Он, гороскоп, может быть личным. Это – хорошо. Мой гороскоп. Он может быть «на эту неделю» или даже «на этот день». Непонятно. А потом? Он что, не навсегда мой личный? Гороскоп на сегодня. Как это? Пойду, спрошу у мамы. Маам?..

Но мама ласково и очень интересно делает еще более непонятно.

Как же он устроен? А какого он цвета? В него можно просто смотреть на горы, и все? А есть ли у него кнопочки? А чем он отличается от телескопа? Может быть, папа знает? Паап?..

Но папа говорит, что не верит ни в какие гороскопы.

Как это? Гороскопа не существует, что ли? Но я же своими ушами слышал…

Ребенок садится лицом к экрану и забывает о машинках.

Гороскоп для льва. Ухты! Зачем это льву? Как можно заставить льва смотреть на горы в эту штуку? Захочет ли он? А рыбам зачем? И раку зачем? А скорпиону? Вот кота, киса-киса-киса, можно было бы попросить посмотреть, и он посмотрит. Но ведь он же посмотрит не потому, что ему очень интересны горы, а просто, чтобы мне стало приятно. Хорошая киса, спасибо. Но это не считается.

А гороскоп для весов – это как? Весы с гороскопом. Взвесить и посмотреть на горы? Или наоборот? Баа?..

Бабушка качает головой, крестится и отмахивается. Мал еще. А от нее борщ сбегает.

Гороскоп для близнецов. Это что, – два одинаковых гороскопа? У близнецов обычно все одинаковое. Два одинаковых гороскопа на одной подставке? Почему гороскоп до сих пор не показывают? Деед?..

Дедушка – философ. Гороскоп, он – у тебя в уме, говорит. Во что веришь, то и будет, говорит. Программирование. И самопрограммирование. Предсказание равно заказ, говорит. С дедушкой очень приятно лежать рядом, он – такой большой, теплый и мягкий. А когда он что-то рассказывает, хочется зевать, зевать. И спать…

А через несколько лет ребенок, наконец, заглянет в свой гороскоп. Интересно? Глупости? Мракобесие? Манипуляции? Собачья чушь? Как знать. Смотря, какого качества гороскоп. Точно так же, как и рассказ, повесть или роман.

Потом – еще раз посмотрит на свои горы. И еще. Заглянет в свой гороскоп на неделю, в свой гороскоп на сегодня, на завтра. Начнет собирать статистику (совпало, не совпало), выявлять закономерности. Но, в любом случае, делать это он будет, будет и будет. Пусть не часто, но будет. Ведь люди всегда ели, пили и рассказывали (слушали, читали) истории. Истории, которые, если понравились, можно принять, а если не понравились, – просто забыть. Главное, чтобы эти истории делали интересно, а значит, повышали концентрацию счастья.

Читайте гороскопы. Особенно, хорошие. Хотя верить в них совершенно не обязательно. Ну, разве что только в самые лучшие.

Мощчь лещча

Мою первую учительницу звали Лидия Константиновна. А может быть, и сейчас еще зовут, не знаю. С тех пор, как в начале четвертого класса меня перевели в школу поближе к новому дому, я больше никогда ее не видел и ничего не слышал о ней. Прошло уже достаточно времени, чтобы забыть ее лицо, но одно связанное с ней веселое воспоминание стираться пока не хочет. И стоит мне услышать слова «моя первая учительница», – я непроизвольно улыбаюсь.

Как и положено первым учительницам, Лидия Константиновна единолично учила наш класс всем без исключения предметам на протяжении первых трех лет. Хотя, нет, музыка. Ее, а точнее, – пение, вела кошмар «потерянного поколения, по ушам которого прошлось стадо медведей», бывшая (но, как она говорила, – навсегдашняя) виолончелистка оперного театра Эсфирь Борисовна. А так, все остальное – Лидия Константиновна. Математика, чтение, письмо, логика, природоведение, рисование, труд и даже физра.

И все бы ничего (да, собственно, все и было ничего), но моя первая учительница родилась в Белоруссии (она сама говорила), и поэтому некоторые слова произносила немного необычно. А именно – слова со СЦвистяШЧе-ШЧипяШЧими. Сейчас-то я знаю, что это называется акцентом. А где-то до зимы второго класса, когда словарные диктанты после «ово» и «оро», как раз, наверно, и стали свистяще-шипящими, не знал. Нет, я, конечно, что-то такое заметил еще в самом первом сентябре, но Лидия Константиновна произносила свои «сц» и «шч» совсем не так, чтобы они прямо резали слух. Поэтому я быстро привык и перестал их замечать. А вот в диктанты они не раз внесли еще ту путаницу.

– Пишчем дальшче. Лещчь… Мощчь… Так, а ты, почему не пишчешчь?

– Я?.. Я уже. Написал.

– Шчто ты написцал?!

– Все… Мощчь, вещчь, речь, течь, ночь, Керчь, картечь, трещчина и сцмерчь.

– Тааак… Ну-ка, дай-ка сцюда. Ты сцмотри, сцнова то же сцамое!

К слову сказать, Лидия Константиновна любила диктовать один и тот же набор слов на протяжении многих-многих уроков. И может быть, будет нескромно, но, по-моему, только я один замечал этот замечательный факт. И уже на третий раз писал весь диктант (примерно слов тридцать) по памяти. Ну, и, досрочно закончив, складывал руки. Чем, естественно, не раз привлекал к себе повышенное внимание. Хотя, что там говорить, это было приятно. Все еще пишчут, а ты уже – самый молодец.

Но вот с «лещчом» и «мощчью» мой находчивый мозг никак не мог справиться. С неделю, наверно. А может, и дольше. И сколько ни подчеркивала мне Лидия Константиновна почти каждое слово красным (могла бы, вообще-то, подчеркивать только проблемные фрагменты), сколько ни качала головой, вздыхая: «Такой был хорошчий мальчик… И нна цебе. Приехали. Не сцтыдно?», я никак не мог понять, что же именно ей так не нравится?

Может быть, нужен еще один мягкий знак? «Лещьчь», что ли? С каждым днем я вслушивался все тщательнее, максимально пристально проверяя каждый досрочно написанный слог, но – нет, как говорится, «со слов записано верно». А весь диктант снова подчеркивался красным…

В чем же дело? Загадка. Глупо, конечно, но эта загадка настолько меня удивляла и обескураживала, что мысль «свериться с соседями» даже не приходила в голову. А спросить Лидию Константиновну прямо было, как бы, знаете ли, страшновато… Родители? Считая меня уже достаточно самостоятельным, они заглядывали в мои «дела» только по выходным (да и то не всегда и не во все). Даже августейшая бабушка. Особой необходимости не было, я учился хорошо и без посторонней помощи. А почему я сам не спрашивал у них совета? А я и не помню. Почему-то не спрашивал.

В общем, день за днем вопрос никак не решался, все «лещчи» и «мощчи» стабильно подчеркивались, и я решил, что: хэх, наверно, это – такая месть за досрочность. Надо было не высовываться.

И вот, наконец, Лидия Константиновна не выдержала, отвела нас с мамой (которая пришла меня забирать) в сторонку и сказала: «Знаеце, у насц есць небольшчая проблема. Кое-кто сцлишчком много сцебе поздзволяет. Досцтань-ка, дружочек, писцьмо. Досцтань-ка, досцтань-ка. Вы предсцтавляеце, – прямо в цетрадзи. Прямо в цетрадзи! И прятал от мамы, небойсць. А-я-яй…»

У мамы поднялись брови. А у меня отвисла челюсть. От невозможности осмыслить фразу «Прямо в тетради!». Прямо в тетради… Что прямо в тетради?.. Прямо в тетради… А где же еще?.. Я достал письмо. Мама зашуршала. И словно отвечая на мой немой вопрос, Лидия Константиновна сказала: «Драздзнишчсця… Не ожидала от цебя…». В ту же секунду мама, не в силах сдержаться, резко отвернулась и зажала рот рукой. А моя челюсть упала на пол.

– Вы находзице это сцмешчным?

– Простите… Прос… (мама сделала титаническое усилие, чтобы подавить смех) Простите… Лидия Константиновна… (мама посмотрела на меня и все поняла) Лидия Константиновна… Ну, что вы… (мама отодвинула меня рукой подальше и что-то тихо заговорила учительнице) Лидия Константиновна, дорогая… Он вовсе не…

Я был в шоке. И не стал даже пытаться подслушать.

В результате недолгих переговоров Лидия Константиновна укоризненно погрозила мне пальцем. Но улыбнулась. И в несколько последующих дней подчеркнуто повторяла некоторые слова «для особо одаренных». Подчеркнуто безакцентно.

Мне было немного стыдно. И на всякий случай я открыл для себя внимательное чтение учебника. А для пущей страховки – еще и на тему вперед.

П. С. А через несколько лет я столкнулся с темой «письменного передразнивания учителя» опять. Проверяя уроки младшего братца. Опознавшего красное слово «Плохо» под диктантом не как оценку, а как… образец. И написавшего несколько аккуратных строчек:

Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо Плохо

Красный день календаря

День седьмого ноября для меня – красный день календаря.

Однажды, в этот день я, как обычно, отвел детей в школу к восьми, а потом… пошел в Школу сам. К восьми тридцати.

Школа – это Учкомбинат «Донэлектроавтотранса». Но «Учкомбинат» звучит как-то бездушно и механично, что ли. Как будто там просто-напросто штампуют кадры. Поэтому все, кто, так сказать, в теме, называют его более ласково и мелодично – «Школа».

Короче, я отвел детей и пошел в Школу. В Трамвайную Школу. Я пошел учиться на водителя трамвая.

Такое замечательное утро! Светит солнце, щебечут птицы. Люди все такие хорошие. Вокруг так пахнет этиленом. А вы знаете, что этилен – это не только то, из чего делают материал для бутылок и пакетов? Это – еще и растительный гормон. Который вызывает старение и опадение листьев. Когда-то давно (еще до того, как появились трамваи-конки) на улицах были газовые фонари. И рядом с ними деревья досрочно уходили в осень. Так этилен-гормон и был открыт. Он входил в состав фонарного газа.

В общем, я иду в Школу. Весь такой нарядный и в предвкушении. В брюках от свадебного костюма, которые я терпеть не могу (как и все остальные брюки). В новых жмущих и трущих туфлях. В белой рубашке. И в галстуке, который вчера вечером завязывал минут сорок. Ненавижу такой стиль одежды. Я его и раньше не любил, а с тех пор, как откинулся с одной из офисных работ, почти возненавидел. Мне нравится джинсово-кроссовочный стиль. С множеством карманов. Но наш будущий куратор Галина Сергеевна очень просила одеться первоклассно. Хотя бы сегодня. Праздник же! И вот идешь, ну, чисто проповедник. Только куртка хоть как-то маскирует всю эту менеджерскость.

И таки да, праздник. Все вокруг словно чувствует торжественность сегодняшнего дня. Солнце, тепло, на небе ни облачка. Хотя вчера еще было мрачно, промозгло, сыро и грустновато. А сегодня все такое яркое, желто-оранжевое и веселое. Даже какие-то насекомые летают.

Школа (моя Школа) находится в шести трамвайных остановках от детской школы. «Улица Павла Поповича», «ул. Очаковская», «АЗС (по требованию)», «ул. Молодых Шахтеров», «ул. Коцюбинского» и «проспект Освобождения Донбасса». Но я пошел пешком. Даже почти вприпрыжку. В праздник трудно висеть на поручне по пути к счастью, – в праздник хочется шагать счастью навстречу. Делясь излучением его предвкушения не с узким кругом сопассажиров, а решительно со всеми вокруг и на протяжении всего пути.

А путь проходит, как раз, мимо моей прошлой работы – магазина «Компьютерная Мода». Но там было не с кем делиться излучением, магазин ведь уже больше месяца, как закрылся. Поэтому я поделился им с бывшими соседями – поваром Юрой из пиццерии «Адриано» слева, ювелиром Виталиком из мастерской через стену и официантами из кафе «Лучиано» справа. Они должны уже быть на месте. Да, так и есть. А еще зашел поделиться в продуктовый магазинчик через дорогу, куда раньше ходил в каждый божий перерыв. И все были, и все были очень рады. Мне, за меня и вместе со мной.

Напоследок, я постоял на крыльце «Компьютерной Моды». На котором прошло столько перекуров. Уродливые буквы «Аренда», урна уже утонула в мусоре, давно не убирались листья. Прощай, магазин. Прощай. А я иду в Школу! Счастливо оставаться.

Удивительно, я провел (прожил) здесь несколько лет и совершенно не подозревал, что буквально в каком-то полуквартале, будет находиться… нет, уже давным-давно находится… моя будущая Школа. Все это время она была совсем рядом. И поджидала. Даже больше того, – шесть раз в неделю я приближался к ней на расстояние максимум метров ста пятидесяти, идя с работы на двадцать пятую маршрутку (более быструю, чем трамвай). Подумать только, я стою на остановке, а Школа – вон там, через дорогу, во дворе по диагонали. И мы ничего друг о друге не знаем. Поразительно.

А вот сейчас я в нее иду. Здравствуй, Школа Sweet Школа!

Когда я впервые вошел в наш, станущий на три месяца родным, десятый кабинет, я понял, – с галстуком вчера мучился только я один. Почти вся наша группа «Трамвай. №5» уже в сборе, но нет больше ни одного человека в «белом верхе, черном низе». И никаких тебе передничков и бантиков. Свитера и джинсы. Джинсы и свитера. У меня одного, что ли, праздник?

Я сел за свободную заднюю парту. И стал рассматривать одноклассников. Все такие разные. И девушек, и парней – пятьдесят на пятьдесят (женская работа, говорите?). Какие-то пары уже явно знакомы друг с другом, кто-то – в очень гордом одиночестве, а кто-то просто почему-то с кем-то сел. Ой, а на моей парте – блокнотик с ручкой… И на стуле рядом – сумочка. А я и не заметил. Ой, привет, Анжела! Мы встречались на отборочной комиссии.

Оформление кабинета сразу же напомнило мне биофак, где я, кажется, сто лет назад учился. Там на стенах висели плакаты с «конструкциями» всяких организмов, ну, знаете, такие контурные схемы с номерками-указателями. И с веревочной петелькой для гвоздя, из-за которой плакат просто по определению не может висеть ровно. А по бокам и в конце аудиторий – стенды, стенды, стенды с костями и фрагментами чучел. С жуками на иголках. Или спилами и гербариями. Скелеты, макеты. Муляжи и мумии. И возле доски еще, обязательно, – двойной рулон рисунков, такой, с ручками для перемотки. Шур-шур-шур-шур. Который в поисках нужной картинки крутят сначала в одну сторону, а, дойдя до конца, – «искренне» удивляются: ой, наверно ж надо было наоборот. И все это скрипит, криво наматывается и застревает. Бородааатый студенческий ход…

А тут, в Школе, все точно так же, один-в-один, только на плакатах – анатомия Татры Т3. Или отдельных ее узлов. А на стендах – какие-то «живые» агрегаты в разрезе. Трамвайные препараты. И возле доски – те же рулоны с ручками, такие же потрепанные и советские, еще с той войны. Только уже о трамвайных органах и системах. Да здесь даже пахнет похоже! Жизнью?..

И вот, прозвенел первый звонок. Каждый из нас встал, представился и попытался еще раз объяснить, что его сюда привело и зачем ему все это нужно. Мол, это – хорошая и общественно-полезная работа. Мол, хочу овладеть всегда востребованной профессией. Или, мол, с детства мечтал. Или – здесь, я слышала, хорошо платят.

И начался первый урок. О.Э.Т. – «Основы Эксплуатации Трамвая». Галина Сергеевна сказала нам примерно так:

Дорогие ребята, я очень рада, что вы выбрали одну из самых мистических и иррациональных работ – работу водителя трамвая.

Наверняка, вы все видели фильм «Аватар». Помните, там ведь Джейку нужно было не просто оседлать торука (дракона), – с ним нужно было натурально срастись. Ну, помните, волосом таким.

Так вот, дорогие мои. Вы мне, конечно, сейчас не поверите, но здесь – все то же самое. Да, да. Трамваи – это не машины. Это – существа. У которых есть собственный уникальный характер. У которых бывает плохое и хорошее настроение. Которые болеют и выздоравливают. Которые не нужно водить, – с ними нужно сливаться, чувствовать их, становиться с ними единым целым, ездить вместе. И которые можно любить.

А эти пожилые существа, в свою очередь, чувствуют, как к ним относишься ты. Животные чувствуют. Они верят или не верят в искренность твоих просьб и твоего «спасибо». Радуются, когда ты их протираешь, и обижаются (а то и злятся), когда в них свинячишь. Чувствуют энергию имени, которое ты им даешь. Да, да, мы даем трамвайчикам имена. Я вот свой 948-ой называла «Моя Ласточка». Так что, водить трамвай – это мистика и алхимия. Алфизика, я бы даже сказала.

Ну, и что, что в них не хватает некоторых лампочек. А что-то там разбито, проворачивается или западает. У ваших дедушек и бабушек кожа ведь тоже не как младенческая попа, но это же – не повод смотреть на них свысока.

Трамваи – это мистические существа. Такие таинственные и такие простые. Такие понятные и такие эзотерические. Очень много и усердно трудящиеся для всех желающих. Иногда почти сутками напролет (дежурка, например). А им уже, дорогие мои, столько лет… Скрипящие и тарахтящие. Неинтересно «татуированные» болельщиками и озабоченными подростками (ну, никакой фантазии). Где-то подгнившие, выпукло-вогнутые, крашенные-перекрашенные. Но такие молодцы!..

Ну, да, так и есть, кажется, я снова попал в храм науки об организмах. Но только, в отличие от биофака, здесь нет того унылого ощущения виртуальности и бесполезности. И радинаучности. Практический смысл изучения трамвайной анатомии и физиологии совершенно очевиден. И тут, похоже, все по-настоящему.

Слова Галины Сергеевны о том, что трамваи, дескать, – живые, конечно же, всех очень позабавили. И оказались хорошим поводом завязываться первым разговорам на первом перекуре. Вот этот ржавый красный сарай – живой, ха-ха-ха. Ну, да, ну, да, и на грузовике ведь тоже «MAN» написано. Хи-хи-хи. Но она была совершенно права. И через три месяца каждый из нас в этом лично убедился. Трамваи – это действительно существа. Не машины. Ржавые красные сараи, – есть такие формы жизни, правда-правда. И это – не метафора. Это на самом деле так.

После еще полутора пар ОЭТ и одной пары ПДД я летел домой, как на крыльях. После стольких разных перепробованных работ, после так и не понадобившегося универа и четырнадцати лет непонятно чего я, наконец, нашел что-то Такое. Настоящее. И, по-моему, – мое! Мое! Я всегда любил животных и разбираться, как они устроены, но теперь я, кажется, нашел Тех Самых животных. Ну, как это передашь словами…

Я летел домой из Школы и мне, взрослому мужику, как наверно никогда раньше в жизни, хотелось сделать уроки!

Японский король

Одна из моих бабушек всегда была (и сейчас остается, и дай бог ей еще подольше оставаться) августейшей особой. Очень августейшей. В нашей с братом терминологии – «VIБ». Поэтому, лучше не «Одна из моих бабушек…», а «Моя Первая бабушка, Великая и Ужасная…»

Но в нашей с братом терминологии есть и еще один августейший термин – «Японский король». На этот раз – для нас с ним. Один на двоих. И я – «Японский король», и брат – «Японский король».

Термин уходит корнями в далекое прошлое, когда я еще не был так суперстар. И относится он в первую очередь ко мне, так как я – суперстарший.

Но, расскажу по порядку.

В раннем школьном возрасте я пылал страстью к журналу «Наука и Жизнь» (бабушка… тфу ты, Бабушка выписывала). Но не потому, что я был таким уж прямо вундеркиндом. А потому, что там была рубрика «Автосалон». Тогда я просто фанател от блоков данных формата «фотография машины, краткое описание, основные технические характеристики». Кстати, в этом формате, однозначно, было что-то страшно притягательное для очень многих пацанов, – иначе, чем объяснить гиперпопулярность жевательной резинки «Турбо» (с такими же «форматными» вкладышами)? Не особо-то, в общем, и вкусной.

Так вот. Я знал почти все «Автосалоны» почти всех номеров почти наизусть. И постепенно обнаружил закономерность: если машина хорошая, то она, скорее всего, – японская.

И естественно, однажды поделился находкой с бабушкой.

Но стоп, это я забежал вперед…

А бабушка моя всегда пылала (и продолжает пылать, и, ладно уж, так уж и быть, дай бог ей еще подольше продолжать пылать) страстью к этикету. Страстью, во сто раз более жгучей, чем моя страсть к «Науке и Жизни». О, сколько же книжек я попереприжимал локтями к бокам, пока оперировал (иначе и не скажешь) вилкой и ложкой! О, сколько же раз я тщился пилить ножом мясо, держа нож в правой руке (а я же – хронический левша). О, сколько же раз я, снова-таки, тщился втягивать в себя содержимое ложки абсолютно, тотально и всецело беззвучно, и беззвучно же наполнять эту ложку опять! А сколько я выслушал за столом поучительных примеров из жизней культурных, воспитанных и этикетствующих людей! О, май ад!..

Вообще, бабушки любят заговаривать зубы вос_питываемым внукам. Наверно, чтобы побольше в_питывали питания.

И вот однажды (и двести процентов, это было за столом) я поделился с VIБушкой японско-автомобильной закономерностью. Ох, зря я поделился. Ох, зря. С тех пор японцы надолго стали народом для подражания.

Японцы ведь не чавкают. Японцы ведь локти не задирают. Японцы ведь не путают сено с соломой (нож с вилкой). Японцы ведь… – и чертовски длинный список.

Японцы – культурные. Потому у них и машины самые лучшие. А мы, русские (советские) … Пока не научимся хотя бы вести себя за столом, будем вздыхать, глядя на свои «Жигули»: почему ж это у японцев-то машины такие хорошие, а?

Японская тема бабушке не просто понравилась, она ей натурально заболела. И «японство» стало расползаться далеко за пределы стола. Нет, этикет, конечно, и раньше касался вопросов пунктуальности и «пожалуйста-мерси». Но скорее, пытался касаться. А теперь он стал японским (очень японским), и с яростью самурая агрессивно покушался буквально на все сферы моего поведения.

Но это все – лирика. Перейдем к «королю».

А «король» – это из области, как-раз-таки, точности и пунктуальности. Японской, конечно же. Есть такая древняя японская пословица: «Точность – вежливость королей». Во время расцвета «японства» моя бабушка взяла этот афоризм на вооружение, зарядила им все обоймы, и, когда я задерживался с прогулки (или позже – в средних и старших классах – не вовремя приходил к ней делать уборку), встречала меня фразой: «Нет, ты – не король». В смысле, что короли не опаздывают. А иногда и вовсе был «Король?» вместо «Ктотам?» -а.

Моему братцу, естественно, тоже перепало «японства». Хотя и намного меньше, чем мне. Он и младше, и более «толстокож». Но именно он однажды случайно положил «японству» конец. Ответив на «Кто там?»: «Кто, кто? Японский, [censored], король!». Он пришел, а я был уже внутри (убирал). Раньше ведь было: «Сова, открывай, медведь пришел», а тут – такое.

Это было очень смешно. Мощный позитивчик до самого конца дня. Правда, только для нас с братом, – бабушка молча и с гордостью японской королевы (так у меня в телефоне она сейчас и записана) ушла на кухню. Но именно с этого дня «японство» стало стремительно угасать. Нет, оно еще несколько раз робко чего-то там попыталось. Но, видимо, разглядело, что короли уже повзрослели.

П. С. Когда я рассказываю эту историю своему первому отцу, он, почему-то, совсем не веселится – «Слушай, ну, я поражаюсь. Ну, откуда у графини Табуреткиной такая корона? И как это она до сих пор выжила под такой-то тяжестью».

Но ведь корона-то – тоже наверно японская. С воздушной подушкой.

Как же здорово, все-таки, жить!

Как здорово, все-таки, жить.

Ездить по дорогам окружающего мира в своем челомобиле. Смотреть сквозь его лобовые глазницы на пейзажи, предметы и другие теломобили. Вдыхать воздухи разных мест сквозь вентиляционные отверстия и щели. Слушать звуки. Что-то изнутри сообщать другим теловодителям, сигналить-fufuckать. Иногда заглядывать им в окна: а кто там, в домике? Или это беспилотник? Чувствовать внешними термодатчиками и парктроником. Перемещать предметы манипуляторами, трогать теломашины.

Ехать, путешествовать, поглядывая на энергометр, нервометр и страхометр. Тратить энергию, заправляться, снова ехать. Тихонько красться, буксовать, катиться по инерции, ползти в пробке, лететь, рассекая ветер, дрифтовать и заноситься, соблюдать или нарушать. Скорость, вибрация, смена впечатлений, кайф. Медленный объезд достопримечательности со всех сторон, кайф. Едешь, куришь в воздухозаборник. Дымишь. Многие ведь машины дымят. Можно музычку включить. Чудесные виды из окон. Как же это здорово!

Не здорово только одно ― когда тебя грабят. Отбирают энергию, когда до стоянки (лежанки) еще далеко. И ты еле тащишься в поисках топлива. Злишься, грустишь, клянчишь, требуешь. Но когда ты его находишь, грабеж забывается. Ведь ты снова можешь ехать!

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3