Одержимость

– Каким? Каким условием? – нетерпеливо воскликнула Лана,– я на все согласна!

– Ты меня не подведешь, не опозоришь, не дашь мне ни единого повода пожалеть, что поручилась за тебя. Договорились? Я на тебя надеюсь. То же самое, я сказала бы своим детям, Ланочка. Не обижайся, дорогая.

– Конечно! Конечно, Алина Сергеевна, Вы во мне не сомневайтесь! Я ни за что Вас не подведу! – прижав руки к груди для пущей убедительности, совсем по-детски заверила Лана.

– Что ж, завтра же позвоню и договорюсь насчет тебя. И все вы будете пристроены, – пообещала Алина,– как же быстро вы выросли! Казалось бы, совсем недавно, я увидела тебя впервые, ты была такая худенькая, такая хрупкая, так всего стеснялась! – в глазах Алины блеснули слезы.

Лану переполняла благодарность, глаза ее увлажнились, она готова была броситься на грудь Алины и разрыдаться от избытка чувств.

– Спасибо Вам, Алина Сергеевна! Я так признательна! – с трудом сдерживаясь, от всей души произнесла Лана.

Никогда собственная мать, ничего подобного не сделала бы для нее… Эгоистка. За несколько лет она не появилась ни разу, укатила куда-то с этой своей «настоящей» любовью и – поминай, как звали. А они с папой были, значит любовью не настоящей. Мила их просто выбросила, как ненужную вещь. Выбросила и забыла. Лана ощутила горечь во рту.

Когда-то Мила мечтала стать актрисой и выходить каждый вечер на сцену, но таланта ей в небесной канцелярии не отмерили. Во всяком случае, актерского таланта. Мила не сразу поверила, но… погоревав немного после очередного громкого провала, решила заняться шитьем. Чего толку упираться, когда самой стало ясно – актрисой не быть никогда и ни при каких обстоятельствах. И так ловко и здорово давалось ей швейное ремесло, что Мила ничего другого уже не искала. Со временем она устроилась костюмером в тот самый театр, где когда-то хотела играть. Ее любили, ценили, и чувствовала себя Мила на своем месте.

Лана была уверена, что и она нашла свое место.

Что касается Милы, то Лана искала ее и несколько раз наведывалась на старую квартиру в Питере. Однако жилище встречало ее тишиной и запустением. Было совершенно очевидно, что кроме самой Ланы, здесь никто не появлялся. Лана проветривала, мыла полы, вытирала пыль.

Однажды она позвонила в театр: «Серьезно, Ланочка?! Так и не появлялась? Она давно уже уволилась из театра, связь ни с кем не поддерживает. Мы ничего о ней не знаем…» – воскликнула одна из коллег матери, до которой удалось дозвониться.

Еще несколько лет они с отцом ждали, что Мила как-то заявит о себе, но… она пропала. Ждать Лана не перестала, но свыклась.

Квартиру, отец, в конце концов, сдал на хороших условиях.

– Это будут деньги тебе на карманные расходы, – объявил он Лане, – твой нз, если хочешь. Я же знаю, деньги никогда не бывают лишними. Хочешь, открой счет, а нет – твое дело.

– Спасибо тебе, папа! – от всей души поблагодарила Лана.

Денег ей не то, чтобы не хватало, но их ведь действительно не бывает много. Тем более у молодой девушки. Когда Лана была маленькой, мама с наслаждением шила ей платья, брючки, юбки и блузочки. Миле нравилось одевать дочку со вкусом, шиком, интересно и разнообразно. Она гордилась малышкой и любила демонстрировать ее друзьям и знакомым. В раннем возрасте Лана походила на ангела; золотые кудряшки, личико сердечком, ротик-ягодка. Но едва Лане минуло десять, Мила утратила всякий интерес к гардеробу дочери. Начала покупать ей только самое необходимое, и совсем перестала шить для нее. Мила никак не желала смириться с утраченной детской прелестью девочки. Женщине не нравились перемены, происходящие во внешности дочери.

– Что за странная прихоть природы?! Что за игра чертами и членами? – глядя на Лану, думала Мила. – И почему подростки такие нескладные? Ни изящества, ни грации, сплошные углы… какие тонкие длинные ноги, руки… Бррр! Неужели и я была такой же? – содрогалась она.

– Мила, голубушка, она же растет! – втолковывала приятельница по театру. – Вот увидишь, пройдет несколько лет и Лана станет прелестной девушкой. У нее прекрасная основа. Даже не сомневайся!

– Верится с трудом… – сомневалась Мила, – представляешь, я совершенно не помню, какой была в этом возрасте. А ведь не так уж много лет минуло с той поры!

– Что ты, Мила, целая жизнь! – смеялась приятельница,– целая жизнь!

Лана превратилась для Милы в бельмо на глазу, напоминание о безжалостно бегущем времени, об уходящей молодости, о несбывшихся мечтах. Ни о чем подобном она не говорила ни с мужем, ни с подругами, ни, тем более, с коллегами, но недовольство росло по мере того, как взрослела и распускалась, подобно бутону Лана. В памяти девочки остались яркие наряды из мягких, приятных на ощупь тканей. Хотелось одеваться так же красиво, как в детстве и Лана тратила на обновки почти все, что зарабатывала. Однажды, незадолго до переезда в Москву, Лана попросила маму сшить ей «особенное» платье. Такое, какого нет больше ни у кого.

– Я достаточно устаю на работе, чтобы заниматься шитьем еще и дома – неожиданно зло отрезала Мила, – Обойдешься!

– Но мама… – возразила Лана дрожащим голосом.

–Это не обсуждается! Твой отец хорошо зарабатывает и с удовольствием даст тебе денег. Тема закрыта.

Было обидно, и больше Лана не обращалась к Миле с подобными просьбами.

Павел против покупок не возражал, дочь не попрекал, считал, что вполне естественно, когда молодой девушке хочется наряжаться. Эту женскую слабость к тряпкам он находил забавной и даже трогательной. Деньги на хозяйство Павел Анатольевич оставлял в комоде и Лана брала их по мере необходимости.

– Почему бы не облегчить жизнь своему ребенку, если есть такая возможность? – был убежден отец.

Тем более, что Лана умело обращалась с отцовскими средствами и вела дом не хуже сбежавшей матери. Алина Сергеевна Троицкая научила ее готовить и Лана с удовольствием возилась на кухне. Питаться в столовой или довольствоваться пельменями, Павлу не приходилось. Он всегда любил именно домашние обеды и очень ценил то, что дочка это понимает и, не смотря на занятость, успевает побаловать его.

Так они и жили вдвоем с отцом, уютно и дружно.

Через пять лет контракт Павлу Анатольевичу продлили, и осиротевшая семья окончательно обосновалась на новом месте. А еще несколько лет спустя, Павел выкупил, и оформил в собственность, ставшую привычной, и полюбившуюся им квартиру.

– Теперь ты можешь все здесь поменять, если хочешь – положив перед дочерью документы, предложил Павел, – а я знаю, ты хочешь.

Первым делом Лана позвала Женьку, чтобы посоветоваться. К тому времени Женя уже занялась дизайном, и успела с блеском выполнить несколько не самых простых заказов.

– Мне бы хотелось изменить все до неузнаваемости. Как думаешь, что стоит сделать с моей комнатой?

– Да… комната у тебя не так, чтобы очень, – безапелляционно заявила Женька, – ее ведь бывшая хозяйка оформляла? Если не ошибаюсь?

– Не ошибаешься. Поэтому мне и хочется изменить абсолютно все. Поможешь?

– Сделаю тебе не проект, а леденец на палочке! – засмеялась Женька, – причем заметь, возьму недорого. Бутылку Мартини, банку оливок и несколько вечеров за разговорами. Идет?

– Идет! – обрадовалась Лана и обняла подругу.

– А пока ремонт, можешь переехать к нам. Пущу тебя в свою комнату, так уж и быть.

– К вам?! – засомневалась Лана, – а папа как же? Я его не оставлю.

– И не надо. Не переживай так. Папе мы поможем квартиру снять. Недалеко и недорого.

– Неее, Жень. Это неудобно. Я имею в виду, что мы с папой вместе на квартиру переедем. Так лучше будет, и никого стеснять не придется.

– Как знаешь, – Женька развела руками, – мое дело предложить.

Женька не подвела и надежды, на нее возложенные, не обманула. Через восемь месяцев Лана с отцом вернулись в свое преображенное до неузнаваемости жилье. Квартира стала светлой, казалась больше, открылась и задышала. Комнату Павла оформили в коричнево-кремовых и охристых тонах, сдержанно, строго, линии четкие, ничего лишнего. Женька даже достала антикварный письменный стол, небольшой, но основательный, с дубовой столешницей. Стол был именно такой, какой больше всего подходит для работы. Женька прекрасно знала, что отец подруги частенько возится дома с чертежами и бумагами. А Лана получила комнату нежную, салатовую, со светлой мебелью и удобным диваном. Посовещавшись, Лана с отцом решили полностью довериться Женьке. Ее «видению» и вкусам. Осторожный и практичный Павел навел предварительно справки о ней. К своему удовольствию, он выяснил, что Женька настоящий талант и карьера ее непременно пойдет в гору.

– Стоит рискнуть, я посмотрел на ее работы и, надо сказать, она молодчина. Твоя подруга далеко пойдет, помяни мое слово.

– Я только за! Пусть делает, что считает нужным, так даже интереснее, – кивнула Лана.

– А не понравится, заставим переделать, – хохотнул Павел,– и не уйдет, пока не сделает все так, чтобы нам понравилось. Верно, дочка?

Уже через неделю после этого разговора Лана с отцом перебрались в съемную квартиру, а Женька принялась колдовать.

Поэтому сюрприз удался на славу, ходили, охали, изумлялись и радовались.

– Это тебе, Женечка, за работу, – вкладывая в руку Женьки конверт, пояснил Павел.

– И это не обсуждается! – пресекла Лана маминым голосом и тут же прыснула, – ты потратила столько времени, нервов и сил, что было бы свинством не оплатить твой труд. Расценки мы с папой знаем, так что…

– Лана совершенно права. Ты, как я понимаю, все эти месяцы занималась только нами? Спасибо тебе! Нам очень понравилось! Благодаря тебе мы начнем все с чистого листа, в этой квартире ничего не напоминает о прошлом и можно смело строить будущее. Вы уж извините за пафос. Правда, дочка? – Павел Анатольевич привлек к себе Лану и поцеловал ее в висок.

Он знал, хотя Лана не признавалась ему об этом, что боль от исчезновения Милы саднила и по сей день. И если сам он давно сумел пережить давнее разочарование и больше не тосковал о пропавшей жене, то Лана… с ней все обстояло куда сложнее.

Обида на маму засела в сердце Ланы ядовитым жалом, но не подавала видимых признаков жизни. Внешне все выглядело так, будто она перенесла бегство поразительно легко, с некоторым даже равнодушием. С отцом они тему эту обсуждали редко, о маме вслух не вспоминали, словно и не было ее никогда. Но Павел Анатольевич хорошо знал и понимал свою дочь, поэтому обмануть его ей не удалось.

А ведь бывают совсем другие семьи, теперь-то Лана знала это наверняка. И для себя она воображала именно такую семью, как у Троицких. Непременно двое, а лучше трое детей и любящий муж, и полная чаша… в роли отца и мужа Лана не мыслила никого, кроме Егора. Не беда что сейчас он о ней не думает, видимо время не пришло. Все еще непременно будет. Павел Анатольевич, сколько помнила себя Лана, по мере сил и возможностей старался, чтобы «его девочки» ни в чем не нуждались. Семья для него значила много, если не все. И что же? Когда и почему что-то пошло не так? Лана ломала себе голову, рассуждая и пытаясь понять, где ошиблись родители, что сделали не так, чего не предусмотрели? И как ей, Лане, избежать для себя подобных ошибок?

Поэтому к Алине, матери Троицких, Лана тянулась всем сердцем, всей душой.

Работала Лана, не покладая рук, краснеть за нее Алине не пришлось. Руки у девушки оказались ловкими, чуткими и ласковыми. Лана догадывалась, что они недаром такие умелые, то наследие непутевой мамаши. Хоть что-то хорошее оставила Мила для дочери.

– Спасибо тебе, дорогая мамочка, – мысленно благодарила Лана, – За руки, за то, что в детдом не сдала, за все хорошее тебе большое человеческое спасибо.

Приняли Лану в салоне не сразу, как не сразу принимают новеньких во всех сложившихся коллективах. Но Лана не унывала, настороженность и отстраненность коллег воспринимала как временную трудность. Пройдет время и все встанет на свои места.

– Ты уверена, что хочешь работать парикмахером? – без обиняков спросила у Ланы Елизавета Дмитриевна при первом знакомстве, – ты подумай хорошенько, я, знаешь ли, люблю, когда у меня девочки работают стабильно. А то сбежишь через полгода – год, мне замену искать. Клиентура у нас капризная, всякое бывает… Ты подумай еще раз, Ланочка. Работа тяжелая, весь день на ногах.

– Елизавета Дмитриевна, я подумала. Иначе не стала бы Алину Сергеевну беспокоить. Вы не волнуйтесь. Поверьте мне. Работы я не боюсь и белоручкой никогда не была.

Елизавета поверила, пусть и не сразу. Несколько месяцев присматривалась она к Лане, глаз с нее не спускала. Была придирчива и строга, как и ко всем остальным работницам в начале пути. Даром что Лана блатная, поблажек Елизавета не допускала. Бизнес – прежде всего. Елизавета с удовольствием заметила, что работы Алинина протеже не боится, может и волосы сама замести, если уборщица занята, и мелкие поручения выполняет без лишних вопросов. Клиентки поначалу не слишком охотно доверяли свои головы новенькой, предпочитая проверенных мастеров, а потом ничего, привыкли. Лана девушка аккуратная, доброжелательная, умеет и промолчать, и спросить, и интерес показать, когда необходимость появлялась. Через некоторое время Елизавета Дмитриевна расслабилась, и Лане окончательно доверилась.

– Хорошую ты мне девку сосватала, подруга, – говорила она Алине Сергеевне, – вот что ни говори, а найти путевого мастера, с огоньком, по-настоящему в своем деле талантливого совсем непросто.

Алина Сергеевна смеялась и отвечала, что никогда бы не «сватала» Лану, если бы не была в ней уверена:

– А то знаешь, как иногда бывает, привел твой знакомый человека, порекомендовал его, а тот бездельник и бездарь. Вот и приходится маяться, дилемму решать, чтобы знакомого не обидеть, и самому в накладе не остаться.

Лана быстро обросла клиентурой, то, чем занималась, любила, и оттого на работу ходила с радостью. Если Елизавета Дмитриевна предлагала курсы повышения квалификации или семинары по теме, никогда не отказывалась, всегда с готовностью постигала новое. Клиентки часто спрашивали, принимает ли Лана на дому, но на дому Лана не принимала. Уверена была, что домой работу тащить не стоит, и устраивать из квартиры проходной двор не считала возможным. Но все это произошло позже.

А пока Лана страдала, ведь Егор по-прежнему не замечал в ней женщину. Егор старался случайно не прикоснуться к Лане, не остаться с ней наедине, и вообще, реже смотреть на нее. Он давно уже догадывался о ее чувствах, но ответить не мог, да не хотел. При появлении Ланы, он норовил поскорее удрать, дабы не впасть в соблазн и не попасться. Разумеется, Лана это видела, как видели и все остальные. Сколько горьких слез пролила влюбленная на плече Женьки, сколько было выстрадано сколько говорено-переговорено. Егор неизменно оставался дружелюбен, улыбчив, и… ничего более. Очень мягко, но недвусмысленно, стараясь не обидеть Лану, он все же, раз за разом давал ей понять, что более чем братом подруги вряд ли когда-либо станет для нее.

– Зачем тебе я, малыш? Ты встретишь достойного парня, он сделает тебя счастливой. А у меня это точно не получится – вкрадчиво увещевал Егор,– ты все придумала, я совсем не тот, кто тебе нужен. Посуди сама, я не создан для серьезных отношений и не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Даже не так, дать тебе то, чего ты заслуживаешь. Ты чудесная девушка и вправе рассчитывать на большее. Ланочка, детка, я разобью тебе сердце, – и он целовал ее ладошку.

– Лана, а ведь он не врет, – соглашалась Женька, – переключись на кого-нибудь другого. Если не перестроишься, Егор разобьет твое сердце, как и обещал.

Лана упрямо качала головой и молчала. Переубедить ее не смог бы никто в целом мире.

– Я люблю его. И это сильнее меня, – признавалась Лана, когда Егор в очередной раз сбегал от нее, – Он поймет, увидит. Никто не будет любить его так, как люблю я. Просто время еще не пришло.

– Время не пришло, не пришло время! – дразнила Женька, – я слышу эту фразу уже тысячу лет! Ты повторяешь ее как мантру, и что? Ланка, дуреха, ты пропустишь все самое интересное, – тормошила ее Женька. Надо встречаться, влюбляться, делать глупости и терять голову. Когда, если не теперь? Уж кто-кто, а Егор своего точно не упускает. Ты надеешься, он думает о тебе? А он вообще помнит о твоем существовании, пока не столкнется нос к носу?

– Но я совсем не хочу делать глупости и терять голову еще раз. Я ее уже потеряла однажды и навсегда. Как ты не поймешь?!

– Лана! Ты фантазерка! Ты все себе придумала. У Егора своя жизнь, он старше нас на десять лет! Это же так много!

– Это не много. И не имеет значения, – упрямо твердила Лана, – есть пары, в которых разница гораздо больше. Почему бы нам не стать одной из них?

– А ведь я ни минуты не сомневалась, что у тебя это пройдет, – сказала Женька,– но вот мы выросли, почти взрослые, а ты все еще сохнешь по моему братцу. Поразительно! Я о таком только читала, не думала, что столкнусь в реальности. Может, все же пройдет, а?

– Не пройдет. Никогда не пройдет. Я знаю, – Лана развела руками и пожала плечами, – это судьба. Я же тебе это сразу сказала, еще в седьмом классе. Помнишь?

Время от времени Женька все же вытаскивала Лану в компании. Вокруг постоянно вились, кружили и маячили особи мужского пола самого разного толка и сорта. Лана нравилась мужчинам, но это ее не трогало. На предложения встретиться, она неизменно отвечала отказом:

– Прости, это невозможно. Я не свободна…

– Ты должна попробовать разных мужчин – горячо убеждала Женя,– Иначе, когда пробьет твой звездный час, ты просто не будешь знать как вести себя. Это ты понимаешь? Быть девственницей в восемнадцать просто неприлично! Если Егор все-таки окажется с тобой в кровати, он умрет от скуки. Он ведь у нас очень опытный.

–Отстань, моим первым будет Егор и от скуки он не умрет. Можешь не волноваться. И это не обсуждается! – жестко отрезала Лана, вновь услышав нотки Милы в собственном голосе,– ты говоришь глупости, Женька. Сама себя послушай!

– Смешно, ей-богу! Ты зациклилась. Оглянись вокруг! – не сдавалась Женька, – помнишь Федора с параллельного потока? Прекрасный парень, красавец и ты ему нравишься. Попробуй закрутить с ним, чего тебе стоит? Не нравится Федор, обрати внимание на Олега. Или Макс. Ну, Макс, высокий такой блондин. Он бы точно не отказался видеть тебя своей подружкой. Я собственными ушами слышала, как он говорил об этом. А он, на минуточку, сын дипломата и собой хорош. Чем не пара тебе? Мне просто жаль тебя, годы-то идут. Не успеешь оглянуться, нам стукнет пятьдесят. Твоя грудь отвиснет, а задница станет больше на пять размеров. И что? О чем ты будешь рассказывать внукам долгими зимними вечерами? О том, как вздыхала о Егоре? А Егор? Ты думаешь, что станет с ним? Он же скоро облысеет, подурнеет, отрастит себе живот и уже не будет тем, кого ты так жаждешь. Понимаешь? В один прекрасный вечер ты посмотришь на него и ужаснешься. Но все! Время прошло и ничего не вернуть.

– Да… скоро девятнадцать, – притворно вздыхала Лана и громко смеялась,– вот увидишь, Егор будет мой. Очень, очень, очень скоро он будет моим. Ты еще племянников будешь помогать нянчить. А Федя, Олег и прочие пусть обратят внимание на кого-то другого. Вокруг столько свободных и красивых девчонок! Мне это неинтересно. Ну, вот совсем, ни капельки неинтересно.

– О, Боже! Ты же абсолютно чокнутая! Совершенно сумасшедшая! – ужасалась Женя,– у тебя навязчивая идея. Или как еще это можно назвать? Одержимость? Точно! Ты одержима моим братом! Боже! Это же ужасно! Хичкок мог бы снять фильм на эту тему, не находишь? Получился бы отличный триллер!

В глубине души Женька немного завидовала, ей хотелось понять, каково это, ТАК любить? Хотя бы раз в жизни ей мечталось испытать нечто подобное.

– Все-таки любовь – это химия, реакции, нечто, что невозможно объяснить! – говорила Женька, – если подумать, то становиться страшно. Ты не принадлежишь себе, живешь, под гнетом чувства, которое не всегда взаимно… жуть!

– Балда! – смеялась Лана, – любовь прекрасна и когда-нибудь ты в этом убедишься. Нет никакого «гнета», есть полет, восторг, надежды, мечты.

Однажды Лана уговорила Женьку оставить их с Егором вдвоем на даче. Они тогда уже год как окончили школу, и казались себе ужасно взрослыми. Как-то в выходные решено было отправиться за осенними яблоками, за антоновкой, на чем настояла мама Троицких:

– Подышите свежим воздухом, послушаете природу. Отвлечетесь от учебников и лекций, – сказала Алина Сергеевна, – Заодно привезете мне райских плодов. А Егор вас отвезет.

Алина обожала печеные яблоки с медом, корицей и горячим чаем. Всем другим предпочитала она свои, дачные. А порадовать Алину хотелось и Троицким младшим, и Лане. Тем более что самой Алине вырваться удавалось редко. Егор на удивление легко согласился отвезти девчонок на дачу и приказал быть готовыми в шесть утра. Алина собиралась уговаривать сына, убеждать его и очень обрадовалась: « Спасибо, сынок. Мне будет спокойнее, если девочки поедут с тобой».

– Ждать никого не буду, – строго предупредил Егор. – Не встанете вовремя, уеду один. Так и знайте!

– Оставайся у нас, Лана, – предложила Женька, – так никого не придется ждать. Позавтракаем все вместе и поедем.

– Да, Ланочка, это разумно, – поддержала Алина Сергеевна, – Оставайся.

Лана предупредила отца и осталась у Троицких. Ночью ей не спалось; сладко ныло сердце, предвкушая день, в обществе Егора. Сон сморил девушку лишь под утро, но как только прозвенел будильник, Лана первая открыла глаза и улыбнулась многообещающему утру.

В половине седьмого выехали со двора. Путь предстоял не так чтобы дальний, каких-то пару часов.

Девочки почти сразу задремали, привалившись, друг к другу, на заднем сиденье. Егор сделал музыку тише и вел машину аккуратно, не торопясь, Наслаждаясь пустой дорогой и выходным днем, провести который, предстояло за городом. Пусть и в компании сопливых девчонок.

Остановившись у ворот, он разбудил девочек: «Приехали! Подъем! Мы на месте, девчонки! Хорошо-то как!»

Воздух был холоден, свеж и прозрачен. Пахло сырой землей, пожухлой листвой и поздними яблоками. Аромат кружил голову. Дышалось легко и свободно. Троица шла гуськом по садовой тропинке и жадно вдыхала открытыми ртами. А девочки вдруг принимались счастливо смеяться ни с того, ни с сего. Было тихо и очень, очень спокойно. В доме оказалось холодно и оттого совсем неуютно. Но Егор быстренько принес воды из колодца, затопил печь, а девочки вымыли полы и протерли пыль. Двигаясь, быстро согрелись. А вскоре стало по-настоящему тепло, потрескивал огонь в печи, на плите шумел чайник. Платон с Алиной предпочитали обыкновенные деревенские избы без изысков. Им нравились стены из необработанных бревен, дощатые полы и половицы на них. Чтобы непременно пахло деревом, чтобы ничего нового, современного, все по старинке. Как у бабки и деда. Единственное удобство, ими принятое и столь необходимое – это теплый туалет и душ с ванной. В остальном дом ничем не отличался от деревенских строений в глубинке. Даже колодец во дворе был таким же, как у ближайших соседей:

– Ну и что, что есть водопровод? Колодец – это настроение, стиль, необходимый штрих, – объяснял Платон.

Накрыли стол льняной скатертью, заботливо уложенной Алиной в дорожный рюкзак, цветной глиняной посудой, что так нравилась им всем, одним своим видом возбуждала аппетит и поднимала настроение. Уже через час стало жарко, дом ожил и запел. Пахло теплым деревом, самым живым из всех возможных строительных материалов. Женька приоткрыла окошко и уселась на широкий подоконник с книгой. Всякий раз приезжая на дачу, Женя предпочитала читать именно на подоконнике. На первом этаже их сделали очень широкими специально для нее. С раннего детства, увлекшись чтением, она укладывала на подоконник подушку и усаживалась сверху. Просидеть так Женька могла несколько часов подряд; ни на что не отвлекаясь. Стоило больших усилий заставить ее пообедать или выпить чаю. Соседские дети не раз и не два забегали во двор и приглашали Женьку на речку или просто поиграть. Но пока девочка читала, ничего другого не существовало вокруг.

– Плед возьми, простудишься, – Егор заботливо укутал сестру пушистым желтеньким пледом.

– Ага. Спасибо! – поблагодарила Женька, не отрываясь от книги.

Каждый раз, открывая очередной томик, она ускользала, погружаясь в историю, не видела и не слышала ничего вокруг. Как в детстве. Ни Егор, ни Лана такой способностью и страстью к чтению не отличались и даже немного ревновали ее к книгам и чуть раздражались.

– Женька! Хорош читать! Пойдем шашлык жарить. Вина выпьем, песни попоем, – позвал Егор.

– Да. Да. Сейчас! Только до конца абзаца дочитаю…

Егор усмехнулся, набросил на плечи старую дубленку отца и вышел во двор разводить костер. Мясо замариновали еще в Москве. Осталось лишь нанизать его на шампуры, помыть и порезать овощи – и стол готов.