Труд и Дом. Воспоминания и размышления

Следующая затея у дяди Прокопа, она вполне оправдалась, это построить новый дом, но не так, как все в деревнях строили, а необычным для того времени путём – из самодельных бетонных блоков, где приобретаемый материал —только цемент, который можно было хоть с большим трудом, но купить. Остальной материал – песок, вода, гравий были на месте и бесплатно. Времени для работы хватало, За одно лето он вырыл (в глинистой почве) по периметру будущего здания траншею шириной 50 см и глубиной 100 см, низ траншеи загрузил камнем (его хватало), утрамбовал, приготовил форму для изготовления блоков 20х20х40 см с двумя вертикальными пустотами диаметром 10 см и высотой 15 см. И на следующее лето началось изготовление блоков путём заливки в форму подготовленного раствора, его трамбовки в форме, снятия из формы, сушки и затвердевания. И всё это вручную! Труд был неимоверный, но он оказался успешным. Всего было изготовлено таким путём более 1 тысячи блоков. Из них был построен не только дом, но и большое помещение для содержания домашних животных. Эти объекты существуют и по сей день, то есть более 70 лет. В этом доме сейчас проживает только жена Михаила, моего лучшего, уже покойного друга.

Извечной проблемой для жителей нашей и других деревень было молоть зерно. Возить зерно на помол надо было далеко, да и не дёшево. Наш Прокоп Николаевич и здесь попытался решить эту проблему. Он изготовил ветряк, который установил на возвышении над наружным погребом. Откуда он брал нужные детали, я не знаю, но каменные жернова у него были. Ветряк некоторое время у него работал, но потом, уже во время войны он был разобран и больше не восстанавливался.

Второй наш близкий сосед —это Минтюк Иосиф Антонович. Брат моего отца Филипп умер вскоре после смерти отца. Оставшейся его сын Михаил всю трудоспособную жизнь проработал в Молодечненском стройтресте штукатуром, имел дочь и сына, умер уже будучи пенсионером. Его мать, жена дяди Филиппа Елена, через некоторое время вышла замуж за Минтюка Иосифа Антоновича, о котором хочется сказать особо. Этот человек удивительной судьбы – проходил армейскую службу ещё в польской армии. В начале второй мировой войны в 1939 году попал из польской армии к немцам, был мобилизован в немецкую армию и сразу попал на фронт, но в боях не участвовал и с большим трудом и опасностью сбежал из немецкой армии, вернулся домой. Весной 1941 года по пути в Воложин при купании в реке Западная Березина он с другом были задержаны нашим патрулём и, не имея никаких документов, были мобилизованы в Красную Армию, где Иосиф Антонович участвовал в боевых действиях вплоть до победы над Германией. Но и это ещё не всё. Вернувшись домой, сразу же опять был мобилизован в Советскую армию для борьбы с японцами, прослужил до победы над Японией и только тогда был демобилизован домой. Вскоре тяжело заболел и умер.

Из других мужчин нашей деревни, мобилизованных в Отечественную войну, трое погибли. Один мой дальний родственник по матери, служил в 20-х годах в польской армии, получил легкое ранение – потерял на руке палец и по этому случаю являлся инвалидом, получал ежемесячно пособие в сумме, кажется 50 злотых. Это были тогда большие деньги (лучшая корова стоила 100 злотых). Это я к тому, чтобы показать, как тогда ценили инвалидов. В немецкой армии никто из моих родственников и жителей деревни не служил, призывники всячески уклонялись и прятались. До 1939 года и потом при немецкой оккупации всё взрослое население деревни занималось исключительно своим натуральным хозяйством —земледелием, ремеслом, домашними животными. Были великолепные столяры, портные, бондари, кузнецы, плотники, сапожники, шорники и другие специалисты. Каждый взрослый мужчина считал своим долгом самим изготовить телегу, плуг, борону, конную упряжь, иметь хорошую косу и серп, столярный инструмент и т. д. В этом особенно отличался мой отец, после него брат Иван, далее – муж сестры Ольги Сергей Михайлович Карпович. Даже я, будучи ещё подростком, многое от них перенял. Вся домашняя утварь, начиная с детской люльки, бадьи для купания детей, приспособления для изготовления масла и заканчивая даже ткацким станком (кроснами) – всё это было изготовлено отцом, а затем многое и братом Иваном. Мне тоже кое-что передалось в умении. Например, изготовление каких-нибудь игрушек. Ведь тогда ничего нельзя было купить, да и возможностей для этого не было. Игры у нас, детей, были простые, но бывало так здорово набегаешься, что до пота. Из игр запомнились чижик, лапта, пикар, мячей не было. Вместо их —войлочная или тряпочная самоделка. Трудная игра – в бурду, это когда игроки стоят на расчерченном круге, у каждого своя лунка, охраняется вставленной в неё палкой. А тот, кому по жребию надо проникнуть в круг с палкой и консервной банкой и попасть банкой в центральную лунку и если попадёт, то он ставит свою палку в любую чужую лунку, её должны при этом освободить и все должны поменяться лунками. Кто остался без лунки, тому и водить. А при вождении каждый из играющих может ударом палки отбить банку от круга подальше, но не прозевать свою лунку, чтобы ведущий её не захватил. Если захватит, то вести придётся тому, кто её прозевал. Мне кажутся очень интересными две игры, которые неплохо бы знать ребятам и сегодня. Они нигде не публиковались и довольно занимательные. Для первой нужна только деревянная планка типа ученической линейки (или даже сама линейка) длиной 15 – 20 см с проделанным отверстием по центру и две одинаковые пуговицы. Берётся тонкая верёвочка или шпагат длиной примерно 40 см, шпагат складывается пополам и продевается в отверстие планки или линейки, свободные концы шпагата оба заводятся в согнутую его часть. Далее, на каждый конец шпагата надевается по пуговице и концы шпагата накрепко закрепляются по концам линейки и не должны освобождаться. Инструмент готов. Одно только условие: чтобы пуговицы по размеру были больше отверстия в линейке, то есть не могли свободно проходить в это отверстие. Задача: соединить обе пуговицы вместе, а обратная задача – их опять разъединить. Вторая задача кажется более простой, особенно для школьников. Берётся любой квадрат, делится двумя линиями на 4 равные части, одна часть зачёркивается. Требуется разделить фигуру из оставшихся трёх квадратов на 4 равные части, которые будут к тому же равны и по форме. Желающим я могу дать пояснение, как эти задачи могут быть решены. Особенно первая, она вначале кажется вообще не решаемой.

Из инструментов я мог пользоваться только половиной подковы (как молотком), подкладкой из-под рельса (как наковальней), никаких ключей и клещей не было. Но и при таком примитивном «инструменте», при старании и свободном времени можно было делать просто невозможное, Трудно поверить, но оставленный нашими при отходе на восток грузовик ЗИС был полностью разобран детьми до колёс, а потом и сами колёса до подшипников. Бывало, целые дни на пастбище проходили у этого грузовика. Что-то от него использовалось в хозяйстве, например доски от кузова, резина от колёс, болты, гайки. Остальное сжигалось в кострах. А нам, детям, было занятие на пастбище. Потом, уже при отходе немцев, находили в кустах, не успевших быть обожжёнными в кострах, винтовки, патроны, немецкие штыки-ножи, ящики с миномётными минами, авиационными снарядами и др. Было решение советских властей всё исправное из этого имущества, не обожжённое и без повреждений сдать на пункты сбора. Но не всё попадало на эти пункты. Много оставалось в кустах патронов, миномётных и авиационных снарядов. Мы их вскрывали, выплавляли из них тол, добывали из них порох, из зенитных снарядов даже кусочки динамита. Много чего взрывалось в кострах. Сейчас можно только удивляться, как мы уцелели. Ведь никто нами не управлял, не охранял, защищали себя сами. Некоторые ребята калечились.

Местная польская власть в крестьянскую жизнь деревни не вмешивалась. Надо было только платить установленный налог и страховку. Строго запрещалось даже в небольшом количестве, только для себя, выращивать табак, изготавливать самогонку, за что, например, попала под суд и отсидела 6 месяцев в Берёза-Картузской тюрьме моя тётя Елена, жена Минтюка И. А. При необходимости требовалось также участвовать в коллективном труде – ремонту местных дорог, устройству громоотводов, запруд, колодцев и т. д. Вся власть – это староста в деревне, солтысы в гмине и в повете. И тем не менее, несмотря на всевозможные запреты, крестьяне часто их нарушали. Я уже отмечал, что жизнь в деревне – это постоянный и упорный труд. Относительный отдых только в воскресенье и в различные религиозные праздники (Рождество, Крещение, Воскресение, Троица, Вознесение и др.). При поляках был и их национальный праздник «3 мая» – День неподлеглости- (независимости), возникший ещё при «маршалке» Пилсудском. Но в наших деревнях его никто не соблюдал, да и никто не следил за этим. Требовалось только, чтобы к праздникам были опрятные избы, заборы, чистые дворы, дорожки, и, что характерно, чтобы обязательно были «бялэ хатки» (белые домики или дворовые уборные). Как видим, требования были вполне обоснованные и справедливые, хотя их особо никто и не соблюдал. Они больше соблюдались в канун религиозных праздников, основные из которых отмечены выше. Особый порядок наводился перед Пасхой в четверг (он так и назывался «чистый четверг»), когда после долгой зимы проходила генеральная уборка дома (мытьё потолка и стен, окон, дверей, чистка скромной самодельной мебели, икон, посуды и т.д., смена занавесок, оклейка или побелка стен и др.). Эту всю работу в основном выполняла сестра Оля, а мама – только когда позволяло здоровье. Немного помогали и мы с братом.

Моя мама была верующей, в каждый религиозный праздник посещала церковь, ежегодно перед Пасхой исповедовалась и причащалась, три страстных дня постилась, ничего не ела, каждый день, даже за работой, после утреннего умывания, вслух молилась и работала, знала наизусть все молитвы, читаемые в церкви, прививала это и нам, особенно Оле. Брату и мне это особенно не навязывалось, но мы и без того все эти молитвы знали наизусть, хотя вслух и не молились. Чтение и запоминание молитв, посещение церковных служб, проводимые священником в школе занятия и беседы (всё велось на старославянском, а школьные занятия – только на польском языках) помогли мне относительно хорошо освоить эти языки, свободно читать книги на этих языках в подлиннике. Мама особо чтила память об умерших родителях, муже, дочки Маши, дедушек и бабушек, их имена поминались за упокой в церковных службах. Еще характерной особенностью мамы являлось её стремление поддерживать нуждающихся. В память об умерших родственниках ежегодно на пасхальные и рождественские дни готовились нищим особые пожертвования. После освобождения от немецкой оккупации по деревням, особенно Западной Белоруссии, и в нашей деревне, поскольку находилась близко от станции, ходило много очень нуждающихся людей из Северо-Западных районов России (Великие Луки, Псковская, Ленинградская области, Осташков, Бологое и др.), которые особо пострадали в войну. Для них мама отдавала всё возможное, что на данный момент имела (картошка, оладьи, ячменные хлебцы, молоко, творог, яйца куриные, крестьянский сыр), некоторых просителей приглашала даже к столу. Как уже говорилось, мама, хотя и неграмотная, но была большая труженица и мастерица в прядении, ткачестве, шитье, вышивке, вязании. Она с Олей некоторые свои тканые и вышитые изделия (полотенца, покрывала, салфетки и др.) даже передавала в церковь, где они находились в качестве обрамления икон и подкладок, подставок, украшения. Мама умерла в 92 года, без мужа прожила 48 лет, вырастила и воспитала нас, детей, можно считать, достойными людьми. Незадолго до смерти она уже болела, не вставала, но по словам Оли перед смертью встала, на ночь умылась, сменила бельё, помолилась, легла в кровать и уже до утра не дожила. Это случилось 9 августа 1982 года.

В данных заметках я хочу особо остановиться на моей дорогой сестре Оле. Моя сестра Ольга Георгиевна (по мужу – Карпович) родилась в октябре 1921 г. в нашей же деревне Старинки, где и прожила всю жизнь – до 21 марта 2008 г., то есть более 85 лет. Образование у неё начальное – 4 класса польской школы. Родной язык, конечно, белорусский, но по русскому языку читать и писать обучилась самостоятельно. Дальше учиться не было никакой возможности. Зато по трудолюбию и мастерству она была на высоте. Наша Оля прожила очень трудную жизнь. Тяжелое детство и юность в бесконечной тяжелой и нудной для таких лет работе на полях и в огороде, досмотр домашних животных, дойка коровы и уход за нею, работа на поле и в огороде и т. д. Уже в более зрелом возрасте – это чистка картофеля и его натирание вручную на тёрке, что бы уже утром мама могла из него выпекать драники, как основную еду по утрам для всей семьи. Эти драники по калорийности (700 ккал) превышают даже мясо. Каждый завтрак начинался, как правило, с них. Драники ели обычно со сметаной, маслом, творогом, размешенном на просоленной простокваше. Такая еда позволяла поддерживать организм в рабочем состоянии почти весь день. На обед обычно всегда были капустные щи, вареная или жаренная картошка, зелень (если летом). Во всех этих вопросах роль Оли была самая ведущая. Наша Оля была первой мастерицей по женской работе, будь то работа на поле, в огороде, в рукоделии, прядении, ткачестве, шитье, вязании, вышивке и др. Из всех её подруг, которых я знал, ни одна из них не могла быть выше её по мастерству. Мечтой Олиных подруг, да и её самой, была швейная машинка «Зингер», которая умела делать только прямую строчку, но и её купить была в состоянии только зажиточная семья. Оля имела такие хорошие способности, а приходилось заниматься и тяжелым физическим трудом -молоть зерно, крутить вручную соломорезку, прополка, жнивьё, таскание воды, корма для домашних животных и др. Но я не помню ни одного случая, что бы она пожаловалась на свои трудности. Оля вышла замуж за приличного молодого человека, моложе её на 16 лет, Карповича Сергея Михайловича, жившего с родителями недалеко от нашей деревни. Жили Сергей с Олей хорошо. Вскоре у них родились два сына – сначала Женя, а затем – Вася. Сейчас Евгений Сергеевич уже дедушка, имеет 5-летнюю внучку Алину (2012 г.р.), живёт в доме своей жены Татьяны, имеют троих сыновей, а Василий живёт один в нашем доме, он инвалид 2-й группы, пенсионер. Сергей Михайлович тоже оказался способным и мастеровым человеком, трудягой. Можно назвать лишь несколько фактов: самостоятельно изготовил телегу со всем необходимым для работы, хомут и дугу, весь набор конской упряжи, хотя лошади и не было. Особо увлекался механизацией ручного труда: уже в советское время установил электромотор и подключил его к соломорезке, тем самым исключил тяжелый ручной труд. Купил минитрактор с комплектом навесного оборудования: тележкой бортовой для перевозки различных грузов, плугом для пахоты, культиватором для обработки почвы. Долгое время он этим оборудованием пользовался, потом передал его старшему сыну, которое в работе и сейчас, если бывает нужно. К сожалению, Сергея Михайловича уже нет в живых, он умер незадолго вслед за Ольгой.

Мой брат Иван Георгиевич, кроме 4-х классов начальной польской школы, уже в советское время закончил так же одногодичную школу десятников-строителей в г. Молодечно. Такие школы были во многих городах Западной Белоруссии, поскольку после войны везде требовались сельские строители. По полученному удостоверению об окончании указанной школы брата зачислили на строительное отделение Минского политехникума, с образованием фактически только 4 класса, но в техникум был принят и успешно его окончил. В 1953 году он уехал работать в Берёзовский горисполком, затем на строительство Берёзовской теплоэлектростанции, в том же году женился, купил сруб на дом, получил в г. Берёза Брестской области участок для строительства, построил приличный жилой дом и всё необходимое, с садом, огородом, водопроводом, канализацией, газоснабжением и отоплением, надворными постройками. Всё это требовало больших затрат, физических, умственных сил и умения и не каждому это дано. Прожил Иван с женой Ниной Никитичной всю оставшуюся жизнь. Их дети, дочь Татьяна и сын Александр, сначала жили у родителей, учились в ВУЗах, затем Таня после окончания педагогического института вышла замуж за военнослужащего Птицына Николая, майора, проходившего службу в Иркутске, имели там квартиру, родили двоих девочек – Олю и Иру, у Иры есть сын Андрей, сейчас заканчивает техникум. По просьбе Николая его перевели в Днепропетровск, потом он перешел на гражданскую работу, сейчас ещё работает, но на пенсии. А Таня продолжает работать учительницей русского языка и литературы в средней школе Днепропетровска, на вопрос – как там относятся к её работе и русскому языку в школе, говорит, что хорошо, но язык идет только как предмет, а всё преподавание ведётся на украинском. В её семье говорят только по- русски. И так во многих семьях. Живёт с мужем и дочерью Олей, а Ира с сыном, а Таниным внуком, Андреем живут не с ними. Александр, инженер-строитель, работает на Брестской таможне, его жена Инна, тоже инженер, имеют сына Максима, студента, живут и работают в Бресте. Жена Ивана Нина Никитична вскоре (1998 г.) умерла, а за ней в 2010 году умер и Иван Георгиевич. Я даже не знаю дальнейшей судьбы их дома. Долгое время в нём никто не жил.

1.6. О деревенских специалистах и умельцах-самородках

Коснёмся некоторых жителей нашей деревни, мастерах своего дела и умельцах-самородках. Все эти умельцы нигде не учились, многие были даже без начального образования. При поляках до 17 сентября 1939 г. молодёжь имела возможность (и для выполнения домашней работы и для учёбы и то не всегда) посещать только начальную четырёхклассную школу, расположенную в соседней деревне Городечно. Чтобы учиться дальше – никто и не помышлял. Из всей деревни Старинки одному только мне довелось дальше учиться в неполно-средней школе, и только благодаря своему желанию, согласию и помощи от своей семьи. Ведь подросткам надо было помогать родителям, впрягаться в нелёгкий крестьянский труд, учиться другой науке – тяжёлой, изнурительной крестьянской работе и только если появлялась возможность, была способность и желание, то попутно осваивать и другие профессии: столяра, портного, сапожника, кузнеца, шорника, специалиста по выделке кожи, по изготовлению телег, саней и др. Такие специальности требовали соответствующей подготовки, практического обучения. Если, например, родители захотели выучить ребёнка какой-нибудь из указанных или других профессий, то для этого надо было не только материально заинтересовать соответствующего мастера, но и передать в его распоряжение своего подростка на длительное время для обучения. Порой такое «обучение» превращалось в долгое использование дешёвой рабочей силы. Поэтому и обучение затягивалось на долгое использование этой силы для выполнения второстепенной, вспомогательной работы, мало способствующей освоению будущей профессии. Например, подготовка и острожка пиломатериала у столяра, всякие вспомогательные работы с тканями, нитками, пуговицами – у портного, изготовление дратвы – у сапожника, ковать заготовки, не зная куда они будут использованы – у кузнеца, и т. д. Обучающие мастера не всегда были заинтересованы быстрее обучить подростка будущей профессии и лишиться, таким образом, хорошего бесплатного помощника. Поэтому и обучение затягивалось на годы, если ученик сам не постигнет необходимые навыки и тонкости данной профессии. Поэтому каждый желающий освоить нужную профессию старается самостоятельно, методом «проб и ошибок» вникнуть в тонкости профессии и добиться выполнения нужной работы с высоким качеством, завоевать себе имя. Приведу несколько примеров подготовленных мастеров или умельцев от природы, то есть самородков. Часто привожу пример нашего выдающегося столяра Виктося (Виктора). Не имея образования, никакой специальной подготовки и обучения, только за счет своих природных способностей он в столярном деле творил просто чудеса. Так, моей маме в 1951 году пришлось к нему обратиться для изготовления к нашему новому домику пяти окон и двух дверей. Окна он сделал со своего добротного материала, двухстворчатые, с форточками, с зимними, снимаемыми весной переплётами, со всеми петлями, крючками и ручками. Им сейчас почти 70 лет, не имели никаких перекосов, затруднений с открыванием и закрыванием, не рассыхались и никогда не загнивали, собраны в хороших оконных коробках, безупречно служащих по сей день. Так же очень надёжно и привлекательно сделаны филёнчатые двери с очень удобными петлями, ручками и замками. Применял в работе рубанки не простые, а с фигурными лезвиями, создающими красивые бороздки, чистую и гладкую, без всяких сучков, поверхность. Вот это и есть мастер-самородок! Никто за ним не следил, заказчик не ставил никаких условий, задал только размеры. Остальное всё он сам. Делал от души!

Возьмём другой пример. Жил в деревне тоже самоучка и умелец портной Кондрат. Он больше специализировался на пошиве тулупов и шуб из натуральной, выделанной овчины. Шил так, что скорее износится овчина, чем разойдутся швы. Он жил у заказчика несколько дней, с содержанием, уходил только после полного завершения работы. Из инструментов имел только ножницы, шило и иголку с особыми нитками. Надо так же сказать, что мастерством пошива тулупов и шуб из овчины обладал не только Кондрат. У мамы была овчинная шуба, доставшаяся ей ещё от своей матери, а ей тоже от своей матери, и прослужившая маме всю жизнь до самой смерти. Этой шубой мама пользовалась также и как тёплым одеялом. Прослужила эта шуба около 100 лет и все швы, выполненные вручную, были целы.

Можно сказать добрые слова и о мастерах-самоучках сапожного дела. Обычно было заведено, что каждый парень перед женитьбой считал своим долгом иметь хромовые сапоги. Делались они, конечно, вручную мастером-сапожником из натурального хрома и натуральной кожи. Никакие клеи и железные гвозди не применялись. Для швов применялась сапожная дратва (специально изготовленная из домашних своего изготовления ниток со специальной обработкой), а подошва и каблуки крепились самодельными деревянными (!) гвоздиками. Их делали так. От дубового, берёзового или ясеневого средней толщины куска бревна отпиливался поперёк на 1 = 1,5 см кружок, потом его топором разрубали вдоль волокон на нужную толщину гвоздика и без всякой дальнейшей обработки в проколотые шилом отверстия загоняли эти «гвоздики» и получалось надёжное и долговечное соединение. Эти «гвозди» располагались двумя рядами в шахматном порядке. По мере изнашивания подошвы и каблуков изнашивались частично и гвоздики, но они продолжали выполнять свою функцию до полного износа. Это же намного лучше сегодняшнего склеивания и применения железных гвоздей, быстро выходящих из строя..

1.7. Предвоенный период

В местную начальную школу я ходил, как почти все ученики, в лаптях и домотканой одежде. Конечно, я уже стеснялся ходить в лаптях, мама об этом знала и перед походом в 5-й класс в Забрезскую школу за 7 км, на семейном совете мама решила сшить мне сапожки. Нашла местного сапожника, который со своего материала согласился это сделать. Позвал нас на замер, но сделал без всякой поправки на вырост и когда я их одел, то оказались тесными, хотя были очень красивыми и крепкими. А уплатили мы за них по тем временам очень много всего (соль как тогдашний эквивалент денег, масло, зерно, шерсть и др.), этим добром были загружены самодельные детские санки (в 2 раза больше нынешних). Я, конечно, с большой радостью всё равно их надел, пошел в школу и, конечно, сильно натёр ноги. Придя домой, я эти сапожки забросил на чердак и больше к ним вообще не прикасался, они через 2 недели уже вообще не влезали. Пришлось опять брать лапти, которые даже сам научился плести. Таким образом, мы с мамой допустили с сапожками явный промах. Зато в другом, очень важном деле, мама, хотя и безграмотная, никогда не ходившая по начальству женщина, смогла сделать очень важную работу. Брат Иван, будучи по тем существующим при оккупации документам 1928 года рождения (хотя фактически он был 1923) был призывного возраста и при мобилизации мог попасть в немецкую (!) армию. И вот мама заготовила последнего кабанчика, собрала ещё что-то и пешком за 18 км пошла в г. Воложин, где-то там узнала к кому из немецких властей можно обратиться, нашла его, отдала всё, что имела и добилась, чтобы Ивана освободили от призыва. Как это ей удалось – неизвестно.

Брат Иван решил сделать для меня, ученика еще начальной школы, хорошие лыжи и всё к ним остальное. Где-то нашёл двухметровую берёзовую толстоватую жердину, распилил её вдоль, отесал вдоль волокон, придал нужную форму будущим лыжам, чтобы форма их была с загнутыми концами, кипятил их в каком-то растворе, высушил и окончательно обработал. Надо было только долго шлифовать, чтобы достичь скольжения. А дядя Прокоп для сына Миши лыжи сделал очень просто из 2-х клёпок от большой бочки. Основной их недостаток – загнуты они в середине, по форме клёпок этой бочки. Зато имели преимущество – большое скольжение. Коньки в школьные годы я делал сам: из поленьев для печи делал заготовки в виде 2-х брусков, снизу по две прорези, в них укреплялись полозья из толстой проволоки, просверливались по две дырки для подвязок к лаптям. Вот и всё. Катайся.