Я потрогал её

Повторюсь, все началось слишком неожиданно.

Каролину начали домогать головные боли. Со временем их интенсивность росла. Сначала боли случались редко, примерно пару раз в неделю, а потом приступы стали все чаще. Боли были, со слов Каролины, терпимыми и обычно возникали ближе к вечеру. Я относился к этому нормально. Думал, что причина в погоде или сказывается обычная усталость. Но боли не прекращались. Вскоре они стали ежедневными.

– Почему бы тебе не сходить к врачу?

– Я уже была.

– Правда? И что он сказал?

– Прописал обезболивающее.

Но обезболивающие не помогали. Накрывшись подушкой и свернувшись калачиком, Каролина подолгу не могла уснуть. Сон в итоге приходил, но на короткое время. Как только она засыпала, мне приходилось идти в ванную и тихонько мастурбировать, так как неважное самочувствие Каролины все чаще становилось причиной для отказа в моих ласках и приставаниях, чего раньше никогда не случалось. Через несколько часов она просыпалась, закидывалась очередной лошадиной порцией таблеток и проваливалась в недолгий анальгетический сон.

Так продолжалось несколько недель. Боли приобрели хронический характер. С ними Каролина просыпалась и с ними же подолгу засыпала или не засыпала вовсе. Иногда, сдаваясь под напором моего природного желания, Каролина подставляла себя для моего удовлетворения, но сама в такие моменты была не со мной. Я старался не смотреть на ее лицо, чтобы не сталкиваться с отчужденным взглядом. Когда мне это надоело, я прекратил все попытки. Секс занятие не для одного. Я становился все более раздражительным. Перестал ждать, когда она уснет, а просто вставал и, если она спрашивала, куда я направляюсь, то говорил, что иду дрочить в душ. Я не хотел ее обижать, я хотел, чтобы она снова обратила на меня внимание. Тупой уебок.

От таблеток Каролину тошнило, у нее случались запоры, однажды выскочила какая-то сыпь, и, все же, она продолжала закидываться ими. Они начали заменять ей завтрак, обед и ужин.

Мы начали ругаться. Вернее, ругался я.

– Иди, наконец, уже к врачу! Пусть тебя осмотрят. Обследование там какое назначат.

Она говорила, что уже сходила. Сказали, что все пройдет, надо немного подождать. Ей назначили лекарства, и она чувствует, что ей становится лучше, и она скоро поправится. Я ей не верил.

– У нас уже два месяца секса не было. Я тебя хочу. Я хочу, чтобы меня хотели тоже. Я трахаться хочу. Неужели тебе не обидно, что я сам себя удовлетворяю? Скачу тут над тобой, жду исполнения желаний от вяленой воблы, когда в море так много золотых рыбок.

А она молчала. Своими влажными глазами и сжатыми сухими губами делала только хуже.

Я стал возвращаться поздно домой.

Иногда не приходил вовсе.

Каролина перестала ходить на работу, взяла больничный и целыми днями лежала под одеялом, уставившись в одну точку. На прикроватной тумбочке количество склянок с таблетками росло с каждым днем все больше.

Сначала я хотел, чтобы она меня начала ревновать, волноваться, расспрашивать, где я, что я. Но ей было все равно. Абсолютно. Я заваливался пьяный под утро и ложился рядом. Она обнимала меня и засыпала.

Глупо, так, блядь, глупо.

Все вышло случайно. Я случайно засунул свой член не в тот рот.

Впрочем, никаких оправданий.

Я возвращался от друга в изрядном перепитии. Бары закрывались. Я шел домой по вымершим улицам, где можно было встретить разве что единичных личностей: бомжей, дворников и невостребованных проституток. Я напоролся на последнюю. Проходил мимо, когда она окликнула меня:

– Красавчик, интим не интересует? Отсосу за косарь.

Так пошло и так дешево.

Лучше бы она промолчала. Просто ударила бы камнем по затылку и забрала бы те немногочисленные купюры, что у меня имелись. Мне не хотелось ничего. Если только впасть в кому на пару лет, проснуться и чтобы все как раньше: я, моя Каролина, свежая, красивая, без того самого платья, с аккуратной милой улыбкой и звонким смехом. Каролина, которая меня хочет. Каролина, которая несет только радость. Моя Каролина.

Все случилось быстро. Мы зашли в неосвещенный переулок между домами. Шлюха опустилась передо мной на колени и быстрыми отработанными движениями рук расстегнула ширинку и вывалила мой член. Что-то промямлила и начала его сосать. Я схватился за облитые лаком волосы и ебал ее рот, пока не кончил. Проститутка сплюнула и стала натягивать мои джинсы обратно. Я оттолкнул ее от себя, сделал все сам, бросил деньги и побежал вдоль улицы под блядский мрачный смех. Через пару кварталов я сполз спиной вдоль стены. Кошмар. Жуткий стон. Будите! Будите меня ногами!

Пепел падал на волосы, а я давился сигаретным дымом и оплакивал то, что так глупо проебал.

Подполз к урне и долго блевал.

Дворник подметал тротуар и не обращал на меня ровным счетом никакого внимания.

0.9. Всё

Она ушла. Я всегда говорил ей только правду. И когда она спросила, что между нами, я тоже был предельно честен.

– Ничего, – ответил я.

А потом рассказал, как поимел рот шлюхи. Я не оправдывался, не говорил про количество выпитого перед этим алкоголя, не говорил, что жалею. Какая уже разница.

Каролина взяла с собой лишь кое-какие вещи, документы, деньги и лекарства. Одела то самое пальто, в котором появилась девять месяцев назад на моем пороге и уехала домой, где со дня смерти матери была только дважды, один раз, чтобы собрать вещи для переезда ко мне, второй – после нашей совместной поездки на кладбище, чтобы показать мне жилище, где прошло ее детство.

Я провожал ее взглядом через оконное стекло. Перед тем, как сесть в машину, она обернулась и взглянула на меня.

Я расхлопнул дверь с такой силой, что та выбила кусок подъездной стены, и стремглав преодолел лестничные пролеты. И вот я на улице. Обнимаю ее, плачу, прошу прощения. Она плачет тоже. Наши губы встречаются. Отныне без хуйни. Ее поцелуи становятся все более ответными. Таксист что-то недовольно кричит нам вслед, но мы уже скрываемся в дверях подъезда…

ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК.

Перед тем, как сесть в машину, она обернулась и взглянула на меня.

Такси вновь увозило ее от меня. Я понимал, что больше она уже не вернется и не потревожит мой дверной звонок.

Я медленно вернулся в квартиру. Прихватил из холодильника бутылку виски и вместе с ней устроился на прохладном полу ванной комнаты. Выпил. Из корзины для грязного белья достал ношенные Каролиной трусики. Жадно отхлебнув из горла, спустил шорты и достал член. Понюхал трусики. Я пытался представить задницу их хозяйки, хлопающую о мои бедра в туалете бара. Маленький нежный рот, вгрызающийся в мое предплечье, когти снимающие скальп со спины, тепло вагины, ее глаза…

Другая приятная картина прошлого разворачивается уже на подоконнике. Ее голова запрокинута назад. Волосы свисают словно шторы. Крики перебиваются поднесенным к губам горлышком. Часть шампанского стекает по подбородку, капает на член и смешивается с соками ее вульвы. Сигаретный дым щиплет глаза. Мои руки заняты ее лодыжками. Когда язык не ласкает ее стопы, а пальцы ног не погружены в рот, я делаю затяжку из поднесенной сигареты…

Два печальных поникших глаза, той, которую я предал, мучительно буравили меня, вырастая из пустоты.

Член даже не встал. Я продолжал сидеть и сжимать ее трусики, пока бутылка не закончилась.

– Блядь! Блядь! Блядь!

Я кричал и лупил кулаком в стену.

– Какой же я, сука, мудак!

Рука начала отдавать пульсирующей болью. Несколько капель крови из разбитых костяшек упало на пол.

– Хватит себя жалеть.

Жалеть надо было не меня. Резким движением я встал на ноги. От долгого сидения в одной позе ноги затекли, подкосились, и тело всем своим весом устремилось навстречу холодной кафельной плитке.

Не знаю, сколько точно времени я провел без сознания. Когда я очнулся, лицо мое оказалось на полу в чем-то липком. Кое-как я поднялся и в темноте на четвереньках доковылял до выключателя. На полу, где я еще минуту назад лежал, образовалась лужица крови, а в ней утопали запачканные трусики. Дышать приходилось ртом. Ноздри заполнила запекшаяся кровь.

– Каролина! – проорал я. В ответ лишь непривычная пугающая тишина.

Я вспомнил все, что произошло. Башка трещала, но кое-как мне все же удалось найти телефон. Цифры на экране водили хоровод. Онемевшей рукой я набрал номер. Гудки. Сбросила. Перезвонил. Аппарат абонента выключен.

Я набрал еще один номер.

– Служба такси, здравствуйте.

Я назвал адрес. Оделся. Когда я вышел, машина уже ждала. Громко хлопнув дверцей, я сел на продавленное кресло.

– У вас можно курить?

Водитель поморщился.

– Только в крайнем случае.

Я закурил.

По памяти я вспоминал дорогу и показывал куда ехать и где сворачивать. Дороги были пустынны. Помоги сомнабульной старушке перебраться на другую сторону жизни и кати себе дальше. Никто и не заметит. А, если даже и заметит, пройдет мимо, разве что обыскав карманы давно разложившейся покойницы.

Под арестантский хрип из магнитолы, заглушающий скрежет на ладан дышащих колодок, мы кое-как добрались.

– Спасибо, – сказал я и протянул деньги.

– Удачи.

Я закрыл аккуратно дверцу и направился к подъезду. Мне нужна была не удача, а, как минимум, чудо. Домофон оказался сломан. Не зная кого благодарить, я помолился, как и за вандалов, так и за работников коммунальных служб, несвоевременно выполняющих свою работу. Да хранит их всех полиция.

Совершенно иные запертые двери разделяют людей.

Я поднялся на этаж и постучался. Потом громче. Приложился ухом к двери и отчетливо услышал шаги за ней, так мне показалось.

– Милая, впусти меня, пожалуйста. Я такой мудак. Прости меня.

Я подбирал слова. Пытался сообразить из них ключ для замочной скважины. Я надеялся, что она меня слышит, что стоит передо мной за тремя миллиметрами металла. Но ключ не получался. Я стучал, просил прощения – бесполезно. В итоге, я отчаялся.

– Каролина! – руки, затем ноги без ритма колотили по железу. Неумелая, но знакомая мелодия для всех мужчин, кто совершал ошибки в отношении женщин. Для нас нет ничего невыносимей этого листа железа. В такие моменты мы не женщинам угрожаем, мы этот лист ненавидим. А еще ушей, и затем голосов, что, как правило, не заставляют себя ждать, когда бытовой спектакль становится для зрителей скучным и они решают сорвать его. Я имею в виду соседей.

– Я ментов сейчас вызову, – захрипела баба из-за двери соседней квартиры.

– Дядя, дай поспать, заебал, – проорал мужик сверху.

– Иди сюда, помогу улечься!

– Ментам это скажешь, – не унималась баба.

Я уходил задом, не отводя от двери взгляд. «Ну, открой же, ну…»

Вышел на улицу. Свет в ее окнах не горел. Я надеялся, что она смотрит на меня из-за штор и вот-вот не выдержит, спуститься, обнимет, разрешит остаться.

Таксист знал, что я вернусь. Я знал тоже.

– Обратно? – спросил он.

– Да, – ответил я.

На мои многочисленные звонки Каролина ответила лишь однажды. Сказала, что не хочет меня видеть. Попросила оставить ее в покое. Я повиновался ее просьбе. Возле ее дверей я появился лишь однажды для того, чтобы оставить пакет с ее вещами.

Через две недели я съехал с квартиры, где все напоминало о нас с ней, затем, все по той же причине, переехал в другой город. Подыскал себе маленькую комнатку и маленькую работу, на которую поначалу исправно ходил, делая вид, что все у меня хорошо. Постепенно я убедил себя в этом и сам. Наверное, так и было, разве только пить я стал больше, иногда с новыми соседями, но чаще один.

Я не убивался, но убивал себя, пока в своих четырех стенах медленно умирала Каролина.

Я потрогал ее. docx.

Последняя часть.

– Алло.

Тебе кажется, что ты ясно и четко говоришь о том, что тебе плохо, просишь отвести в ванную или помочь проблеваться, и удивляешься, что тебя не понимают. На самом деле объяснение этому простое – ты не открываешь рта, все, что ты говоришь, ты говоришь про себя. Потом мысли начинают путаться. Они отрывочны, нелогичны и незакончены. Накладываясь друг на друга, начинают напоминать шар из папье-маше…

А потом произошло то, чего раньше со мной никогда не случалось. Я умер.

Гудки вызова прекратились. Но мерзкий женский голос не попросил перезвонить или оставить сообщение. Вместо него я услышал

– Привет.

Я почувствовал, как капли пота покатились по канаве позвоночника.

– Привет, – прохрипел я.

Пора. Вдох. Рано. Вот сейчас. И… Говори же, мудак! Не молчи. Давай! Столько же накопилось. Ты так ждал этого разговора, так его боялся, а теперь. Страх сковал, да так, что слова все позабыл? Или может мороз прокрался через поры в мошонке?

– Каролина… Я…

Мудак!

Птицы что-то орали вокруг, им поддакивали сосны, но я ничего не мог толком разобрать из их бестолковой речи.

– Айк… Ты что-то хотел?

Ее голос был словно ручей: приятный, медленный, почти пересохший. Этот голос мог принадлежать тому, кто заблудился в пустыне лет на сорок и так и не добрался до холодильника со спрайтом, но никак не моей жизнерадостной Каролине. Интонация была та же, те же приятность и спокойствие, но сам по себе голос был другой. Он казался измотанным.

– Как ты?

Отличное начало…

«Ага. Я тоже нормально. Работаешь, учишься, дышишь? Здорово. Ну, спишемся… Нет.» А потом нескончаемая рулетка рутинных дней: черное, красное, из чисел только зеро. Ежегодная осенняя ностальгия, образ без запаха и четких границ, бумажные салфетки, выматывающий сон.

НЕТ!

– Я…

И я заговорил. Слова падали, как дождь в Антарктиде, которого не ждешь, который не к месту. Я оговаривался, часто повторялся, поливал себя грязью, кричал, шептал, молил. Телефонная исповедь длилась несколько опустошительных минут. В итоге, я сказал много, но не сказал ничего.

– Ты только не пугайся, когда приедешь.

«Приедешь»?! Из меня словно выдернули старую занозу. Гной полился. Становилось легче.

– Куда? Сейчас? И правда, поздно. Завтра могу? А во сколько? Что-нибудь купить? А повтори еще раз адрес…

Я вбил улицу и номер дома в телефон.

Мы поговорили пару минут, потом попрощались.

Я ругал себя за несказанные мной слова, но представлял, как скажу их на следующий день, глядя Каролине в глаза.

Я думал, что этот разговор меня успокоит, в действительности, он взволновал меня еще больше. Чтобы как-то побороть волнение, я представлял, как произойдет наша с Каролиной встреча. Откроются двери, она непричесанная, взглянет на растерянного, а потому слегка романтичного, меня. Негромко, почти шепотом, я скажу «привет», тоже скажет и она. Потом мы постоим несколько секунд, изучая пол, через миг наши взгляды встретятся – активируются внутренние магниты. Она сорвется с места, я подхвачу ее на бегу, она обхватит ногами мои бедра, руками – шею и, наконец, прежде чем поцеловать, скажет «как бессмысленно было потрачено время, без тебя».

Той ночью я почти не спал.

Скрипели от мороза стекла, скрипели зубы, скрипели ножки кровати.

Первым же утренним рейсом, облучая счастливой улыбкой каждую встречную рожу, я отправился по данному Каролиной адресу. Дорога выдалась долгой, как всегда и бывает перед желанной встречей. Мне потребовалось несколько световых лет, проведенных в общественном транспорте, чтобы добраться до координат нужной мне вселенной.

И вот, я оказался перед огромным кованым забором. По другую его сторону молчаливо и угрюмо врастало в землю двухэтажное кирпичное здание. Рядом с въездными воротами находилась будка охранника. Я подошел к нему и поинтересовался – не ошибся ли я адресом.

– Да, все верно, вы правильно пришли.

– А что это за место? – спросил я.

– Место? – словно не понимая, что я от него хочу услышать, переспросил охранник.

– Ну да. Что за здание?

– Ну как же, – охранник повернул голову по направлению к зданию, а потом выстрелил никуда не целясь, – это, молодой человек, хоспис.

И в цель попал.

Х-О-С-П-И-С.

0000

Ноги наливаются свинцом. Каждый шаг глухим ударом отдается в голове. Путая мысли, мешая догадки.

Обратно не развернуться.

Только продолжать спускаться по невидимой лестнице в глубокий подвал, который минутой ранее залили бетоном. Все глубже и глубже в неизвестное.

И когда в глазах уже совсем темно, а веки начинают слипаться, яркий свет пробивается сквозь них, и удары перестают быть глухими, теперь в голове только скрежет люминесцентной лампы.

Становится тепло. То ли от температуры в помещении, то ли от запекающейся крови, что пролилась из раны, оставленной безоружным до зубов охранником.

Я осматриваюсь кругом.

Ресепшен, пара мягких диванов, картины на светлых стенах, живые цветы – поначалу кажется, что зашел в недорогой отель, но женщина за стойкой в белом халате рушит все иллюзии.

Медсестра заполняла какие-то бумаги и, казалось, совсем меня не замечала. Я подошел к стойке.

– Простите…

Не слышит или делает вид, что не слышит, а может я забыл прервать ее вслух.

– Простите, – обратился я уже громче, – я ищу девушку…

– Молодой человек, – женщина бросила на меня полный презрения взгляд, таким взглядом смотрят на подростка, что в общественном месте слушает музыку через портативную колонку, – вы не видите, что я занята? Пару минут подождите. На диван можете сесть.

Я молча повиновался.

Упал на диван и уставился в крест, что образовывала плитка на полу.

О чем думает улитка? Куда блядь ползет? Даже муравей в курсах смысла существования. Папоротники в Антарктиде растут только ради жизни! Человек самое разумное существо! Разум – это проклятие. Я хочу быть бесполезной улиткой, пока какая-нибудь птица не сожрет меня. Я хочу стать ничтожным папоротником, пока подошва геолога не закончит мой век. Я хочу въебывать как муравей, пока не явится подросток с бензином. Вместо этого я втыкаю в плитку на полу, пытаясь отвлечься от реальности, что обернулась кошмаром. Ебаная плитка. Ебаные квадраты, ебаная геометрия, ебаная правильность форм, ебаный перфекционизм, ебаные формулы, ебаные схемы, ебаное стремление свести все к формулам, каким то законам, все такое сука правильное, что если и пытаться быть неправильным, то это лишь исключение, доказывающее…со школьных лет одно и тоже, будь тем то, поступай так то, учись хорошо, чтобы у близких было меньше проблем и стыда, уважай старших хотя бы за то, что они родились раньше, мечты не выплатят за тебя кредит, самореализация только в том случае, если повысит продажи фирмы, помнишь как впервые поехал на двухколесном велике, а потом через пару метров упал? Так ведь быстрее! Так вот, спеши, расплачиваясь разбитыми коленями и локтями, спеши, не зная куда и зачем, да и не важно, главное, чтобы не оставалось времени на самобичевание, работай, не покупай гандоны после пятнадцати лет, родителям нужны внуки, государству нужны налогоплательщики, фирмам клиенты, спеши купить все, обновляя это каждые пять лет, выйди на пенсию, запрись в четырех стенах не понимая, что происходит вокруг, пылись, как старый конвейер на складе, что заменили на новый, копи на смерть, кушай гречку, осчастливь похоронные компании, оставь внукам на первый взнос за ипотеку, и тогда память о тебе будет светлой, «он был хорошим» скажет кто-то, «он был, да и хуй с ним», АМИНЬ!

Я сходил с ума.

Отдышись. Успокойся. Потерпи. Может это все понарошку? И все же

Я все понимал. Понимал куда пришел. Все мои болезненные догадки-термиты собрались вместе и прожрали кору мозга. только готов я не был ни к чему. Всеж, сука, было так ванильно, беспечно, хотелось сквозь смех кричать «Заебиииись!», чтобы даже люди, те, что давно позабыли это чувство, шарахались. А теперь и я позабыл это чувство…

Мне тогда уже ничего не хотелось. Лишь смотреть на крест из плиток, погружаясь в оковы своего сознания, переставать понимать, где находишься, исчезать для реальности, но

– Молодой человек, подойдите.

кто-то обязательно выцепит тебя, чтобы встряхнуть и заставить очутиться снова в том месте, где ты есть.

Я вновь повиновался. Невидимые иглы влезали мне под ногти, пропуская через сосуды нити, вылезали из под лопаток, оплетая мои внутренности. Тяните кто хотите, куда хотите.

Медсестра спросила кто я, к кому я, попросила паспорт и выполнила прочие формальности. Сказала

– Следуйте за мной.

и потянула за нити.

Пока мы шли по длинному коридору, а затем по лестнице, медсестра говорила, что «пациентка» очень плохо себя чувствует, что ей нужен покой, так как отделение у них паллиативное, то есть они помогают пациенту «спокойно закончить земной путь перед тем, как начать путь небесный». Я молчал и мысленно молил ее заткнуться.

Мы пришли. Медсестра постучалась и открыла дверь.

– Каролина, доброе утро. Не спишь? К тебе гости.

Повернулась ко мне.

– Ну что, молодой человек, узнаете?

Нет, я не узнал. В центре помещения, достаточно уютного и, больше похожего на обычную комнату, чем на больничную палату, стояла кровать. Свет, падавший из окна на подушку и одеяло, казалось, был тяжелее того, что на этой кровати лежало. Мешковатая футболка, кости обтянутые кожей, яркая бирюзовая шапочка, из-под которой не торчали волосы – явно недостаточно для полноценного человека. Наши взгляды встретились.

Мои глаза задрожали, мне захотелось убежать, но влага заслонила обзор.

Я сделал вперед неуверенный шаг. Дверь за моей спиной со скрипом закрылась.

Свет твоей души мне прольется золотым дождем.

36,5 градусов спермы.

36,6 градусов яичников. Столько же девять месяцев в утробе.

От 36,3 до 40 и выше в течение нескольких лет.

От 36,6 и ниже каждые полтора-два часа на один градус, до комнатной температуры.

До 1092 градусов по Цельсию в течение нескольких минут.

Звуки, разговоры, крик, сирены, латекс, свет, холодные руки, иглы, темнота, тепло, непонятная херь перед глазами, шум, щетина, силуэты, запахи, страх, волосы, грудь, пища, силуэт с едой и длинными волосами, женщина, мужчина, улыбка, смех, говно, сопли, стоны, плач, мама, папа, кошка, собака, птичка, коровка, машинка, другие дети, краски, пластилин, утренник, конструкторы, взрослые застолья, мандарины, салюты, цирк, клоуны, эмоции, цветы, звонок, перемена, салки, мультики, прописи, двойка, ремень, друзья, бег, турник, соревнования, поражение, расстройство, книги, кино, сигареты, чулки, жопа, пизда, минет, кончать, дрочить, жестко трахнул зрелку смотреть онлайн, оргия, свингеры, «я помню чудное мгновенье», розы, слюна, слабость в коленях, стояк, бессонная ночь, дециметры, тангенсы, E = mc2, пьянка, пальцы, неуверенность, хвастовство, выпускной, ЕГЭ, армия, шлюхи, запой, работа, коллега, знакомство с родителями, свадьба, опять работа, дом, кредит, ремонт, беременность, разрыв промежности, дети, недосып, мигрень, усталость, болезненные месячные, дрочка, забытый телефон, скандал, ругань, слезы, развод, алименты, новая семья, коллеги, кухонные разговоры,дача, машина, врач, простатит, рецепт, аптека, увольнение, пенсия, внуки, виагра, сердечная недостаточность, крик, сирены, иглы, темнота, Аменти, реинкарнация, Ад, Джаннат, пустота.

1 жизнь.

50 тонн воды.

128 тонн еды.

12 миллионов рублей.

1 ипотека.

131200 часов сна.

40 тонн мусора

8 тонн говна.

150 литров спермы. 2250000000000 (минус один-два) неродившихся детей.

2 события, благодаря которым жизнь кажется не такой отвратной.

1 смерть.

Каролина спала глубоким, вызванным наркотиком, сном. Дважды в день в палату заходила медсестра. Брала тоненькую руку Каролины, затягивала жгут, и затем, в почерневший от многочисленных инъекций локоть, вонзала иглу и медленно пускала по измученным венам морфин. Каролина держала мою ладонь свободной рукой и улыбалась. Через несколько секунд ее взгляд менял направление. Теперь он был направлен не на меня, а куда-то в прошлое. Медсестра выходила из палаты, дверь за ней закрывалась, а Каролина уже спала. С улыбкой на спокойном лице. Через час, когда я вернусь с цветами, она все также будет спать. Пройдет еще два часа, цветы согреются, раскроют лепестки, Каролина раскроет глаза.

Я разговаривал с лечащим врачом Каролины. Курсы лучевой и химиотерапии были сделаны. Но они не смогли повлиять на раковую опухоль, что сдавливала мозг Каролины. Операция повысила бы шансы на положительный прогноз, если бы Каролина прошла обследование на несколько месяцев раньше, когда опухоль была меньших размеров. Теперь лечение было паллиативным: направленным на облегчение страданий. Основную роль в этом играл морфин – наркотический анальгетик. На самом деле боль никуда не девалась, Каролина просто забывала о ней.

На мой вопрос сколько ей осталось, врач сказал «недолго» и положил свою тяжелую руку на мое опущенное плечо. Недолго, это когда у тебя есть жизнь! Несколько дней, большую часть из которых ты проводишь в опиумном сне, это нисколько! Я смахнул его руку и пошел прочь. Вслед разносился звук, отказывающейся дать пламя, зажигалки.