Душа в чемодане. Записки бортпроводницы

Монастир – это небольшой портовый городок, к нему примыкает район Сканес с массой отелей, растянутых по побережью аж на шесть километров. Арабские древние постройки, мавзолей первого президента Туниса, кафе и ресторанчики. В отелях множество программ по оздоровлению, очевидно, что этот курорт не для буйных дискотек и пьянок. Лично для меня это только плюс, так как пассажиры ведут себя прилично на борту. В салоне почти пятьсот человек, и все они могли бы рассказать мне, как они провели время в этом загадочном уголке, который я никогда не увижу. Но у меня нет привычки заводить беседы с пассажирами, только если они сами на этом сильно настаивают. А настаивают они крайне редко. Так что до свидания, город-невидимка.

Завтра первый день лета и у меня выходной! Можно будет поехать в Москву, погулять в Сокольниках, на Чистых Прудах, побродить по Красной Площади, рассматривая туристов из разных стран, легко соглашаясь на просьбы их сфотографировать. Потом пешком пройтись до метро Третьяковская и посидеть в любимом кафе «Апшу», читая первую попавшуюся книгу с полки, дописать письмо Сэру Ёжику и опустить его в ближайший почтовый ящик. А ещё долго стоять на Чугунном мосту, рассматривая движение воды и солнечные блики. В конце концов, можно просто побыть собой, не бортпроводником, не девушкой в красивой форме, а просто собой, той самой, что иногда чувствует себя страшно одинокой и не хочет улыбаться через силу.

Сегодня рейс в Хорватию, город Пу́ла, последний рейс в этом месяце. Всего четыре часа лёта туда-обратно, за которые можно успеть полюбоваться малахитовым пейзажем под крылом самолёта, вдохнуть свежий воздух Адриатического моря, стоя на трапе в ожидании пассажиров. И, конечно, это не Турция, и это чувствуется по добродушным лицам людей на борту.

27 мая 2008 г.29 мая 2008 г.31 мая 2008 г.                                    * * *                                     * * *

Детский рейс

Болгарский портовой город Ва́рна на Черноморском побережье пережил за свою многовековую историю и осаду, и оккупацию, и власть Османской империи, но сегодня ему предстоит новое испытание, не уступающее по своей опасности и разрушительности всем перечисленным событиям. На этот раз в эту историю втянута и я. Однако, обо всем по порядку.

Наш уютный Боинг 767 привычно и обыденно готовится к вылету, нагружается телегами с питанием, заливается вода, заполняются топливные баки, служба уборки приводит в порядок салон после выполненного рейса в Красноярск. Наш экипаж привозят на борт слишком рано, и мы толкаемся с лётными сумками, в чистенькой свежей форме среди больших чёрных мешков с мусором, натыкаемся на шланги пылесосов и скользим на мокрых тряпках. Обычно под конец рейса меня не волнует, как выглядит форма, но в начале всё же хочется смотреться опрятно. Некоторое время мы мешаем друг другу готовить борт, но вскоре уборка уходит, и всё становится на свои места. Теперь мы спокойно, без лишней суеты проверяем аварийно-спасательное оборудование, кресла, двери. Шеф беседует с командиром, техники бродят вокруг самолёта, проверяют шасси, двигатели, хвостовое оперение. Ни с чем не сравнимый момент созерцания, тихого единения с атмосферой, с самолётом. Есть я и есть он, и я почти чувствую его дружескую поддержку. Но сегодняшняя тишина перед вылетом не глубоко умиротворяющая, она гнетущая, как затишье перед бурей, нервная, гулкая.

Шеф бодро объявляет по громкой связи о прибытии пассажиров, и мы встречаем их, кто в начале салона, кто в конце, я – в середине. Уже через пару минут испаряется только что витавшая здесь тишина. Так всегда бывает: сначала борт только наш, пока мы готовим его, как дом перед приходом гостей, но всё меняется, когда приходят ОНИ. Как нам говорили на учёбе: «Никогда не забывайте, что вы хозяева на самолёте, а пассажиры – гости, не позволяйте им лишнего». Я часто вспоминаю об этом, чтобы не начать волноваться перед конфликтным пассажиром или чтобы подбодрить себя в борьбе с нарушителями порядка. Бывает, сложно выпроводить из своего дома перебравших гостей, а здесь такого варианта нет вообще, остаётся только ждать конца вечеринки. Но это не рядовой случай, я вдруг начинаю понимать, что здесь происходит нечто труднообъяснимое. Всматриваюсь в толпу пассажиров, непривычно звонкую, возбуждённую, практически гудящую, как рой пчёл. Что же не так? Запах сигарет или алкоголя я бы почувствовала за милю, так что нет, тут другое. Чемоданов вроде тоже никто с собой не тащит, разрушая интерьер самолёта. И, тем не менее… Постойте, а где же… взрослые?! И тут я ошеломлённо понимаю, что за всё время встречи пассажиров мимо меня не прошёл ни один взрослый человек! Панически осматривая борт, нахожу-таки в середине и в конце салона человек пять, которые ростом повыше остальных – надеюсь, что взрослые. Да что тут происходит, как это вообще возможно? Загрузка на сегодняшнем рейсе – 215 пассажиров, если учесть, что максимум пять человек из них взрослые, то у нас на борту 210 детей! От несмолкающего крика, смеха и летающих над головой предметов вроде мягких игрушек или мячей, сердце уходит в пятки. Нам, что, лететь с ними?! Вспоминается роман Уильяма Голдинга «Повелитель мух», где самолёт разбивается, все взрослые погибают, а группа детей выживает и начинает самостоятельную жизнь на необитаемом острове. Ничем хорошим детские игры, конечно, не заканчиваются. Автор явно написал эту книгу после такого рейса.

Дети у нас на борту в среднем от 7 до 12 лет, почти все – мальчики. От их визга и криков у меня закладывает уши, я кое-как могу расслышать слова шефа о подготовке к взлёту. Пора их пристёгивать. Пристёгивать! Как вообще до них донести, что мы сейчас летим, и для этого нужно пристегнуться? Я никогда не имела опыта общения с детьми, и меня пугает безумствующая передо мной перспектива. Конфеты заканчиваются ещё на первом ряду и у меня, и у коллеги в соседнем проходе. Маленькие кулачки агрессивно стаскивают карамельки с моего подноса, опрокидывая по десятку за раз на пол, хватают меня за руки с криками: «Дайте мне, я не дотягиваюсь!». Остальных нужно пристегнуть быстро и сурово, без отвлечения на конфеты и стенания о том, что кому-то их не хватило. Меня никто не слышит, пристёгивать приходится самой, опускать подлокотники, открывать шторки иллюминаторов, вытаскивать из ушей наушники тоже. Безусловно, это занимает массу времени, мы ещё никогда так долго не готовили пассажиров к взлёту, шеф уже нервно ходит по обоим проходам, строго командуя детям пристегнуться, так как сразу после меня они расстёгиваются снова, да ещё дразнятся в спину. Кажется, мы никогда не взлетим! Это начинает пугать и нервировать, если мы задержимся с вылетом, то следующее «окно» нам могут дать и через полчаса, и более. И тогда нам придется сидеть с ними на борту невесть сколько времени! Они съедят нас вместе с конфетами ещё до взлёта. Взрослые ничем не помогают нам угомонить детей, хотя, судя по всему, они должны их контролировать – насколько я поняла, они летят на сборы в спортивном лагере. Но взрослые уже пьют виски из пакетов «duty free» и тоже нас не слышат. Службы безопасности на борту нет, кто бы мог подумать, что она пригодится на таком безобидном рейсе как Варна. Меня всё это просто шокирует, добраться до взрослых невозможно из-за кишащей массы рук и ног в салоне, летающих предметов, а при этом я вижу, что они пьют. И ничего не могу сделать. Блюститель порядка во мне рвёт и мечет. Шефу удаётся немного успокоить толпу, дети вроде перестают расстёгивать ремни. Времени на показ аварийно-спасательного оборудования у нас остаётся крайне мало, самолёт уже рулит на взлётно-посадочную полосу, от пошатывания дети визжат ещё сильнее, как на аттракционе. И показ проходит как попало, так как дети стаскивают у меня ремень безопасности и жилет, и я показываю их с явным опозданием от текста по громкой связи. Звучит команда «Экипажу приготовиться к взлёту», и я бегу в стойку, чтобы успеть пристегнуться. По пути путаюсь в болтающихся повсюду проводах от наушников и лямках рюкзаков. Сразу после щелчка моего замка на ремне безопасности чувствую, как самолёт начинает разгон. В глазах коллег я вижу тот же нескрываемый ужас, который застыл в моём сознании. И это была только подготовка к взлёту. А нам ещё лететь. Нам ещё с ними лететь!…

На наборе высоты мы с коллегами молчим, пытаясь морально подготовиться к предстоящему кошмару. Деваться некуда, мы должны это пережить. Я уже готова к тому, что мы просто не успеем всех накормить, и шеф не будет нас ругать, видя ситуацию в салоне. Закрываю глаза и стараюсь отвлечься от крика двух сотен мальчишеских голосов.

Чтобы начать обслуживание, мне нужно выехать с телегой в начало салона, то есть провезти её сквозь весь проход. Чувствую себя как на финишной прямой, с волнением вглядываясь в предстоящий маршрут. Надо ехать. По пути у меня с телеги выхватывают бутылки с газировкой, соки, стаканы, а я даже не успеваю возвращать их обратно, только беспомощно верчу головой из стороны в сторону с возмущенным лицом и громкими возгласами: «Поставьте на место!», а руками пытаясь удержать хотя бы саму телегу. Мои жалкие манипуляции только разжигают безумие в салоне, и со всех сторон мне в уши летит гаденький смех маленьких хулиганов. К моменту, когда я подхожу к началу салона, мне уже нечего разливать и коллега тащит мне дополнительные бутылки с напитками и соки, отбиваясь от маленьких наглых ручонок. И тут начинается вторая часть аттракциона, дети кричат, визжат: «Мне колу! А мне сок! А мне всё!», среди гула я не слышу, кому что надо и наливаю всё подряд по стаканам, которые они тут же выхватывают у меня из рук. Один мальчик просит налить ему и колу, и фанту и спрайт, что, конечно, уже слишком, ведь остальным не достанется, да и начнут просить все по три стакана, так что в отчаянии наливаю все три напитка вместе в один стакан, мальчик визжит от счастья, и следующие мальчишки просят такую же ужасную смесь. Некоторые просят долить туда ещё и сок, мне ничего не жалко, наливаю всё подряд и вперемежку. Стаканы выхватывают у меня из рук и через телегу, проливая всё на мой фартук. К концу «моих» рядов, которые заканчиваются примерно в середине салона, выжимаю последние капли сока из коробки, пытаюсь вытереть фартук от сумасшедшего разнообразия пролитых на него жидкостей, и качу телегу к концу салона. По пути дети истошно кричат: «Налейте мне ещё!», но у меня ничего не осталось. Крики в салоне не стихают ни на секунду, пятеро взрослых продолжают пить виски, не обращая никакого внимания на детей и их поведение. Повезло им, что они в другом проходе! От досады и нервного напряжения я бы уж точно не сдержалась и высказала им всё, что думаю.

Вдруг мальчик с правого борта кричит: «Смотрите!» и тычет пальцем в иллюминатор. Не знаю, что он там увидел, но меня охватывает ужас от того, что все дети с радостным визгом бросаются на правый борт. Кажется, самолёт просто перевернётся! К счастью, всё обходится, видимо, ничего интересного справа по борту не оказалось, и ребята постепенно расползаются по местам. С питанием дело обстоит чуть проще, так как подносы находятся внутри телеги, и стащить их не так просто. Спрашивать, кто что будет, тоже бессмысленно, меня никто не слышит, так что раздаю всё подряд. Минут на десять в салоне возникает относительная тишина, крики прекращаются, слышно только шуршание и чавканье. Тем временем мы пытаемся отдышаться в дальней кухонной стойке, оттирая залитые и заляпанные фартуки. Никогда ещё они так не отрабатывали своё назначение! В принципе, на форму тоже попало – несколько пятен томатного сока рдеют на моей белой блузке как боевые ранения. После такого рейса надо медали выдавать!

После еды детишки немного успокаиваются, хотя нам уже всё равно, ведь самолёт снижается. Обычно мы провожаем пассажиров в разных частях самолёта, но на этот раз два бортпроводника стоят у открытой двери с трапом, а остальные забиваются в дальней стойке, чтобы их не сбили с ног. Пьяные взрослые выходят последними, кое-как переставляя ноги и лениво волоча за собой сумки. Честно сказать, мне всё равно, зачем они прилетели, и читать им нотации про алкоголь на борту тоже нет никакого желания, разве что, может, шеф им что-то скажет напоследок. Что ожидает Варну по прибытию этого рейса, страшно даже подумать. Хорошо, что мы улетаем обратно и не будем иметь с этим дело. Держись, Болгария!

Не сразу понимаю, куда посылает меня диспетчер словом «Керкира», надо было лучше учить географию в школе. Звоню сестре, прошу поискать в интернете, что же это за страна такая. Оказывается, где-то на Ионических островах Греции есть город Керкира.

У нашей компании это сезонный рейс, но выполняем мы его не на привычном Боинге 747, а на маленьком 737, что в моих глазах переводит этот рейс в разряд приятных и приоритетных. Когда одновременно летят отдыхать пятьсот с лишним человек – это, как правило, превращается в массовое безумие. Когда сто тридцать человек летят по делам или в гости – это обычно. А когда сто тридцать человек летят отдыхать – это приятно. На борту царит лёгкая, воодушевленная атмосфера, все становятся почти друзьями, расспрашивают друг друга о том, в какой гостинице они будут жить, знакомятся целыми семьями и добродушно беседуют о жизни. Проходя по салону, часто услышишь: «Да, у нас сын тоже в пятом классе…», «Ой, надо же, и мы были в Германии в прошлом году», «Замечательная книга, я её дважды перечитывала»… Это классика своего жанра, которая мне очень по душе.

Аэропорт «Иоаннис Каподистрия» острова Корфу потрясающе живописен и принимает нас душевно и оперативно, наземные службы ненавязчиво приветливы и не заставляют никого ждать, что ещё плотнее укрепляет этот рейс в моём сознании как положительный. Город с языческим названием Керкира находится всего в трёх километрах от аэропорта и, кажется, я даже вижу его очертания с трапа самолёта. Удивительное место, насыщенное всеми радостями и прелестями мира – Средиземное море небесно-изумрудного цвета, на воде играют переливы, серебряные блики солнца, а сочная листва деревьев плещется на свежем ветерке, в городе туристов ждет множество древних памятников, прекрасные пляжи, церковь, где хранятся мощи святого Спиридона Тримифунтского, к которым тянутся многочисленные паломники. Да уж, зачем лететь отдыхать куда-то ещё, если есть этот удивительный остров? Через двадцать минут я улечу обратно, в Москву, и Керкира останется только мимолетной радостью, о которой я всегда буду вспоминать с теплом. Ещё один драгоценный кусочек в багаж моей души.

02 июня 2008 г.05 июня 2008 г.                                    * * *

Удавшийся Хабаровск

Дубль два, вновь попробуем долететь до Хабаровска! Чуть меньше месяца спустя мне выпадает второй шанс увидеть этот изящный дальневосточный город. Рейс также выполняется на Боинге 767, и из всего экипажа я не знаю ни одного человека. Это меня не расстраивает, ведь почти в каждом рейсе экипаж впервые видит друг друга. Зато как радостно, если встречаются одногруппники или кто-то из знакомых, с кем вместе выполняли рейсы или были в командировках! Как боевые товарищи, чувствуя поддержку, бортпроводники объединяются «фронтовыми» историями, приключениями, путешествиями.

На предполётном брифинге мы свободно рассаживаемся на мягких синих диванах в ожидании заданий на рейс. Ни за какую дверь я в этот раз не отвечаю, но на моей совести не слишком любимое занятие – бытовое имущество. Нужно пересчитать и растолкать по самолёту пледы, бумажные полотенца, салфетки, мыло и прочее. Почему-то я не в восторге от этих манипуляций, наверное, потому что каждый раз целая проблема найти место для всех этих предметов, и в суете забываешь радоваться предстоящему полёту. С питанием тоже много суеты и подсчётов, но эта работа мне очень нравится, я даже считаю высшей степенью доверия, когда шеф ставит меня работать в кухню. Когда я вижу, что в стойке кто-то работает медленно, лениво или неохотно, еле сдерживаюсь, чтобы не вмешаться. Мы все учились, сдавали экзамены и проходили практику, мы должны свободно себя чувствовать при исполнении любых обязанностей на рейсе. Так что независимо от моей любви или нелюбви, нужно чётко делать работу. И, тем не менее, при объявлении обязанностей на брифинге, уныло опускаю голову и записываю в блокнот информацию. Просто мне хотелось бы заниматься питанием, греть касалетки в печах, ловко раскладывать их по подносам, надев рабочие перчатки и фартук, молча улыбаться, затаив неловкую гордость – в стойке я управляюсь ничуть не хуже парней! Хотя, по сути, это не повод для гордости, бортпроводник, как говорят наши инструктора, существо бесполое. А коллегам нравится, когда я в стойке, ведь они уверены, что всё будет сработано чётко и вовремя, и это бесценно в нашей работе. Время рейса чётко ограничено, не будешь ведь кормить пассажиров на земле по прилету.

Тёплый день только начавшегося лета ещё не начал охладевать под тяжестью сумерек, и так радостно стоять на трапе, вдыхая запахи самолётов, слушая их переговоры: один рычит, тяжело взлетая в голубое небо, другой устало гудит после отработавшего реверса. А наш 67-й задумчиво пыхтит под пристальными взглядами техников, совершающих осмотр перед вылетом. Лучше момента не придумаешь – утихающая Москва провожает нас в путешествие длиной в шесть тысяч километров. Последние мгновения до отправления, предвкушение разгона по взлётно-посадочной полосе, отрыва от земли, и там, внизу, город будет становиться всё меньше и меньше, и мы ловим последние десять минут тишины, еле уловимой романтики среди массы людей. Всё же она есть, эта романтика, о которой думает каждый человек при слове «стюардесса». Она определённо есть, стоит только перестать суетиться и напрягаться по мелочам, стоит пережить период вживления в эту сферу, «набить руку» в обслуживании. И проходят стресс и страх, начинается период радости от любимой работы, от каждого мгновения – начиная с томительного ожидания нового направления, со сбора чемодана до сдачи груза и багажа под бортом самолёта где-нибудь в Турции, до того момента, как экипаж покидает борт и расходится по домам, остаётся оторванным от неба. Надо научиться не злиться даже на гневных пассажиров, не обращать внимания на мелкие конфликты и видеть только хорошее. Единственное, что мне так до сих пор и не начало доставлять радости – это бытовое имущество. Но даже это можно пережить, перетерпеть, ведь в конце рейса меня ждет прогулка по улицам другого города – что может быть лучшей наградой?

На этот раз всё проходит гладко, будто не было прежних неудач и разочарований. Командир объявляет: «Мы произвели посадку в аэропорту „Новый“ города Хабаровск. Погода хорошая, плюс пятнадцать». Слабые, уставшие аплодисменты проносятся по салону, пока самолёт медленно рулит на стоянку. Из иллюминатора уже виднеется надпись: «Вас приветствует земля Дальневосточная!», и так радостно становится на сердце – нас ждали! Подгоняют трапы, наземные службы ждут своей очереди, шеф открывает дверь и в салон проникает утренний воздух с тонкими нотками речной свежести. Становится ещё тяжелее ждать, когда же мы пройдемся по набережной, поплещемся в прохладном Амуре. Пассажиры искренне благодарят нас, покидая борт. Рейс и правда был приятный, без проблем и инцидентов. Они скрываются в здании аэропорта, а мы встречаем сменную бригаду, сдаём каждый свою зону ответственности и, наконец, касаемся ногами дальневосточной земли. За спиной остаётся наш самолёт, окружённый наземными службами, которые вьются вокруг него как подружки вокруг невесты на сборах. На сутки мы расстаёмся, отрываемся от неба, переключаемся на земные радости. Экипажный автобус везёт нас по центру города и, несмотря на усталость, я рассматриваю новые улицы, дома, улыбаюсь незнакомым памятникам. Неужели я в Хабаровске!

Наша гостиница находится на улице Шелеста, недалеко от улицы с заманчивым названием Тихоокеанская. Мы оставляем чемоданы около ресепшна и по приглашению вежливого администратора проходим в уютное кафе, где для нас накрыт великолепный завтрак. Шторы плотно закрыты, горит тусклый свет – может быть, они догадались, что мы не спали всю ночь и нам хочется позавтракать в полумраке, который бы нас подготовил к утреннему сну. На узорчатой синей скатерти расставлены белоснежные тарелки с салатами, омлетом, овощами. Кое-как вталкиваю в себя немного еды и мечтаю скорее добраться до кровати. Но тут мне на колени запрыгивает местная кошка, трёхцветная, кусок одного уха у неё оторван, глаза грустные, хотя видно, что кормят её здесь хорошо. Видимо, сражалась с недругами за сохранность своих котят, которые, очевидно, живут у нее внутри. Пока лётчики заканчивают трапезу, я вожусь с ласковой кошкой и узнаю у администратора, что её зовут Муся.

Нас приглашают заселяться в номера, мы покидаем кафе и расходимся по разным этажам и комнатам. Я захожу в просторный номер со светло-коричневыми стенами, мебелью из светлого дерева и мансардой. Первым делом душ и хотя бы пару часов сна. За окном жизнь кипит: по соседству с гостиницей частный дом с большим двором, по которому вольно гуляет корова, петуха не видно, но чётко слышен его утренний зов. И, тем не менее, я быстро засыпаю.

К обеду мы собираемся в кафе, где на этот раз полностью открыты шторы, и весь зал залит солнечным светом. Посередине умывается кошка, а молоденькая официантка проворно расставляет тарелки с супом на большой обеденный стол. Есть до сих пор не хочется, да и в целом состояние ватное, ленивое. Из риса я сваливаю круглешок, приделываю к нему глаза из оливок и рот из полоски красного болгарского перца – теперь это «дальневосточный крабик». Нехорошо играть с едой.

Втроём с другими бортпроводниками мы отправляемся гулять по городу. На улице настоящая летняя жара, я одеваюсь в короткие джинсовые шорты и майку. Никто из нас не знает города, так что решено ехать на набережную, уж про неё-то все наслышаны. Прохожие рассказывают нам, как туда добраться, и мы едем в душном автобусе около двадцати минут. Кругом по городу развешаны плакаты и стенды с надписью: «Хабаровску 150 лет». Оказывается, совсем недавно, 31 мая город был юбиляром! Недалеко от нас вдруг заблестела поверхность Амура, украшенная легкой рябью от ветра, вниз к реке ведёт широкая каменная лестница, сопровождаемая коваными столбами фонарей, а справа высится величественный Успенской собор с блестяще-синими куполами и золотыми крестами, возле которого шествует свадебная процессия. Мне всегда казалось странным, что многие пары приезжают к церквям, делают фотографии на фоне, но так и не заходят внутрь. Зачем тогда им эти фотографии, если они не верующие?