Второго дубля не будет. Комедия положений

Но вернемся к экзамену. Первый вопрос был из области термодинамики, и спрашивал меня в основном Герулайтис, физик по образованию, столп «Фотоники», этого физического отделения химического института, занимающегося закрытой тематикой. Я ошиблась в определении изолированной системы, не сказала об отсутствии массообмена, как само собой разумеющегося, и Герулайтис поймал меня на этом и, увидев, как я раздосадована, засмеялся. Остальное, всякую там математику, я бойко, без запинки, рассказала. Второй вопрос был по кинетике. Тут Калия меня выручил:

– Одну минуту, – сказал он, – я задам ей вопрос.

Он встал, провел наклонную прямую мелом на доске и спросил:

– Какой будет порядок у реакции, если зависимость концентрации от времени имеет такой вид?

– Нулевой, скорость постоянна.

Лукьянец и Герулайтис молчали, смотрели на доску.

– Может быть, тогда ничего у нее и не спрашивать, и так всё ясно? – задумчиво спросил Лукьянец.

– Ну, я для того и задал вопрос, чтобы ничего больше и не спрашивать, – как-то даже обиженно ответил Олег. И я ушла с пятеркой, реабилитировалась после своих троек по физхимии на физтехе.

В сентябре мы определили Сережку в детский сад, в его бывшую глазную группу, и вот первого сентября Алешка взял Сережку за ручку и повел в детский сад, а я убежала на работу в НИОПиК. Я шла на электричку и думала, что я эти годы была как мать одиночка, я отправляла Катю в школу, отводила Сережу в детский сад, бегала на обеденный перерыв кормить Катю обедом, забирала Сергея из детского сада, всё всегда я. В будни Алешка уходил в семь и приходил в семь, и так изо дня в день, из месяца в месяц. Основная его обязанность была привезти мясо из Москвы, просто в Долгопе трудно было его купить, и по выходным стирка из-за моей аллергии к порошкам, вернее к порошку «Лотос». Тогда нас не баловали, и было два порошка: «Лотос» для всех видов белья и «Астра» для белого.

Остальные домашние дела, за исключением мытья посуды вечером, я делала сама, и самым тяжелым делом было приготовление пищи.

Теперь же добираться до «Цветметавтоматики» было недолго, и рабочий день мужа начинался не с восьми тридцати, а с девяти и мои мужички утром самостоятельно ушли из дома, я к ним даже и не прикоснулась. Благодать! Сережка, правда, потом будет вспоминать, как отец тащил его за руку в детский сад, и он не успевал за ним, пройти нужно было почти полтора километра, не близко, а автобусы были битком набитые.

Отец отводил сыночка в садик, а я забирала, а Катюшка сама приходила из школы и грела обед на плитке, газом пользоваться я ей всё еще не разрешала, но и на продленку не отдавала, боялась, что она там будет уставать, да и, страдая всю жизнь желудком, я старалась, чтобы дети мои как можно позже стали пользоваться общепитом.

Я собралась к Фомину во второй половине дня, и грустно брела на электричку, раздумывая, как мне успеть вернуться с Ленинского проспекта до шести вечера, чтобы ухватить Сергуша из детского сада. По пути меня нагнал Гамлет.

– Ты куда? – уцепилась я за него, чувствуя, что при виде его какие-то надежды стали шелестеть в сердце.

– Сейчас одно дело сделаю, и домой, – радостно сообщил мне ничего не подозревающий приятель.

Я посмотрела на его горделивый кавказский профиль свободного человека, радующегося возможности пораньше уйти с работы, вздохнула перед тем как сделать пакость:

– А ты не зайдешь к нам, не попросишь Алешку забрать Сергея из детсада. Он сегодня вечером часов в пять должен вернуться из командировки, но будет сидеть до последнего, ждать, что я сама приведу сына, не догадается пойти за ним.

– А если его не будет дома, тогда что? – Гамлет был почему-то не в восторге от моей замечательной идеи.

– Это маловероятно… – тяну я. – Ну, тогда тебе придется самому взять Сережку из детсада.

– Вот еще, возвращаться. Лучше я сразу заберу Сергея. Если Алешки не будет дома, я его оставлю у нас, а ты потом заберешь. Как его там найти?

– Он на втором этаже, в глазной группе, кажется номер два. Как взойдешь по лестнице, налево.

– Ладно, не беспокойся, всё сделаю.

Я с легким сердцем укатила в Москву, просидела там до шести часов и возвращалась уже около восьми. У Сагиянов на втором этаже приветливо горел свет, и я свернула в общагу, чтобы потом не возвращаться, если Сережка у них.

Сережки у них не было, Гамлет отвел его домой, но Люда усадила меня, голодную и усталую, перекусить у них. Пока я жевала вермишель, отказавшись от ненавидимых мною котлет, Гамлет обстоятельно, серьезно приступил к рассказу, ни разу не засмеявшись и выдерживая паузы для наших с Людой реакций.

– Сережу я забрал, хотя ты всё сделала, чтобы я этого не смог, только этаж знаешь. У него группа не вторая, а четвертая, не налево, а направо, но всё же я его нашел, спросил, где группа глазная. Найти я его нашел и забрать забрал, но, боюсь, навсегда погубил твою репутацию. Вошел я в раздевалку, стою. Сережка меня увидел, подбежал. «Я за тобой, собирайся, говорю ему, домой». Вышла воспитательница, увидела мою сомнительную южную наружность. Встревожилась, похищают детей прямо из детских садов: «Сереженька, а ты знаешь этого дядю? – «Да, это дядя Гамлет.» – «Кто, кто?» Сережка повернулся к ней и громко пояснил: «Это дядя Гамлет, мамин друг. Папа мой в командировке, и поэтому меня забирает дядя Гамлет».

Тут я не выдержала, встряла в его рассказ. – И ты, конечно, не объяснил, что, мол, встретил меня случайно, я занята и т.д…

– Зачем? – Гамлет, наконец, засмеялся. – Всё было уже сказано, оправдываться, только ухудшать ситуацию. Пришли мы к вам (по дороге они зашли в шахматный клуб, к приятелю Гамлета Аскерову, чемпиону Долгопрудного и кандидату в мастера, но об этом в другой раз, тогда ни Гамлет, ни Сергей мне не рассказали об этом), звоню, Алешка открывает: «А, Гамлет, привет, проходи», а сам глазами вниз, вниз и наткнулся на Сережку, а ожидал увидеть Сурика. Удивился страшно и спрашивает: «А где Зоя?» – «А Зои нет», – отвечаю и захожу. Я зашел, а Алешка выбежал на площадку, думал ты там прячешься.

Потом объяснились.

Вошла эта история наравне с гусями-лебедями в золотую историю забавных случаев, я любила в тесном кругу её живописать, даже то, чего и не видела, как Алешка выходил на площадку и вертел головой, меня искал. Алешка прослушал её раз, прослушал другой, а потом рассказал всё это со свой, мужниной стороны:

– Три дня был в командировке, приезжаю, прихожу домой, кругом черт ногу сломит, жены дома нет, детей нет (Катя во вторую смену училась), еды никакой нет. Жду час, уже пора прийти, но никого нет. Жду второй, никого лет. Потом звонок, открываю дверь: приятель жены приводит младшего ребенка. «А где жена?» – «Поехала в Москву на свидание с шефом». Такая вот моя жизнь. Иду на кухню искать еду для сына.

Письмо Кати бабушке. Привожу без купюр. Нунягой Катя звала бабушку в детстве, так образовала от Нонны.

Здравствуй, Нуняга!

Я пишу тебе потому, что соскучилась. Ведь мы с тобой давно не виделись. Приезжай к нам в гости. Ты скоро уедешь в Батуми, и мы будем видеться еще реже.

Учусь я хорошо. По немецкому одни пятерки, а учительница по истории сказала, что отличные отметки некуда ставить. По русскому в тетрадях две тройки, одна четверка, остальные пятерки. Математичка очень аккуратная женщина и требует от учеников того же. Я же в тетрадках по математике только и ляпаю, делю плохо. Зато у доски отвечаю на четыре и пять. По литературе читать не спрашивают. Меня выбрали в совет отряда. Я должна отмечать, сколько получено отметок, и на линейке для четвертых классов рапортовать об этом. Классный руководитель ведет по русскому языку и литературе. Передавай привет бабушке (видимо, прабабушке, у нее 30 сентября день рождения, а письмо датировано 12 октября) и скажи, что я приношу глубокие извинения по поводу запоздавшего подарка. И поцелуй её от моего имени.

Напиши о себе и обязательно приезжай.

Я буду ждать. Целую. Катя.

Да, совсем забыла. Мама и Сережа оба болеют. Сережа от меня заразился. А мама страдает г……м (геморроем).

Из письма маме. Я тоже писала письма на Белоозерскую.

…Вчера, мама, ждали тебя, но вместо тебя пришло письмо. Мне нездоровилось, и я не решилась ехать к вам…

Документы для тебя никак не могу взять: то нет паспортистки, то коменданта, то их обеих (что за документы, сейчас совершенно не помню). Это ЖКО на два дома, не ЖКО, а сплошной бардак. В понедельник пойду снова.

Я сижу на больничном. Сначала сидела с Сережей, а потом и Катя стала сильно кашлять, села с Катей.

Такая у меня жизнь. Сейчас кашляет один Сережа, но слабо. Выпишу его в сад, а как водить буду, не знаю. Алексей собрался в командировку дня на 2—3 в Калинин (после этой командировки, в пятницу, Гамлет и забирал Сережку из сада).

С шубой у меня обстоятельства такие: 150 рублей мне надо отдать в этом году – остальные где-то в марте (125 рублей). 25 рублей я за нее уже отдала, так что, как видите, осталось всего 275 рублей.

Я купила в комиссионке шубу из кусков мутоновой цигейки, отделанную каракулем, очень теплую и тяжелую, деньги заняла у Люды и Нины.

Конечно, острой нужды в шубе на эту зиму у меня не было, могла бы проходить и в своей старой, но ведь это случай, когда еще подвернется шуба по сходной цене. К тому же цены растут. Когда мы сюда приехали в1976 году я видела в ателье каракулевую шубу из кусков за 250 рублей, а теперь такая стоит 700 рублей.

Так что ждать нечего.

Были сильные боли в сердце, и я обследовалась, и рентген, и кровь из вены на ревматизм, и была у ревматолога. Ничего не нашли, опять кокарбоксилазу колю, аскорбинку и глюкозу в вену. Вроде стало полегче. Я откомандирована в Москву с первого декабря, а зачислили меня в аспирантуру с 15 января 1981 года.

…приезжай. Съездим в Дегунино за стульями, а то обещают поднять цены.

Мое трагическое описание грозящего мне финансового краха не прошло даром, не зря бумагу марала. Мама и бабушка, в конце концов, подарили мне 150 рублей, чтобы я отдала часть долгов за свою шубу.

Долгие прикидки привели нас с Алешкой к мнению, что описываемое ниже событие произошло именно в сентябре 80-го года. Почему тогда? Все происходило до того, как начали топить, и в квартирах и подъездах было холодно. Свекрови не было, а мама с бабушкой жили еще на Белоозерской. Тогда мы уже переставили мебель и переехали: Катя жила в маленькой комнатке, Сережа в проходной, а мы с Лешей устроили спальню в комнате с балконом. Сережа кашлял, я ночью встала, укрыла его, напоила теплым чаем с молоком и, чтобы не бегать в потемках по квартире, оставила свет на кухне. Не успела я упасть в сон, как раздался звонок в дверь. Я встала, глянула на часы. Было полвторого ночи. Я спросила кто, глянула в глазок. Какая-то мужская фигура, потом женская, и жалобный юношеский голос попросил:

– Откройте, пожалуйста.

Я открыла. Передо мной стоял молодой, очень красивый парень, который сбивчиво начал говорить мне что-то, потом вдруг сказал своим товарищам, мужчине и женщине:

– Хорошо, что есть мужчина, это хорошо, они не будут бояться.

Я повернулась и увидела мужа, сонного, встревоженного, в одних трусах. Парень всё говорил и говорил, и изгибал тонкие, женственные брови.

Наконец, мы уяснили, в чем дело. Они из Риги. Приехали в гости сюрпризом к людям, живущим в соседнем доме, а те, к счастью для себя и к несчастью для гостей, сами куда-то умотали на выходные. Вот они в подъезде ждали их до тех пор, пока не стало совсем поздно и везде погас свет, и только у нас горел, и они подумали, что мы не спим и, может быть, пустим их переночевать.

Наверное, мы с Лёшей вспомнили, как остались на улице в первую брачную ночь, и вспомнили всю свою жизнь с мытарствами и переездами, и я сказала:

– Ну хорошо, давайте скорее, а то спать хочется, – Лёша не возражал. Правда, оказалось, что их не трое, а пятеро, и что у них чемоданы, но нам уже было всё равно.

Они ушли за оставшимися и чемоданами, а Лёша достал ватный матрас, мы постелили его на циновку, нашли пару подушек, и тонкие шерстные одеяла. Одного мы решили положить на раскладной диванчик, а Сережа спал на своем детском диванчике. Две пары легли на матрас поперек, а холостой парень на кресло.

Женщина всё время кашляла, и под утро Сережа перебрался к нам в постель.

Утром я покормила своих гренками с яйцами, а для гостей у меня ничего не было, но я предложила им горячий сладкий чай и хлеб с маслом. Понятно, что они и не ужинали.

– Нам неудобно, – сказал тот, что уговаривал нас пустить их переночевать.

– Ну да, но есть-то хочется, – ответила я. – Просто у меня ничего нет, только чай, хлеб и масло.

Они попили чай, предлагали нам деньги, но мы отказались.

– Мы на этом не зарабатываем, – сказала я.

Они собрались и ушли. Оставили нам курицу в холодильнике, которую купили на всякий случай, – когда едешь сюрпризом, у хозяев может и не оказаться еды.

Когда мама узнала о том, что мы пустили в дом посреди ночи пятерых незнакомых людей, рассердилась:

– Зоя, ну как вы могли такое сделать? А вдруг это грабители?

Я вспомнила юношу, его честные светлокарие глаза, тонкие брови. Не зря на переговоры послали его.

– Мама, я как-то сразу поняла, что они не бандиты, – ответила я. – Да и что у нас взять-то?

А бабушка добавила:

– Нона, не переживай, бог убогим соломку подстилает…

На каникулы на седьмое ноября Катя ездила с отцом в театр. Я после посещения с пятилетней Катей спектакля «Волшебник изумрудного города» в театр с детьми не ходила, правда, помню, что всё же была на «Трех толстяках», но когда, не могу сказать. Помню только, что с Катей, не с Сережей.

На другой день после театра у Кати поднялась температура до 37,5 и заболела горло. Она отлежалась два дня в постели, температура больше не поднималась, и горло прошло, но в первый день учебы, я её в школу не пустила:

– Что-то глаза мне твои не нравятся, мутные какие-то, больные глаза, посиди-ка ты дома еще денек.

А к вечеру по Катиному телу пошла сыпь, мелкая красная, не похожая на аллергию.

Наша участковая врач Симонова не любила как-то ходить по этажам без лифта, а лифт в очередной раз не работал, и я не стала вызывать врача к десятилетнему ребенку без повышенной температуры, а отправила Алешку с утра показать врачу девочку, на всякий случай предупредив его, чтобы он обязательно зашел в поликлинику со стороны бокса, и вызвал врача к себе:

– Черт его знает, что это за сыпь, может быть, инфекция какая-то.

А Сережку отвела в детский сад сама.

Алешка позвонил мне, и сказал, что Симонова нас ругала, почему её не вызвали, у Кати скарлатинозная сыпь, скарлатина ходит с тяжелыми осложнениями, велено лежать в постели и пить антибиотики. И две или три недели никакой школы.

– Ну вот, – сказала я вечером дочке, – потом расскажешь Таисии Петровне (классной руководительнице), как я спасла весь ваш класс от эпидемии скарлатины, оставила тебя дома без явных признаков болезни.

Еще до скарлатины Катя подралась с Машей Сысоровой. Подралась, громко сказано, Маша её побила, а потом еще и камнями кидалась. Все дни эта девочка проводила у нас, весь третий класс, а в четвертом её всё больше вытесняет Наташка Самыгина. В четвертом классе Наташка очень льнула к Катеринке, часто появлялась у нас и, блестя глазами, рассказывала мне, какая замечательная девочка Катя, самая лучшая девочка в их классе, и сравнить её даже не с кем. Ни единого темного пятнышка не могла допустить Наташка на светлом облике подруги, и сомнениям в великих достоинствах дочери, мелькавшим на моем лице Наташка противопоставляла свою глубокую убежденность в несравненных достоинствах Кати. Начитанная, уверенная в себе, хорошо учившаяся Наталья, к тому же так высоко оценивающая Катеринку, была как подруга интересней для Катерины, чем простоватая Машка, и мягкая, неспособная оттолкнуть кого бы то ни было, Катеринка, оказалась неверной в дружбе и предпочла Самыгину, а самолюбивая Марья, чувствуя себя приниженной и брошенной, из ревности пыталась побить мою Катьку. Вся эта трагедия прошла мимо моего занятого солями тетразолия (веществ, на которых я попытаюсь сделать диссертацию) сознания, и только разбрасывание камней открыло мне глаза на драму внутри девчоночьего коллектива четвертого «Г».

– Как же ты дочка допустила, чтобы Маша Сысорова тебя побила? Она же тебе до плеча только. Стукнула бы её разок, да и всё.

Большие зеленые глаза дочери стали наполняться слезами:

– Ты, мама, не понимаешь, я не могу ударить человека, не могу и? всё тут. – Я понимала, но плохо.

Наташка Самыгина, председатель совета отряда, решительно выступала за исключение Маши из пионеров, драки с подругами чернили светлый облик советского пионера, и теперь брошенная, оттиснутая на задний план двоечница Машка оказывалась недостойной носить галстук.

Я провела доверительную беседу с дочкой.

– Не стоит, может быть, так раздувать это дело, а? Помирись ты с Марьей, прости её, но больше не дружи близко, отойди постепенно.

Катя опять пустила слезу, теперь уже потому, что ситуация вышла из-под контроля, и подруги действовали сами по себе, забыв о том, что причиной конфликта была Катя.

– Если вы помиритесь, Наташка умерит свой воспитательный пыл. Ты же не хочешь, чтобы Машку исключили?

– Нет-т, – плакала дочь, – но и мириться не хочу, в конце концов, не я била Машку, а Машка меня.

Я только вздохнула. Катерина – причина раздора двух захватнических женских натур была без вины виноватой. Оставалось надеяться на разум Таисии Петровны. Классная решительно осудила образовавшиеся в классе коалиции. Катя так и расписывала спустя много лет.

– Таиська поорала на нас, повращала глазами в разные стороны, и на этом дело и кончилось, а когда позднее стал образовываться новый «Д» класс из-за переполненности, Маша сама с радостью ушла туда, хотя обычно в новый класс классные руководительницы старались отдать учеников похуже, а сами дети и родители изо всех упирались, и при таком способе отбора вновь образующийся класс изначально оказывался самым слабым. Маша Сысорова единственная сама туда попросилась, начала жизнь с новой, чистой страницы:

– Меня там никто не знает, мне там будет проще, – скажет Маша.

Эта её решительная манера обрывать несложившееся и начинать с нуля будет хорошо прослеживаться позже, в зрелые годы Маша решительно сменит двух мужей за короткий срок, а потом и третьего выгонит, но до этого еще далеко.

На новый год к нам приехал Сашка Ярош, мой новый сослуживец, с женой Наташкой, дочкой Ксюшей и парой друзей, Ирой и Колей, которые завалились к ним в дом, когда они уже собрались уходить. С собой они привезли кучу всякой еды, очень вкусную домашнюю колбасу, и, помню, мой куриный плов с кусочками апельсина даже не попробовали.

Детей уложили спать в двух комнатах, а сами сидели в комнате с балконом. Там стояла софа, новый книжный шкаф, висели проданные мне Ниной Скуратовой, моей сослуживицей, расписные красные с розовым и синим шторы и лежали подушки с наволочками из этой же ткани.

Как всегда, если я выпью и поем ночью, мне было плохо с желудком и пришлось пойти и вырвать, потом меня трясло от озноба некоторое время, и я, расклеившись, легла спать, но довольно поздно, уже в четвертом часу. Пьяный Сашка давно свалился на надувной матрас, Ира с Колей легли, а самоотверженная Наташка перемыла всю посуду, и, когда я утром встала, у меня был на кухне порядок.

1981 год. Смерть Гены Фомина, переезд мамы в Батуми

С января меня зачислили в аспирантуру, я стала ездить в институт Химфизики почти каждый день, прижилась в маленькой полуподвальной комнате, потихоньку перезнакомилась с группой Гены, состоящей из сотрудника Пети Мордвинцева, физтеха, на несколько лет моложе меня и живущего, в Ниопиковском общежитии, где и Сагияны, Марины – аспирантки, самого Гены и меня.

Гена сдвинул меня с мертвой точки. Мы стали пробовать добавки, получили увеличение эффекта воздействия радиации на мои растворы, интересный результат при облучении растворов ультрафиолетовым излучением, и уже через два месяца можно было писать небольшую статейку и подумать о заявке. Никаких трений у меня с Геной не было, хотя однажды мы обсуждали с ним результаты, поспорили, разгорячились, и Маринка пришла к нам (для обсуждения Гена уводил сотрудника в соседнюю аудиторию, чтобы не мешать остальным) и сказала:

– Вы так орете, по всему коридору слышно.

В результате своей увлеченности работой я зиму проскочила незаметно.

Гамлет по выходным ходил гулять с Суриком и заходил с малышом к нам, пока его жена думала, что они пребывают на свежем воздухе. Я его понимала, скучно гулять с дитем неразумным, а с нами можно поболтать.

– Можно дать Сурику конфету? – спрашиваю я Гамлета.

Сагиян кривится, как будто проглотил что-то кислое.

– Ох, да он весь измажется сейчас, придется мыть.

Но уже поздно. Глаза мальчишки, чуть видные над столом, увидели конфету и засверкали как звезды в ночи. Пришлось дать ему возможность вымазаться.

Яркий солнечный день. Выходной. Окна нашей голубятни на запад, деревьев нет, шторы раздвинуты, и солнце сверкает и даже припекает в комнате, хотя только первые числа апреля. Гамлет с Суриком у нас в гостях, а моих детей нет, может быть, они у мамы на Белоозерской, может быть, в школе на каком-нибудь мероприятии. В квартире тишина. Сурик играет в Сережины машинки, сидит на полу и гудит, а мы за столом пьем кубанскую водку, мягкую, на чем-то настоянную, 6 рублей за бутылку. Закуски у меня нет, и я открыла баночку селедки с укропом, мы вытаскиваем вилкой кусочки селедки прямо из банки, заедаем хлебом. Повод выпить есть: во-первых, весна, во-вторых, у нас троих в марте прошли не обмытые дни рождения, у Гамлета 17-го, он рыба, а не овен, как мы с Лешкой. За это тоже надо выпить. Нам хорошо, но мальчишка, возможно, голодный.

– Давай я его покормлю, у меня суп есть, – предлагаю я Гамлету.

Сагиян смотрит на часы.

– Нет, его скоро обедом кормить, Люда расстроится, если он есть ничего не будет.

Великий конспиратор, если Люда не спросит, он и не скажет, что у нас сидел.

А дальше весна, май. Я иду по тропке между общежитием и нашим домом и веду за ручку Сурика Сагияна. Люда с Гамлетом уехали к врачу на осмотр, Людмиле скоро рожать, а Сурика подкинули мне. Сурке два с половиной года, он очень мил, черноглаз и говорлив, я с удовольствием держу его маленькую ручку. Я люблю держаться за маленькие ручки, обувать маленькие ножки и люблю смотреть на крохотные детские туфельки рядом с огромными емкостями мужской обуви.

Суббота, спешить мне некуда, обед готов, свои дети с отцом, и я гуляю с чужим ребенком. На меня набегает Таня Якунина, приятельница Нины Макшановой еще по Рубежному. Именно набегает, потому что она близорука и узнаёт знакомых, только уткнувшись в них носом.

– Зоя, – говорит она, с изумлением глядя на Сурика, – как же такой маленький пойдет в школу?

Несколько секунд я в замешательстве, не понимаю, о чем она.

– Да он не пойдет в школу.

– А ты говорила, Сереже семь лет, и он идет в школу в этом году.

– Сережа и пойдет, а это не мой сын, не Сережа. Это Сурик.

– Я Сурик, – подтверждает Сурик и смотрит на Таню снизу вверх жгучими армянскими глазами.

– Странно, – Таня как бы уличает меня в том, что я отказываюсь от родного сына. – Он так похож на тебя.

– Может даже больше, чем мой собственный сын. Да и вообще все армяне похожи один на другого. Но тем не менее это не мой ребенок, а Сагиян.

– Я Сагиян, – подтверждает Сурик, еще сильнее запрокидывая голову на Таню.

– Ну, если ты Сагиян, то что ж, тогда верю, – смеется Таня и убегает.

В детском саду у сына намечался выпускной вечер. Сергей, как всегда, перенес простуду и пропустил подготовку к танцам.

– Ты не будешь выступать, – строго сказала ему Анечка Гудзенко, девочка из пары разнополых близнецов, которые ходили с Сережей в одну глазную группу и жили в одном с нами подъезде.

Она услышала, как Сергей приглашает меня на вечер, и строго так сказала:

– Не будешь выступать, у тебя нет пары.

На личико моего сына легла трагическая тень, и губы задрожали. Видимо, действительно, не было у сыночка пары, а то бы он сказал: «А вот и нет, у меня пара такая-то». И я иду на вечер в детский сад со страхом, что сынок будет одиноко сидеть в уголке, когда все дети будут танцевать.

Вышли детки парами, и в первой паре мы с Катей увидели Сережу с красивой уверенной девочкой, которой он доходил только до плеча, был неловок, путался в движениях, но личико у него сияло. Девочка танцевала с удовольствием и не выглядела огорченной тем, что ей достался такой невысокий и неуклюжий партнер.