Пока смерть не разлучит нас

– А сражается с нею Англия! – крикнул я. – Да устыдись же ты наконец и придержи язык!

– Если мы сейчас же сдадимся, они нас отпустят, – проскулил он. – Мы сможем сесть в лодки и добраться до Бермудских островов. Они нас отпустят, отпустят!

– Прямиком на галеры, – пробормотал Уэст.

Шарплес решил попробовать другое средство:

– Подумайте о женщинах и детях!

– Как раз о них мы и думаем, – сурово ответил я и в сердцах добавил: – Замолчи же наконец!

Губернатор, человек храбрый и честный, встал со своей пороховой бочки.

– Ваши рассуждения не имеют отношения к делу, мастер Шарплес, – сказал он. – По-моему, всем ясно, в чем состоит наш долг, а сильны мы или слабы, значения не имеет. Здесь позиция, которую нам надлежит оборонять, и мы либо удержим ее, либо умрем. Да, нас мало, но мы – Англия в Америке, и мы отсюда не уйдем. Здесь пятое королевство нашего короля42, и мы отстоим его. Так что положимся на Бога и будем драться до конца.

– Аминь, – сказал я.

– Аминь, – хором повторили члены Совета, депутаты Палаты и вооруженные поселенцы, сгрудившиеся вокруг.

Тут в толпе послышались взволнованные возгласы, и наблюдатель, стоявший на большой кулеврине, закричал: «Вижу парус!» Мы все как один посмотрели в сторону устья и действительно увидели плывущий к нам корабль. Налетевший с моря сильный ветер дул ему в корму, и расстояние между нами быстро сокращалось. Однако пока можно было различить лишь одно: что корабль действительно очень велик и что на нем подняты все паруса.

Толпа, стоявшая снаружи, хлынула в ворота палисада. Не прошло и десяти минут, как женщины встали в линию, готовые заряжать и подавать мушкеты, дети укрылись от обстрела, мужчины построились, канониры заняли свои места у орудий, а на флагштоке взвился английский флаг. Я сам поднял его и продолжал стоять рядом, когда ко мне подошли мастер Спэрроу и моя жена.

– Все женщины вон там, – сказал я ей. – Идите лучше к ним.

– Я предпочитаю остаться здесь, – ответила она. – Я не боюсь. – Ее голова была гордо поднята, щеки раскраснелись. – Мой отец сражался с Великой Армадой43. Добудьте для меня шпагу у того человека, что их раздает.

Наблюдатель, стоявший на кулеврине, крикнул:

– Корабль огромный, все пятьсот тонн, а то и больше! О господи, сколько у них пушек! А верхняя палуба срезана!

– Тогда это наверняка испанцы! – воскликнул губернатор.

Внезапно толпа иностранцев, кабальных слуг и ссыльных преступников взорвалась громкими выкриками, и, вглядевшись, мы различили в ее гуще Шарплеса: он взгромоздился на бочку и что-то говорил, бурно жестикулируя.

– «Тигр», «Любимая» и «Счастливое возвращение» выходят им навстречу! – доложил наблюдатель.

Англичане встретили эту весть приветственными криками, а разноперый сброд, собравшийся вокруг Шарплеса, – воплями и стенаниями. От дикого страха адвокат утратил остатки стыда.

– Много ли пушек на этих суденышках? – визжал он. – По паре жалких фальконетов и по горстке мушкетов, и с этим они смеют атаковать огромный военный корабль! Да он их раздавит и не заметит! Пустит ко дну одним выстрелом! В «Тигре» всего сорок тонн, а в «Любимой» – шестьдесят… Вы все безумцы! Вы тронулись рассудком!

– Иногда количество побивается качеством, – заметил Уэст.

– Ты что, никогда не слышал о «Согласном»? – крикнул с равелина один из канониров.

– Или о «Королевском купце»? – подхватил другой.

– Или о «Мщении»? – прогремел голос мастера Джереми Спэрроу. – Коли тебе невмоготу здесь оставаться, трус, пойди повесься или доберись вплавь до испанцев и смени свои мокрые штаны и камзол на санбенито44. Нам ли бояться этих чванливых донов? Пусть являются, пусть стреляют, пусть высаживаются – здесь, в Виргинии, мы проучим их так же, как проучили в сражении под Кале!

В той битве испанцам мы задали жару:Большой «Сан-Фелиле» дотла мы сожгли,А два корабля: «Сан-Андрее» с «Сан-Матео»Под флагом английским с собой увели.

– И с этим кораблем мы сделаем то же самое! Потопим или захватим и пошлем сражаться против таких же испанских галеонов45 и галеасов46.

Флейты свистят, барабаны бьют,В бой на врага англичане идут!

Голос мастера Спэрроу был так мощен, а вид так величествен, что взоры всех присутствующих обратились к нему. Поверх своего некогда черного, а ныне изрядно порыжевшего камзола он натянул кирасу, еще более рыжую от ржавчины, на его густых волосах сверкала каска, которая была ему на несколько размеров мала, на поясе висел древний палаш, а в руке он сжимал пику. Внезапно выражение веселой бесшабашности исчезло с его лица и сменилось другим, более подобающим его сану.

– Наше дело правое, братья! – вскричал он. – Не только Англию защищаем мы здесь; мы защищаем всех тех, кто любит закон и свободу и боится Бога. Господь не оставит своих верных слуг и не отдаст этот девственный мир Антихристу. Наша колония – закваска, на которой должно взойти все тесто, и Всевышний оградит нас от врагов наших и укроет дланью своей. Бог битв, Бог Англии, Бог Америки, услышь нас! Помоги детям Англии, спасающим Новый Свет!

В начале этой речи Спэрроу уронил свою пику на землю и воздел сжатые руки к небесам, но, закончив, тотчас поднял оружие, расправил плечи и откинул голову назад. Коснувшись рукою флагштока, он посмотрел вверх, на английский флаг, развевающийся на ветру, и весело воскликнул:

– По-моему, он здорово смотрится так высоко, на фоне этого голубого неба, правда, друзья? Давайте сделаем так, чтобы он реял здесь всегда!

В ответ грянул восторженный рев, заставивший трусов если не устыдиться, то, по крайней мере, замолчать. Что до мастера Эдварда Шарплеса, то он поспешно юркнул за спины женщин.

Громадный корабль между тем приближался, с каждым мгновением становились все больше и больше его белые паруса и все виднее – угрожающий оскал многочисленных пушек. На шкафуте47 толпились матросы, но на мачтах не было ни флага, ни вымпелов.

Над палубой «Тигра» поднялось облачко дыма, и ядро одного из двух его крохотных фальконетов пронеслось сквозь такелаж нашего непрошеного гостя. В толпе поселенцев-англичан раздались крики «ура!» в честь храброго экипажа маленького суденышка.

– Праща Давида48! – воскликнул мастер Джереми Спэрроу. – Теперь очередь Голиафа с его тяжелыми пушками.

Но орудия большого корабля молчали. Вместо выстрелов с его палубы донеслось нечто очень похожее на дружный многоголосый хохот. Внезапно все его стеньги49 и реи50 расцветились красно-синими вымпелами, а на корме заплескался большой флаг с перекрещенными крестами Святого Георгия и Святого Андрея51. Одновременно труба, флейта и барабан оглушительно заиграли «Да здравствует старый добрый эль».

– Боже мой, это же английский корабль! – вскричал губернатор.

Так, с развевающимися флагами, под звуки музыки и неумолкающего смеха он подплывал к нам все ближе и ближе. «Тигр», «Любимая» и «Счастливое возвращение» больше не стреляли в него, они развернулись и превратились в корабли сопровождения. Наблюдатель, хмурый старый морской волк, прибывший в Виргинию вместе с Дэйлом, спрыгнул со своей кулеврины и со всех ног бросился к губернатору.

– Я узнал его, сэр! – закричал он. – Я был в сражении при Кале и знаю точно: это «Санта Тереса», мы тогда захватили ее и отправили королеве. Раньше этот корабль и правда принадлежал испанцам, но теперь он наш, английский.

Тут ворота форта распахнулись, и поселенцы в радостном возбуждении снова повалили на берег реки. Я очутился рядом с губернатором; его честное лицо выражало крайнее замешательство.

– Что вы об этом думаете, Перси? – спросил он. – Компания не посылает кабальных работников, учеников, ссыльных или девушек на таких судах. Да и губернаторов тоже. Это королевский корабль, дело ясное, но что он здесь делает – вот в чем вопрос. Зачем он сюда пожаловал и кого привез?

– Скоро узнаем, – отвечал я. – Они уже отдают якорь.

Через пять минут с корабля спустили шлюпку с четырьмя гребцами. На ее корме сидел высокий, роскошно одетый мужчина с черной бородкой и румяным лицом. Шлюпка ткнулась носом в песок футах в двухстах от того места, где, озадаченно глядя на нее и на огромный корабль, стояли губернатор, члены Совета колонии, чиновники Компании и горстка прочих. Человек, сидевший на корме, соскочил на берег, огляделся и направился в нашу сторону. Шел он не спеша, так что у нас было достаточно времени, чтобы оценить богатство его костюма: камзола с разрезами, отделанными алой тафтой, и плаща с такой же алой тафтяной подкладкой, а также надменную величавость поступи и осанки и необычайную красоту его цветущего лица.

– Первый раз в жизни вижу такого красавца! – воскликнул губернатор.

Стоявший рядом мастер Пори шумно втянул в себя воздух, потом так же шумно выдохнул.

– О да, лицо у него красивое, – согласился он, – однако о делах его этого не скажешь. Этот джентльмен – лорд Карнэл, последний фаворит короля.

Глава VIII, в которой на сцене появляется лорд Карнэл

Кто-то тронул меня за плечо, я обернулся и увидел рядом с собою мистрис Перси. Щеки ее побелели, глаза сверкали, все тело было напряжено. Я глядел на нее в изумлении, ибо сомнений быть не могло: причиной столь разительной перемены был бешеный гнев. Ее рука соскользнула с моего плеча и сжала локоть.

– Помните: я ваша жена, сэр, – произнесла она тихим, полным ярости голосом, – ваша добрая и любящая жена. Вы говорили, что ваша шпага всегда к моим услугам, пусть же сегодня мне послужит ваш ум!

У меня не было времени на расспросы, ибо человек, о чьем высоком положении осведомил нас мастер Пори и который, как мы все слыхали, мог в скором времени занять место самого Бэкингема52, уже подошел совсем близко. Губернатор с непокрытой головой, держа в руке свой шлем, сделал шаг ему навстречу, приезжий лорд сорвал с головы испанскую шляпу; и тот и другой низко поклонились.

– Я говорю с его честью губернатором Виргинии, не так ли? – спросил гость. Слова эти он произнес с высокомерной небрежностью, а шляпу, едва сняв, тут же надел опять.

– Да, я Джордж Ирдли53, к услугам милорда Карнэла, – ответил губернатор.

Фаворит поднял брови.

– Похоже, мне нет надобности представляться, – сказал он. – Вы уже уяснили себе, что я вовсе не дьявол собственной персоной, во всяком случае, не испанский Вельзевул. Гром и молния! Сдается мне, что ястреб над птичьим двором, и тот не произвел бы большего переполоха, чем мой маленький жалкий кораблик с его безобидными пушчонками! Неужто вы всегда так осторожничаете, едва завидев незнакомый парус?

Губернатор покраснел.

– Мы не в Англии, милорд, – ответил он сухо. – Здесь мы, англичане, малочисленны, слабы и окружены множеством опасностей. Нам приходится быть бдительными – ведь до нас легко может дотянуться Испания, которая держит в страхе всю Европу и считает здешний край своей вотчиной. А храбрость свою нам доказывать не надо – ее доказывает уже одно то, что мы поселились на этой земле.

– О, в вашей храбрости я не сомневаюсь, – пренебрежительно обронил наш визитер. – Думаю, что она под стать вашим доспехам.

При этом он бросил взгляд на помятую каску и ржавую кирасу мастера Джереми Спэрроу.

– Что правда, то правда: доспехи наши и впрямь устарели, – заметил тот. – Они стали нынче почти так же немодны, как вежливость в гостях и уважение к людям достойным со стороны придворных шаркунов, возвысившихся благодаря смазливому лицу.

От такой дерзости все испуганно притихли. Фаворит рассмеялся.

– Будь я проклят! – вскричал он. – Что ж, мой любезный великан, теперь я вижу, что храбрости у вас и правда через край и что вы не страшитесь ни испанцев, ни дыбы, ни галер, ни чего бы то ни было вообще!

Его развязная речь, наглый взгляд, презрительная усмешка, высокомерное афиширование своего положения при короле – положения, которого ему следовало бы стыдиться, словно позорного клейма, – наконец, его красота и пышность его наряда – словом, все в этом человеке было мне противно. Сам не зная почему, я уже тогда его ненавидел – ненавидел так же сильно, как и позднее, когда у меня появились для этого причины.

Вынув из-за пазухи запечатанный пакет, он протянул его губернатору и все тем же полувраждебным полунасмешливым тоном объявил:

– Это вам от короля, сэр. Можете прочесть на досуге. Он желает, чтобы вы оказали мне содействие в поисках, ради которых я прибыл в эти места.

Губернатор взял пакет с глубоким почтением.

– Желание короля для нас закон, – сказал он. – Мы сделаем все, что в наших силах, сэр; однако если вы ищете здесь золото…

Фаворит опять засмеялся:

– Я прибыл сюда за тем, что много дороже золота, сэр губернатор, за тем, что для меня ценнее всех сокровищ Индии и Эльдорадо, словом, за тем, чего я хочу. У меня железная воля, сэр. Если я что-либо решил, то непременно исполню, а когда мне чего-нибудь захочется, я добуду это любой ценой! Предупреждаю: я не из тех, кому можно безнаказанно мешать или перечить.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду, милорд, – недоуменно, но учтиво ответил губернатор. – Уверяю вас, здесь никому не придет в голову чинить препятствия осуществлению честных замыслов вельможи, столь взысканного милостью короля. Надеюсь, что на время вашего пребывания в Виргинии вы окажете мне честь, поселившись в моем доме… Но что с вами, милорд?

Лицо лорда Карнэла вдруг побагровело, черные глаза загорелись, усы начали подергиваться. Белые зубы щелкнули, оборвав на полуслове начатое ругательство. Честный сэр Джордж и его окружение взирали на странного гостя с удивлением, к которому примешивалась опаска. Что до меня, то я сразу понял, отчего он выругался и отчего на его красивом лице явилось выражение неистового торжества. Секундой раньше мастер Джереми Спэрроу слегка посторонился, и взорам присутствующих предстало то, что до сих пор оставалось скрыто за его широкой спиной, – мистрис Джослин Перси.

Мгновение – и фаворит уже стоял перед нею и, сняв шляпу, кланялся до земли.

– Мои поиски окончены, едва начавшись! – воскликнул он с ликованием. – Я нашел свое Эльдорадо раньше, чем рассчитывал. Но отчего вы так меня встречаете, леди? Разве вы мне не рады?

Моя жена отпустила мою руку и сделала ему низкий реверанс, потом с вызовом выпрямилась, надменная, негодующая. Глаза ее были точно две рассерженные звезды, щеки горели пунцовым румянцем, на устах играла улыбка, исполненная презрения.

– Я не могу встретить вас так, как вы того заслуживаете, милорд, ведь я безоружна, – сказала она звонким голосом. – Эльдорадо, милорд, находится далеко на юге. Эта земля вам вовсе не по пути, и вы здесь только зря потеряете время. Милорд, позвольте мне представить вам моего мужа, капитана Рэйфа Перси. Думаю, вы знакомы с его кузеном, графом Нортумберлендом.

При этих словах с лица королевского фаворита вмиг сбежала вся краска; он отшатнулся, словно незримая рука ударила его по щеке. Затем, овладев собою, он поклонился мне, а я – ему, после чего мы посмотрели друг другу в глаза и каждый увидел брошенную ему перчатку.

«Я ее поднял», – мысленно сказал я.

«Я тоже», – взглядом ответил он.

«Бьемся насмерть, не так ли?» – продолжал я.

«Насмерть», – подтвердил он.

«И только мы двое», – закончил я наш мысленный диалог.

Его ответная улыбка источала яд, так же как и тон, которым он обратился к губернатору.

– Вот уже несколько недель, сэр, – начал он, – как двор лишился драгоценнейшего сокровища, бриллианта, которому нет цены. В некотором роде этот бриллиант принадлежал королю, и Его Величество по великой доброте своего сердца обещал отдать его одному человеку – и не просто обещал, а поклялся своим королевством! И что бы вы думали, сэр: едва тот протянул руку, чтобы взять сокровище, как оно вдруг исчезло! И никто не знал, где его искать. Все было перевернуто вверх дном, все темные углы обшарены, но тщетно! Однако человек, которому этот прекрасный бриллиант был обещан, не смирился с потерей, ибо он не из тех, кого можно легко обмануть или обескуражить. Он поклялся отыскать свою драгоценность и завладеть ею.

И лорд Карнэл перевел свой дерзкий взгляд с губернатора на ту, что стояла подле меня. Все глаза тотчас же впились в нее; если б он показал на нее пальцем, то и тогда не смог бы добиться этого быстрее. Еще раньше толпа мало-помалу отступила, пока не образовалось пустое пространство, посреди которого стояли трое: королевский любимец, беглая придворная дама и я. Поначалу любопытные взоры были устремлены на всех трех, но теперь разом нацелились на нее одну.

В ту пору женщины-европейки почитались в Виргинии высоко. Несколько лет тому назад они были для нас куда большей диковиной, чем пересмешники и белки-летяги или табак, который мы только что начали выращивать. Если у кого-то была жена, достаточно любящая и смелая или достаточно ревнующая мужа к индианкам, чтобы приехать в наш дикий край, то у этого человека вмиг появлялось множество друзей, а от набивающихся в гости не было отбою. Первый брак в Виргинии был заключен между батраком и служанкой, но леденцов на их свадьбу наготовили столько, словно женился по меньшей мере наместник графства. Шафером жениха был младший брат лорда де Ла Варра, посаженым отцом невесты – младший брат лорда Нортумберленда, и он же первым поцеловал ее, когда священник завершил брачный обряд. А кубок с подкрепляющим питьем, которое новобрачные должны были выпить, перед тем как удалиться на ночь, поднес им не кто иной, как президент Совета колонии. После этой свадьбы были и другие. Дворянки приезжали в Виргинию с мужьями или отцами. Бедные простолюдинки отправлялись за счет Компании, обязавшись отработать в колонии семь лет, но по прибытии в течение каких-нибудь трех недель находили себе мужей, и те выкупали их на свободу, платя выращенным табаком. Кроме кабальных работников и работниц Компания ввозила в Виргинию еще и подростков для обучения ремеслам, а среди них бывало немало девушек. Последнюю партию невест – последнюю по счету, но никак не по численности – нам только что прислал сэр Эдвин Сэндз. Да, многое переменилось с того дня (вспоминая его, многие и теперь еще покатывались со смеху), когда мадам Уэст, в ту пору единственная молодая и красивая женщина в городе, вышла на площадь, решительно взобралась на помост с позорным столбом, подозвала к себе барабанщика и приказала ему барабанным боем созвать всех до единого мужчин Джеймстауна. Когда это было исполнено и ошеломленные жители уставились на жену своего коменданта (сам он тогда был в отъезде), стоящую перед ними у позорного столба, мистрис Уэст через городского глашатая повелела собравшимся сейчас же, не сходя с места, досыта на нее наглядеться и вволю нашушукаться на ее счет, после чего раз и навсегда оставить ее в покое.

Тот день давно миновал, но мужчины в наших поселениях до сих пор оставляли работу, чтобы поглазеть на идущую мимо женщину, до сих пор кричали «ура», завидев на прибывшем корабле женскую фигурку, а в церкви во время богослужения смотрели отнюдь не на священника. В нашей короткой, но бурной истории немногие события наделали больше шума, чем прибытие голубиц сэра Эдвина. Теперь все они уже были замужем, но не перестали быть центром всеобщего внимания: люди осведомленные показывали их неосведомленным, следом за ними бегали дети, простонародье пялилось на них, не таясь, члены Совета колонии, депутаты Ассамблеи и комендант Уэст всякий раз кланялись им с широкой улыбкой, а дамы, добывшие себе мужей более традиционным способом, открыто выказывали им свое пренебрежение. Из девяноста девушек, сошедших на берег две недели назад, большинство нашло супругов в самом городе и ближайших к нему поселках, так что в толпе, которая собралась, чтобы сразиться с испанцами, а потом нежданно встретила королевского фаворита, было немало женских лиц.

Но ни одна не могла сравниться с той, чью руку я поцеловал на лугу возле церкви. Тогда, окруженная десятками грубоватых простонародных красоток, одетая в пуританское платье, она не возбудила чрезмерного любопытства, а с тех пор ее не видел никто, кроме Ролфа, Спэрроу, моих слуг и меня. Потом, когда все вокруг кричали: «Испанцы! Испанцы!», мужчинам было не до женской красоты, поэтому до самого последнего момента она оставалась незамеченной. Но теперь все изменилось. Губернатор перевел свой взгляд туда, куда указывали наглые глаза фаворита, и застыл в немом изумлении. Окружавшие его дворяне вытягивали шеи, чтобы получше рассмотреть мистрис Перси, поднимали брови, перешептывались; чернь за их спинами делала то же самое, только куда откровеннее.

– И как вы думаете, сэр губернатор, – продолжал между тем фаворит, – куда подевался этот бриллиант, не пожелавший сиять при дворе? Бриллиант, который пренебрег волей короля и отказался принадлежать тому, кому он был подарен?

– Я человек простой, милорд, – отвечал губернатор, – а потому прошу вас выразиться попроще.

Лорд Карнэл обвел взглядом затаивших дыхание зрителей и рассмеялся.

– Будь по-вашему, – согласился он. – Итак, сэр, позвольте осведомиться: кто эта леди?

– Она прибыла в колонию две недели назад, – ответил губернатор. – Она одна из тех бедных девушек, которых набрал в Англии наш казначей, сэр Эдвин Сэндз.

– Бедная девушка, с которой я недавно танцевал на балу при дворе, – сказал фаворит. – Притом этой чести я дождался лишь после того, как с нею станцевал наследник престола.

Круглые глаза губернатора округлились еще больше. Стоящий за ним на цыпочках молодой Хэймор тихо присвистнул.

– В таком небольшом поселении, как ваше, – вещал милорд Карнэл, – вы наверняка хорошо знаете друг друга. Здесь никому не удастся носить маску и выдавать себя за другого. Здесь нельзя ничего скрыть. Однако у всех нас есть не только настоящее, но и прошлое. Так вот…

Я перебил его:

– В Виргинии, милорд, мы живем настоящим. И в настоящее время мне не нравится цвет вашего плаща.

Он вперился в меня, сдвинув свои густые черные брови.

– Не вы его выбирали, сэр, – проговорил он надменно, – и не вам его носить.

– Темляк на вашей шпаге тоже безобразен донельзя, – продолжал я. – И мне не по душе такие новехонькие, усыпанные драгоценными камешками ножны. Мои, как видите, довольно потерты.

– Вижу, – сухо произнес он.

– А еще мне не нравится форма фестонов и дырочек, украшающих ваш камзол, – заключил я. – Я мог бы привести их в большее соответствие с моим вкусом. – И я коснулся дорогого бархата его одеяния кончиком своей рапиры.

Толпа зашумела. Губернатор бросился вперед и закричал:

– Капитан Перси, опомнитесь! Вы в своем уме?!

– В своем, – отвечал я, – просто мне не нравится французская мода; а также те англичане, которые ей следуют. По-моему, у них не все чисто с происхождением.

Удар попал в цель. Ни для кого не была секретом история женитьбы покойного отца лорда Карнэла на горничной супруги французского посла.

В толпе раздались восхищенные возгласы. Карнэл выхватил свою шпагу, рука его тряслась. Мой клинок также был обнажен, но упирался острием в землю.

– Ты мне за это заплатишь, – выдавил из себя фаворит и вдруг безо всякого предупреждения сделал резкий выпад. Не будь он так ослеплен яростью, я был бы убит и длинный счет обид, которые нам предстояло нанести друг другу, оборвался бы в самом начале. Но я отклонился – и в следующее мгновение выбил шпагу из его руки. Она, крутясь, взлетела в воздух и шлепнулась к ногам губернатора.

– Вы можете ее поднять, милорд, – заметил я. – Видно, рука у вас так же крепка, как и устои вашей чести.

Карнэл глядел на меня с лютой ненавистью, в уголках его губ пузырилась пена. Теперь между нами стояли люди: губернатор, Фрэнсис Уэст54, мастер Пори, Хэймор, Уинн, а вокруг гудела взбудораженная толпа. Мой отвлекающий маневр удался на славу: всеобщее внимание больше не было приковано к мистрис Перси. Уэст схватил меня за руку и зашептал:

– Какая муха вас укусила, Рэйф Перси? Ведь, если вы тронете хоть один волос на его голове, вы погибли!

Не слушая примирительных увещаний губернатора, фаворит нетерпеливо стряхнул с себя его руку.

– Вы будете со мною драться, сэр? – выкрикнул он срывающимся голосом. – Я вас вызываю!

– Но вы же знаете, милорд, теперь я могу не принять ваш вызов, – ответил я.

Он топнул ногой, вне себя от ярости и стыда. Нет, это не был стыд за тот бесчестный, предательский выпад; ему было стыдно из-за того, что его шпага валялась на земле, из-за того, что он мог прочесть в глазах стоящих рядом с ним мужчин (хотя они старались скрыть свои чувства), и из-за откровенного презрения, написанного на том единственном лице, которое что-то для него значило. Затем, явив ту волю, которой он только что хвастал, он овладел собой.

Его побагровевшее лицо вновь обрело свой обычный цвет, тело перестало дрожать, а губы растянулись в принужденной улыбке. В довершение всего он легко разыграл роль этакого прямого и честного солдата, который по чистой случайности впал в заблуждение.