Роман леди Винтер. Вековая вражда

Эдвард упаковал его портрет, решив увезти его из дома. Этот портрет всегда, с раннего детства вселял ему ужас, зачем держать его в новом доме? Этот человек был ему незнаком, а там, во Франции, его родня, братья и сестры, будут рады такому подарку.

Семейство Люмерье встретила Эдварда радушно. Он прибыл в Кале ранним утром. И когда корабль пришвартовался у причала, к нему поспешили два брата его отца. Они привезли Люмерье в свое родовое поместье в Бретани и устроили довольно пышный прием.

Граф был счастлив и окружен родными. При нем постоянно присутствовал один из слуг, говорящий на английском, так как французский язык Эдвард почти не знал, к тому же заикался. И тем не менее общение с родней плодотворно сказалось на его общем состоянии. Вскоре Эдварда пригласили погостить в дом самой младшей сестры его отца, женщины довольно пожилой, которая жила в отдалении, среди собственных виноградников. У нее было шестеро детей, уже довольно взрослых. Все почти обзавелись семьями, кроме самой младшей, Валери.

Кузина Эдварда была почти на шесть лет старше его, совсем некрасива лицом, но стройна и изящна. Это придавало молодой женщине определенный шарм, к тому же она очень откровенно заигрывала с молодым графом и прекрасно говорила по-английски, правда с французским прононсом. Эдвард, не привыкший к женскому вниманию, поддался на ее чары, и, вернувшись назад в Бретань, в дом своего дяди, привез кузину с собой.

– Какая приятная неожиданность! Валери не была в нашем поместье с самых юных лет. Вы очаровали ее, граф!

Молодые люди почти не расставались. Эдварду больше не нужен был переводчик, он наслаждался обществом Валери, а она в свою очередь все больше и больше кокетничала с ним, но даже в ее зрелом возрасте такое поведение совсем не портило эту молодую особу.

Перед возвращением на родину Эдвард Люмерье сделал своей избраннице предложение, и все семейство, включая матушку Валери, благословили их на брак. С подарками, небольшим приданым и огромным сундуком с одеждой Валери молодые вернулись в Англию, и только там обвенчались.

Когда Эдвард привез будущую жену в свое имение, она осталась в восторге от дома, в котором ей теперь предстояло жить и расположилась в отдельной спальне. Эдвард не возражал. Венчание было назначено лишь через месяц, поэтому будущие супруги продолжали вести пуританский образ жизни, оставаясь влюбленными друзьями.

Валери, при всем своем кокетстве и игривом характере старалась показать своему будущему супругу, что она влюблена и мечтает выйти замуж за Эдварда, но невинность свою намерена соблюдать до замужества.

А будущий супруг в этих делах разбирался совсем плохо. Он даже не смог определить, что его жена оказалась не девственна, когда после венчания они оказались наконец на брачном ложе. Валери учила своего неискушенного в любовных делах молодого мужа всем тонкостям интимной жизни, а он просто наслаждался новыми отношениями, доселе неизвестными ему ощущениями и полюбил Валери так по-детски наивно, что без нее жизни уже себе не представлял.

Он даже не задумывался о том, почему она до сих пор не была замужем, а причина была проста. Совсем еще молоденькой девушкой Валери была обесчещена, закрутив роман с заезжим офицером. Но он бросил ее, оставив одну на виду у всей округи, а после такого позора замуж ей было не выйти. Нравы французской провинции были довольны суровы, а на девушке лежало клеймо гулящей кокотки. Так и осталась бы она одна, если бы не Эдвард. Он спас ее от позора, увез из ненавистной провинции в другую страну и сделал английской графиней. При этом не знал и не подозревал о ее пороке. Это ли не блестящая партия для Валери?

Супруги зажили полноценной семейной жизнью, а вскоре Валери забеременела. Родила она в срок, но роды были тяжелыми, и ребенок родился почти бездыханный, его выходили, он остался жив, но через год, когда Валери уже вновь была беременна, первенец умер. Развивался ребеночек плохо, часто болел и уберечь его не было возможности.

Родители перенесли эту потерю очень тяжело. Они похоронили свое дитя в отдаленном уголке обширного парка, соорудив ему могилку с каменной плитой и стали ждать своего второго.

Но, видимо, не суждено им было стать родителями. Каждый последующий малыш обязательно страдал каким-нибудь недугом, и каждый из них крайне плохо развивался: кое-кто на ножки не вставал, кто-то совсем не держал головку, и до трех-пяти лет доживали немногие.

Эдвард и Валери были в отчаянии. Приверженница католической веры, Валери рожала всех детей, которых ей посылал Бог, но всех их они с мужем хоронили у себя в парке с печально завидной регулярностью.

Наконец Валери и вовсе отчаялась. Она перестала выполнять свой супружеский долг, почти никогда не ложилась с мужем в постель, заявив при этом, что всем этим мучениям и страданиям нужно положить конец. Ей было далеко за тридцать, и она превратилась в некрасивую, нервную женщину, хотя сохранила при этом свою врожденную французскую стать.

Эдвард тоже страдал. Его вновь стало мучить чувство вины, но самое страшное то, что после смерти каждого ребенка с ним случался очередной припадок. Его приводили в чувство, но потом он надолго впадал в затяжную депрессию, и жизнь в доме Люмерье становилась мрачной и безрадостной.

В такие времена Валери обычно посвящала себя лошадям. Сразу же по прибытии в имение она попросила мужа приобрести ей пару хороших породистых лошадей. Она ездила верхом, очень любила ухаживать за животными, но все же при конюшне держали и конюха.

Звали его Билл, он был высокий и нескладный, но дело свое знал хорошо. Когда Валери отправлялась на прогулку на одном из скакунов, Билл всегда выгуливал и второго. Они вместе объезжали соседние угодья, поля и пастбища. Почти никогда не разговаривали, хотя конюх всегда очень внимательно следил за своей хозяйкой и предупреждал любое ее желание: скакать наперегонки галопом, или иноходью вдоль реки, или спешиться и пройтись пешком по луговой траве, ведя лошадей под уздцы.

В этот раз Валери с Биллом уехали слишком далеко от их имения. Женщине вовсе не хотелось возвращаться домой. Там ее ждал больной, неразговорчивый муж, запах лекарственных настоек и тоска по последнему, совсем недавно похороненному ребенку. Эта обстановка была настолько удручающей, что бедная женщина подумывала о том, не вернуться ли ей домой, во Францию, и забыть свою неудавшуюся семейную жизнь, как кошмарный сон.

Они с Биллом сидели в лесочке, лошади паслись неподалеку. Было тепло, солнечно и спокойно, и вокруг ни души. И вдруг эти двое сплелись в страстном объятии, сами наверное того не ожидая. Мужчина так крепко прижал Валери к себе, что она задохнулась в его сильных руках и утонула в долгом, сладостном поцелуе. Потом их тела обнажились, Валери поддалась зову какого-то внутреннего чувства и отдалась этому настойчивому, давно желавшему ее мужчине.

Они занимались любовью и наслаждались друг другом довольно долго, пока не стемнело. Потом вместе искупались в мелководной реке, оделись и молча отправились домой. Их отношения больше никогда не повторялись. Это был как раз тот случай, когда мужчина мечтал о близости с недоступной ему женщиной, наконец он ее получил, и пыл пропал, чувства остыли.

Для Валери их случайная связь ничего не значила бы вовсе, если бы она не почувствовала, что вновь беременна. Маленькая и тоненькая ниточка надежды на то, что ей все же суждено будет стать матерью и родить полноценного ребенка от этого здорового и пышущего страстью мужчины, заставила ее поддаться зову своего сердца и женского начала.

В ту же ночь, когда она осознала свое положение, Валери пришла в спальню к мужу, который уже немного пришел в себя, и он ее не прогнал. Валери не составило большого труда соблазнить Эдварда, он вновь почувствовал себя мужчиной и ответил на призыв жены. Ему еще не было и тридцати, и зрелость его мужского возраста брала свое, несмотря на недуги.

– А ты не боишься вновь забеременеть? – спросил Эдвард после затяжного и немного болезненного акта любви.

– Если это случится, то это будет самый последний раз, – заявила ему жена, произнеся эту заранее заготовленную фразу, и уснула в его объятиях.

Всю беременность супруги страдали и переживали, особенно Эдвард. Он не хотел этого ребенка, он знал наперед, что родится нежизнеспособное чадо, но Валери зачастую пребывала в таком странном состоянии, что он и удивлялся, и поражался ее эйфории.

Конечно, муж не переубеждал жену, не говорил ей о своих уверенных до глубины души опасениях. Он просто решил для себя, что на все божья воля, пусть Валери сделает эту последнюю попытку, а вдруг это именно тот ребенок, который продолжит его род? Хотя… Надежды на это у бедного Эдварда не было совсем. Их солидный по тем временам возраст тоже настораживал: ему скоро тридцать, Валери уже к сорока. Когда же они успеют вырастить и воспитать это дитя? Но рассуждать было поздно, на все воля божья!

Однажды Билл подкараулил беременную Валери и отвел ее в глухую часть парка. Там же, к великому ее изумлению, их ожидала мать Билла, Катрин Гринн, которая служила экономкой у них в доме.

– Вы должны нам признаться, мадам. Вы вынашиваете дитя Билла? – строго спросила она, в то время как сам Билл крепко держал Валери за руку выше локтя.

Женщина немного растерялась и ответила недовольно:

– С какой стати я должна перед вами отчитываться? Какое вы имеете право требовать от меня подобных объяснений?

Но Катрин не отступала.

– Мадам, я точно знаю, когда этот ребенок должен появиться на свет. Если мои сроки совпадут, то вам не отвертеться. Вы будете обязаны…

Но Валери не стала слушать продолжения этих угроз. Она метнула в сторону экономки злобный взгляд и гневно выкрикнула:

– Пусти меня! – при этом выдернув свою руку из цепкой хватки Билла.

Она убежала домой и дала волю слезам. Ей совсем не хотелось проблем с прислугой и со своим случайным любовником, дитя которого она носила под сердцем. Ей просто, чисто по-женски, хотелось стать матерью, и отцом этого ребенка она подсознательно считала Эдварда, хотя знала, что это далеко не так.

***

Незадолго до родов к ним в дом пришла и попросила аудиенции женщина, очень опрятная, статная, в солидном возрасте и заявила, что она акушерка со стажем.

– Вы простите меня, я знаю о несчастье вашей семьи, это не секрет для нашего небольшого городка. Я бы хотела помочь. Несколько родов у вас были довольно сложными, местные повитухи не очень знают, как с такими вещами справляться. А я знаю, у меня богатый опыт. К тому же, вы в возрасте. Это довольно опасно. Разрешите мне принять на свет ваше дитя. Плату я возьму большую, но вы не пожалеете.

Женщина говорила очень уверенно, без ошибки определила срок и беременности, и даже родов. Потом она внимательно осмотрела Валери и заявила, что та родит девочку.

– Хорошая будет девочка, но крупненькая. Доверьтесь мне, не рискуйте. Я не дам ее сгубить, у меня судьба такая, детей на свет принимать.

Супруги Люмерье долго совещались, вели оживленные переговоры между собой и наконец согласились. Акушерка внушила им доверие, и они дали свое добро.

– Ну вот и славно. Меня зовут Анна, я перееду к вам за неделю до родов и буду неустанно наблюдать за мамочкой. Мы вместе подготовим все необходимое, а потом вместе родим. Все будет хорошо. А вы побольше лежите, милочка.

С этими словами Анна удалилась, получив приличный задаток и появилась на пороге вновь ровно за неделю до родов. Она прибыла с огромным чемоданом, в котором имелось все необходимое для нее самой и роженицы. Она показала все атрибуты Валери и Эдварду, затем внимательно осмотрела комнаты и выбрала место для принятия родов. Попросила запастись большим количеством воды и в итоге пригласила Эдварда для приватной беседы.

– Мне очень жаль вам это говорить, сэр, но роды будут очень трудными, поверьте мне. Я буду полностью ответственна за появление на свет вашего дитя и за его жизнь в момент этого появления. Но за вашей женой должен присматривать квалифицированный врач. С двоими я могу просто не справиться. Вы понимаете меня?

Было видно, как сильно разволновался Эдвард, он в очередной раз сильно пожалел о том, что этот ребенок появится на свет, но от него требовались терпение и выдержка. Он внутренне собрался, сосредоточил свои мысли на главном и ответил:

– Хорошо. Я найду врача. Завтра же.

Эдвард знал одного очень хорошего лекаря, который был другом Нила Льюиса и иногда посещал их дом. Он немедленно послал за ним, и к вечеру Пол Голдсмит был уже у них в доме. Он, не раздумывая, согласился помочь при родах и пообещал прибыть по первому зову.

Последние дни Валери не вставала с постели. Она была слаба, тяжело дышала, ела мало, но пила много воды и чая с молоком.

– Не желательно бы, – говорила Анна и старалась ограничивать свою подопечную в питье. – Ей нужны здоровые почки при родах, их нельзя перегружать, смотрите, как ноги отекли.

Валери действительно выглядела ужасно. Ее раздуло, живот был огромным, лицо отекшим. Она тихо стонала и молилась, чтобы скорее все кончилось с благополучным исходом.

***

Ранним летним утром, пасмурным но теплым, дом графа Эдварда Люмерье содрогнулся от душераздирающего крика. Пришел срок, и у Валери начались сильнейшие схватки. Предвестники этих схваток мучили ее всю ночь, но тогда боль была терпимой, и женщина, привыкшая к такой боли за много лет, справлялась с ней легко. Но теперь ее боль превзошла все ожидания, и роженица кричала так сильно и корчилась в таких муках, что на нее было страшно смотреть.

Немедленно послали за доктором, и Пол Голдсмит прибыл в течение часа. К этому моменту воды отошли, но легче роженице не становилось. Сильные крики продолжались весь день, большую часть которого Эдвард проводил в парке, хотя и там он слышал стоны и вопли жены и беспрестанно молился.

К вечеру стало ясно, что момент настал. Ребенок с первоначальным неправильным предлежанием наконец повернулся в нужном направлении, благодаря стараниям опытной акушерки, и стал появляться на свет. Уже показалась головка, и нужны были усилия для того, чтобы помочь малютке выйти наружу, но тут Валери, окончательно обессилив, потеряла сознание.

Анна вмиг собралась, призвала на помощь все силы небесные, чтобы спасти дитя и, прикрикнув на Пола, дабы тот привел Валери в чувство, начала извлекать ребенка из чрева матери практически без ее помощи.

Акушерка не лгала, когда говорила о своем опыте и умении. Она выполняла свою работу усердно, прилагая все силы, и наконец в доме раздался звонкий, громкий детский плач. Крупная, живая и вполне нормальная девочка оказалась в руках Анны, связанная пуповиной с ее несчастной матерью, которая доживала свои последние минуты.

– Спасайте ее, чего вы стоите! Дышите ей в рот, она еще жива, помогайте, – распоряжалась Анна, а сама, отрезав пуповинку, укутала новорожденную в чистые пеленки с вышивкой фамильного герба в уголке и исчезла из комнаты.

Больше их никто не видел. Эдвард уже ворвался в комнату жены, Пол Голдсмит хлопотал у постели Валери, делая ей искусственное дыхание, вся прислуга замерла в ожидании, все были готовы помочь и молились за жизнь хозяйки. Но это не помогло.

Валери умерла, так и не придя в сознание, не видя свою дочь. В последнюю минуту жизни она лишь ухватилась за руку Эдварда, слегка пожала ее, как будто хотела что-то сказать, но тут же отпустила, и тонкая, холодная рука бессильно свесилась с кровати. Валери издала свой последний вздох.

Эдвард еще долго сидел у постели жены, свесив голову на грудь и прикрыв веки. Он тихо плакал, страдал и переживал горе совсем не так, как это было раньше. Даже истерики с ним не случилось. Его удалось уложить в кровать, и Пол Голдсмит остался в доме на сутки, чтобы присмотреть за Эдвардом. Мало ли что.

Поздним вечером, когда новоиспеченный отец уснул под воздействием снотворного, Пол поинтересовался у прислуги, где же ребенок?

– Ему ведь кормилица нужна. Кто-то может позаботиться об этом?

Но все лишь разводили руками и отвечали, что ни ребенка, ни акушерку не видели.

– Надо бы с сэром Люмерье поговорить. Может быть договоренность у них какая? – ответила главная из прислуг, которая должна была бы помогать Валери с младенцем. – Мне дитя даже не показали.

– Проверьте все комнаты, все покои, обыщите дом. Не могли же они испариться, в самом-то деле! – распорядился Пол Голдсмит.

– Сию минуту, мы везде проверим.

Но поиски ничего не дали. Ни акушерки Анны, ни дочери Эдварда в имении не оказалось. Это было более, чем странно, и Пол посоветовал обратиться в полицию. Никто из прислуг на этот шаг не пошел. Все ждали, когда поправится граф, чтобы расспросить у него, но через неделю стало ясно, что Эдвард невменяем.

Он был тихим, из своей спальни выходил редко, даже еду ему приносили туда. На вопросы он не отвечал, передвигался с трудом, и даже на похоронах жены не присутствовал. Пол Голдсмит, который занимался похоронами, не советовал брать туда Эдварда.

– Сейчас еще есть надежда, что он поправится и придет в себя со временем. Но если он увидит жену в гробу, это будет для него дополнительным ударом. Боюсь, он не вынесет, окончательно сойдет с ума и станет буйным. А любой из сильнейших припадков его «падучей» может убить его.

Валери похоронили на местном кладбище, тихо и с надлежащими почестями. И ее пропавшую дочь все тоже похоронили в душе, решив, что она все же умерла сразу после родов, а акушерка, испугавшись возмездия, сбежала вместе с ней и захоронила где-нибудь втихаря.

История не из веселых. Горе поселилось в доме несчастных Люмерье и не хотело его покидать. Члены этого семейства умирали один за одним, но оставался еще один потомок, граф Эдвард, который хоть и был самым значимым представителем рода, но его здоровье не позволяло ему осуществлять свою миссию достойно.

Страшная находка

Зоя ждала мужа с работы в нервном напряжении. Нельзя сказать, что она очень перепугалась, найдя у себя в квартире эту дурацкую манжету. Зоя была женщиной здравомыслящей, далеко не неженкой, и ее не так-то легко было сбить с толку. Но откуда-то она все же взялась! Не сама же она ее сюда привезла и случайно обронила.

Девушка решила, что это конечно же происки этой противной Розалии, но вот как и, главное, для чего она пытается вывести Зою из себя своими выходками? Она решила не ломать над этим голову. Перестав плакать и придя в себя, она стала дожидаться Дэйвида с работы, который все еще задерживался, хотя время подходило к десяти вечера.

Тем не менее, Зоя набралась смелости и обошла все закоулки их просторной квартиры, заглянула в ванную и туалетную комнаты, открыла все имеющиеся в доме встроенные кладовые, обошла и внимательно осмотрела кухню, столовую, спальню, гостиную и кабинет. Никаких признаков пребывания кого-то или чего-то постороннего она на обнаружила.

Понятно, что Зоя искала не спрятавшегося в ее квартире человека, а именно вещи или предметы, указывающие на то, что в квартире кто-то побывал в ее отсутствие.

Успокоившись немного, она включила телевизор, устроилась поудобнее и стала ждать мужа. Он появился лишь ближе к одиннадцати, уставший, немного взвинченный и чем-то явно недовольный.

– Случилось что-то? Ты чего сам не свой, – спросила Зоя, обрадовавшись, что он наконец пришел.

Но Дэйвид не любил обсуждать свой бизнес и тем более свои проблемы дома. Он оставлял все там, за дверями, и заходя домой, старался быть приветливым, заботливым и любящим, но не в этот раз.

– Я замотался сегодня, прости. У меня сорвалась очень солидная сделка. Я попал на деньги, короче, лучше не спрашивай.

– Ну все же обойдется. Я знаю твою хватку, ты все выправишь, я уверена, – попыталась утешить мужа Зоя, но тот лишь отмахнулся от жены и отправился в ванную.

– Ты будешь ужинать? – спросила она его, немало удивившись такому настроению обычно спокойного и выдержанного Дэйвида.

– Я целый вечер провел в ресторане, оплатив безумный счет за клиента, который в итоге отказался от всего, что я ему предложил.

– Понятно. Я сожалею, Дэйвид, – проговорила Зоя и решила не приставать к мужу с глупыми домыслами относительно своей странной находки в доме и не менее странной встречи утром в парке.

Скорее всего, Дэйвид выслушает ее в пол-уха, думая о своей проблеме, но обсуждать не станет. Скажет, что все это ерунда, не стоящая внимания.

«Да так оно, наверное, и есть», – подумала про себя грустная Зоя и убрала ужин со стола. Она оставила вино и фрукты, решив, что ей и самой необходимо немного расслабиться.

Остаток недели прошел без приключений, правда, был звонок от Даниила. Он поинтересовался, как идут дела, написала ли Зоя что-нибудь, но она не стала распространяться на эту тему. Рано пока говорить.

– Да, я сделала кое-какие наброски. Я поделюсь с тобой, когда у меня появится что-то стоящее на бумаге.

Даня пожелал ей удачи и сказал, что будет ждать звонка.

Ранним субботним утром Винтеры засобирались домой в свое имение, чтобы провести выходные вдали от шума городского, выспаться, нагуляться на свежем воздухе и забыть о всех передрягах. Хотя Дэйвиду это сделать было бы намного легче. Забыть обо всем, о бизнесе, о клиентах, выкинуть все из головы и насладиться отдыхом.

А вот Зою ждала неприятная встреча с Розалией, женщиной, которая внушала ей какую-то неосознанную неприязнь. Но поговорить с ней о своих подозрениях и задать ей несколько вопросов было необходимо.

Розалия встретила хозяев сдержанно-радушно. Предупрежденная об их приезде, она приготовила очень вкусный обед, состоящий из запеченной баранины с овощами, воздушных пирожков с грибами и великолепного шоколадного десерта.

После ланча был отдых на открытой веранде с кофе и ликером, просмотр газет, чтение книг, шутливые разговоры. Зоя с Дэйвидом предавались безделью и никакие серьезные темы не затрагивали.

День клонился к вечеру. После пятичасового чая, который никогда не отменялся в английский аристократических семьях, Дэйвид все же отправился в свой кабинет, чтобы проверить электронную почту, а Зоя зашла на кухню и плотно прикрыла за собой дверь.

Розалия хлопотала с посудой, насухо вытирая ее большим кухонным полотенцем, когда Зоя попросила ее оставить свое занятие и ответить ей на пару вопросов. Женщина отложила свои нехитрые дела и невозмутимо воззрилась на хозяйку.

– Я не хочу вас ни пугать, ни отчитывать, ни ставить вам на вид некоторые не совсем очевидные факты, но кое-что я не могу оставить без внимания, – заявила Зоя.

– Я слушаю вас, мэм, – покорно произнесла Розалия.

– Я хочу, чтобы вы показали мне свое платье, в котором вы прислуживали в доме в прошлое воскресенье, перед нашим отъездом в Лондон.

– Простите?! – недоуменно спросила служанка.

– Комедию не разыгрывайте пожалуйста. Вы отлично слышали мою просьбу. Итак?

– Хорошо, мэм, как вам будет угодно. Пройдемте в мою комнату, прошу вас, – сказала она и, выйдя из кухни, указала на небольшую дверь в темном конце коридора под лестницей.

Зое не совсем хотелось туда идти, но раз уж она затеяла этот разговор, то надо довести его до конца. Войдя в комнату Розалии, девушка немало удивилась чистоте и порядку, который здесь поддерживался. Комната была очень большая и светлая с арочным окном и видом в парк. Удобная, красивая мебель, довольно просторная кровать. Мягкое голубовато-серое ковровое покрытие под ногами. Нигде ни соринки и ни пылинки.

«Когда она все успевает?» – подумала Зоя, подойдя вместе с Розалией к большому встроенному шкафу с раздвижными зеркальными дверцами. Женщина полностью открыла шкаф перед Зоей и сказала:

– Я прошу меня простить, но я не помню точно, в каком платье я была в прошлое воскресенье.

– В сером полушерстяном, с белым воротником и такими же манжетами, – подсказала девушка и добавила: – в нем же вы были ночью на кухне, когда я застала вас там. Вы видимо еще и не ложились тогда.

Она заметила, как по лицу Розалии пробежала легкая тень недовольства, она слегка покраснела и стала перебирать свою одежду, аккуратно развешанную на плечиках. Наконец она вытащила то самое серое платье и показала его Зое.

– Вы это платье имеете в виду?

– Именно, – ответила та и приподняла правый рукав, чтобы рассмотреть манжету, которую она, честно говоря, увидеть здесь не надеялась. Но манжета была на месте, чистая и отглаженная.

– У вас есть еще одно такое же? – не отступала Зоя.

– Нет, мэм. Это платье у меня уже лет десять. С ним что-то не так?

– Ладно, пойдемте со мной.

Они вышли из комнаты служанки и направились в холл, где Зоя оставила свою небольшую дорожную сумку с мелкими вещами, зонтом, шарфиком и прочими женскими атрибутами, которые обычно берутся с собой в короткую поездку под предлогом «на всякий случай». Туда же она засунула и эту пресловутую манжету, найденную у себя в Лондонской квартире.