Отрада. Заметки жизнелюба

Виктор Яхнес

Отрада. Заметки жизнелюба

…Всё в мире нам и радость и отрада…М. Лермонтов

Мне болеть нельзя!

Мне болеть нельзя! Потому что сразу же выясняется, что я не только болеть, я и лечиться-то не умею!

Бывалые пациенты поймут, о чём это я…

Что с народом делают мои сопли?!

Все маниакально норовят впихнуть в меня что-нибудь невпихуемое. И как бы соревнуются друг с другом в экзотичности средства.

Самые близкие, очевидно, любя, просто смешивают меня с грязью.

«Бездельник! Отлыниватель! Слабак!» – это самые ласковые эпитеты после моего третьего чиха.

Нельзя мне болеть!

Да пробовал я на чихе затыкать все выхлопные отверстия… Откуда-то сразу многоголосие… Сраму не оберёшься… Никак нельзя болеть!

Ребята! Я не про срамные болезни говорю! По сю пору Бог миловал!

Я про самые народные говорю… ОРЗ-фарингиты… Ими тоже нельзя болеть!

Настоек понатащили, как на фронтовой госпиталь! «Товарищи, – слабеющим голосом спрашивал я, – а не на спирту лекарства бывают?!»

От тёщи средство принимать побаиваюсь… Может когда обидел… Опасно для здоровья мне болеть…

Двоюродный дядя жены, фронтовик-орденоносец, принёс тёмную пол-литру, запечатанную тряпицей на манер коктейля Молотова. Я тогда подумал, ну, кончились у фашистов танки! Не хватило ему!

«Я в таком все свои ордена и медали обмывал! Не может не помочь! Для последнего своего часа берёг! Но тебе щас нужней!»

Из уваженьица… На двоих… Ничего так, спиртец фронтовой…

Сосед по старой квартире всё норовил накапать мне в нос нечто сверхвонючее. Что-то мне показалось тогда, что это у него после травли тараканов осталось… Теперь понятно, что мне нельзя болеть?!

«Йога!» – с порога рубанула незабытая однокашница. «Хатха! Поза – выдох дракона!» «Добить хочешь!» «Ты пойми, – взмолился я, – после всех этих настоек у меня получится огнедышащий дракон! На полсекунды…»

Журналюга-востоковед! Ну, свой же в доску! Так и этот притащил заспиртованную змею! Я думал, попугать хочет. Нет, говорит, пей!

Коллеги по работе пришли… Шутники… Где они взяли такой шприц, как у Моргунова в «Операции «Ы» в заднице качался?!

Вызывали какого-то китайца с иголками… Подозрительный какой-то китаец… На нашего казаха похож… Не дался я ему…

«Ну, вот же написано: проходит обычно за семь дней!» – однажды завопил я. «Всё! Я здоров!»

«А чего же тогда гундосишь?! – цепко держала меня эта мафия. «Яйцами нос греть не пробовал?»

«Пробовал! Недотягиваюсь!»

Я откровенно хамил. Практически затравленно. В жалкой попытке на сочувствие.

Мне прощали всё!

Я никогда не был злопамятным. Но память у меня хорошая, и после такого глумления она становилась на короткое время злой.

Я никак не мог понять, о чём думают люди на больничном, сутками валяясь с загадочным лицом в постели?!

Теперь я понял: о мести!

Я брошу всё!

Я завалю вас сушёными жабами и настойкой на мухоморах!

Я полечу к людоедам и притащу вам самого свирепого шамана!

Я найду для вас ведёрный шприц!

Вы у меня египетской мумии завидовать будете!

Сладкая штука – месть… Если бы потом это всё во сне не городилось…

Пока всё не станет на свои места…

Нельзя мне болеть! Опасно для жизни!

Личная жизнь Крученковой Кати

Личная жизнь Крученковой Кати не складывалась. Ни с какого боку. Росточку небольшого, аппетит хороший. Наивная. Неудачный первый сексуальный опыт. Бухгалтерский техникум, опять же. Тот как ушёл в армию, так до сих пор и воюет. Везде.

Говорят, слепые лучше других слышат, а глухие – запахи острее чуют. Катерина любила петь. Всё подряд. С чувством пела, в образ входила. С жестикуляцией.

«Ты погоди малость, Кать, – говаривал бывало брат Лёшка, – дай я на работу уйду!» Далёкий от искусства был человек. Пахарь. Мать улыбалась: «Бабка Лиза любительница была!»

В райцентре Брянской области со скучным и дремучим названием на глазах хирела не только культурная жизнь. Поэтому жизнерадостный талант Крученковой Кати имел мало шансов быть востребованным. А с ним – и личная жизнь Кати.

«Да, что ж такое, – в сердцах вырывалось бывало у Катерины, – рядом, в Беларуси все поют! Спевки, слёты, художественная самодеятельность! Ну, такой же народ! Говорят, не такие богатые, как мы, а на костюмы деньги находят! А тут ДК торгашам отдали, райбиблиотека на ладан дышит. Вот телевизор дурацкий да соцсети туповатые – это теперь культура!»

Катя с трудом понимала, куда теперь катится жизнь. Кто всем этим руководит, от кого всё зависит?! И что же они там ничего не видят! И всё чаще в мозгу проносилась мысль: не видят! Она даже не знала, к кому и обратиться…

Ну, пусть: они поумней, и производством, и культурой заправляют. А где всё это?! И производство, и культура?! В их райцентре – ни того, ни другого.

Она пробовала справиться у брата. У директора своего. Одному жениться приспело, другой – весь в махинациях и комбинациях, вечно на грани выживания. С выпученными глазами. Говорят, лучше жить стали. Ну, как же лучше-то, если никто не поёт?!

Только с братовой женой-белорусочкой общий язык нашли, ей уже рожать пора… Опять наперекосяк пошло: ребёночек выжил, невестка – в коме… Врачи ничего не обещали. Попа привозили. Поп сказал: «Песни ей пой…»

И Катя пела. Выразительно, с жестикуляцией.

Обшарпанная райбольница песням из реанимации поначалу дивилась, потом, узнавши ситуацию, попривыкла. Вроде, и халаты застиранные, и кровати допотопные не так уж и заметны стали…

Однажды заснувшую было Катю кто-то потянул за рукав. Встрепенулась. Ясные, усталые, добрые глаза невестки: «Кать, спой, а?»

«Золото, а нэ дэвушк!» – говорил о Кате главврач кавказской национальности. «Сын прыэдет, я их пазнакомлу! Они спаюцца!»

Личная жизнь Крученковой Кати принимала иной оборот…

Жора и Соловей

Учился Соловей легко… На «удовлетворительно». Точнее, на 2.5… И полбалла все «доценты с кандидатами» добавляли ему за весёлый нрав, постоянную несусветную расхристанность, безобидность и пронырливость…

Просто они знали, что из него получится нормальный прораб, жизнь доучит…

Соловей везде был «свой»… Даже декан был уверен, что фамилия этого обормота Соловей, а не Соловьёв…

Он был «свой» даже на женском этаже.

Пока этот этаж не подсунул ему свинью…

Точнее, журавля Жору, которого сердобольные студентки, подраненного, привезли в общагу с практики. На долечивание…

Жора сразу перехватил у Соловья славу всеобщего любимца, чем вызвал у того косые от ревности взгляды.

Жоре Соловей тоже как-то сразу не глянулся. Стучал клювом, топал длинными ногами, всё такое…

Жора, как комендант, важно расхаживал по коридорам, цокал когтями по полу, а все норовили угостить его чем-нибудь вкусным…

И всё бы ничего, да только от обильного харча Жора и помёт свой стал выделять активнее. Было заметно, что сердобольные студентки на такую Жорину подлянку совсем не рассчитывали… Но!

Коллективным разумом будущие профи решили таки проблемку персонального клозета для Жоры. В виде большого пакета, подвешенного сзади на помочах через крылья…

И это чудо в перьях, на ходулях и с обкаканным мешком продолжало скрашивать студенческие будни…

И Соловей однажды нарвался…

При разминке с Жорой в нешироком коридоре, тот углядел у Соловья на рубашке какую-то блескучую пуговицу да и долбанул его в грудь…

«Курица обосранная! – орал Соловей, – ходули переломаю! На суп сварю!»

Жоре такие слова не понравились, и он тоже, проглотив половинку пуговицы, в ответ заклокотал по-своему нечто аналогичное…

В тот раз их разняли. Но Жора стал явно подкарауливать Соловья в коридорах.

Счастливцы не раз наблюдали, как Жора с распахнутыми крыльями и болтающимся сзади мешком, с боевым клёкотам гнал Соловья в тупик…

Соловей стал нервным. Все ответы на экзаменах и зачётах сводил на этот свой экшен…

Перед выходом из комнаты пугливо выглядывал за дверь… Открытые пространства пересекал дивной шустрой иноходью, в одиночку старался не ходить…

Куда-то Жору потом определили…

Соловей на глазах повеселел…

Показывал всем шрамчик на груди и дурил первокурсников: «Это от пули…»

Новая взрослая жизнь большого ребёнка

Наутро после первой брачной ночи Моня с удивлением обнаружил, что она на голову выше его.

«Мама, мама!» – побежал он из спальни.

«И что?! Ты же справился?!

Моня покраснел…

«Ну, и умничка! Это твоя новая взрослая жизнь! Я всегда хотела сделать для внуков что-нибудь хорошее…»

«Мама! Но до внуков ещё есть я! Как я с ней по улице буду идти?!»

«Ты не будешь больше по улице идти, ты по ней будешь ехать. Её папа подарил вам машину!»

«Мама! У меня же нет прав! Ты же знаешь, я всегда боялся машин!»

«Теперь твои страхи кончились, она будет тебя пристёгивать рядом. Зачем тебе права?!»

«Но, мама! Мои ребята будут надо мной ещё больше насмехаться!» «Весь в поца-отца! Дорогой мой! Твои ребята уже начали умирать от зависти! Такое приданое в твоей песочнице ещё никто не получал! Они тоже скоро узнают, что такое новая взрослая жизнь!»

«Но, мама! Она такая сильная! Я не могу от неё вырваться!»

«И не надо! Я тебе гарантирую жизнь. Ей теперь нет смысла тебя до смерти придушивать!»

«А голос! Мама у неё же голос портового грузчика! И лексикон тот же!»

«Ша! Девочка таки знает жизнь! И теперь я за тебя спокойна!»

«Но, мама! У неё же на спине татуировка! Дракон какой-то!»

«От, папин сын! Тот от собак за меня всю жизнь прятался, этот драконов до сих пор боится! Да, ты попробуй сам его укуси! Ей понравится! Привыкай, это твоя новая жизнь!»

«Ну, мама! Она же вчера порвала на мне рубашку!»

«Моня, сыночек! Поздравь свою маму! Она не ошиблась! Твоего отца я тогда из-под кровати только под утро выковыряла. И то обманом и подкупом!»

«Мама! Ты слышишь, она опять меня зовёт!» «Иди, сынок! Порви дракона в клочья!»

«Ах, дети-дети… Как-то сложится их новая взрослая жизнь?!»

Ворон, птица вещая

Все люди делились для Григория на два сорта: на тех, кто знал, что ворон и ворона – не одно и то же, и на тех лопухов, кто думал, что ворона – это самка ворона.

Несусветным и трудно вообразимым образом любая тема разговора борзо и неизбежно сводилась у него на ворона. Ворон – птица особая…

На вопрос: «На каком этапе персональной Гришиной эволюции заклинило его на этом зловещем и отпугивающем пернатом чуде», ответ простой: никто этого не знал…

Есть версия: пошло это, якобы, с Гришиного совершеннолетия, когда своеобычливый, не без чудинки, Гришин крёстный Никодим Прокопыч перемудрил всю родню своим подарком… И теперь вот уже много лет, как здоровенный, носатый, с подозрительным взглядом ворон Родя составляет всё Гришино семейство.

Всех входящих в Гришину малогабаритку в Новых Черёмушках Родя одному ему известным образом делил, внимательно приглядевшись, на две категории. Изящно грассируя, Родя однозначно констатировал: «Вор-р-р!» или «Цр-р-ру!». Ворон – птица мудрая…

Покойница-мать, Царство Небесное, исключительно из чадолюбия многократно пыталась сжить Родю со свету: травила, окна открывала, кота пробовала завести… Тщетно… Родя выжил, а кот удрал… От греха подальше… Ворон – птица живучая…

«Да ты хоть знаешь, что пропорции между телом и мозгом у ворона, такие же, как у дельфина и человека?!» – горячился, бывало, Григорий, видя недопонимание. «Они же сигнал светофора знают, доказано! У них же богатый язык, даже диалекты свои имеются, чужаков не всегда понимают – факт! Только приматы, как и вороны, способны изготовить и применить орудие труда! Ты же почитай про них, глаза на лоб полезут! Ворон – птица уникальная!»

Почитал… Да, эти лупатые бандиты могут из лунки вытащить леску и сожрать наживку, не уколовшись о крючок… Да, злопамятные, как черти: студенты биофака однажды науки ради изловили парочку, взвесили, окольцевали, отпустили… Так эти две разобиженные сволочи приволокли с собой целую свирепую стаю сородичей, и те начисто обосрали всё, что хоть как-то было связано с биофаком. Две недели гадили, падлы, обильно и регулярно…

Мученики науки, якобы, поклялись с тех пор: ни-ни, только синичек…

Негр-мороженщик, сообщали, где-то на Бродвее, однажды долго плакал и хохотал, хохотал и плакал… Проныра-ворон из аборигенов, понаблюдав, как люди покупают у негра мороженое за некие металлические кругляшки, ухнулся однажды к негру на лоток с… пивной крышкой в клюве…

Да, ворон – птица-символ мудрости и долголетия… Ещё и вещая по преданию…

Сообщали, что эти хмурые и вещие вознамерились было оставить некий колхоз без урожая – сразу за сеялкой семена выклёвывали… Колхозники семена притравили… Фигвам… Вороны набирали полный клюв семян и летели на пруд полоскать… Вороны выжили, колхоз – нет… Ворон – птица вещая, что и говорить… А ещё они воры первостатейные…Вороны, не колхозники…

Всегда поражался, насколько собака похожа на хозяина… С птицами ряд наблюдений маловат… Но, думается, Григорий со своим вороном аналогичную закономерность соблюл бы однозначно…

Григорий старательно гнал от себя мысль, что в таком вот приунылом и грустном качестве ему и придётся доживать свой век…

Умом он понимал, что могло быть как-то поживее и поразнообразнее. И радости могло бы поболе быть, и от этого гнать ту тоскливую мысль становилось всё труднее…

Иногда, в солнечный день, он вдруг ловил себя на мысли, что ему не так и много лет. И что всё ещё может быть… Беда его, однако, состояла в том, что он толком и не понимал, а что всё-то?!

Ворон Родя ликом своим мало походил на ангела… Однако, однажды, по весне вдруг с утра начал усиленно бить крыльями и с незнакомой интонацией призывно каркать.

Григорий по опыту решил, что вещий что-то учуял…

Она была вдова без детей и с сильным характером. Когда ей общие знакомые обрисовали Гришину ситуацию, она не стала жеманиться и по телефону сказала ему, чтобы в пятницу ждал на чай…

Подготовку к чаю Григорий провел, в общем-то, с энтузиазмом, но и в тревоге: что делать с Родей?! Был опыт… Печальный. Ну, на вечерок его было куда пристроить. А вдруг?! И что потом?!

То ли вдову упредили насчёт Роди, то ли в силу характера, но по её реакции – в клетке вполне могла сидеть и канарейка…

Чего никак нельзя было сказать об ощущении самого Роди. Никаких новых речевых оборотов Родя не породил, да только оба-два своих старых выпуливал частыми и хлёсткими очередями. При этом на удивление агрессивно норовил клюнуть вдову сквозь клетку. От изоляции в кладовке вообще разорался безобразно…

Чаю, впрочем, это практически не помешало…

Григорий от встречи небывало разволновался и долго не мог уснуть… Во сне его кто-то с жуткими криками гнал в серый, густой туман… Непонятно зачем бродил он по тёмным закоулкам, то и дело натыкаясь на драки…

Он и проснулся в сильном смятении…

Родя сидел на хвосте на дне клетки с распахнутыми и прижатыми к стенке клетки крыльями… Стеклянные глаза его всё также пронзительно смотрели куда-то вдаль, когтистые лапы были выставлены вперёд в защитной позе… Родя был мёртв…

«Извини, я сегодня не могу…» Григорий тупо сидел, смотрел на Родю и не знал, что делать…

Резкий звонок в дверь… «Что случилось?» «Ну, что же теперь делать?!» – вдова была обидно спокойна… «Пошли в парк… Заодно и похороним…»

Метаморфоза развития

Юннатские поползновения моего друга Толи за всю его сознательную жизнь претерпели стопроцентную метаморфозу развития…

Тёщиного кота Маркиза от тайной, изощрённой казни спасала искренняя, с детства, любовь Толи к красавице и умнице Тамаре.

«Киса, помоги Маркизу», – «рекомендовала» из своей комнаты Тома, услышав утробный голос баловня семьи…

«Киса» – это домашнее имя моего друга Толи. Присвоено Тамарой… Пожизненно.

А Маркиз – это надменное, породистое и разожратое чудовище, издававшее жуткий утробный звук всякий раз, когда ему надо было перелезть дюймовый порог из кухни в комнаты. Будучи под шофэ, Толя в узком кругу единомышленников систематически жалился, что звук этот частенько заставляет его с дрожью просыпаться ночью в холодном поту…

Когда никто не видел, Толина помощь Маркизу заключалась в лёгком поддёве носком ноги под жирный живот кота с последующим броском того через порог.

Аристократическое происхождение кота, видимо, не позволяло ему как-то более адекватно реагировать на такую Толину «помощь».

Лишь испепеляющий плебея, полный презрения, чванливый взгляд ненавистника…

Однажды мой друг Толя едва не захлебнулся от ярости, услышав, что коты, мол, тоже поддаются дрессуре…

«Какая дрессура!» – возопил мой друг Толя, – твари тупые! Только валерьянку жрать!»

Эволюция – упрямая вещь, метаморфозу развития отнюдь не исключающая, а вовсе даже предполагающая…

Вместе с дочкой, как-то исподволь, в семье Толи и Тамары появился кот Мотя…

Консенсус у Толи с Мотей был заметен сразу…

Мотя, разумеется, сам перелезал все пороги, делал свои дела исключительно в унитаз (!) и голос имел вполне терпимый.

«Погоди, – по возможности миролюбиво назидал кота мой друг Толя, – ты у меня ещё будешь воду сам спускать и тапочки мне приносить…» Повествовательно говорил…

Про светящиеся в темноте Мотины глаза утверждал так: «Включаются сосиской, выключаются тапком…»

Когда в отведенный срок Мотя почил в бозе, а доча выучилась и улетела жить в края более комфортные, в семье моего друга Толи откуда-то появился Бибер…

Задравши хвост летел Бибер каждый вечер встречать Толю с работы.

Толя с любовью чесал его особой массажной щёткой, Бибер при этом жмурился и урчал от удовольствия, любви и неги… Почти как и Толя…

Ни один разговор с Толей по телефону, а потом и по скайпу не обходился без умильного упоминания о любимце…

Немерянные средства были истрачены на лечение Бибера, когда тот вывалился из окна пятого этажа в охотничьем азарте за голубями.

Дозволялось Биберу практически всё. Любимая его лёжка была на принтере, рядом с Толиным компьютером… Заставка в нём, разумеется, – Бибер крупным планом…

Прожил Бибер в любви и неге 18 лет, завершив, вкупе с предшественниками, Маркизом и Мотей, аккурат полувековековую «кошачью» эволюцию взглядов и отношений моего друга Толи… Стопроцентная метаморфоза развития…

Вот я теперь и думаю: в Толиных ли годах дело, в кошачьей ли неотразимости…

И наблюдаю с интересом, обойдётся ли мой друг Толя на пенсии без кота?!

Панегирик водительским правам

Наступивший год несёт нашей семье немало юбилеев, так получилось…Юбилей моим водительским правам – один из них.

50 лет назад эта была красная книжица с очень гордой для 18-летнего пацана надписью: «Удостоверение шофёра-профессионала 3-го класса». На оду юбилей не тянет, а вот панегирик по поводу – в самый раз.

Три последних класса мужская половина изучала «Автодело». Жутко повезло с учителем: Михал Михалыч Лебедев, бывший начальник районного ГАИ на пенсии, по инерции никого и ничего в районе не боялся.

Сказал, надо самим собрать газик, и старшеклассники зачастили на практику и экскурсии в автобазу. Михал Михалыч лично инструктировал каждого – что конкретно надо там прихватить для претворения мечты. Шоферня и механики автобазы всё понимали и потому смотрели на несунов сквозь пальцы.

Когда же в холодном школьном сарае груда металлолома однажды превратилась в машину, и ГАЗ-51 вдруг завёлся от заводной ручки, честно, в наших глазах были слёзы…

Попутный панегирик освоения матчасти опускаю…

Для начала «чумахеры» сравняли с землёй все палисадники вокруг школы, а заодно и подрихтовали школьные углы. Завхозу это стоило ведро валерьянки…

Когда же мы выехали на большую дорогу, районный центр вздрогнул, потом замер от избытка новых чувств, потом наловчился вовремя уносить ноги…

Не одна курица непуганая и нерасторопная пала жертвой становления асов дорог, не одна собака сорвала голос в бессильной злобе на непотребный запах от нашего тёмно-зелёного красавца…

«Вам, засранцам, надо череп с костями на крышу пришпандорить, а не букву «У»! – понимающе бухтели земляки…

«Отошла курица на 10 м от дома – всё! Ничья! Дикая тоись!» – доблестно заслонял нас Михал Михалыч. Народу нечего было возразить хотя и бывшему, но милиционеру в авторитете…

Само собой, не давал я проходу и отцу, водителю молоковоза в ту пору. Направления вместо дорог, связывающие нашу Медынь с деревенскими фермами, без дураков, послужили мне отменной школой… Это теперь остромодны дорогущие школы экстремального вождения, тогда это была суровая реальность без альтернативы и вариантов…

Зимой эти дороги чистил трактор с волокушей в виде клина из брёвен с пригрузкой камнями. Это значит, что от проезда волокуши по пересекающей дороге на твоей оставались два сугроба…

Батя уже мог расслабиться и дремануть на пассажирском месте…

Когда же впереди на дороге однажды вдруг замаячили эти самые сугробы от волокуши метра в полтора высотой, я будить батьку не стал…

Решил так: машина тонны три весит, да две тонны молока – и что мне эти сугробы пушистого снега? Я поддал газу…

После первого удара батя спросонья ничего не понял, удар о второй сугроб накрыл молоковоз «с головой» и таки привёл батьку в чувство…

Я бы и не останавливался, но уж очень красноречиво и эмоционально родитель изъяснял свои эмоции по этому поводу…

Конечно, он был прав: и бревно могла волокуша оставить на дороге, и большой камень. Но ведь проскочили же удачно… Родитель остыл метров через 300, после того как выгнал меня из-за руля… Ругался он такими словами крайне редко, потому и не сомневался, что я вник… Панегирик родителю и другим наставникам опускаю…

Теперь, истоптавши за 50 лет немало машин и дорог, с улыбкой снисхождения смотрю на не в меру расслабленных водителей цивилизованной средиземноморской страны с прекрасной дорожной сетью, когда их напрягает обыкновенный дождь…

Говорят, «наибольшую опасность на дорогах представляет машина, которая едет быстрее, чем способен думать ее водитель». И тут панегирик неуместен…

Человек произошёл от обезьяны?!

Рос я пытливым, но стеснительным, поэтому некоторые вопросы по жизни долгое время оставались неразрешимыми, превращаясь в зудящие.

«Какой же это дедушка Ленин самый честный человек, если он жандармов обманывал, даже парик одевал?!» И далее в том же духе…

«Человек произошёл от обезьяны?! Да, сходство человека и обезьяны не только на лице. Почему же сейчас обезьяна не превращается в человека?!» Пришло время дознаться, наконец, и до этой шарады. Опираясь на новые данные и памятуя старый опыт…

Ушлые американцы в 2005–2007 годах поставили научный эксперимент по введению «трудовых отношений» в вольере с обезьянами. Приняв за истину, что человек произошёл от обезьяны, работу им придумали, денежный её эквивалент опять же, всё как положено. И тут обезьяны прокололись начисто.

Дивным образом было доказано сходство человека и обезьяны. В считанные дни голожопое сообщество расслоилось так, как будто все читали Маркса! Появились трудоголики, бандиты, бездельники, банкиры, проститутки. И, главное, знакомые нам до боли нравы-плоды эволюции: жадность, злость, подозрительность, воровство.

Не в пример людям, обезьяны в момент усвоили номинал «денег» и смысл распродаж! Но дальше этого дело как-то подозрительно не пошло. Опять засвербели было сомнения: в самом ли деле человек произошёл от обезьяны?! Вот ведь в эксперименте не превратилась, знаете ли, обезьяна в человека. Хотя процесс вроде бы и пошёл.

Ну и почему же обезьяна не превратилась в человека?! Ответ один: да она не хочет! Вот так вот просто, знает последствия и не хочет. Что она видит и как рассуждает?

«Голый и неуклюжий человек загнал сам себя в жуткие резервации, где дышит смрадом и ест чёрти что! Терпеть равенство и скрывать инстинкты?! Метаться по нужде в отведенные места?! Без нужды покидать обжитой ареал?!

А альфа-самцы?! Вы только посмотрите на их альфа-самцов! Ни шерсти, ни клыков! С одной самкой не справляются! Рыкнуть, как надо, не могут!

Сбиваются в стаи, сообразуясь с навязанными кем-то когда-то неестественными надобностями! Зачем-то хапают территорию, которую и пометить-то как следует не могут! Ресурсов не хватает!

А чего они так кривляются и вопят по-страшному без необходимости?! Ну, пошуметь мы тоже можем, но не так же дико!

Кроме силы и ловкости, почему-то почитают прямые и длинные ноги, цвет волос и крупные молочные железы у самок!