Остров Робинзонов

– Еще наследство от этой бедняжки Эллиот! Только англичанка способна таскать с собой такую кучу вещей.

– Которые, к сожалению, не пригодились ей, но пригодятся нам. Она настояла, чтобы ее багаж взяли с собой на баркас.

И, не находя ответа на мучивший его вопрос, Жан прибавил:

– Но куда же девалась наша лодка? Ведь она опрокинулась вместе с нами.

Пока он рассуждал, Жанна здоровой левой рукой шарила в глубине ящика.

– Постой! – воскликнула она. – Там еще что-то есть.

И девушка вытащила небольшой сверток, также завернутый в холст. То был изящный кожаный несессер, где лежали ножницы, нитки, иголки, наперсток, затем гребенка, головная щетка, зубная щеточка, зубной порошок, полоскание для зубов и, наконец, карманная аптечка с запасами хинина, антипирина, ипекакуаны-рвотного, ревеня и т. д., причем не было забыто даже льняное семя для припарок и горчица для горчичников.

– Бедная женщина! – прошептали брат с сестрой. – Все это не помешало ей, однако, умереть.

И на глазах у них навернулись слезы искренней жалости.

Затем Жан открыл кожаный футляр и с восхищением вынул то, что в нем находилось.

Это была великолепная двустволка. Один из ее стволов заряжался пулей и обладал страшной меткостью боевого ружья. Кроме того, это оружие было с репетицией: в никелевой вращающейся коробке под прикладом Жан нашел двенадцать патронов, семь – со свинцовой дробью и пять – с коническими пулями, снабженными стальным концом.

– Чудесно! – воскликнул Жан. – Вот славное угощение для дикарей, которые вздумали бы нас побеспокоить!

И брат с сестрой испытывали детскую радость, перебирая свои богатства.

Да разве и не были они детьми, этот семнадцатилетний мальчик и пятнадцатилетняя девочка? Правда, они были высоки и сильны не по летам. Кроме того, их отец, господин Риво, чрезвычайно сведущий медик, посвятил всю свою жизнь сыну и дочери, потерявшим мать очень рано. Оба они получили самое тщательное образование и далеко опередили в этом отношении своих сверстников. В семнадцать лет Жан имел уже два диплома: бакалавра словесности и бакалавра наук. Жанна со своей стороны не пренебрегала ничем, что требуется от образованной женщины, что украшает ум и обогащает сердце, прибавив к этому и практические сведения, без которых женщина неспособна играть полезной роли в обществе. Искусные во всевозможных телесных упражнениях, дети Риво были обязаны своей физической силе, как и умению плавать, спасением от ужасной смерти, которой не могли избегнуть их товарищи по несчастью. И в настоящее время, вместо того чтобы оплакивать свою горькую участь, они хладнокровно и решительно смотрели в глаза действительности. Жан, спокойно обсуждавший с сестрой их положение, закончил беседу мужественными словами, достойными геройской души:

– Милая сестра, Господь испытывает нас. Но пословица гласит: «На Бога надейся, а сам не плошай». Сколько раз наш отец повторял нам ее! Не будем предаваться унынию. Мы восторжествуем над препятствиями, действуя дружно в борьбе, поддерживая наши усилия ласковым словом и общей надеждой.

– И любя друг друга крепко, не так ли, милый брат? – сказала Жанна, подставляя Жану для поцелуя свой прекрасный лоб.

Прошло два часа со времени их пробуждения. Море теперь убывало, позволяя им сойти на низкий берег. Жанна попросила брата разорвать ей рукав, чтобы она могла переменить свою еще сырую одежду, в которой оставалась до сих пор по необходимости.

– Если Провидение сделало нас наследниками миссис Эллиот, то я воспользуюсь этим, чтобы немного заняться своим туалетом.

– Ты права, – сказал Жан, – а я последую твоему примеру, искупавшись сперва в море.

Полчаса спустя молодые люди кое-как переоделись. Это не обошлось без восклицаний и даже без смеха, который вызвало странное одеяние Жана, облекшегося поневоле в одну из ночных кофт бедной покойницы. Молодость всегда заявляет свои права, и Жанна не могла воздержаться от припадков веселости.

– Теперь, – сказал ее брат, – мы должны предпринять экскурсию, чтобы расширить границы наших владений. Какое несчастье, что при недостатке инструментов у нас нет даже карманных часов!

– Ошибаешься, – отвечала Жанна, – мои часы никогда не расставались со мной. Поищи в моем кармане, ты найдешь их там в кожаном футляре. Может быть, они еще идут, я их завожу только через три дня.

О, счастье! Часы оказались в кармане и продолжали идти. Жан взял их и осторожно открыл. Ничто не было в них повреждено. То был превосходный золотой хронометр. Не будучи кокеткой, Жанна предпочла этот точный инструмент бесполезным, но очаровательным игрушкам, которыми любит украшать себя милая женская суетность.

– Ровно семь часов, – сказал молодой человек и, взглянув на солнце, прибавил: – Солнце описывает угол приблизительно в двадцать пять градусов. Мы в его оси. В полдень оно будет как раз над нашими головами. Знаешь ли ты, что это значит, Жаннета?

– Кажется, знаю, – отвечала та, – это значит, что мы находимся под самым экватором или близко к нему.

– Да, и сегодня вечером, если небо будет ясно, мы окончательно убедимся в этом, так как одновременно увидим созвездия обоих полушарий. А теперь постараемся осмотреться.

Они повернули вправо, то есть к югу, так как север сторожила бесчисленная армия кайманов, авангард которых дети видели вчера.

Вскоре жалобный писк заставил их повернуть голову, и Жан увидал, что эти звуки издавала раненая морская птица. Подойдя ближе, он узнал альбатроса, которому накануне подшиб камнем крыло.

– Товарищ, – сказал юноша, – таковы законы войны. У моей сестрицы была также переломлена рука; это не помешало тебе, однако, очень недобросовестно напасть на нее, за компанию с твоими товарищами. С тобой не случилось бы беды, если бы ты действовал более рыцарски.

И видя, что Жанна смеется, ее брат прибавил:

– Впрочем, мне жаль тебя. Альбатрос, который не летает, уже не альбатрос, он может пойти только на похлебку больным. Ты внушаешь нам сожаление, а мы те же больные. Услуга за услугу. Я прекращу твои страдания, а ты доставишь нам один или несколько обедов. Быть посему.

Двумя ударами приклада он прикончил птицу и стащил ее в пещеру.

– Теперь остается ее ощипать и сварить, – с улыбкой заметила Жанна.

– Конечно, сестрица, но мне всегда говорили, что мясо этих животных грубо и жестко. Мне кажется, что вкус альбатроса напоминает бекаса, его надо есть, когда он начнет слегка портиться.

Они спрятали свою дичь с остатками другой провизии под свежим слоем сухих водорослей, на который навалили три или четыре больших камня, и продолжили свою прогулку вдоль берега.

Им пришлось идти недалеко, чтобы измерить свои владения к югу. Скалистый мыс заканчивался под чрезвычайно острым углом, длиной не более трехсот метров, а по другую сторону этого мыса тянулась область лагун и зловонных болот.

– Право, – воскликнул Жан, – пока мы не узнаем его настоящее имя, можно окрестить наше местопребывание Островом Кайманов.

– Да, – отвечала Жанна тоном глубокой признательности, – и мы должны благодарить Бога, что море выбросило нас на этот клочок земли не шире километра. Немного более вправо, немного более влево – и мы наверно были бы съедены этими ужасными животными.

Тут молодая девушка не могла сдержать крика ужаса. Ее конвульсивно вытянутая рука указала Жану на небольшое болотце, в котором, как бы в подтверждение ее слов, отвратительные земноводные отбивали друг у друга части человеческого тела, еще одетого в лохмотья матросского костюма.

– Фуй! – сказал молодой человек, хватая свое ружье. – Мне ужасно хочется пустить пулю в самого крупного из этой шайки.

Жанна поспешно удержала его и обратилась к нему с такими благоразумными словами:

– Не забывай, что у тебя только двенадцать зарядов. Побереги их для более полезного дела.

– Ты права, сестра, – согласился Жан. – Если мы разбогатеем… относительно боевых припасов, я позволю себе удовольствие убивать каждый день пред обедом по десятку этих гадких животных.

– По этому расчету, – пошутила Жанна, – если мы проживем здесь год, ты уничтожишь десять тысяч девятьсот пятьдесят крокодилов. Это очень недурная цифра. Я уверена, что на всем земном шаре не найдется столько жертв для истребления.

– Жестоко заблуждаешься. Пробовали было составить приблизительную статистику пресмыкающихся и крокодилов, но были принуждены отказаться от этой мысли. В одной Америке, в реках Флориды, Мексики и Гватемалы, две тысячи охотников, с ожесточением занимавшихся их истреблением, не могли очистить от них край. Пришлось удивляться, чем питаются эти неприятные животные, и пришли к заключению, что они пожирают трупы своих издохших собратьев.

Обмениваясь такими мыслями, молодые люди дошли до оконечности мыса; оттуда, обернувшись назад, они могли окинуть взглядом порядочную часть берега, и это обозрение местности доставило им одно драгоценное сведение.

По береговой линии, километров в двенадцать длиной, море омывало низменные земли и доходило до лагун; здесь почва была перерезана местами острыми утесами, подобными тем, на которых теперь стояли брат с сестрой. Наверху лес раскидывал свой громадный непроницаемый зеленый шатер. В каких-нибудь пяти километрах к югу берег внезапно поворачивал на запад крутым изгибом; белая линия кипящих волн и пены против этой извилины указывала на присутствие здесь гряды подводных камней.

– Жанна, – громко заметил брат, – должно быть, там сильное течение.

– Да, – отвечала молодая девушка, – а еще дальше к югу опять начинается земля.

Она указала ему лиловую полосу, неясно выступавшую из тумана.

– Вот что изменяет немного мои предположения, – продолжал Жан. – Вероятно, мы находимся не на острове, а на каком-нибудь полуострове, соединенном с материком. Это жаль, остров больше нравился бы мне.

У Жанны внезапно вырвался крик радости.

– О, посмотри, Жано! Если мы вздумаем подняться к лесу с того места, где стоим, перед нами готовая дорога. Обрушившиеся скалы представляют настоящую лестницу.

И, опершись левой рукой на сильное плечо брата, молодая девушка стала карабкаться с ним по этой лестнице гигантов, которая привела их, наконец, на гребень утесистого берега у самой лесной опушки.

– Девственный лес! – воскликнули они в один голос и с одинаковым чувством страха и восхищения.

Да, то был действительно девственный лес, лес экваториальный, со своей пышной растительностью, порождавшей нездоровые испарения. Только одно море, прорезав в этом месте почву, помешало его распространению дальше к востоку. К западу лес, должно быть, простирался беспрепятственно со своей страшной и таинственной чащей, где древесные стволы баснословной величины и допотопные лианы душили друг друга в объятиях, где солнце не могло пронизать своими лучами густого сумрака, но откуда также не было выхода убийственным миазмам, где росли ядовитые травы, кишели пресмыкающиеся со смертоносными жалами, громадные удавы и дикие звери со страшными когтями.

Там росли деревья всевозможных пород, незнакомых до сих пор молодым людям, пестрели цветы с яркими чашечками, откуда пили росу дивные птицы и бабочки с пурпуровыми и золотыми крылышками.

Брат с сестрой с минуту не могли вымолвить ни слова, пораженные великолепным зрелищем. Жан первый очнулся от своего оцепенения и вскричал:

– Ну-ка, ботаник, рассмотри эту великолепную флору. Что ты видишь в ней?

Покачав головой, Жанна ответила без ложного стыда:

– Милый брат, ты, кажется, забываешь, что я изучала ботанику во Франции. Как же ты хочешь, чтобы я могла назвать деревья и растения, не умея различить их особенностей?

Однако она узнала многие из них по описаниям в книгах и по образцам, виденным в Париже в Ботаническом саду и в саду Акклиматизации. Тут ей бросились в глаза уакапу, квассия-симаруба, черный кедр, григон, лангусси, тука, каучуковое и какаовое деревья.

Между опушкой леса и хребтом утесистого берега шла полоса земли от двадцати до двадцати пяти метров в ширину, оконечности которой круто сбегали к лагунам, где породы деревьев, растущих на твердой земле, смешивались с корнепусками. Следовательно, нельзя было и думать спуститься туда, чтобы пройти к берегу.

– Ну, право, – заметила Жанна, немного упавшая духом, – мы обречены умереть на этом жалком клочке земли, где растительность с одной стороны и болота с другой отделяют нас от остального мира.

– Если только нам не удастся объехать остров на лодке.

– Но откуда же она возьмется?

– Мы ее сделаем, сестрица. Не падай духом. С помощью Божьей человеческая воля побеждает все препятствия. А до тех пор попробуем все-таки проникнуть в лес. Может быть, он не так негостеприимен, как кажется, и даст нам убежище. Впрочем, солнце начинает немилосердно палить, и деревья доставят нам, по крайней мере, прохладу в тени, вместо более существенной помощи.

Жан подал пример, решительно двинувшись под сень леса. Первые шаги не представляли затруднения. Влияние морских ветров обнаруживалось на большом пространстве, отодвигая назад слишком густые травы, лианы, заграждающие путь и опасные для путешественника, а также и вредных животных.

Двое детей, таким образом, могли углубиться метров на двести под навес зеленых ветвей, где почву устилал мягкий мох, среди которого попадались папоротники с кружевными листьями, колючие кустарники и разновидности редких орхидей, распустившихся по капризу природы между самыми скромными дикими злаками.

– До сих пор, – сказала Жанна, – этот берег не представляет существенного различия с берегами Франции.

– Разве только относительно здешних цветов, – отвечал Жан, показывая на роскошные экземпляры, красовавшиеся у него перед глазами.

Они продолжали свою прогулку и прошли еще сотню шагов. Но трава уже становилась выше, чаща непроходимее. Нечего было и думать подвигаться дальше.

Вдруг Жанна остановилась и, удерживая брата за руку, показала ему великолепное дерево в десяти или пятнадцати метрах от того места, где они стояли.

– Взгляни, как странно: секвойя под этой широтой!

Они подошли ближе. То был действительно один из тех чудных кедров, которые любят климат Калифорнии, где они достигают невероятных размеров и поднимаются на сто метров от земли. Дерево, стоявшее перед молодыми людьми, было достойно своих собратьев в Северной Америке. Оно выходило из земли одним стволом метров около шести в диаметре, опираясь на могучие корни, окружность которых превосходила по крайней мере вчетверо окружность ствола. Нижние искривленные отростки средней толщины, громадные узлы, шли от главного ствола подобно ступеням, по которым было легко взобраться на этого колосса.

– Это дерево настоящий укрепленный замок! – воскликнула в восторге Жанна.

– Влезем на него, – продолжал Жан.

Поддерживая сестру, которая могла действовать только левой рукой, он в несколько секунд взобрался на громадный ствол приблизительно на четыре метра над землей; в центре ствол разветвлялся на пять суков. От этой центральной площадки, достаточно широкой, чтобы сделать по ней шесть шагов во все стороны, отделялись пять главных ветвей, до того толстых, что трое человек, взявшись за руки, не могли бы охватить самую тонкую из них.

– Ты права: это укрепленный замок! Самое важное для нас – это овладеть им.

– А кто нам помешает в том? – весело спросила молодая девушка. – По-моему, нет ничего легче. Стоит нам взобраться на дерево и расположиться там.

– Вот и ошибаешься, – возразил Жан. – Я, напротив, уверен, что у этого мирного кедра есть уже обитатели, и, пожалуй, очень неприятные, которые имеют перед нами то преимущество, что они раньше поселились здесь.

Он не успел договорить, как поблизости послышался странный звук, заставивший детей примолкнуть. Они насторожили уши. Звуки выходили как будто из самого дерева, на котором стояли брат с сестрой.

– Постой, – прошептал молодой человек, – это неспроста.

Вдруг Жанна слегка вскрикнула и сделала два шага назад, под защиту брата.

Из круглого отверстия, не замеченного ими раньше и находившегося в самом центре разветвления, показалось что-то – плоская треугольная голова с громадными челюстями, с красноватыми глазами. Из разинутой пасти высовывался раздвоенный язык, брызгавший слюной и издававший род шипения, которое испугало детей.

То была мапана, одна из треугольноголовых змей крупного размера, так часто встречающихся в экваториальной и тропической Америке и не уступающих длиной удаву. Ее ядовитый укус приносит смерть менее чем через час.

Жан с сестрой попятились назад. Чтобы слезть с дерева, им нужно было перешагнуть через отверстие и пройти по телу отвратительного пресмыкающегося, вблизи его смертоносных зубов. Об этом нечего было и думать.

Молодой человек потихоньку помог сестре влезть на ближайший сук, который представлял как бы второй этаж этого оригинального, но опасного лесного жилища. Жану было известно, что змеи этой породы поднимаются с трудом по вертикальной линии; прежде всего, значит, следовало оградить себя от нападения.

Устроив Жанну в гигантских разветвлениях сука, мальчик сам отступил в сторону. Между тем мапана медленно выползла из дупла и развертывала кольца своего черного, глянцевитого тела, усеянного зелеными пятнами. Было очевидно, что животное готовится к наступательным действиям и ищет битвы. Шипение змеи раздавалось чаще и громче. Она вытягивала язык и брызгала пеной во все стороны. В то же время ее зрачки загорались, а грозная пасть открывалась и закрывалась с сухим щелканьем челюстей, обнаруживая ужасные кривые зубы в кровавой глубине глотки.

– Она бросится на нас, – в ужасе проговорила Жанна. – Что с нами будет?

– Подожди, сестрица, и не отчаивайся раньше времени, – отвечал мужественный юноша.

Отступая перед отвратительным гадом, он взял в руки ружье, висевшее у него на перевязи. Из предосторожности Жан зарядил его двумя зарядами, прежде чем углубиться в чащу леса. В одном из стволов был, таким образом, патрон с пулей, а в другом – со свинцовой дробью, причем юноша не знал калибра и силы последней. Однако он был принужден стрелять дробью в противника, тело которого из-за незначительного объема представляло сомнительную мишень для пули. Тем не менее Жан дал пресмыкающемуся время выставить наружу верхнюю часть туловища, чтобы прицелиться вернее.

То была действительно громадная змея, и если бы не зубы, налитые ядом, он подумал бы, измерив глазами четыре метра ее извилистых колец, что имеет дело с Пифоном.

– Стреляй, Жан, стреляй! – крикнула запыхавшаяся Жанна, видя, что чудовище свивается спиралью, готовясь развиться дугой. Мапана лишена способности влезать на гладкие стволы, зато она обладает страшным преимуществом делать скачки на расстояние, равное длине своего тела.

Но Жан смотрел в оба. Прицелившись из ружья и держа палец на курке, он следил за всеми движениями врага. Вдруг пресмыкающееся вытащило конец хвоста из дупла и бросилось вперед двумя или тремя сильными порывами. Но его скачок был разом остановлен. Заряд, стоивший пули, раздробил отвратительную челюсть и пронзил спинной хребет чудовища в двух или трех местах. Кольца змеи распустились и повисли, как тряпица.

– Слава Богу! – воскликнула девушка. – Змея издохла. Только бы там не оказалось других.

Жан снова спустился к центру дерева и толкнул ногой ужасный лоскут, все еще наводивший содрогание. Потом он вернулся на помощь к сестре. Однако Жанна, усевшись в верхних ветвях, находила, что там очень хорошо.

– А что, если бы нам поселиться совсем в нашем новом жилище? – весело спросила она. – Я нахожу его удобнее пещеры и с некоторыми приспособлениями, разумеется…

– Ты права, сестрица, и я согласен с тобой, – перебил со смехом Жан. – Но в своем теперешнем состоянии эта квартира может быть только временной.

Они оба слезли с дерева, которое чуть было не сделалось причиной их гибели, и спустились к морю.

III. Остов «Сен-Жака»

Вторую ночь потерпевшие крушение провели, как и первую, в своей пещере. Их спокойствие не нарушалось ничем, и при восходе солнца, как и накануне, они начали осмотр берега. Это не обошлось без неожиданностей. Во-первых, море убыло меньше, чем вчера, – доказательство, что день самого сильного морского прилива миновал. Зато море усыпало низменный берег обломками всякого рода, оторванными, очевидно, от остова несчастного судна, на котором ехал доктор Риво со своими детьми: тут были реи и снасти, обломки марсов, даже куски мачт, доски обшивки, доказывавшие, что корабль наткнулся на какую-нибудь из соседних скал.

– Все это, – заметил Жан, – убеждает меня, что вокруг нашего острова существует сильное течение, которое приносит сюда постепенно то, что морские волны отрывают у кораблей, погибших поблизости.

Эти слова молодого человека обнаруживали в нем большую наблюдательность. Действительно, прибывающая вода подтвердила его предположение, подвигая с юга к северу, вдоль берега, обломок доски, который в конце концов остановился на песчаной отмели.

– Как жаль, – со вздохом сказала Жанна, – что у нас нет никаких орудий, чтобы рыть землю или рубить дерево.

Брат тотчас угадал благочестивую мысль сестры.

– Да, – отвечал он, – я сам горюю о том. У наших бедных покойников очень жалкая могила.

Однако с этим приходилось смириться, хотя соседство двух разлагавшихся мертвых тел было не особенно здорово. Жан решил пока переселиться из пещеры, слишком близкой к первобытной усыпальнице капитана и миссис Эллиот, чтобы устроиться как-нибудь на дереве, отвоеванном у мапаны.

– Если только там нет других змей, – заметила Жанна, которую беспокоила мысль о таком соседстве.

– Ну что ж, тогда мы перебьем и других, – храбро отвечал брат.

Они тотчас устроили это переселение, которое не потребовало много времени, потому что запасы детей стали истощаться. Что касается альбатроса, чрезвычайно аккуратно ощипанного Жаном под руководством сестры, то его оставалось только испечь. Правда, это была самая трудная операция.

– Топлива-то у нас много, да нет огня. Откуда мы его добудем? – спросила Жанна.

– О, у меня много способов добыть огонь! – весело отвечал Жан. – Кораблекрушение оставило мне кое-какие ресурсы.

И он последовательно вынул из своего кармана довольно сильное зажигательное стекло, огниво с пружинкой, при котором сохранился еще довольно длинный фитиль из трута, и коробку зажигательных спичек. Но последние никуда не годились, потому что морская вода обратила их в бесформенное месиво, где нитки смешались с растворившимся воском и фосфором. Но трут успел просохнуть и мог отлично пойти в дело. Он воспламенился при первом ударе огнива. Опыт удался. Оставалось только отправиться к дереву и расположиться на нем. Но молодой человек предварительно стал собирать обломки, принесенные течением. Он сложил их в довольно большую кучу и при виде их невольно вздохнул.

– Ах, будь у нас пила или, по крайней мере, простой топор, мы могли бы извлечь пользу из всего этого дерева!

Однако Жанна напомнила ему о неотложных нуждах. В данную минуту самое важное было приготовить обед. Убитого альбатроса притащили к подножию дерева, а потом сложили костер из хвороста, на котором должно было жариться мясо морской птицы, разрезанное на куски. Затем Жан, раздувая зажженный трут, ухитрился развести огонь для этой стряпни под открытым небом.

Жаркое вышло не особенно вкусным: мало того, что мясо альбатроса оказалось грубым и пахло очень неаппетитно, самый способ приготовления был плох, а приправа почти совсем отсутствовала, хотя Жанна вздумала добыть соль, зачерпнув морской воды в широкие листья пальмы и оставив ее испаряться на солнце.

Однако брат с сестрой сочли настоящим пиром эту скудную трапезу и запили ее несколькими каплями рома. Пресной воды у них не было вовсе, так что горло детей пересохло от жажды.

– Погоди, – говорил Жан сестре, чтоб утешить ее немного, – через несколько дней, когда мы здесь обживемся, наша кухня будет лучше, потому что мы заведем нужную посуду. Если море по-прежнему будет так любезно, оно скоро доставит нам все, в чем у нас ощущается пока заметный недостаток. Ведь море обязано позаботиться о своих жертвах после такого жестокого насилия; выбросив нас на этот пустынный берег, оно должно искупить свою вину.

Бедняжка Жанна пыталась улыбнуться, но это было очень трудно; тоска терзала ей сердце, а рыдания подступали к горлу.

В самом деле, положение этих бедных детей, заброшенных на пустынную скалу Атлантического океана, являлось ужасным, и они были лишены всякой физической и моральной поддержки в борьбе за существование.

Теперь, когда они пришли в себя и вернулись к жизни, то хорошо поняли, что их силы слишком ничтожны, и яснее представляли себе страшную будущность, которая все более пугала их.

Но вместе с заботой к ним пришло и серьезное размышление; горькие лишения заставили их оглянуться на прошлое. Дети вспоминали своего отца, благородного и доброго человека, для которого они были единственной отрадой, единственной привязанностью, к которому сами они питали такую горячую любовь, встречая в нем полную взаимность. Брат и сестра были еще малютками, когда лишились матери, и потому эта незаменимая утрата не была так тяжела для детей, как для их отца. Впрочем, доктор Риво старался всеми силами заменить им несравненную материнскую любовь, которая, однако, увы, ничем нельзя заменить.