Наша первая революция. Часть I

Перед нами второй случай, – и нас отнюдь не может озабочивать то обстоятельство, что «цвет» буржуазной оппозиции окажется вне Государственной Думы. Наоборот, это будет в интересах революции и пролетариата. Гораздо выгоднее, чтобы в народных собраниях, протестующих против Думы и разгоняемых войсками, выступали рядом с нами отстранившиеся от Думы демократы. Гораздо здоровее для революции, чтобы штыки охраняли Государственную Думу против буржуазной демократии, чем самое буржуазную демократию в Государственной Думе.

Задачи, стоящие перед российской революцией в целом ряде вопросов (аграрный, национальный, рабочий и т. д.) так колоссальны, что Дума, обескровленная бойкотом, неспособна будет даже приступить к ним. Если она, собравшись, не разойдется по домам в сознании своего бессилия, а примется за государственное творчество, она лишь окончательно скомпрометирует в глазах широких слоев населения идею легального соглашения народа (буржуазии) с царизмом и заставит левое крыло буржуазной оппозиции, принявшее тактику бойкота, апеллировать к народу против Государственной Думы. Это в свою очередь внесет разложение в реакционную среду Государственной Думы. Она погибнет – революция выиграет.

Само собой разумеется, прибавим, что Государственная Дума, созванная сейчас, в начале революции, даже если б она включала в свой состав «цвет» буржуазной оппозиции, окажется бессильной перед задачами, стоящими на очереди. Если ее более решительный характер должен быть куплен ценою притупления революционной агитации, то игра безусловно не стоит свеч. А между тем несомненно, что не требовать от либеральной оппозиции бойкота Государственной Думы сейчас, когда революция шагает вперед семимильными шагами, когда мы только переходим от 9 января к революционному броненосцу и от революционного броненосца идем к общенародному восстанию, значит притуплять лозунг настоящего момента, делать расплывчатой агитацию и чрезвычайно затруднять нашу критику либеральной буржуазии, которая станет оправдывать свое предательское участие в выборах «высшими» аргументами, подхваченными у социал-демократии.

Итак, бойкот!

Каковы же возможные результаты этой тактики?

Тактика оказывается непосредственно победоносной, и Дума летит прахом. Конечно, это совершается не сразу, не одним лишь объявлением бойкота. Об этом не может быть и речи. Пролетариат сначала отрывает от царско-буржуазного блока наиболее крайние элементы демократии. Происходят собрания земств и дум, вообще «полноправных», и на этих собраниях постановляют выбирать. Демократия протестует. Рабочие вносят с улицы заявления, протесты и устраивают демонстрации перед зданиями, где заседают полноправные. Власти охраняют своих союзников казацкими и черными сотнями. Происходят столкновения. В общем «полноправным» приходится заседать под слишком высоким давлением с обеих сторон, это вносит в их среду разложение. Большинство собрания распадается, не придя ни к чему. Дума не созывается. Превосходный успех. Последний мост сожжен. Выход должен быть найден. Остается революционный путь.

Вторая возможность. Государственная Дума все же созывается. Несмотря на протесты пролетариата и демократии, «полноправные» под охраной шаек Шереметьева[154] избирают своих представителей. Можно себе представить, каковы будут представители, которые сочтут для себя возможным баллотироваться под охраной черных сотен. Государственная Дума собралась, приступила к работам. Тогда мы развиваем напряженную агитацию вокруг вопроса о ее составе, ее решениях и пр., и пр. Данный нами лозунг бойкота до избрания нисколько не может помешать нам использовать уже образовавшуюся Государственную Думу, как центральный пункт агитации, как орудие для сплочения и революционизирования масс. Было бы полной нелепостью усматривать в таком использовании отступление от тактики бойкота. Далее. Если избранная Государственная Дума предпримет решительные действия (допустим и это), мы, разумеется, поддержим ее, несмотря на то, что мы прокляли ее до ее рождения. Мы осудили во имя революции полицейское происхождение Думы, но мы поддержали бы ее, если б она во имя революции отреклась от собственного происхождения. И уж, конечно, совершенно неправильно было бы усматривать в тактике бойкота призыв к политической пассивности. Для проведения бойкота необходимо мобилизовать и организовать улицу. Необходимо развить самую широкую агитацию в пользу всеобщего избирательного права, организовать заявления от бесправных – полноправным, привлечь незатронутые слои населения, повести их к Думе, вообще к зданию, где заседают избиратели, потребовать от последних отчета в их поведении и пр. Создать на почве этой работы органы революционного самоуправления – совершенно естественная и правильная мысль. Нужно только ясно представлять себе, что такие органы смогут лишь подпольно руководить агитацией до того момента, как масса овладеет городом, областью, после чего органы революционного самоуправления превратятся в местные временные правительства, объединенные тенденцией слиться в одно всероссийское революционное правительство. При этом необходимо прибавить, что тактика бойкота булыгинской Думы, заранее разрушающая легальный переход к Учредительному Собранию (через октроированную Думу), логически упирается во Временное Правительство. Идея Временного Правительства, которая сама собою вспыхивает в умах в революционные моменты (напр., в Одессе, когда подошел «Потемкин»), идея эта должна стать лозунгом нашей агитации.

Главная задача – вовлечь массы в агитацию вокруг Государственной Думы. Местные революционные коммуны, как основы Временного Правительства, могут возникнуть, разумеется, не путем мирных, хотя бы и внезаконных выборов народных представителей, параллельно с булыгинскими выборами, но путем революционного отбора, в котором прямое оформленное избрание будет играть второстепенную роль.

В работе сплочения масс, концентрации их политического внимания, противопоставления их цензовым органам самоуправления и активным гражданам вообще, в этой основной работе должны решающую роль сейчас играть два лозунга: общественные работы и милиция.

Революционный период весь состоит из ряда потрясений в промышленности. Десятки тысяч рабочих выбрасываются на улицы (путиловцы), лучшие элементы, лишенные работы, выезжают в деревни и обессиливают тем города, главные очаги революции. Необходимо поднять, прежде всего среди безработных, затем среди пролетариата вообще, агитацию в пользу организации общественных работ за общественный счет, через городские думы, под контролем представителей от самих рабочих. Нужно с этим требованием обращаться к думам, давить на них через союзы, прессу и пр. Общественные работы – вот база для образования органов революционного самоуправления.

В деревне голод. Необходимо сейчас же среди деревенской бедноты поднять такую же агитацию и выдвинуть то же требование, адресовав его к земствам.

То возбуждение, которое поднимется вокруг Государственной Думы, несомненно поставит на ноги все банды и шайки реакции. Гражданская война не утихнет, как надеются косные либералы, но обострится, и думы и земства будут поставлены перед необходимостью создать милицию. Пролетариат должен все время повторять неустанно этот лозунг, требовать от дум оружие, разгонять косные думы, если есть силы, и создавать свои думы. Добывание и распределение оружия и средств на вооружение – вот база для образования органов революционного самоуправления.

Итак: социал-демократия объявляет участие в выборах в Государственную Думу предательством интересов народа. Социал-демократия безусловно и решительно требует бойкота Государственной Думы. С этой целью она организует заявления и протесты от бесправных – полноправным.

На местах пролетариат, во главе наиболее радикальных элементов населения, предъявляет думам и земствам требование:

1. Объявить коллегиально бойкот булыгинской Думы и тем самым признать революционный путь.

2. Приступить к созданию народной милиции и вооружению народа на общественный счет.

3. Организовать общественные работы.

Когда поднятая вокруг этих лозунгов агитация разрастается, вовлекает и возбуждает массы, тогда социал-демократия призывает пролетариат ко всеобщей политической забастовке. При наличности соответственного настроения в других слоях населения политическая забастовка захватывает и их в один общий водоворот и разрешается народным восстанием.

Таковы общие перспективы, как они нам рисуются сейчас.

Л. Троцкий. ЗАЯВЛЕНИЕ ПЕТЕРБУРГСКИХ РАБОЧИХ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ЗЕМСТВ И ДУМ

Граждане, представители земств и дум! Мы не будем вам говорить о страшном положении нашей родины, о той великой ответственности, которая лежит на всех честных сознательных гражданах: это должно быть ясно вам самим. Мы хотим только указать вам пред лицом всего народа, в чем видим мы спасение России. Мы хотим нашим заявлением побудить вас принять пред лицом всего народа ясные и определенные требования и стать на путь решительных действий. Разгром русского флота у Цусимы, предшествовавший последним разгромам Лодзи, Варшавы и Одессы, поставил пред вами в самой неотложной форме вопрос о всей судьбе страны. Как же был вами решен этот вопрос? Земцы-конституционалисты, т.-е. противники самодержавия, соединились на московском съезде со славянофилами, т.-е. сторонниками самодержавия, и совместно обратились к царю с жалобой на бюрократию. В вашем адресе вы подаете царю надежду на превращение нынешней бессмысленной, бесцельной, преступной и позорной войны в войну народную, а ваш глашатай, князь Трубецкой, в своей петергофской речи заявил, будто народ верит в царя и хочет укрепить его державные права. Мы решительным образом протестуем против этого злоупотребления именем народа. Мы, рабочие, вместе со всем сознательным народом, не отделяем царя от чиновников, а чиновников от царя. Мы боремся не против чиновничества только, а против всего царско-чиновничьего самодержавия. Мы требуем не укрепления державных прав царя, а провозглашения державных прав народа.

Граждане! Где сотни тысяч и миллионы борются за лучшую жизнь, где все темные и слепые силы собраны для подавления народа, там несколько лицемерных слов, сказанных в стенах дворца, не могут ничему помочь. Что изменилось после 6 июня?[155] От январских дней в Петербурге мы перешли к июньским дням в Одессе, от усиленной охраны – к военному положению, от сотен убитых – к тысячам, от полицейского произвола – к военной диктатуре, от ужасов Цусимы – к надвигающимся ужасам Харбина. Что же дальше? Затопляя страну кровью рабочих, царское правительство в то же время вырабатывает проект допущения представителей богатых классов в Государственную Думу, переднюю Государственного Совета. Это делается в расчете, с вашей помощью, граждане земцы и думцы, укрепить самодержавие и превратить чиновничью войну в войну народную. Нам, рабочим, с этим наглым измышлением правительства нечего делать. Государственная Дума рассчитана не на нас, а против нас. От пролетариата и вообще бедных классов она ограждена высоким имущественным цензом, как каменной стеной. Но и представителям земли и капитала Государственная Дума отводит жалкую и позорную роль бесправных прихвостней, которых всемогущая бюрократия терпит до тех пор, пока находит это выгодным. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы значит признать всевластие царского правительства. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы значит одобрить наглое лишение народа избирательных прав. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы значит открыто перейти в лагерь царского правительства. Мы, рабочие, торжественно заявляем, что будем считать врагом народа всякого, кто примет участие в постыдной комедии выборов в Государственную Думу.

Граждане, представители земств и дум! Требования, которые прежде всего должны быть написаны на знамени врагов самодержавия: немедленное прекращение войны и созыв Учредительного Собрания. Мы, рабочие, не потерпим никакого ценза – ни сословного, ни имущественного, ни образовательного, ни национального, ни ценза оседлости{34}, – потому что всякий ценз направлен прежде всего против нас. Мы не потерпим двухстепенных или трехстепенных выборов, потому что они дают возможность влиять на выборщиков посредством подкупов и застращиваний. Мы требуем выборов прямых. Мы не потерпим открытого голосования, потому что оно лишает свободы действий всех неимущих, угнетенных и зависимых граждан. Мы требуем тайной подачи голосов. Выборы в Учредительное Собрание могут происходить правильно только при полном восстановлении в правах всех пострадавших за политическую деятельность или религиозные убеждения и при полной свободе агитации, т.-е. при свободе печати, собраний, союзов и стачек. Но ни царское обещание о правильности выборов, ни царское предписание не могут дать таких условий. Эти последние могут быть созданы и обеспечены лишь вооруженной рукой самих граждан. Мы, рабочие, считаем, что только создание народной милиции, т.-е. вооружение граждан, может действительно обеспечить правильность выборов и охранить народное представительство от неизбежных на первых порах попыток реакции повернуть все на старый лад. Только милиция может обеспечить неприкосновенность граждан от разбойничьих нападений полиции, войск и состоящих в ведении полиции черных сотен. Обязанность земств и дум провозгласить немедленно необходимость вооружения граждан и приступить к созданию городской и земской милиции.

Это вопрос жизни и смерти, – и он должен быть решен. Милиция должна быть организована на демократических началах. Всякий желающий получает оружие на общественный счет. Оружие хранится каждым на дому. Вооруженных граждан обучают и или руководят выборные лица. И мы, рабочие, первые протянем руку за оружием. Ни народной милиции, ни Учредительного Собрания царское правительство не даст, – ибо это значило бы для него добровольно отказаться от своих державных прав в пользу народа. Поэтому, стать на сторону этих требований значит для вас, земцы и думцы, стать на путь борьбы. Это значит порвать все связи с царским правительством и объявить ему непримиримую войну. Написав на своем знамени демократические лозунги, вы должны поставить земства и думы, которые являются вашей опорой, на службу народной борьбе с царским правительством. Вы немедленно должны отказаться от поддержки царской полиции и приняться за создание народной милиции. Вы должны отдать ваши силы и средства делу организации и вооружения народа. Что касается нас, рабочих, то мы ясно и отчетливо знаем нашу дорогу. Январские дни в Петербурге, революционная стачка, которая носится из конца в конец России, события в Лодзи и Варшаве и, наконец, великие одесские события, как вехи, обозначают тот путь, которым мы идем. Это путь всенародного восстания, которое сметет с корнем царское правительство и очистит поле для борьбы за достойное человеческое существование. Другого пути для нас, рабочих, и для всех вообще народных масс нет и не может быть – и, обращаясь к вам, граждане земцы и думцы, с нашими заявлениями, требуя у вас ясных и определенных ответов на ясные и определенные вопросы, мы тем самым говорим вам пред лицом всего народа. С кем вы? С царским правительством, которое собирает и пускает в дело все силы для подавления народного движения, или с народом, который готовится призвать царское правительство к беспощадному суду? Помните, граждане, кто не с народом, тот враг его.

Долой войну! Долой переговоры с царем! Долой Государственную Думу! Да здравствует Учредительное Собрание! Да здравствует всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право! Да здравствует народная милиция! Да здравствует революция!{35}

«Социал-демократ»[156] N 9, 7 июля 1905 г.

Л. Троцкий. ОТКРЫТОЕ ПИСЬМО{36} ПРОФЕССОРУ П. Н. МИЛЮКОВУ[157]

В день опубликования написанной с соизволения Константина Петровича Победоносцева[158] конституции вы, господин профессор, нашли необходимым выступить пред лицом русского «общества». Газета, которая обслуживает часть русской оппозиционной интеллигенции, доставила вам трибуну. Я не считаю «Сын Отечества», несмотря на его популярность, политически влиятельной газетой, за которую ответственна какая-либо реальная политическая сила. Я отнюдь не думаю также, что вы являетесь официальным выразителем какой-нибудь партии или что вы можете давлением вашего голоса повернуть либеральную партию на угодный вам путь. Другими словами, я не считаю вас вождем. Если, тем не менее, я нахожу необходимым обратиться к вам с этим открытым письмом, то по той единственной причине, что ваша мысль, движущаяся по линии наименьшего сопротивления, формулирует политические предрассудки, которые у вас нет права считать вашей личной собственностью. Если бы не выступили вы, выступил бы другой. Ибо – и с этим вы не станете спорить – раз в обществе широко распространен какой-нибудь предрассудок, всегда отыщется профессор, способный его авторитетно формулировать, и всегда найдется либеральная редакция, готовая свою коллективную беспринципность укрыть за индивидуальный авторитет. Это в порядке вещей, г. профессор!

В начале вашего письма вы разрешаете разно оценивать акт 6 августа{37}, преуменьшать и преувеличивать его значение, но не разрешаете одного: отрицать, что этим актом «перейдена какая-то грань, что сегодня мы по другой стороне того перевала, по которому шли вчера» – и что «назад, на ту сторону исторического ската, на вчерашнюю, уже возврата быть не может».

Вся либеральная и полулиберальная пресса вместе с вами утверждает, что «Рубикон перейден». – «Свершилось!» – Что же собственно «свершилось»? Кто перешел и какой Рубикон? Возвращение к прошлому невозможно, говорите вы. Почему невозможно? – И для кого невозможно?

Невозможен ли для реакции возврат на путь чистого абсолютизма? И если невозможен, то почему? По общим ли причинам: – нужны деньги, нарастает революционная стихия, – или же потому, что отныне у нас есть высочайшая бумага 6 августа? Если вы имеете в виду общие причины, то они существовали и до 6 августа, – и уж, разумеется, мы не станем спорить против того, что абсолютизм неизбежно должен пойти на слом. Но когда и как? Общие причины этого не предрешают. Они предоставляют практическое решение этого вопроса инициативе, смыслу и отваге живых организованных и сознательных политических сил. Думаете ли вы, что сам манифест делает невозможным возврат к прошлому? Но каким образом? Что изменяет он в соотношении сил реакции и революции? Передает ли он народу какую-либо материальную власть, которой он не владел бы раньше? Нет, не передает. Связывает он руки бюрократии? Нет, не связывает. Вы обнаруживаете лишь дурной умственный навык, г. профессор, когда полагаете, что можно установить между двумя социально-историческими эпохами водораздел из папье-маше. Абсолютизм опирается сегодня, как и до 6 августа, на бюрократический аппарат, на суды, на жандармерию, на армию. Пусть ему суждено погибнуть, но пока у него в руках эти орудия господства, – он хозяин. Он может призвать и отослать, позволить высказаться и запретить.

Исторический Рубикон бывает действительно перейден лишь в тот момент, когда материальные орудия господства переходят из рук абсолютизма в руки народа. Но такие вещи, г. профессор, никогда не совершаются посредством подписания пергамента. Такие вещи происходят на улицах. Они осуществляются в бою. Они разрешаются путем победы в столкновении народа с бронированной реакцией.

Если мы попробуем понять Великую Французскую Революцию, г. профессор истории, мы признаем, что Франция перевалила через рубеж не 8 августа,[159] когда Людовик XVI подписал «манифест» о созвании Генеральных Штатов, а 14 июля, когда народ Парижа вооружился и встал материальной силой на защиту своих прав. И, наконец, полная и решительная победа, это – восстание 10 августа,[160] низвергшее монархию. 14 июля, 10 августа – вот где действительные, реальные вехи французской свободы, а вовсе не декреты и пергаменты, которые бумажным роем вились над ареной этих суровых столкновений.

Если мы обратимся к событиям 48 года, то мы должны будем признать, что историческим водоразделом был не манифест Фридриха-Вильгельма IV Прусского, созвавший архаический Соединенный Ландтаг,[161] но день победоносной уличной революции 18 марта.[162] И память истории, отбросив все канцелярские даты, сохранила дни 14 июля, 10 августа и 18 марта, как праздники торжествующей свободы.

Роковая грань перейдена, думаете вы. Позиции завоеваны. И «было бы непростительной политической ошибкой оставить эти позиции без защиты – или даже очистить их без боя, как, по-видимому, хотели бы те, кто рассчитывает занять главную позицию непосредственно».

«В России сегодня родился „народный представитель“, – продолжаете вы, – и этого факта не уничтожат никакие толкования ни справа, ни слева». И вы предлагаете тем, которые с вами, отстоять представителя от ударов справа и слева. А г. Сыромятников[163] пишет в один день с вами в «Слове»:[164] «Две крайних партии будут уничтожать его (государственное самоуправление), и нам, прогрессивному центру, придется охранять последовательность действий нового законодательного аппарата от попыток дискредитировать его и уничтожить»{38}.

«Говорить, что мы ничего не приобрели с изданием закона, – пишете вы, г. профессор, – значило бы помогать его противникам справа». А г. Сыромятников комментирует и дополняет: «Реакционеры и социалисты-республиканцы соединятся, может быть, в трогательном союзе против первых попыток русского правового строя». Как всякий либеральный писатель, вы, г. профессор, адресуетесь с вашим письмом к так называемому «обществу» и говорите ему: будь «на своем посту!». Выбирай представителей для охраны твоих прав! Но обращаясь к «обществу», вы строите ваше письмо так, точно убеждаете в чем-то весь народ. На самом же деле вы конспирируете на либерально-газетном жаргоне с имущим обществом против народа. Это утверждение кажется вам пристрастным и несправедливым? Между тем, оно точно формулирует смысл вашей статьи. Минуту внимания, г. профессор!

Вы убеждаете не народные массы, так как они лишены избирательных прав. Они не могут бойкотировать Думу, так как Дума бойкотирует их. Действительные выразители народных интересов, если бы и хотели, не могут попасть в Государственную Думу. Это ваша Дума. Это учреждение господствующих, имущих, эксплуатирующих классов. Сознательный пролетариат, который ясно и недвусмысленно выразил свое отношение к Государственной Думе, когда она была еще проектом, следующим образом формулировал в «заявлении представителям земств и дум» свое отношение к тем наделенным правами политического предательства гражданам, которые примут участие в выборах: «Принять участие в выборах гласных (совещательный) Государственной Думы значит признать всевластие царского правительства. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы значит одобрить наглое лишение народа избирательных прав. Принять участие в выборах гласных Государственной Думы значит открыто перейти в лагерь царского правительства. Мы, рабочие, торжественно заявляем, что будем считать врагом народа всякого, кто примет участие в постыдной комедии выборов в Государственную Думу».

Так говорят передовые рабочие. Если вы, г. профессор, имеете хотя какое-нибудь понятие о настроении народных и особенно пролетарских масс, вы согласитесь, что этот голос найдет в них самый широкий отклик. Но если так, то вы должны были десять раз подумать прежде, чем выступить на политический форум и сказать имущим, эксплуатирующим классам: «Несмотря на то, что избирательный закон отрезывает вас от масс; несмотря на то, что рабочие массы не только не склонны дать вам мандат нравственного доверия, но заранее объявляют предательством самый акт участия в выборах; несмотря на то, что у вас не может быть опоры вне народа; несмотря на то, что разрыв с ним означает для вас политическую смерть, – выбирайте, выбирайте, чтобы быть на своем посту, выбирайте во имя пергамента 6 августа, игнорируйте голос слева, который есть голос самого народа».

Государственная Дума составится из наиболее обеспеченных элементов оппозиции, отделенных политическими привилегиями от народа и не заинтересованных непосредственно в уничтожении ценза. В то время как правое крыло либеральной партии, приобщившись к власти, начнет сплетать свои корни с корнями царской бюрократии, вы, конституционалисты-демократы, гг. Петрункевичи, Родичевы и Милюковы, будете на левом крыле – да, г. профессор, в Думе вы, к вашему ужасу, окажетесь на крайней левой, потому что остальные будут еще более косны, чем вы, – вы будете производить бессильный оппозиционный шум, прикрывать сделку реакции с либерализмом патетической фразеологией, обманывать народ фиктивными перспективами безболезненного перехода через бюрократию и плутократию к демократии.

Призывая теперь эксплуатирующие классы использовать дарованные им политические привилегии, открыто становясь на почву царского избирательного закона, этого юридически оформленного раскола между имущей оппозицией и народной революцией, вы в то же время цинично призываете к единению и пугаете опасностью разброда.