На пути к социализму. Хозяйственное строительство Советской республики

Возьмите вопрос о сырой, неквалифицированной рабочей силе при очистке железнодорожных путей, при грубых ремонтных работах, при грубых строительных работах, при гужевом транспорте, весенних сплавах: где вы такую силу возьмете? Где и как вы будете ее мобилизовать? Вы будете мобилизовать паразитирующие элементы, но главным образом придется иметь дело с крестьянством. Мобилизовать крестьян – значит их милитаризовать. Только таким путем вы из них создадите трудовую часть, роту, приспособите ее для нужных государственных работ. Крестьянство профсоюзов не имеет. Милитаризация будет поручена органам государства. А кто будет руководить этой работой? Кто будет мобилизовать, кто будет наблюдать за тем, чтобы производительность труда была велика? Конечно, передовой рабочий. А как он это проведет по отношению к крестьянству, если у себя в союзе он не установит обязательности выполнять трудовые наряды? На этом съезде со стороны каждого меньшевика мы наталкиваемся на попытку изобразить, что будто милитаризация труда есть нечто противоречащее самодеятельности рабочего класса. В меньшевистском рецепте спасения отечества путем «самодеятельности рабочего класса», как в зеркале, отражается либеральная ограниченность, либеральная пошлость их мировоззрения. Милитаризации противопоставляется самодеятельность рабочего класса. Я доказал рядом примеров, что милитаризация армии была осуществлена не путем приказа военспеца. Нам спецы были нужны. Они нас многому полезному научили. Сейчас некоторые из них прекрасно командуют. Но кто милитаризировал нашу армию, кто ее создал из мужицкой силы, из того солдата, который был дезертиром в эпоху империалистической войны, из партизанских групп и банд? Ее создала самодеятельность рабочих, которые дали 100 тысяч лучших пролетариев армии, и каждый из тех 100 тысяч, ставших на фронте в положение ответственных вождей, сказал себе: здесь нужно либо погибнуть, либо установить твердую, железную, истинно военную дисциплину. Сколько раз было, что пролетарий, который никогда не был в армии, брал за шиворот спеца и выкидывал его вон за нарушение точного исполнения приказа. Военная дисциплина в армии установлена рабочими-коммунистами. Теперь же, когда мы говорим о милитаризации промышленности, нам говорят: это противоречит самодеятельности рабочего класса. Да если мы армию милитаризировали именно путем самодеятельности рабочего класса, то кто же будет милитаризировать промышленность, как не сам пролетариат, в лице своих наиболее сознательных, энергичных передовых элементов? Что такое армия? Армия есть единственная организация в мире, где человек обязан отдавать свою жизнь беспрекословно, полностью. Армия требует кровавых жертв. Она не считается с священными интересами личности и требует жертв во имя интересов целого. Наше хозяйственное положение таково, каково бывает военное положение страны, окруженной противником, в 2 – 3 раза более сильным. Обычный, нормальный режим, обычный, нормальный метод работы нас сейчас не спасут. Нам нужна исключительная волна трудового подъема, небывалая готовность каждого жертвовать собою для революции, и нам нужен исключительно властный хозяйственный аппарат, который каждому в отдельности говорит: тебе трудно, тебе больно, я знаю; но несмотря на то, что я знаю, что тебе трудно, я тебе приказываю, я ставлю тебя на работу во имя интересов целого. Это и есть милитаризация труда. Эту-то мысль, товарищи, вы и обязаны понести в самые широкие слои трудящихся масс. Вы обязаны рассеять мещанские понятия о милитаризации и дать наше пролетарское понимание, которое себя оправдало на опыте нашей Красной Армии. Право целого – приказывать части, – это право мы должны перенести в область труда. Конечно, это не задача одного дня: шаг за шагом, путем комбинированных средств – агитации, пропаганды, давления, репрессии, мы, в конце концов, доведем труд до того, что он даже не будет субъективно ощущаться как труд принудительный. Когда условия труда станут благоприятны, когда труд покроет все потребности человека, то плановое хозяйство перестанет казаться навязанным. У передового слоя это понимание есть уже сейчас. Передовой слой не только мирится с милитаризмом, но одобряет его полностью.

Критика меньшевиков является не чем иным, как стремлением внести разложение и вызвать трудовое дезертирство в рядах рабочего класса, который вынужден сейчас в тягчайших условиях, тягчайшими мерами выпутываться из наследия империалистической бойни и господства буржуазии. Что нам из того, что они признали социалистический характер русской революции! Нам одного признания мало. Мы направляем все внимание трудящихся на восстановление разрушенного хозяйства. И в момент трудового напряжения они говорят, что политика наша основана на методах принуждения рабочих масс и что поэтому последним нужны профсоюзы для борьбы против этих методов, против милитаризации. Политика милитаризации рабочих организаций есть единственно возможный метод организации труда при данных условиях. Политика же меньшевиков есть вреднейшая контрреволюционная политика, применявшаяся ими также в период организации нами Красной Армии. Теперь они благословляют задним числом социальную революцию. Когда же мы делали ее, они шли против нас. Когда мы строили Красную Армию, они говорили массам, что мы пользуемся бюрократическим методом, который ни к чему не приведет. Теперь, когда мы переходим к подлинной организации труда, к милитаризации труда, через посредство милитаризации профсоюзов, они говорят, что это идет вразрез с интересами пролетариата. Помимо профсоюзов никакой милитаризации труда не может быть. Внутри самого союза должен быть установлен строгий режим ответственности, исполнительности; союзные аппараты должны чувствовать себя не формально, но по существу органами, распределяющими рабочую силу, устанавливающими дисциплину, приказывающими работать. Вот что такое милитаризованные профсоюзы. Господин Абрамович говорит, что милитаризация ослабляет рабочий класс, наносит чудовищный вред рабочему государству. С меньшевиками всегда случается, что как только республика переживает тяжелый момент, они стараются пустыми фразами приобрести себе фальшивый паспорт, который им необходим, для того чтобы проникнуть на рабочие собрания. Без этого паспорта им нельзя проникнуть на рабочие собрания, – им нужна маска. Когда мы говорим о милитаризации труда, о проявлении самодеятельности рабочим классом, они нас тащат назад и говорят, что милитаризация труда противодействует самодеятельности рабочего класса. В чем заключается самодеятельность рабочего класса? В том, что пролетариат организовывается в профсоюзы, в том, что лучшие представители его собрались здесь и проводят свои постановления.

Меньшевики пытаются сыграть еще на одном больном месте, – на вопросе, который кажется им благоприятным, чтобы породниться с рабочим классом. Это вопрос о форме управления промышленностью, вопрос о коллегиальном и единоличном управлении. Нам говорят, что передача заводов рабочему классу есть преступление. Попытка большевиков создать единоличное управление на заводах ведет к гибели и разрушению. Гибель и разрушение – чего? Меньшевики говорят: строящегося социалистического хозяйства. Разве это не есть маскарад? Пусть раньше они скажут, хотят ли строить социалистическое хозяйство, а потом уже пусть делают подобные заявления непринципиального характера. Они говорят, что та партия, которая ведет на этот путь рабочий класс, есть преступная партия, которая должна быть сметена с лица земли. Мы могли иметь разногласия с тов. Томским или с тов. Рыковым, но и тов. Томский, и тов. Рыков, и я знаем, что нам профсоюзы нужны для организации социалистического хозяйства, для работы рука об руку с Советской властью; Абрамовичам же они нужны для борьбы против Советской власти. Что же мы будем с Абрамовичами спорить о том, как нам завести делопроизводство и счетоводство в профсоюзе? Счетоводство в Красной Армии или в союзе для борьбы с Советской властью или счетоводство для строительства советского хозяйства – в основе своей это не одно и то же. У нас разногласия могут быть организационные, технические, но не принципиальные, а с меньшевиками всякое, даже техническое разногласие раздувается в принципиальное. У нас с вами разногласия на вершок, а от меньшевиков нас разделяет звездное пространство в сотни тысяч верст.

Вы знаете, что партийный съезд высказался за приближение к единоличию в области управления промышленностью,[113] и прежде всего на заводах и фабриках. И было бы величайшим заблуждением рассматривать это как ущерб самодеятельности рабочего класса, ибо самодеятельность рабочего класса выражается не в том, трое рабочих или один поставлены во главе завода. Самодеятельность рабочего класса выражается в построении хозяйственных органов через профсоюзы, в построении советских органов через советские съезды. Если рабочий класс одобряет данное строение хозяйства, оно официально проводится через съезд, партийный или профессиональный, и это решение является решением, продиктованным самодеятельностью рабочего класса. Оно может быть правильно или ошибочно с точки зрения административной техники, но, повторяю, оно продиктовано рабочим классом.

Несомненно, товарищи, что в нашем хозяйстве самодеятельность рабочего класса недостаточно выявлена. Вот почему говорим мы о трудовом подъеме масс. Нам необходимо вовлечь сотни тысяч и миллионы пролетариев, а затем и десятки миллионов крестьян в строительство социализма. Эта задача еще нами не разрешена. Наша агитация должна быть приспособлена к этой задаче, она должна принять гораздо более конкретный характер. Надо объяснить рабочим заводов, что такое ГОМЗА для нас, что означают паровозы при разрушенном транспорте, что означает каждый данный завод в общем хозяйстве страны. Вот что должно составлять сущность нашей агитации. Доклады техников, с выяснением хозяйственного плана заводов на ближайшие месяцы, должны входить в порядок дня широких союзных собраний на ближайший год. Нужно организовать свободные прения на этих собраниях, с тем чтоб опытный глаз каждого рабочего смог охватить существо хозяйственного плана, чтобы рабочий мог обсудить этот план. Наиболее талантливых рабочих следует отправлять на административные курсы, которые должны быть при каждом заводе или, по крайней мере, при каждом кусте, при каждом главке. На эти курсы должны посылаться передовые рабочие, у которых нет опытного стажа. При этом следует испытывать их силы – сначала на более маленьких предприятиях, где они приобретут стаж, потом и на более крупных. Нужно завести точный учет всем рабочим, которые выдвинутся своими административными способностями, так чтобы хозяйственные центры могли, как на клавишах, играть, распределяя и перетасовывая их. Перед нами сложная задача воспитания передового слоя рабочих как хозяйственных, промышленных администраторов, техников. Если выдающийся рабочий не имеет опыта, мы его поставим помощником к другому рабочему, более опытному или спецу. Тов. Абрамович указывал, что у нас так мало специалистов по вине партии большевиков, и что их необходимо заменить коллегией рабочих. И на съезде горнорабочих в своей речи тов. Абрамович сказал, что большевики разогнали спецов в октябре и их нужно замещать коллегией рабочих. Это во всех отношениях пустяки. Никакая коллегия не может, не зная данного дела, заменить одного человека, знающего дело. Разве могут несколько студентов-юристов заменить, например, одного стрелочника? Из такой коллегии ничего не выйдет. Здесь неправильна сама идея. Но не по нашей вине нет спецов. Да, наконец, почему же нам не предлагает их партия, которая не сделала ошибок? Почему меньшевистская партия не даст нам нескольких тысяч спецов, которые неправильной тактикой большевиков были разогнаны, ушли от коммунистов, потом благополучно бежали с Колчаком и Деникиным на восток и на юг? Но независимо от этого, каким образом можно провести воспитание рабочих для дела управления промышленностью? Если у них нет знаний и опыта, чему в этом деле может помочь коллегия? Это, по-моему, чудовищный предрассудок. Коллегия не может давать знаний незнающему. Она может только скрывать незнание незнающего. Когда один человек поставлен на ответственный пост, то легче можно учесть его работу, его знание. Но тот, кто наблюдал коллегию из незнающих, плохо подготовленных работников, тот видел, что такая коллегия вызывает только склоки и ссоры, ее члены находятся в состоянии вечной растерянности, взаимного недовольства и своей беспомощностью вносят шатания и хаос во всю работу. Мы лучше распределим, разбросаем по одному знающему рабочему на завод, так как у нас слишком мало передовых рабочих, твердо знающих свое дело и способных руководить предприятием. Каждый из них должен быть поставлен на ответственный пост.

Есть еще одно соображение, которое мне кажется самым главным. Это – соображение общественно-воспитательного характера. У нас верхний слой рабочего класса очень тонок. Этот слой видел подполье, знает революционную борьбу, частью был за границей, видел Европу, частью сидел много по тюрьмам, в ссылке, имеет политический опыт, широкий кругозор, – это самая драгоценная часть рабочего класса. Затем идет более молодое поколение, которое фактически вынесло на себе всю нашу революцию. Это также очень ценная часть рабочего класса. Куда бы ни кинуть взор – на советское строительство, на профессиональные союзы, на партийную работу, на фронт гражданской войны – всюду и везде это поколение играло руководящую роль. Вся жизнь Советской Республики за эти 3 года состояла в том, что мы маневрировали, перебрасывая этот передовой слой рабочих с одного фронта на другой. Этот слой очень тонок. В массе своей рабочий класс, вышедший из низов, из крестьянской глубины, лишен инициативы. Эту личную инициативу, личное начало необходимо в рабочем воспитать. Личное начало у буржуазии выражается в индивидуализме, в конкуренции. Личное начало у рабочего класса не противоречит солидарности, братскому сотрудничеству. Солидарность не может опираться на безличие, на стадность. Наш русский мужик болен стадностью, отсутствием личности – тем, что воспело наше реакционное народничество, тем, что выразил Лев Толстой в образе Платона Каратаева. Крестьянин растворяется в своей общине, подчиняется земле и т. д. Теперь новое хозяйство строится не на типах Платона Каратаева. Разумеется, у Иванова такие-то качества, у Петрова – другие, и они дополнят друг друга. И такая коллегия может быть очень хороша. Но такие коллегии мы можем создавать очень редко, потому что передовых рабочих у нас мало, а нам нужны тысячи руководителей крупными и мелкими, уездными, губернскими, районными и областными организациями. Стало быть, нам необходимо воспитание целого широкого слоя администраторов. Сплошь и рядом администраторы у нас выбирались по доверию к политическим качествам, потому что то или другое лицо знали как политического работника, а качества администратора – строителя промышленности – не брались в расчет. Здесь невозможен вопрос о формальном демократизме, о коллективности как принципе. Здесь дело сводится к тому, чтобы, выбрав центральный хозяйственный орган ВСНХ, поручить ему совместно с профессиональными союзами найти способ проверки и учета отдельных рабочих-администраторов, учета всех выдающихся рабочих и целесообразного их распределения. Их надо отобрать и распределить по стране, перебрасывать принудительно из области в область. Это вопрос административной техники, с одной стороны, и общественного воспитания передовых рабочих, – с другой. Съезд коммунистической партии решил, что нам необходимо всячески приблизить управление к единоличию, на основе того единовластия, о котором говорил тов. Рыков, и я уверен, что ваш съезд целиком поддержит это решение и тем самым его сочетает с самодеятельностью рабочего класса, ибо вы являетесь выражением солидарности рабочего класса и его самодеятельности. В заключение позвольте обратить ваше внимание на основной вопрос, которому был посвящен доклад тов. Рыкова и который можно резюмировать так: несмотря на отдельный хозяйственный успех и несмотря на трудовой подъем, который мы наблюдаем, наше положение продолжает оставаться глубоко тяжелым, чтобы не сказать – трагическим. Мы не имеем никакого права не только скрывать этого от массы, – наоборот, мы обязаны ее предупредить, а предварительно дать в этом отчет самим себе. Кривая нашего хозяйственного развития еще не поднимается вверх. Нет, она продолжает опускаться вниз и в той области, которая сейчас для нас важнее всего. В области транспорта мы имеем крупный успех в отношении ремонта, но это успех на поверхности. Основной капитал нашего транспорта – подвижной состав, паровозы – изнашивается. Новых паровозов мы не производим, а ремонт, это – только лечение больного организма, который неизбежно умрет; новый же организм, новые паровозы не идут ему на смену. Стало быть, основа нашего транспорта разрушается, и наш транспорт, несмотря на частичное улучшение на поверхности, в основе изнашивается и ухудшается. Ждать из Европы большого числа паровозов не приходится, – Европа сама истощена.

Мы только теперь получили возможность сосредоточить все внимание, все силы на хозяйстве, хотя еще, быть может, польские шляхтичи завтра вынудят нас значительную часть наших сил отдать Западному фронту. Вы знаете, что в Варшаве не хотят принимать мирной руки,[114] протянутой нами во имя нашего хозяйственного самосохранения, и могут довести нас до большой войны. Мы не сомневаемся ни на один момент, что после того как мы справились на востоке, на севере и на юге, у нас будет достаточно сил, чтобы доделать дело на западе. Не наша будет вина, если польская шляхта, не раз в истории распинавшая и предававшая народную Польшу, снова обрушит бедствия на польское государство и вынудит нас оставить наши хозяйственные задачи и идти на помощь пролетариату Варшавы и делу рабочей революции в Польше. Но мы этого не хотим, потому что мы знаем, что польский рабочий раньше или позже сам справится со своей задачей, и потому что польский рабочий класс знает, что нам нужен мир и напряжение всех сил на фронте труда. Будем нести эту мысль в самые широкие рабочие массы, ничего от них не скрывая. Мы должны им сказать, что перед нами еще 2 – 3 года неслыханных усилий, небывалых жертв, перед которыми поблекнут жертвы на фронте гражданской войны, – для того чтобы не погибнуть, для того чтобы нашей стране не расчлениться и не стать добычей коршунов мирового империализма. Никаких иллюзий, никакого самообмана! Задача, которая перед нами стоит, – это грандиозная задача победы над врагом, нас окружающим, над этим безличным, ползущим врагом, холодом, нищетой, эпидемией, всеобщей разрухой. Думать, что мы можем спастись из объятий этого врага мерами постепеновщины, мерами крохоборства, это значит быть крохобором, мещанином и пошляком. Только исключительными мерами, мерами высочайшего напряжения передового рабочего класса можно увлечь за собой рабочих, середняков и все честное крестьянство. Только высшее напряжение рабочего класса может спасти положение. Поэтому в этот час на вашем съезде, где вы выносите важные решения, вы должны с негодованием и возмущением отбросить все и всех, кто сеет сомнения, скептицизм, кто подрывает нашу трудовую волю. Мы стоим на фронте труда. Враг беспощаден. Нужна высшая милитаризация духа и физических сил, и эту милитаризацию даст ваш съезд. (Аплодисменты.)

«Известия ВЦИК» N 78, 14 апреля 1920 г.

Заключительное слово

Товарищи, аргументы меньшевистских ораторов, особенно Абрамовича, отражают полную оторванность от жизни и ее задач. Стоит наблюдатель на берегу реки, которую необходимо переплыть, и рассуждает о свойствах воды и силе течения. Переплыть надо – вот задача! А мудрец переминается с ноги на ногу и, почесывая в затылке, говорит: «мы не отрицаем необходимости переплыть, но вместе с тем мы видим в этом опасность, – течение быстрое, люди устали; но когда вам говорят, что мы отрицаем самую необходимость переплыть, то это не так, – ни в каком случае. Еще 23 года тому назад мы не отрицали необходимости переплыть»… (Смех, аплодисменты.)

Вот на этом построено все – с начала до конца. Во-первых, говорят меньшевики, мы не отрицаем и никогда не отрицали необходимости обороны, стало быть, не отрицаем и армии. Во-вторых, мы не отрицаем в принципе и трудовой повинности. Позвольте, вы не отрицаете обороны. Но где же вообще, кроме небольших религиозных сект, есть на свете люди, которые отрицали бы оборону «вообще»? Однако, дело не в отвлеченном признании. Когда дошло до реальной борьбы и реальной обороны, до создания реальной армии против реальных врагов рабочего класса, что вы тогда делали? – Противодействовали, саботировали, – не отрицая обороны вообще. (Аплодисменты.) Вы писали в ваших газетах: «долой гражданскую войну!», в то время когда на нас напирали белогвардейцы и приставили нож к нашему горлу. Теперь вы, одобряя задним числом нашу оборону, говорите: «вообще мы не отрицаем ни принуждения, ни трудовой повинности, – но… без юридического принуждения». Однако же, в этих словах внутреннее противоречие! Слово «повинность» само в себе заключает элемент принуждения. Человек повинен, обязан что-то сделать. Если не сделает, то, очевидно, претерпит принуждение, кару. Тут мы подходим к вопросу о том, какую кару. Абрамович говорит: экономическое давление, но не юридическое принуждение. Тов. Гольцман превосходно показал всю схоластичность такого построения. Уже при капитализме экономическое давление было неотделимо от юридического принуждения. Тем более теперь! Я в своем докладе пытался разъяснить, что приучение трудящихся на новых общественных основах к новым формам труда и достижение более высокой производительности труда возможны только путем одновременного применения всех методов: и экономической заинтересованностью, и юридической обязательностью, и согласованностью хозяйственной организации, и силою репрессий и, прежде всего, идейной заинтересованностью, агитацией, пропагандой, повышением культурного уровня, – только комбинацией всех этих средств. Тов. Гольцман показал, как экономическая заинтересованность неизбежно сочетается с юридическим принуждением, за которым стоит материальная сила государства. Я обращаю ваше внимание на то, что в государстве советском, т.-е. переходном к социалистическому, между экономическим принуждением и экономической заинтересованностью, с одной стороны, и юридическим принуждением, с другой, вообще нельзя провести никакого водораздела. Все важнейшие предприятия мы взяли в руки государства, и когда мы говорим токарю Иванову: ты обязан работать сейчас на Сормовском заводе, если не будешь, то не получишь пайка, – то что это такое: экономическое или юридическое принуждение? На другой завод он не может уйти, ибо все заводы в руках государства, которое этого перехода не допустит. Стало быть, экономическое давление сливается здесь с давлением государственно-юридическим, раз хозяйство стало государственным. Абрамович целиком стоит на почве буржуазных отношений, когда хочет, чтобы рабочие одного завода «свободно» переходили на другой, который привлекал бы их к себе лучшими условиями труда. Абрамович, очевидно, хочет, чтобы мы в нашем хозяйстве в качестве регулятора распределения рабочей силы пользовались только повышением заработной платы, премиями и пр. и тем привлекали бы нужных рабочих на важнейшие предприятия. Очевидно, тут вся его мысль. Но если так поставить вопрос, то, разумеется, всякий серьезный работник профессионального движения поймет, что это чистейшая утопия. Надеяться на свободный приток рабочей силы с рынка мы не можем. Без массовой, планомерно организованной переброски рабочей силы по нарядам хозяйственных органов мы ничего не сделаем. Здесь перед нами момент принуждения налицо. Я вам читал телеграмму о ходе работ 1-й армии труда, – и там говорится, что через уральский комитет по трудовой повинности прошло свыше 4 тысяч квалифицированных рабочих. Откуда они явились? Главным образом из бывшей 3-й армии. Их не отпустили по домам, а отправили по заводам. Это – с либеральной точки зрения – «насилие» над свободой личности. Их взяли из армии и передали комитету по трудовой повинности, который учел, сколько куда нужно отправить. Подавляющее большинство этих рабочих шло охотно на трудовой фронт, как раньше – на боевой. Но часть шла против воли. Таких заставили.

Государство должно – это, разумеется, ясно – обеспечить их пайком, должно лучших рабочих путем премиальной системы поставить в лучшие условия существования. Но все это не только не исключает, а, напротив, предполагает то, что государство и профессиональные союзы, без которых Советская власть промышленности не построит, имеют на рабочего какие-то новые права. Рабочий не просто торгуется с советским государством, – нет, он подчинен государству, ибо это – его государство.

«Если бы, – говорит Абрамович, – нам просто сказали, что дело идет о профессиональной дисциплине, не из-за чего было бы копья ломать; но при чем тут милитаризация?» Конечно, дело идет о профессиональной дисциплине, но о новой дисциплине новых профессиональных союзов. Мы живем в советской стране, чего не понимают меньшевики. Когда меньшевик Рубцов[115] говорил, что от профессиональных союзов в моем докладе остались только рожки да ножки, то тут есть доля правды. От профессиональных союзов, как он их понимает, то есть от союзов тред-юнионистского типа действительно остались рожки да ножки; но профессионально-производственная организация рабочего класса в условиях Советской России имеет величайшие задачи, – конечно, не задачи борьбы с государством во имя интересов труда, а задачи построения вместе с государством социалистического хозяйства, задачи воспитания и распределения труда. Это есть принципиально новая организация, которая отличается от тред-юнионов, т.-е. от профессиональных союзов в буржуазном обществе, как господство пролетариата отличается от господства буржуазии. Производственный союз господствующего класса имеет не те задачи, не те методы, не ту дисциплину, что союз борьбы угнетенного класса. У нас все рабочие обязаны входить в союзы. Меньшевики против этого. Это вполне понятно, потому что они фактически против диктатуры пролетариата. К этому, в последнем счете, сводится весь вопрос. Они против диктатуры пролетариата и тем самым против всех ее последствий. Экономическое принуждение, как и политическое, – только форма проявления диктатуры пролетариата в разных областях. Правда, Абрамович нам глубокомысленно доказывал, что при социализме не будет принуждения, что принцип принуждения противоречит социализму, что при социализме будут действовать чувство долга, привычка к труду, привлекательность труда, – но никак не принуждение, которое несовместимо с социализмом. Это бесспорно. Но только эту бесспорную истину нужно расширить. Дело-то в том, что при социализме не будет самого аппарата принуждения, государства, – оно целиком растворится в производственной и потребительной коммуне. Тем не менее путь к социализму лежит через высшее напряжение сил и методов государства. И мы с вами проходим как раз через этот период. Как лампа, прежде чем потухнуть, вспыхивает ярким пламенем, так и государство, прежде чем исчезнуть, принимает форму диктатуры пролетариата, т.-е. самого беспощадного государства, которое повелительно охватывает жизнь со всех сторон. Вот этой мелочи, этой исторической ступенечки – диктатуры – Абрамович, и в лице его весь меньшевизм, не заметил и об нее споткнулся. Не ради красного словца мы говорим о милитаризации, а именно потому, что никакая другая организация, кроме армии, не охватывала человека с такой суровой принудительностью, как государственная организация рабочего класса в тягчайшую переходную эпоху.