и взял в одном из берлинских фотосалонов несколько платных уроков по фотосъемке и обращению с пленками. По совету Йонга Карл решил встретиться с Шульце, который только что вышел на службу после двухмесячного отпуска и все еще принимал поздравления с награждением Железным крестом и присвоением очередного звания. Больше всего сам Герман Шульце радовался тому, что вообще вернулся на родину живым. Он подошел к вопросу основательно и не стал разговаривать с коллегой и другом на бегу. Офицеры договорились встретиться вечером в небольшом уютном ресторанчике на окраине Берлина.

– Привет, дружище! – воскликнул Герман, протянув руку для рукопожатия. – Сколько мы с тобой уже не виделись?

– Больше восьми месяцев, – ответил Карл, пожав руку старого знакомого.

Друзья не общались уже очень давно, и им хотелось о многом поговорить, тем не менее первым делом решили обсудить рабочие вопросы, а потом уж, как водится, поговорить по душам. Когда официант принес бутылку коньяка и фрукты, Герман запер кабинку изнутри на ключ и попросил Карла приготовить блокнот и карандаш для записей. Более 40 минут он рассказывал другу то, о чем умолчал на совещании в верховном командовании. Такие беседы принято называть «без купюр». Шульце поведал о своих многочисленных ошибках и о просчетах командования, сетовал на твердолобость некоторых начальников, с которыми пришлось столкнуться по пути «туда» и вернувшись «обратно».

– Знаешь, друг, – резюмировал Карл, – из всего услышанного я понял только то, что твое успешное возвращение – это не что иное, как удивительная череда счастливых случайностей.

Герман и сам не понимал, каким образом ему удалось полгода проработать под носом у русских, живя в избе, наблюдаемой с суши, с моря и с неба и выходя в эфир дважды в сутки в одно и то же время. Он рассказал, как несколько раз бывал очень близок к провалу, но все заканчивалось благополучно. Карл слушал, затаив дыхание.

– Знаешь, – сказал в конце монолога Шульце, потерев свой Железный крест, – моя жизнь и вот этот орден являются заслугой Божьего промысла и непробиваемой русской безалаберности, но никак не организаторского гения чинов из верховного командования и лично Йонга.

Он добавил:

– Люди, которые сменили меня там, в Деревянной бухте на Новой Земле, непременно погибнут. Может быть, ты узнаешь об этом еще до своего отъезда. Так не должно быть. Русские – разгильдяи, но не идиоты. Мне повезло по причинам, известным одному Богу. Это вовсе не значит, что повезет кому-то еще.

Карл по ходу беседы сделал немало пометок в блокноте. Многие советы Шульце были очень ценными, особенно те, что касались маскировки жилища и метеорологической площадки. После он задал бывалому зимовщику ряд вопросов, и друзья перешли к общению на личные темы, не вспоминая более в этот вечер о службе. Оба перебрали коньяка и глубоко за полночь разъехались на такси по домам.

Желая как можно лучше подготовить Карла к выполнению предстоящего задания, профессор Йонг устроил ему еще одну встречу. В назначенный день лейтенант на своем авто приехал к небольшому дачному домику, расположенному на приличном удалении от Берлина. Здесь абсолютным затворником жил пожилой больной человек по фамилии Брейтфус. Снаружи домик выглядел опрятно, внутри же царил полный хаос. Вдоль всех стен были набиты стеллажи из грубо отесанных досок. Посреди единственной комнаты домика стояли два стола. И столы, и стеллажи были заполнены книгами, папками, картами, тетрадями… Скромному быту хозяина в этом домике служили лишь диван и небольшой кухонный уголок. Все остальное – работе.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

2 из 4