Для того, кто умеет слушать

Сегодня в нашем городе праздник, хорошая погода и очень много людей на улице празднующих, не самого благородного воспитания. Потому я не поеду на остров, я не пойду на набережную, не сяду в поезд. Я поеду в один из самых благоустроенных районов нашего города и закажу себе кофе послаще. Тут среди людей в стильных куртках и очках polaroid, завтракающих рядом со мной за соседними столиками под утренним солнцем, я расслабляюсь. Мимо прохаживаются молодые матери модельной внешности элегантно небрежные (и как это у них получается), блестят на солнце их новенькие коляски, в которых обладатели самых сладких щек сонно потягиваются, дремлют или же нашептывают себе под нос свои истории. Им хорошо, им мягко, тепло и сыто, у них есть все, чтобы расти.

«В то утро я не пошел на работу, но оставаться дома мне тоже не захотелось, на улице было хорошо. Солнечно и теплый ветер, так что я спустился вниз, зашел в кофейню около дома и заказал себе кофе послаще. Я устроился на летней террасе, было уже достаточно тепло. За соседним столиком папа кормил малыша с ложки. Малыш сидел смирно и в нужное время послушно открывал рот. Рядом с ними стоял самокат, воробей сидел на ветке рядом с их столиком, ждал хлебных крошек. А чего ждал я? И ждал ли я чего-то вообще? Я замер. Я растворился, остановился, огляделся. Я бездействовал.

Моя красивая жена ушла сегодня на работу в девять, как и всегда. Она всегда уходила на работу в девять, а возвращалась в семь. Она уходила, стуча каблуками, ее сумка мерно покачивалась на руке, отражая солнечные блики. Я чувствовал запах ее духов, запах ее шампуня, запах кофе и жужжание кофеварки. Обычное утро. Хорошее утро. Утро, что говорило мне – с миром все в порядке. Жена дарила мне спокойствие, я был ей за это благодарен.

В это утро я сосредотачивался на ее шагах больше обычного. Она прошла из кухни в комнату, сняла телефон с зарядки и открыла шторы. «Доброе утро, мой хороший», – сказала она. Без пятнадцати девять. Она так хороша по утрам, жалко моя мама не успела ее узнать, они бы понравились друг другу наверно. Восемь пятьдесят. Одним глотком она допила кофе, поставила кружку в раковину и вышла из кухни. Легкие почти невесомые шаги. Без пяти девять. Она надела плащ, туфли стучат по паркету при каждом шаге, блик, стук, поворот ключа. «Хорошего дня», – говорит она мне каждый день ровно в девять ноль-ноль и никогда не дожидается ответа, выходит из дома.

Я остаюсь один в моем красивом доме, просторном и светлом. Мне не на что жаловаться, но почему же я все продолжаю возвращаться к тому подъезду, на тот перекресток, ощущаю все тот же холод деревянной лавочки, темноту ночи и запах озерной воды?

Мимо меня дети катаются на самокатах и пускают мыльные пузыри. Семья за столиком напротив будто только сошла с обложки журнала, они завтракают тут всегда, насколько я поняла по их разговорам. Кофе мой допит, а рассказ чуть не ушел на глубину бездействия. Мне хочется, чтобы мои герои не встретились больше. Я боюсь запаха супружеских измен, подрыва всех устоев. Я сбегаю, закапываю голову в песок, остерегаюсь. Меня начинает знобить при одной мысли о возможности встречи, а ведь солнце здесь так печет.

И все таки мне нужно быть смелой и честной. Думали ли вы в своих жизнях о том, как иногда тяжело возвращаться домой, вести себя правильно, соблюдать наставления и держать обеты? Конечно, думали. Мы можем отбрасывать эти мысли, отрицать наше на них авторство, не встречаться. Совсем забыть о существовании неудобных вопросов, темных лесов, героев, что выбивают почву из-под наших ног. Однако это не выход. А выход тут один.

Я подошел и сел рядом. Я отчего-то знал, что найду ее здесь. И я нашел. Я видел свою красивую жену, свой просторный дом, я пил кофе – сладкий и черный. А после я сел в свою машину небесного цвета и приехал сюда. Я перешел мост и нашел ее. Нашел их обоих.

Деревянная беседка постарела. На другом берегу сделали дорогу и поставили лавочку, раньше их здесь не было. Все меняется.

Маленький ее сын пристально рассматривал камни. С важным видом набирал он их в ладошку, задумчиво прохаживаясь вдоль берега. А после по одному отпускал их в воду, наблюдая, как они меняют цвет, становятся цветными и блестящими. Но после, высыхая, опять обращаются в серую, невзрачную, обычную речную гальку, неотличимую день ото дня прозу жизни.

Шагнули, встретились, надо передохнуть. Теперь надо быть крайне острожной, делать каждый следующий шаг вдумчиво, не бросаться словами, и тем более обещаниями. «Ломать – не строить», – всегда говорила мне мама. А я говорю вам: «Ломать – не строить», но вы меня не слушайте. Иногда все, что нам нужно, это раскосая трещина поперек жизни, разлом, самоуничтожение, рок.

– Здравствуй, – произнес я одними губами, – можно мне сесть с тобой?

– Садись, – сказала она, бросив на меня беглый взгляд и снова вернувшись глазами к малышу.

Мы молчали. Поднимался ветер, по воде бежала рябь. Маленький ее сынок, заметив меня, поднялся к нам и прильнул к ней, забрался на руки.

– Привет, – сказал я в ответ на его любопытный взгляд.

– Здравствуйте, – смутился мальчишка и вмиг спрятал лицо в ее шарфе, но тут же вынырнул и посмотрел с любопытством на меня, потом на нее, – мам, ты его знаешь?

– Знаю, малыш, – она улыбнулась ему.

Блик, стук.

– Это твой друг? – она только кивнула в ответ, – а мой?

– Ну, это тебе решать.

Мальчишка посмотрел на меня прямо и вопросительно.

– Сергей, – протянул я ему руку.

– Сережа, – протянул он мне в ответ свою крохотную ладошку.

Поворот ключа.

Треск, рок, пол проваливается под вашими ногами, а вы как небесный фотограф всем телом падаете в неизвестное, пытаясь упасти только камеру с вашими лучшими кадрами. Вы этого не хотели, видит Бог, вы хотели остаться дома, и чтобы она осталась дома, на что-то пошло не так. Примерно все. Но признаться, вам сейчас совсем не хочется уходить. Мне тоже. Я сижу на той самой лавочке по другую сторону, которой здесь не было, смотрю на них, всматриваюсь, вслушиваюсь, подслушиваю, подбираюсь все ближе к себе самой. Все яснее вижу, где мое «тонко».

Храни сюжет в тишине

Сегодня я расскажу тебе о тишине. О сдерживающей тишине внутри тебя, которую ты отныне должен соблюдать неукоснительно. Останови сюжетную линию сразу, как ты закончил работу на сегодня. Если ты закрыл ноутбук, но не закрыл свой разум, сюжет продолжит длиться в твоей голове, самыми нужными тебе словами. Он будет очень точен и красив, но вот ловушка, когда у тебя появится время и возможность записать его, ты уже не сможешь повторить то, что между вами было. Слова будут казаться грубыми и ломанными, вымученными и тяжелыми. Придуманный заранее сюжет ляжет неестественно, и вся задумка покажется тебе просто глупостью. Сколько раз я допускала эту ошибку, рассыпая драгоценности по ветру и после была не в силах собрать воедино самые добрые из своих историй.

Бывает вдохновение застает тебя, когда ты не у дел, но у тебя есть время и пара салфеток на кофейном столике. Так можно. Можно делать заметки в телефоне, можно царапать на книжном обороте и собирать это все после, переписывать и править на месте. Но Бога ради не оставляй все это в своей голове, оно изменится, и тебе будет совсем не узнать его позже.

Колокольчиком меня называла мама.

– Почему ты называешь меня так, мам? – однажды спросил я у нее.

– А как иначе? Я знаю тебя давно и так тебя зовут.

– А как же мое обычное имя?

– Ну, это имя для всех, а это другое, оно только наше с тобой.

Мне тогда очень понравилось, что у нас с ней есть такое секретное ото всех имя. И даже когда я стал старше, а она называла меня так, внутри оно всегда отзывалось теплом.

Обычно она называла меня так, только, когда мы были одни, в остальное время она звала меня просто по имени. Но был всего один случай, когда она назвала меня так при людях.

– Это твоя девушка, Колокольчик? – спросила она меня, рассматривая ее так внимательно и в тоже время ласково, явно принимая мой выбор и даже немного радуясь ему без всяких на то объяснений.

Я кивнул, а девушка смутилась, мама рассмеялась.

– Я так счастлива за тебя, Колокольчик! – сказала она мне шепотом одними губами, садясь в машину.

Я помню этот случай так ярко, так же ярко, как и тот другой случай, когда она через много лет так же садилась в машину и уезжала туда, откуда нельзя было ничего сказать даже шепотом.

На улице сегодня ужасно жарко и ветер. Сразу как проснется моя младшая дочь, я поведу детей гулять. Мы возьмем с собой бутылки с водой, ролики и самокаты. Мы наденем легкие ветровки, для сандалий еще рановато, но вот кеды как раз подойдут. На прогулке мне есть чем заняться – дети говорят со мной наперебой, дети пачкаются и падают – им нужна моя помощь, мое внимание, а иногда мое разрешение залезть на самое высокое дерево, прыгнуть с самого верха шведской стенки, забежать слишком далеко или остаться там, где их никто не видит. Я буду пристальна к жизни, и единственное, что у меня останется от работы в то время, это то и дело подкатывающий к горлу ком, что появился у меня, когда я записала свою последнюю строчку.

Отношения с мамой – моя глыба, мне всегда хотелось, чтобы они были. А когда они появлялись, мне всегда хотелось чтобы их было больше. Их никогда не было достаточно, ничего личного и самое личное одновременно. Этот образ повиснет в воздухе, и я буду смотреть сквозь него всю нашу прогулку. Я не буду выкручиваться, сбивать остроту. Сюжет стоит, а я иду, дети мои бегут, облака плывут так быстро, солнце горит, ветер.

Я люблю останавливаться тогда, когда хочется написать еще и еще. Когда хочется подвести черту и освободить свою голову. Но если остановиться, на строчках, когда сюжет вдруг прорвет бумагу и заговорит конкретно с тобой, есть возможность почувствовать о себе много интересного. Не услышать, но почувствовать. Когда сюжет говорит с тобой, не слушай его, не облекай в слова, но чувствуй. Ты просто ощущай и все.

«Мой малыш, хрупкий изящный мальчик. Он был такой с самого начала, сразу как он появился на свет и посмотрел на меня глазами ясными как безоблачное небо, как теплый ветерок в летний день были его волосы. Он появился раньше срока, но все же был очень вовремя. Первое о чем я подумала, увидев его, был мой добрый друг юности такой же светлый и уютно растрепанный. Не раздумывая долго, я назвала его по имени и полюбила всей своей жизнью.

А теперь я сижу здесь между ними. Между моим прошлым и настоящим. Между прошлым, которому я завещала жить счастливо, и настоящим, которое сделало такой счастливой меня. Они встретились, время не линейно, любовь абсолютна. Все та же беседка, озеро, лес.

– Давно я тут не был, – сказал он, оглядываясь.

– Лет десять?

– Лет десять, а ты?

– Лет десять.

– А сколько лет твоему сыну?

– Четыре, – ответил малыш, – а в следующую пятницу будет пять, придешь ко мне на день Рождения?

– Приду, – не задумываясь сказал он, но сразу после посмотрел на меня, – если мама разрешит.

– Ты ведь такой большой, такие большие уже не должны спрашивать разрешения у мамы, ведь так мам? – мне стало смешно, но в ответ я лишь пожала плечами.

– Мы скоро пойдем, родной, поиграй еще минут пятнадцать и нужно будет собираться.

– Только сейчас, – вспрыгнул с колен мой малыш, – я сейчас!

Мальчик спустился обратно к реке, и о чем мы говорим, ему стало не слышно.

Мне хотелось расспросить, узнать, удостовериться. Мне было любопытно, интересно и неловко. Мне было неловко, как и в прошлый раз. И не о чем тут было спрашивать.

– Прости меня, Колокольчик, – сказала я.

– И ты меня прости, – ответил он, а потом протянул мне руку и взялся мизинчиком о мизинчик.

– Давай не будем больше встречаться?

– Давай, – ответил он.

«Хорошего дня» – говорит она мне каждый день ровно в девять ноль-ноль и никогда не дожидается ответа, выходит из дома.

Чувствуешь, какая тишина, легкость, замочек схлопнулся, дверца открыта. Можешь идти по своим делам, можешь бежать, лететь, можешь плыть и дышать. Только не нарушай тишину. Тихо, еще тише. Ничего не говори, не объясняй, не поясняй, ты просто ощущай и все.

Не беспокойся, времени достаточно

Говорить о времени. Все детство со мной говорили о времени и о том, как его нет. Но вся правда в том, что оно есть. У нас есть время, его немного, но достаточно. Потому расслабьтесь, нет ничего ужасного, что вы не Лев Толстой, не Володя Ульянов, не супер-продуктивная чудо-женщина. Все, отпустите поводья, дайте вашей вознице достаточно воды и отдыха, и Бога ради перестаньте уже «все успевать».

Писать десятки рассказов, тома книг из желания все успеть – это как рожать детей сразу много-много, потому что «часики-то тикают». Мы здесь не для того, чтобы наставить галочек в своих пухлых ежедневниках, не для того, чтобы оправдать чьи-то ожидания, доказать маме и миру, что вы случились не зря. Я думаю, мы здесь для того, чтобы подрасти в любви. Подрасти в ней, преумножить и шагнуть за горизонт, когда земля под ногами завертится слишком быстро.

Слишком быстро в тот день сгустились сумерки. Они давно ушли, а я остался. Мне хотелось побыть здесь еще. Я всматривался в рябь на воде, выслушивался в шелест ветра. Я видел коршуна, что ловит рыбу когтистой лапой, но рыба проворнее коршуна. Утки проходили прямо у моих ног, неслышно перебирая перепончатыми лапами по деревянному помосту. Я сидел долго и неподвижно, я был в безмыслии. Мимо меня то и дело проезжали велосипедисты, женщины с колясками, и еще те, кто всю свою жизнь держался за руки, не в силах разжать пальцы. Густые теплые сумерки сгущались, лес потемнел, вода потемнела, стало так тихо. И в этой тишине я увидел ее.

Так бывает, иногда мы оставляем текст, который очень любим и уходим по текстам более срочным. Мы быстро пишем статью, мы отвечаем на письма, укладываемся в сроки сдачи дипломных или курсовых, дописываем диссертации. Или новый отклик такой силы накрывает нас, что мы просто не можем не начать писать новую историю, оставив предыдущую недописанной. Это ничего, это нормально, так можно. Это не значит, что вы плохой писатель или что вы человек, не способный довести начатое до конца. Это значит, что вам просто нужно чуть больше времени, чем вы запланировали на эту работу. Не бойтесь оставлять недописанное, не выбрасывайте истории при первых неудачах, не практикуйте избитый delete. Будьте к себе помягче и дайте себе время.

Через время очень интересно возвращаться к недописанному, и вдруг так точно и ясно понимать, как именно тут нужно все довести до готовности. Не сокрушайтесь, не торопитесь, не нападайте на себя. Будьте гостеприимны и разнообразны, будто три четверти воды на нашей голубой планете. Пусть по вам плывут корабли, пусть дети плещутся на ваших берегах, пусть подводные лодки спускаются все ниже, а ученые-исследователи открывают все новых и новых жителей глубин. Порастите миллионами видов растений, покройтесь планктоном, кружите китами, бликуйте рыбьей чешуей. Будьте в избытке внутри себя самого. Что-то вы допишете, что-то нет, одни герои вырастут до полноценного романа, другие так и останутся застигнутые на полуслове круговоротом дел.

Не бойтесь чего-то не успеть. Люди не уходят, дописав все. Люди уходят и оставляют недописанным, когда заканчивается время. Никто не успевает написать все, поставить точку, после которой нет ничего, закончить абсолют. Этот процесс как вселенная, мы ее малыши, глаза, уши, души, нам не видно ее конца, не понять очертаний. Мы здесь, у нас есть немножко времени, герои наши витают в воздухе, и мы пишем про них по любви, пока ветер не переменится.

Отпусти, когда придет время

Лисица вышла ко мне из леса, из темноты. Она подошла близко, смотрела на меня так внимательно. Я не шевелился, не хотел испугать ее. Совсем небольшая, такая изящная, неслышная. Я протянул к ней руку, но она не подошла. Мой рюкзак лежал у моих ног, она чуть повела носом, но видимо учуяв, что там нет ничего для нее, отступила.

– Прости, – сказал я ей очень тихо.

Оно обошла меня стороной, постояла еще пару мгновений, а после так же беззвучно скрылась в лесу, темнота поглотила ее. Я не видел ее больше, слишком поздний час.

Однажды наступит день, когда вам нужно будет отпустить сюжет, дать ему закончится, перестать править, писать и переписывать. Дописать последний абзац, прочитать его в последний раз и поставить точку. Сохранить и закрыть текстовый документ. Выключить ноутбук или захлопнуть блокнот, убрать его в сумку и отправиться по своим делам. Не вспоминать, не переживать, не сомневаться в написанном. Просто жить жизнью без сюжета, готовить домашним ужин, мыть пол, в надежде ждать автобус зимним вечером, укладывать спать маленьких, смеяться над фильмом с друзьями.

Дайте сюжету пожить в себе самом, выстояться в темном и сухом месте. Пусть слова осядут, забудутся. Чтобы потом через время вы могли спуститься в погреб своей души, стуча тапками… слышите? Домашний халат волочится шлейфом по старой лестнице. В погребе не очень много света, но вы точно знаете, где хранится нужная вам история. Вы открываете, осматриваете, принюхиваетесь, пробуете маленький глоток. Что тут скажешь… Мы были смелы, искренни и не нарушали простых правил душевной кухни, вкус получился отменным. Попробуйте. Глоток, еще глоток. Да, пожалуй, получилось очень не плохо, чувствуете? Такое не стыдно будет подать на стол.

Прошло много лет с тех пор, я больше ни разу не встречал ее, и не искал встречи. Мы больше не встречались – как и договаривались. Да и зачем? Моя жена по-прежнему возвращалась домой в семь, а дом был просторный и светлый, как и моя жизнь. На другом конце города, в высоком доме на обрыве жила она, своей семьей, наверно ее сын уже совсем большой.

А где-то на острове в поисках мыши след в след по свежевыпавшему снегу прямо сейчас бежит лиса, нос ее подрагивает. Где-то на этом острове у нее нора.

Где-то в этом мире, есть остров, где коршун полосует водную гладь когтистыми лапами, но раз за разом остается голодным.

Где-то во Вселенной стоит наша деревянная беседка.

И где-то на грани между сном и явью, я то и дело вижу в ней ее. Ее глаза, ее руки, ее легкость и ее вопрос.

– Как живешь, Колокольчик? – звучит голос небесного ветра.

– Счастливо, – отвечаю я ей.

Хлопнула подъездная дверь.

Я спускаюсь в кофейню, сажусь за свой столик. Официант не спрашивает у меня, что я буду заказывать. Я прихожу сюда почти каждый день и потому он точно знает, что я люблю. И я знаю.

Грань. Слышите, как звучат ваши шаги, когда вы идете по ней тонкой, еле различимой. Канатоходец на небесной плоскости. Писатель тот, кто пишет. Слова могут свести вас с ума, а могут излечить ваши самые глубокие раны. Все дело в вас, вашем умении слушать, слышать и записывать, держать себя в тишине и быть на этой грани предельно честным не для кого-то там, не для того, чтобы было красиво написано. Слово – это для тебя. Напиши себе историю, напиши свою историю, напиши то, что тебе так нужно прочитать.

Мне хотелось бы еще много рассказать тебе. Однако, мы с тобой знаем, как важно и не просто бывает отпустить в мир то, что уже закончилось. И я отпускаю.

Где-то под этим небом, я буду продолжать писать свои истории. А эти письма придут к тебе почтой. Мои волны качают ваши лодки, ветер и соль, чувствуете?

Птицы кружат над водой, вдалеке гудит корабль, кто-то окрикнул тебя, ты слышишь?

Слушай, слушай чутко, а теперь устраивайся поудобнее и все-все записывай. Сейчас.