Сила присутствия

Они вышли на пожарную лестницу – основной путь эвакуации – в точно рассчитанный момент и убрали семерых врагов, не потеряв ни одного своего даже раненым. Именно такой должна быть настоящая операция муджахеддинов, что бы ни говорили про то, что лучший джихад – это когда ты ранен. Твои действия должны не только уничтожать врагов Аллаха, но и устрашать тех неверных, до которых ты еще не добрался.

У полицейских было при себе все необходимое. Они быстро набросили на запястья русским одноразовые пластиковые наручники, накинули им на головы мешки. Затем, толкая пленников перед собой, выбрались во двор отеля. Он был засыпан стеклом, хрустящим под ногами.

Там уже ждал микроавтобус, старый «Мерседес», производство которого в девяностых годах было перенесено в Индию и продолжалось там до сих пор. Они затолкали русских в салон и сели туда сами.

Четвертый участник террористической группы, у которого были легальные документы и связи с дорожной полицией, тронул машину с места. Он знал, куда надо ехать.

Один из боевиков, сидя на полу, стащил маску. Он был совсем молод – и тридцати нет. Приятные, как у актера индийского кино, черты лица, короткие усики. Бороду он не носил. В полиции этого не поняли бы. Амир сказал, что он должен делать джихад без бороды. Аллах простит ему этот грех. Борода, конечно, обязательна для мусульманина, но ее можно и сбрить, если это поможет обмануть неверных.

– Хвала Аллаху! – сказал он. – Этот проклятый шиит наконец-то оказался в аду, где ему самое место. Теперь он уже не сможет мутить умы людей. Аллах улыбнулся, увидев наши деяния. Теперь нам еще надо получить выкуп с русских.

Сняли с себя маски и двое других бойцов.

– Не испытывай мое терпение, Абдалла, – коротко сказал пожилой мужчина. – Хвастовство ненавистно Аллаху, а наш путь далек от завершения.

– Я тебя понял, амир, – заявил молодой и коротко кивнул, обозначая поклон.

Третий, средний по возрасту среди них, сидел с мрачным видом.

– А ты что скажешь, Зия? – спросил его амир.

– Мы зря взяли русских, – заявил тот. – Надо было убить этого шиита и уходить. Никакой выкуп не покроет ущерб, какой мы нанесем сами себе этим деянием!

– О чем ты? Русские находятся с нами в состоянии войны. Их жизнь и имущество разрешены!

– Но, брат, этот высокий русский не соврал, когда произнес шахаду, – с беспокойством сказал боец антитеррористической полиции. – Он и в самом деле является правоверным. Я сам видел, как этот человек вставал на намаз в положенное время! Он не делал ничего недостойного, никакого греха, чтобы я мог заключить, что передо мной лицемер. Я думаю, его надо отпустить, брат. Одного заложника нам хватит, а за этого мусульманина мы никогда не оправдаемся перед Аллахом.

– Не думай об этом! – приказал амир, осматриваясь.

Машина шла на большой скорости. Никаких признаков преследования пока не было видно. Полиция сейчас стягивалась к месту взрыва. Но им надо было выехать в пригород минут за десять, пока стражи порядка не начали перекрывать основные магистрали.

– Я думаю о своей судьбе, брат, – продолжал боец средних лет. – Аллах свидетель, я всегда твердо стоял на истинном пути и не сходил с него. Ты знаешь, что я никогда не предам ни тебя, ни наш род. Но делать джихад против такого же правоверного, как и мы, брат, – это явный грех. Аллах спросит с нас за этого русского, и мы не сможем оправдаться.

Амир схватил его за плечо и повернул к себе. Правый глаз, свой собственный, почти ничем не отличался от левого, безжизненного и тусклого, стеклянного. Много лет назад русские парашютисты напали на базу в горах его родной Ичкерии, он остался прикрывать отход. Заряд гранатомета попал в каменную стенку совсем рядом с пулеметом, из которого он вел огонь. Осколок вырвал его глаз, который повис на нерве. Тогда он вырвал его совсем, пожевал глину, залепил ею рану и продолжил бой. Сам мулла Омар получил точно такое же ранение и публично называл амира своим братом.

– Среди русских нет правоверных, – сказал он. – Они нам враги, все до единого. Запомни это!

Москва, Главное разведывательное управление Генерального штаба3 февраля 2015 года

В Москве шел дождь. Как это часто случалось в последние годы, зимняя погода в столице оказалась особенно отвратительной. Настоящих морозов не было с первых чисел января. Буран, бушевавший несколько дней назад, ничего не изменил. Снег, выпавший тогда, был напитан водой. Под ногами людей и колесами автомобилей он превращался в кашу цвета прелой селедки. Нахохлившиеся прохожие спешили по своим делам.

Темно-синий, почти черный внедорожник свернул с Хорошевского шоссе, забитого пробками, в направлении Ходынки. Здесь когда-то было летное поле, а теперь настроили жилых домов, торговых центров. В любое время суток проехать тут было непросто. Впрочем, точно такая же проблема доставала людей по всей Москве.

На проходной водитель внедорожника предъявил сотруднику службы безопасности электронную карточку, отомкнул центральный замок машины. Еще трое прошли вокруг автомобиля. Один с зеркалом, которым он осматривал днище машины. Другой держал на руках собаку-таксу. Она сунулась в салон, но почти сразу же выскочила оттуда обратно на руки хозяина. Мол, чисто.

– Можете проезжать.

Водитель тронул машину с места, краем глаза приметив транспортный вертолет «Ми-8», садящийся на крышу комплекса. Сложилась какая-то чрезвычайная ситуация. Впрочем, иначе его и не вызвали бы сюда. Он до сих пор оставался в действующем резерве, хотя три года назад покинул стены Главного разведывательного управления. Тогда ушли многие. Какое-то время шла речь вообще о закрытии этой спецслужбы, восемьдесят лет стоявшей на страже интересов государства. Отстояли!..

На проходной он увидел безопасников с автоматами – значит, и в самом деле налицо обострение обстановки – и Марину! Он помнил ее еще совсем несмышленой и отвязной девчонкой. Теперь перед ним была настоящая женщина. Строгий брючный костюм, тонкая нитка жемчуга. Он заметил дорогие женские часы на запястье. Нет, совсем не те, что он ей подарил.

– Привет.

От нее пахло духами «Сальвадор Дали» и ложью. Он имел возможность убедиться в том, что ученица превзошла своего учителя.

– Привет. Тебя послали, чтобы меня задобрить?

Она толкнула его в грудь.

– Вообще-то я сама хотела тебя видеть. Веришь?

– Конечно.

Они смотрели друг другу в глаза и знали, что там нет ни капли правды.

– Пошли.

Они быстро прошли через контроль. Да безопасники особо их и не проверяли.

– Подполковник в тридцать два. Очень неплохо.

– Перестань!

Оба они знали, что каждый выживает как может. В этом нет ничего такого. Точно такие же правила действуют и в мире бизнеса, в который он ушел.

Как говорится в том бородатом анекдоте, женщина полковником быть не может. Она может быть лишь под полковником. Не такой уж плохой вариант, кстати.

Он знал много людей, работающих в этом здании, которые были достойны своих погон куда менее, чем Марина. Обычная бюрократическая мразь, воины, не встающие со стула. Марина же – бывшая синхронистка, мастер спорта и профессиональный стрелок. Женщины часто бывают лучшими снайперами, чем мужчины.

При этом она красива, что тоже оружие, лжива, абсолютно беспринципна и готова на все. Умна… точнее сказать, в ней есть тот звериный инстинкт выживания, какой живет не в каждом человеке. Ради того, чтобы уцелеть и продвинуться дальше, она готова на что угодно. Так что да, эта женщина вполне достойна своих погон.

– Я слышала, вы развелись, – сказала она, когда они спускались в лифте на минусовый, то есть подземный уровень. – Если хочешь знать…

– Я ничего не хочу знать! – отрезал он. – С меня достаточно.

Проблема в том, что у них ничего не может получиться. Нет, не в постели. Там-то как раз все было очень хорошо. Но жить с человеком, зная, что он… в общем, семья – это не поле боя. Он ушел из своей, не желая портить то немногое, что еще осталось.

– Как хочешь. – Она пожала плечами.

Они вышли на четвертом подземном, прошагали по коридору, самому обычному, такому же, как наверху. Те же двери с номерами. Только небольшой, едва заметный… даже не запах, а именно нюанс, витающий в воздухе, подсказывал, что они под землей.

– Помнишь?..

– Нет! – отрезал он.

Не надо. Хватит. Та боль, даже ненависть к себе самому!.. Он заглушил ее работой и не желал, чтобы она опять просыпалась.

Если ты мразь по жизни, то трудно быть кем-то другим для своих близких людей. Разведка – это не та профессия, которую оставляешь за воротами, идя домой.

Марина провела карточкой по считывателю.

– Тебе сюда.

– А ты?

Она покачала головой. Он вдруг, неожиданно даже для себя, протянул руку, провел ладонью по ее щеке.

– Прости меня. Ладно?

Она ничего не ответила, просто повернулась и пошла назад, к лифту. А он, опять ненавидя себя, толкнул дверь, и та с легким шипением открылась.

– Товарищ генерал!..

Здесь по-прежнему обращались друг к другу именно так: «товарищ».

Пивоваров встал. Они обнялись. Гость знал, что навсегда останется полковником, потому все решил для себя. Зато его товарищ уже прицепил вторую генеральскую звезду на погоны. Они знали, чем обязаны друг другу. Один из них, рискуя собственной карьерой, уничтожил все документы, на основании которых его товарищу могли быть предъявлены уголовные обвинения. Второй больше мили тащил своего раненого друга до машины, которую они спрятали в сухом речном русле. Это было в Центральном Ираке, в месте, которое стало известно потом как адский треугольник. Тогда еще американцев там не было. В стране правил Саддам.

– Как?..

– Нормально.

– Да, слышал.

– Да ни хрена ты не слышал! – взъярился вдруг гость.

– Эй!.. – Генерал покачал головой. – Я вообще-то про твою новую работу говорю. Ты когда в туалет идешь, ноги не ошпариваешь, а? Давай-ка дернем.

Из небольшого сейфа, вделанного в стену, появилась бутылка, на две трети заполненная коричневой влагой, и два стакана. Хозяин кабинета набулькал по две трети, толкнул один стакан гостю.

– Армянский?

– Он самый. Видишь – без этикетки. Специальный резерв, такой вообще не продают. Армянские товарищи прислали.

Гость пригубил напиток. Армянский коньяк и в самом деле был хорош, несколько суховат по сравнению с французским, но очень неплох.

– Что нового? Я слышал, от вас отстали?

– Пока да, но впечатление очень хреновое. Один урод…

– Уходи. Делай, как я.

– Ты знаешь, я к этому делу непривычен. Я человек государственный. У меня мозги по-другому работают.

– Я тоже так думал. Попробовал сам – понравилось. Это проявление слабости – все валить на тех, кто сверху. Не устраивает, уйди и стань себе хозяином.

В общем-то это было правильно. Сама ситуация с бывшим министром, который сейчас проходил подсудимым по делу о многомиллиардных хищениях, отдавала непередаваемой дикостью. Как смог этот человек, не имеющий никакого отношения к армии, стать не просто министром обороны, но и вообще государственным чиновником высокого ранга? Как он продвигался наверх, почему система его не распознала и не исторгла из себя? Как он смог такое долгое время проработать министром и совершить столько всего?

Ведь все эти истории с продажей имущества – только верхушка айсберга. Как, например, насчет того, что бывший министр собрал всю современную, только что заказанную летающую технику всего на четырех базах? Это как нарочно. Четыре удара «Томагавками», и у России больше нет ВВС. Как, например, насчет разгрома центра боевого управления войсками? Министру, видите ли, понадобились помещения под кабинеты для приближенных. Это при том, что в оснащение центра совсем недавно вложились, сделали серьезный ремонт.

Как насчет попытки разгромить ГРУ – спецслужбу, которая создавалась десятками лет? Американцы только сейчас пытаются сотворить нечто подобное: военную разведку, сочетающую в одном ведомстве аналитику высшего класса и ударные подразделения первого уровня. У них не получается. А мы свое уничтожаем.

Как насчет попытки разгрома ВДВ? Публичное повешение – самое малое, что можно получить за такое.

Но дело не в этом. Обратная сторона медали в том, что все эти люди, многозвездные генералы, опытнейшие оперативники, сносили такое почти безропотно. Максимум, что они делали, – жаловались.

Так, как он, поступили немногие. Хотя это и есть нормальная реакция на подобные вещи. Не платят, к примеру, зарплату – не продолжай работу, уйди. Издеваются, как только могут, – бросай это дело. Если не уходишь, значит, все в норме. Такое положение тебя устраивает.

– У нас появилась проблема, – сказал генерал. – Очень серьезная.

– Для начала скажи, в качестве кого я здесь нахожусь? – уточнил гость.

– Пока консультанта. А потом, может, и работу получишь.

– Даже так. Нет, спасибо. Работа у меня уже есть.

Генерал стукнул кулаком по столу.

– Не выделывайся! Я, знаешь ли, тоже претензий ко всем имею вагон и маленькую тележку. Вот только понимаю, что если на излом брать, то оно и сломаться может. А ты знаешь, что с нами со всеми в таком случае будет? Начнут ловить по всем щелям и колбасить почем зря. Я тебя как человека пригласил. Нет – отваливай.

Гость протянул руку, без спроса налил себе еще коньяка и осведомился:

– Ты чего такой злой? В туалете ноги не ошпариваешь?

– А каким мне быть, когда я один, а вас целый полк и у каждого свои тараканы в башке?! Тебе легко тут выеживаться. На мое место встань!..

Гость выдохнул, выпил.

– Проехали…

– Да ясно, что проехали. Если хочешь знать, работа не для тебя, а для той структуры, которую ты создал. Тут тоже не долбодятлы сидят. Американцы на этом рынке вовсю играют, творят, что хотят. Пора бы и нам, прямо с нашим свиным рылом! Ты сделал – хорошо. Поддержим. Только не бухти тут!..

– Проехали, говорю. Что там у тебя?

– Что-что!.. – Генерал убрал остатки коньяка в сейф, достал взамен обычный канцелярский конверт. – Да все то же самое.

В конверте оказалась карта памяти для мобильного телефона. Генерал вставил ее в разъем своего ноутбука. У него их на рабочем столе было целых три, в том числе один совсем маленький, чтобы носить с собой. Другой был отключен от сети. В него-то он и вставил флешку, повернул на сто восемьдесят. Гость впился взглядом в экран.

Черный флаг. Гнусавый голос, произносящий шахаду, символ веры. Да, все то же самое. Ничего не меняется.

Камера явно любительская, хотя сейчас такие снимают и на уровне профессиональных. Не на штативе, на руке оператора, что необычно для съемок такого рода. Луч фонаря, два человека на земляном полу какой-то хижины. Этим людям что-то бросают, один из них подбирает и раскрывает. Это газета «Дейли Мушрик», крупнейшая в регионе. Число вчерашнее.

Луч фонаря высвечивает ствол автомата. Это «АК» старой модели или китайский, самое распространенное оружие в тех местах. По нему ничего не скажешь.

Потом запись прерывается.

– Наши?

Генерал тяжело вздохнул.

– Они самые. Владимир Михальчук, «Гипроводстрой», Волгоград, технический специалист высшего уровня. И Айрат Сергеев, банк ВТБ, член совета директоров. Изучали возможность вложений в пакистанскую гидроэнергетику. Вот и изучили!

– Сколько?..

– Десять лимонов. Срок – две недели. Затем их казнят.

– Вечнозеленые?

– Евро. Сам знаешь, пятисотенными куда проще.

– Ерунда. Надо торговаться и по срокам, и по сумме. Десять лимонов евро – нереально. Похитители и сами это понимают.

– Ну почему же…

– Есть еще что-то, так? Это ваши люди?

Генерал покачал головой.

– Не совсем так. Они не выполняли разведывательную миссию, если ты об этом. Но Сергеев – человек Старой площади. Выходит куда-то на самые верха. А они не объясняют, что и зачем делают. Но информация для размышлений такая. Михальчук и Сергеев пропали в Пешаваре позавчера вечером. Они заселились в отеле «Перл Интерконтиненталь», их охраняли не частники, а взвод антитеррористической полиции. Сам понимаешь, такое прикрытие дают только тем, кто прибыл по делам государственного уровня или имеет очень хорошие связи в Пакистане, на самой верхушке. Отель взорван, они числились погибшими при взрыве, пока мы не получили это. Теперь считаем, что террористический акт у отеля – лишь прикрытие для их похищения. Погиб шестьдесят один человек, больше трехсот пострадавших.

– И все ради двоих русских, – задумчиво сказал гость.

– Вот именно. – Генерал посмотрел на часы. – Оперативное совещание начнется через несколько минут. Я хочу, чтобы ты посмотрел его. Затем продолжим.

На оперативном совещании гость не присутствовал по понятным причинам. Это было бы слишком… неприлично. Бывший оперативный сотрудник, ушедший безнаказанным, пусть и с большим скандалом, сидит на мероприятии такого уровня. Это надругательство над самым главным, что есть в этом здании.

Нет, не защитой, не безопасностью родины. Иерархией. Система давно жила своей жизнью. О безопасности родины здесь если и задумывались, то ровно в той степени, в какой это не мешало системе. Человек, конфликтующий с начальством, изгонялся отсюда навсегда, даже упоминать его считалось чем-то вроде хамства. Приди он в ведомство с карт-бланшем, хотя бы лет на пять – выгнал бы по меньшей мере половину из тех, кто здесь пригрелся, а от полковника и выше – четыре пятых.

Взять хотя бы это совещание, которое гость смотрел по телевизору, в отдельной комнате. В своей системе он строил работу просто. Критикуешь – предлагай, делай и отвечай. Простые принципы, забытые еще со времен Сталина.

Он смотрел, как взрослые люди при больших погонах увиливали от ответственности, и к горлу подкатывала тошнота. Ведь он когда-то и сам сидел на совещаниях такого рода. Играл по правилам, установленным кончеными ублюдками.

Совещание наконец-то закончилось. Лучше бы оно и не начиналось.

Генерал-лейтенант пил чай. С невеселым, надо сказать, видом. Но гость понимал своего старого товарища. Работать с такими кадрами – тут и устрица озвереет.

– Что скажешь? – спросил генерал.

– Полная фигня!..

– А поподробнее?

– Пожалуйста. Кто сказал, что в места, подобные долине Сват, трудно проникнуть? Да это как раз легче всего сделать, задача для первокурсников. Сейчас в долине Сват, насколько можно судить, действуют не меньше ста лагерей боевой подготовки. Они работают в основном на Сирию, Ливию, Судан, Египет. Ну и на Афганистан, конечно. Туда приезжают люди со всего мира, в том числе и из России. Текучка очень высокая. На национальность там внимания не обращают, на документы тоже, обучение поставлено на поток. Заслать туда одного, двух, с десяток наших людей – проще простого. Намного сложнее будет удержаться, не вызвать никаких подозрений и чисто сделать свое дело. Вот это непросто, признаю, но возможно. Они сильны своей фанатичной верой, но в этом же заключается их слабость. Когда к ним приходит, скажем, человек из России и говорит, что он уверовал и готов встать на джихад, они в этом не усомнятся, не станут проверять сразу. Это начнется позже, когда человек будет подниматься по иерархической лестнице. Но пока он исполнитель, пушечное мясо, какого много. Зачем его проверять? Как я понял, мы ведь говорим не о долгосрочном внедрении.

Генерал утвердительно кивнул.

– Да, именно так. Другой вопрос, как нам залегендировать человека. Ты же понимаешь, по этой дорожке нельзя прийти от себя самого. Тебя кто-то должен отправить и поручиться за тебя. На момент прибытия в лагерь ты должен быть обрезан, уметь совершать намаз, знать Коран хотя бы на минимальном уровне, иметь какую-то теоретическую подготовку. Надо убедительно ответить на вопрос о том, зачем ты здесь, иметь за собой что-то, какую-то историю.

– Значит, надо найти человека, за которым есть такая история. Пусть он проникнет в регион и выяснит все то, что нам нужно.

– Ты спятил?

– Вовсе нет.

Бывший полковник и действующий генерал мерились взглядами, острыми, как нож, волчьими.

– У нас есть одно преимущество, на котором нам нужно научиться играть. В нашей стране больше десяти миллионов мусульман. Ты не хуже меня знаешь правило джихада. Любой неверный виновен, пока не доказано обратное. Но для тех, кто принял ислам, действует противоположное правило. У нас в стране достаточно потенциальных лазутчиков, агентов. Мы вербовали сотрудников ЦРУ, неужели сейчас не сможем найти пару отморозков?

Генерал побарабанил пальцами по столу и ответил:

– Нет. Не сможем.

– Тогда для чего я здесь? Некому поплакаться в жилетку?

Генерал переваривал сказанное несколько секунд, потом ехидно усмехнулся и осведомился:

– Давно таким борзым стал?

– Нет. После того, как понял кое-что. Раньше я считал, что время – это человеческие жизни. А сейчас говорю иначе. Время – это деньги. Они важнее. Потому что жизни чужие, а бабки – они свои. Кровные.

Генерал покачал головой.

– Круто солишь. Ладно, поехали.

Москва утопала в пробках, но они ехали не в центр. Две машины прошли третье транспортное кольцо, выскочили на магистраль и прибавили ходу. Нужный им человек отстроился в восьмидесяти километрах от столицы. Нет, не потому, что не мог позволить себе приобрести землю подороже. Это запросто. Даже по двадцать штук гринов за сотку. Просто он любил тишину и ненавидел тех, кто жил на Рублевке.

Говорят, что в давние времена на Востоке, тогда еще нашем, был один верный способ определить, дом какого начальника перед тобой – большого или не очень. В мирных и тихих полуфеодальных княжествах, где «Волгу» брали за десять госцен, мало кто обращал внимание на негласное правило – не строить дома площадью больше ста квадратов. Люди там возводили настоящие дворцы. Но вот павлинов мог завести себе не каждый. Ты мог быть богат, как Крез, насосаться денег за поставки неучтенного урожая в северные регионы. Но на павлина имел право только тот, кто был на вершине власти или почти на ней.

В современной Москве своеобразную роль павлинов все чаще выполнял вертолет. Пробки были такие, что даже с мигалками быстро пробиться стало уже невозможно. Чиновничество переходило на вертолеты. В этом особняке, привольно раскинувшемся на берегу небольшой подмосковной речушки, посадочная площадка имелась. И вертолеты были, даже два. Пузатый и важный «Ми-17» в окраске госкомпании «Россия» и небольшой ярко-красный «Еврокоптер».

Особняк стоял на территории столетнего соснового бора. Его окружал забор в три метра высотой, вдоль которого ходили патрули с собаками. Прямо через бор вела дорога, качеству которой позавидовали бы и немецкие автобаны. Из соснового леса тянуло дымком. Там то ли жарили шашлык, то ли жгли мусор.

Гость припарковал свой «БМВ» возле черной «Ауди» генерала. Рядом мгновенно возникли двое сотрудников охраны, невысокие, но крепкие, вышколенные как доберманы.

– Со мной, – сказал генерал.

Охранники подступили ближе, гость поднял руки. С помощью небольшого сканера его мгновенно обыскали, изъяли девятимиллиметровый «вальтер».

– Вернем на выходе.

– Виктор Иванович у себя? – осведомился генерал.

– У охотничьего домика. Проводить?

– Сами.

Охрана мгновенно испарилась, точно ее и не было.

У охотничьего домика, новодела в стиле швейцарского шале, двое мужчин жарили шашлык. Третий сидел рядом с ними и смотрел куда-то в лес. Он был чуть выше среднего роста, неприметен, в неброском, но дорогом костюме, пошитом не в престижном «Сэвил Роу», а в безымянном берлинском ателье. Этот человек знал немецкого мастера еще с тех пор, когда Берлин был разделен на две части. Теперь он вознесся до небес, но не считал нужным менять свои привычки.

Господин, к которому прибыли гости, давно примелькался на экранах, но сейчас держался в тени. Многие связывали это с опалой, некоторые даже предсказывали его арест, но дело было в другом. Он по-прежнему был вхож на самый верх и занимался самым опасным делом. Политикой. Настоящей.

Это вам не митинги с белыми шарфиками, хотя и они тоже, если ты не справляешься с домашним заданием. Настоящая политика – всегда игра на чужом поле. Если кто-то влез на твое, значит, ты лох.

Теперь перед Россией и людьми, ставшими ее элитой, стояли такие задачи, о которых раньше и подумать было страшно. Почему некоторые страны, стоит им пошатнуться, получают помощь и поддержку со всех сторон, а другие нет? Почему в девяносто первом так кинули Горбачева с кредитами? Он ведь на самом деле надеялся на вливания и строил свою политику именно в расчете на них. Почему СССР развалился на куски, имея долг в несколько процентов от валового внутреннего продукта, хотя он у них под сто?

Почему все вкладываются в доллар и никто не называет его деревянным? Почему массовое печатание долларов, называемое количественным смягчением, не приводит к такой же инфляции, какая произошла в СССР? Почему люди готовы покупать гособлигации Германии под ноль процентов?