Знак с той стороны

– А что ты сам об этом думаешь? – спросил Алик.

– Индийское кино отдыхает. А с другой стороны… – он на миг задумался. – Я по натуре скептик, но черт его знает! Если он приличный человек, то почему бы и нет? Для духовного успокоения Ады Романовны и восстановления попранной справедливости… Пусть отмолит грехи, если ей так приспичило. Тем более никого из близких у нее больше нет. В случае чего растащат бизнес прихлебатели и всякое жулье, жалко.

– Что известно о брошенной жене? – спросил Шибаев. – Он поддерживал с ними связь? Помогал? Возможно, виделся с сыном?

– Насчет связи не знаю, но… сомневаюсь. У Ады Романовны рука тяжелая и нюх как у овчарки, с ней не забалуешь. Шаг в сторону – пуля! А Николай Андреевич был человек слабый. Говорят, весельчак был по молодости, женщин любил… Я его узнал уже очень немолодым и невеселым человеком, и невольно в голову мне пришла мысль, что Ада Романовна его сломала. Взяла как игрушку в руки, сжала, а внутри что-то щелкнуло, и механизм испортился. И перестал наш петрушка скакать и радоваться жизни. Его сожрало чувство вины, полагаю. Но это опять-таки лирика, господа. Это мое, так сказать, видение, не претендующее на подлинность, с позволения сказать.

– Ну, хоть какие-то исходные данные есть? – спросил Шибаев. – Девичья фамилия брошенной жены… Обиженные дети часто переходят на фамилию матери. Свидетельство о первом браке, о разводе.

– Что-то должно быть. Парню сейчас около двадцати шести-семи, если он, конечно, жив. Вполне вероятно, он ровесник Всеволода, разница – не более нескольких месяцев. Но ни за что нельзя поручиться, как вы понимаете. – Он помолчал и потом спросил: – Значит, по рукам? Я представлю тебя Аде Романовне, заключим договор, все честь по чести. Отчитываться будешь перед ней, регулярно, но! – мэтр Рыдаев поднял указательный палец. – Но сначала обсудишь со мной – будем вместе решать, что делать дальше. Доверия к Аде Романовне у меня нет, железная леди поплыла и на глазах теряет хватку. Хватит мне Тины… так называемой невестки. И еще одно, в качестве дружеского совета. Ада Романовна – женщина рачительная и скуповатая, она будет драться за каждую копейку, не потому что денег нет, а исключительно из принципа. Торговля-с, господа, ничего не поделаешь. Потому стой на своем: накладные расходы, транспорт, запросы, подкуп официальных лиц, не считая основного гонорара – столько-то и столько. Я скажу, сколько следует запросить. Мы составим план действий и вперед!

Мэтр Рыдаев непринужденно перешел на «ты», и Шибаев спросил себя, должен ли он последовать примеру адвоката…

Глава 5

Тина и призраки

Тина бесшумно провернула ключ, приложила ухо к двери, прислушалась. В доме было тихо. Она все стояла, опираясь плечом о дверь, замерев, превратившись в соляной столб. И вдруг резко распахнула дверь и выскочила в коридор. В доме стояла тишина, горели слабые ночные светильники. Коридор был пуст.

– Куда же он делся? Чертов дом! Ну ничего, ничего, скоро уже… – бормотала она, запирая дверь. – Интересно, какая это сука лазит по ночам?

Светка говорит, не иначе, как души с кладбища. Тина невольно оглянулась на зашторенное окно. На миг замерла, метнулась к выключателю. Погасла люстра и наступила темень. Тина на цыпочках подошла к окну, отодвинула тяжелую штору. Поляна перед домом была слабо озарена синеватым светом фонаря в стиле ретро. Сцена для зомби! Там никого не было. Ей показалось, что шевельнулись кусты сирени, она отшатнулась и поспешно задернула штору.

Достала из тумбочки бутылку коньяку и хрустальный стакан. Налила, подошла к зеркалу. «Твое здоровье, Тинка!» Она подняла стакан, подмигнула своему отражению: «Жизнь продолжается! Пробьемся!» Выпила, сморщилась, задержала дыхание, с шумом выдохнула. Достала из кармана халатика шоколадку.

Затрепыхался серебряный мобильный телефон в розовом футляре с блестящими камешками. Тина вздрогнула и снова взглянула на дверь. Схватила сверкающий аппаратик, прошептала:

– Алло. – С облегчением произнесла: – Ирка, ты чего ночью? Дня мало? Чего тебе?

Она минуту слушала, а потом закричала:

– Я в норме! От этого дома у меня крыша едет! Ну, приняла капельку, ну и что? Ты бы побыла в моей шкуре… Два месяца, а кажется полжизни! Да не могла я сегодня! Эта сука приказала меня не выпускать, представляешь? Чисто тебе тюрьма народов. Воспитывает, блин! Ну, ничего, недолго осталось, я ее дожму. Она поплыла… Посмотрим, кто кого! Я свое возьму. А потом… Ой, Ирка, мне бы только выбраться отсюда с баблом! Чертов дом… вообще все! Глаза б мои не видели! Вика, ее шестерка, сучка, всюду сует свой нос, подглядывает, доносит. Обыски у меня устраивает. Они все меня терпеть не могут. Светка, горничная, вроде ничего, но страшная дура. Вечно несет всякую хрень насчет старых могил, оглядывается, шепчет… Днем смешно, а ночью мороз по коже. И главное, шаги! Ночью все время кто-то лазит по коридору! Я полчаса назад выскочила – никого! Да что же это такое, думаю! У меня уже глюки пошли, слышится всякая фигня, ты не поверишь! Чего?

Она слушала еще минуту, потом опять закричала:

– Откуда я знаю сколько! Пока не получу на жизнь. Ничего, она тетка богатая, теперь ее совесть мучит, что Севку со свету сжила – больше даст. Севка… А хорошо мы тусили, помнишь? Знаешь, по-моему, у нее с головой проблемы. Светка говорит, она ночью разговаривает с мужем и Севкой – им Вика по секрету сказала. Плачет, кается… И музыка! Откуда я знаю, какая! Из музыкальной шкатулки! Лично я не слышала, а Светка говорит, прямо волосы дыбом. Ну, Светка – та еще дура! Ой, подожди, опять эта зараза там ходит, – прошептала она. – Я сейчас!

Тина на цыпочках подкралась к двери, бесшумно провернула ключ. Повторилась давешняя сцена. Она распахнула дверь, выскочила в коридор. Пусто!

– Никого! – с досадой сказала она в трубку. – Опять никого. Сама ты ку-ку! Тут у кого хошь крыша сдвинется… Но я же слышала! Что я, вообще, по-твоему? Ладно, пусть ходит, не жалко. Главное, дверь запереть. Какое, к черту, привидение? – закричала она. – Ты что, совсем? Мертвяки не ходят, живых надо бояться. Светка говорит, плохое место, гнилая земля, когда-то кладбище было. Всегда холодно, а теперь она еще и экономит… Конечно, всю домину обогреть никаких бабок не хватит. Вот и приходится греться… – она хихикнула. – Ну, ништяк, мы с тобой скоро отметим мое освобождение. Как там наши? Глеба Ростик? Женился? Да ты что! На ком? На Ленке? Она же уродка!

Девушки болтали еще примерно час. Ирка рассказывала новости, Тина живо комментировала. Она вышагивала по комнате, размахивала в такт рукой, подливала себе коньяк, пила за здоровье подружки, за успех, за стоящих мужиков, за любовь. За упокой Севки… Пусть земля ему пухом, нормальный мужик был и не жадный, правда, с закидонами… Да сейчас все с приветом! Вся семейка с закидонами… Мамаша вот тоже. Она бросала взгляд на фотографию в серебряной рамке на тумбочке. И за Колю – ейного мужа, которого э-э-э… эта… этот изверг свел в могилу. Светка говорит, добрый был, размазня, ни рыба ни мясо, вот она его и гнобила. А после смерти Севки, говорит, чисто потерялся. А теперь они вместе приходят к ней, а она опр… ор… оправдывается. Ночью! Бр-р-р… Кошмар! Так ей и надо! А утром на ногах не держится, худая, зеленая, шмотки висят, как на вешалке, ходит, за стенку цепляется…

Она потянулась за бутылкой.

– Мы завтракали сегодня, так она зудела, воспитывала, – вспомнила с хохотом. – Не сдержалась, наорала. Она ж меня ненавидит! Припадок начался, аж скорчило ее. Смотрит на меня, в глазах ненависть, могла бы, живьем сожрала! А я ей с усмешечкой: «Ада Романовна да Ада Романовна, как скажете», а ее прямо колотит, прямо корчит. Так ей и надо, садюге! Вика прибежала, шестерка драная, на меня волком зыркает, ей таблеточки сует… А я как ни в чем не бывало… э-э-э… ноль внимания, пью себе кофеечек, тостик, джем… А эту падлу, которая по кор-р-ридору, я вычислю! Ты меня, Ир, знаешь, я как что задумаю… Я засаду устрою… а чего? Тут шкаф стоит здоровенный, китайский, в драконах – пустой, я проверяла, только дверцы сильно скрипят. Ой, да брось ты! Какие погубленные души? Меньше туфты смотри про экстрасенсов. Ты думаешь, я совсем с катушек слетела? И Светка говорит… Неспроста, сразу поверила, говорит, запирайся на ночь… Ну и дурища! Носит же земля таких дур! Кто? Светка в коридоре ходит? – Тина расхохоталась. – Может, и Светка! Как луна, так ее и водит, а потом ни фига не помнит. А что, нормальненько! Ага! Точняк!

Тина снова подошла к двери, прижалась ухом, прислушалась. Из трубки долетало чириканье, и она досадливо поморщилась – Ирка ей надоела. Буркнула, перебивая:

– Ну ладно, привет, подруга! Я баиньки.

Она выключила телефон, прилегла на неразобранную постель. Щелкнула пультом, вспыхнул экран на стене. «Побегала» по каналам, чертыхнулась. Снова взяла телефон. На той стороне ответили не сразу, похоже, спали.

– Алло, кто это? – прошептали в трубке раздраженным шепотом. – Дня мало?

– Привет! – сказала девушка. – Не спишь? Соскучилась вот, решила позвонить. Как жизнь? Не рад? Ты дома? А я пока здесь. Старуха пообещала решить мой вопрос, и разбежимся, как в море корабли. Скорей бы. Я сказала, модельный бизнес. Я хочу студию! Мне чихать, сколько! Это ее проблемы. Все отдаст, и тогда мы с тобой… Тогда мы с тобой! Пусть только отдаст!

Она замолчала, слушая недовольный бубнеж человека на той стороне. Потом закричала, вскакивая:

– Что значит, сколько сейчас времени?! Что за дурные вопросы?! Когда хочу, тогда и звоню! Что, семейство проснулось? Да пошел ты!!!

Она так и уснула – в халатике, с телефоном в руке, на неразобранной постели…

Глава 6

Женщина в тумане

И вдруг за ветвямиПослышался голос, как будто не птичий,Он видит птицу, как пламя,С головкой милой, девичьей.Н. Гумилев. Дева-птица

– Известно ли тебе, друг мой Ши-Бон, почему народ боится черных кошек? Причем почти во всем мире? – спросил в одно прекрасное утро адвокат Алик Дрючин частного детектива Александра Шибаева. – Все такие разные, а черных кошек боятся одинаково.

Вообще-то утро было не прекрасное, а так себе – серое и холодное, дождь, правда, прекратился. Но зато ветер завывал как по покойнику и с размаху бил в оконное стекло.

Они сидели на кухне и завтракали. Алик приготовил яичницу, Шибаев накрыл на стол. Споро, деловито, и никаких тебе нудных замечаний насчет тупого ножа, некому починить, нет мужика в доме, чашка не мыта со вчерашнего вечера или ночи – если гоняешь кофеи по ночам, будь добр, вымой за собой чашку, немытая чашка – это тараканы и вообще не комильфо, мог бы и сам догадаться, в приличном доме чашки моются немедленно по употреблении, а где салфетки, я же просила купить, сколько можно говорить, хоть что-то сделай для дома! Хоть гвоздь забей. И так далее, до бесконечности. Радости семейной жизни называется. А у наших героев – тишь, гладь и божья благодать. Но, конечно, бывают нюансы, не без этого. Впрочем, быстропроходящие.

– С какого перепугу черная кошка? – удивился Шибаев, наливая себе вторую чашку кофе. – Приснилось чего?

– Пишу о суевериях разных народов, попросили из «Женщины на работе и дома». Это интернет-журнал, я рассказывал.

– А ты при чем? – удивился Шибаев. – Сменил профиль? Ты теперь спец по женщинам?

– Попросили, говорю. Помнишь торт? Это оттуда. Я написал, поблагодарил… Представился, они и попросили. Борются с суевериями. Вернее, не то чтобы борются, а обсуждают.

– Торт? Конечно, помню. – Шибаев ухмыльнулся. – Как не помнить. Позвонил до того или после?

– Опять? – Алик отложил вилку. – Всю жизнь вспоминать будешь?

Торт… Ох уж этот торт! Был такой эпизод в их совместной жизни. На Алика примерно раз в полгода нападал хозяйственный стих, и он затевал то генеральную уборку, то стирку портьер, то покраску оконных рам, то бросался как ненормальный разбирать антресоли, чихая и поднимая клубы пыли. Иногда ударялся в кулинарию, смотрел разные «Готовим вместе», «Легко и вкусно», «Учимся питаться правильно» и записывал рецепты в специальную книжечку, которая хранилась в ящике кухонного шкафчика. А также переходил с кофе на травяные чаи. Шибаев по утрам иронически хмыкал, наблюдая, как Алик давится хлопьями или овсянкой, жарил себе яичницу с ветчиной, круто солил, поливал кетчупом, запивал крепким кофе и заедал здоровенным куском хлеба с маслом. Он с удовольствием жевал яичницу, а Алик хрустел листиками салата, обоняя соблазнительный запах яичницы с ветчиной. Адвокат «давил фасон», как правило, два или три дня, а потом срывался, в чем обвинял Шибаева – жрет, понимаешь, разносолы, вредные для здоровья, и искушает! Кот Шибаева по имени Шпана тоже жрал разносолы, вредные для здоровья, и категорически отказывался от овсянки, не говоря уже о листиках салата. Вес и количество были на их стороне, и Алик сдавался, тайно радуясь – овсянка ему не нравилась, а от травяных чаев его тошнило. Горько улыбаясь, словно сожалея о несовершенстве окружающей среды, он наливал себе литровую кружку кофе, сыпал туда без меры сахару и лил сливки…

Но иногда, подвязавшись фартуком, Алик перелистывал свою кулинарную книгу и как гурман выбирал блюдо. В один прекрасный день дошла очередь до «вкусного творожного тортика», готовить который – нечего делать и раз плюнуть. Берешь обычный творог, взбиваешь яйца со сливками и сахаром, добавляешь муки, молока, ванили, изюму… и так далее. И Алик поспешил написать в журнал, настроение накатило быть добрым, похвастаться, высказать большое человеческое спасибо за прекрасный рецепт; кроме того, вообще хотелось болтать. А потом взялся за процесс.

Незамеченный Аликом, Шибаев стал на пороге кухни, когда тот, растрепанный и обсыпанный мукой, пытался взбить сливки с желтками; на столе сидел Шпана, щурился на Алика, лапой подгребал к себе куски творога и, давясь, глотал. Брысь, кричал Алик, замахиваясь на Шпану полотенцем. Шпана и ухом не вел. Алик попытался спихнуть наглого кота локтем, но Шпана увернулся.

– Вы чем это, ребята, занимаетесь? – спросил Шибаев.

Алик пискнул от неожиданности и опрокинул миску. Густая белая лужа растеклась по столу на радость Шпане. Алик, отпихивая Шпану, принялся ладошкой гонять лужу по столу, стремясь вернуть в миску.

– Что у нас на ужин? – спросил Шибаев сдержанно. – Я взял пива.

– Я сейчас! – заметался Алик, хватая помойное ведро. Пожаловался: – Твой кот жрет все подряд! – как будто это было так важно в данный момент.

– Он такой. Что это было?

– Торт!

– Торт? – не поверил Шибаев. – Растешь в моих глазах, Авокадо! Я бы на твоем месте купил, если уж потянуло на сладкое.

Шибаев ухмыльнулся, вспомнив жену Веру, которая, беременная сыном Павликом, ела все подряд: конфеты, шоколад, яблочное повидло и даже сахар.

Он назвал его Авокадо, чего Алик терпеть не мог. Прозвище это Шибаев придумал по созвучию с «абогадо», что по-испански значит «адвокат». Была однажды история с галстуком фирмы «Абогадо» дикой расцветки, подаренным Алику благодарным клиентом…

– Купить! Тебе бы только деньги тратить! – закричал Алик, заводясь, сдирая с себя фартук и бросая в Шибаева. – Не напасешься на вас! Все из-за тебя!

– Да куплю я тебе этот чертов торт! – примирительно пробасил Шибаев. – Успокойся!

– Плевать я хотел на твой торт!

Шибаев хотел сказать… Он много чего хотел сказать, но промолчал. Взъерошенный, обсыпанный мукой Алик не вызывал у него желания оттянуться, тем более тот поскользнулся на белой жиже, стекающей со стола, и, не подхвати его Шибаев, грохнулся бы оземь.

– Да ладно тебе, – сказал Шибаев миролюбиво. – Кто сегодня готовит ужин?

– В холодильнике отбивные, – хмуро ответил Алик. – Доедай давай! – прикрикнул он на кота. – Расселся тут!

– …Не знаешь? – спросил Алик. – Почему все-таки черный кот?

– Похож на черта, – предположил Шибаев. – И глаза светятся в темноте, как у черта.

– У всех животных светятся, у них в глазах фосфор, я читал. В чертей я не верю. Не в этом дело.

– Тогда не знаю.

– Сдаешься?

– Сдаюсь. Ну?

– Потому что его не видно в темноте!

– Ежу понятно. Ну и..?

– Сдаешься? Тоже мне сыскарь! Да о него же спотыкались все кому не лень! Даже конь спотыкался и сбрасывал всадника. И люди ломали себе руки-ноги. Потому черный кот к несчастью.

– Спотыкались о кота? Он что, дохлый? Версия с чертом нравится мне больше, – заметил Шибаев, подумав. – Он действительно похож на черта. А твое объяснение… – Он пожал плечами.

– Мне про черта тоже больше нравится, – признался Алик. – Черный кот, мистика, злодейство… Кстати, Пашка Рыдаев не звонил? Когда встреча с Форелью? – так он называл владелицу фастфудов.

– Звонил и сообщил, что Ада Романовна Руданская заболела, если ты о ней.

– Может, отбой?

– Пашка сказал, в силе. Через пару дней. Что там еще насчет суеверий?

– Кстати, на Востоке черных котов любят. А почему разбить зеркало не к добру, знаешь?

– Дорого стоило? – предположил Шибаев. – Дефицитный товар?

– Разбивая зеркало, ты убиваешь своего двойника.

– В смысле, отражение? И что?

– Ну, ты можешь заболеть или попасть под машину.

– Я и так могу заболеть или попасть под машину. Неубедительно.

– Это же суеверие! – повысил голос Алик. – «Верие»! Верить надо.

– А если не верить, все равно сбудется?

Алик задумался. Потом сказал недовольно:

– Ты всегда все ставишь с ног на голову. Не знаю.

– А ты веришь?

Теперь задумался Алик, пожал плечами:

– Вообще-то дело это темное. Кстати, вот еще насчет зеркала. Уходишь из дома, посмотрись в зеркало.

– Это тоже суеверие?

– Ну! Если просто посмотреться, ну, там галстук поправить, причесаться, то не суеверие, а если с умыслом…

– Как это?

– Надо посмотреться и загадать наудачу. Новый клиент, интересная встреча, даже погода… мало ли. Я всегда загадываю.

– Встреча с кем? С женщиной?

– Ну… да!

– То-то тебе так везет в любви, – хмыкнул Шибаев. – Обязательно посмотрюсь, сегодня же.

…Шибаев, уворачиваясь от ветра, шагал в «Космос» за батарейками к пульту. Он пребывал в принудительном отпуске, так как клиентов у него уже две недели как не было, и придумывал, чем бы себя занять. Можно разобрать бумаги, сходить за батарейками, которые, если подумать, не нужны, старые еще тянут. Еще купить носки и зубную пасту. И Алик попросил… О чем же он попросил? Купить что-то из продуктов. Что? Кажется, сахар. Или соль. Или пиво. Придется звонить. Хотя можно и не звонить, а купить и то, и другое, и третье, в хозяйстве все сгодится.

Народу на улице было немного – прохожие бежали, закутавшись по уши в шарфы, подняв воротники, сунув руки в карманы. Фонари, несмотря на ранний час, уже горели выморочным сиреневым светом. Город заволакивало туманом, который временами переходил в мельчайшую ледяную морось.

Шибаев заметил у светофора женщину – она дожидалась зеленого сигнала. Дождавшись, шагнула с тротуара и побежала через дорогу. Черный пикап, не задерживаясь, несся прямо на «зебру». Рефлекс сработал проворнее мысли: Шибаев прыгнул следом, захватил женщину сзади и рванулся вперед. Пикап не стал останавливаться и, набирая скорость, пролетел мимо. Шибаев и женщина не удержались на ногах и рухнули на мокрую мостовую. Он вскочил первым, помог ей подняться.

– Живая? Не зашиб?

– Живая! Спасибо… – Она пристально смотрела ему в лицо и машинально отряхивала испачканную куртку, лицо у нее было испуганным. – Нормально. Если бы не вы… Ужас!

– Куда вам? – спросил Шибаев, в свою очередь рассматривая ее. – Проводить?

– Домой… Туда. – Она дернула подбородком. – Ну что вы, не нужно, это рядом. Спасибо. Я… нормально.

– Тогда счастливо оставаться, – сказал Шибаев, потрепав ее по плечу. – И смотрите по сторонам.

Он сделал несколько шагов и оглянулся. Она все еще стояла там, где он ее оставил, все еще отряхивала куртку. Движения ее были движениями механической куклы. В тумане бледным пятном угадывалось лицо, полузакрытое капюшоном. Шибаев помедлил и пошел назад.

Он снова взял ее за плечо, она судорожно выдохнула и рванулась из-под его руки.

– Это я! Куда вам? Пошли.

Она не протестовала…

Глава 7

Кофе вдвоем

– Здесь, – сказала она. – Мы пришли.

Шибаев с удивлением понял, что это офис, и назывался он «Фотогалерея Яна», а в витрине помещалась выставка фотографий. Женщина нашарила в кармане ключ, попыталась отпереть дверь, но не сумела, так дрожали руки. Шибаев взял ключ у нее из рук. Толкнул дверь, звякнули китайские колокольчики. Они вошли. Женщина щелкнула выключателем; постепенно накаляясь, зажглась люстра.

– Пожалуйста, располагайтесь. Хотите кофе?

Она смотрела на него все так же пристально и очень серьезно. Шибаев кивнул. Только сейчас он разглядел ее. Бледное лицо, серые глаза с необычным перламутровым отливом – он подумал, что это такая косметика или линзы, – узкий рот и острый подбородок. Подобные лица создают впечатление хрупкости и беззащитности. У нее были темные волосы, забранные на затылке в хвостик. Она отвела взгляд первой.

– Без сахара, – сказал он ей в спину. Она не оглянулась.

Он расстегнул куртку и уселся на диван. Большая комната была почти пуста. Письменный стол, плоский монитор компьютера, дерево с мелкими листьями в мозаичном керамическом горшке у окна. На полу – багрового цвета плитка с вкрапленными меж крупных квадратов маленькими тускло-золотыми кружками, похожими на старинные монеты. Как застывшая кровь, подумал Шибаев, чье ассоциативное мышление отличалось скорее пессимистичностью, чем оптимизмом, на что ему неоднократно пенял записной оптимист Алик. Стены были увешаны черно-белыми и цветными фотографиями. Шибаев подошел рассмотреть. Женщины, мужчины, дети, кошки, собаки, птицы. Смеющиеся, плачущие, радостные, хмурые, в дождь и солнце, зимой и летом. Больше всего детей и собак…

Женщина возникла перед ним бесшумно, и Шибаев вздрогнул. Она протянула ему чашку кофе:

– У меня есть сыр и хлеб, хотите?

Она, не мигая, всматривалась в него своими перламутровыми глазами, и в лице ее было что-то птичье. Она была дробной и изящной, и походила на… цаплю! Правда, нос был короткий. Цапля с коротким носом.

– Не нужно, только кофе. Вы здесь работаете? – спросил он.

– Это моя галерея.

– Значит, вы Яна?

Она кивнула.

– А вы…

– Александр Шибаев. Отличные фотографии! Неужели это все вы?

Она снова кивнула. Вообще говорила она скупо, но мимика была удивительно выразительной. Полуулыбка, приподнятая бровь, склоненная к плечу голова. Даже то, как она встряхивала головой, убирая со лба прядку…

– А вы… – снова спросила она, и Шибаев ответил: – Частный детектив.

– Как? – удивилась она. – Частный детектив? Настоящий?

Шибаев рассмеялся и отхлебнул кофе. Напиток был крепок и очень сладок. Вообще-то Шибаев пил без сахара. Он взглянул на женщину. Она уже пришла в себя, на скулах появился румянец. Женщина в ответ продолжала рассматривать его; ее взгляд был странно напряженным, она словно боялась упустить что-то важное.

– Спасибо, – сказал Шибаев. – Хороший кофе.

– Правда? – обрадовалась она. – Я не знала, сколько сахара. Нормально?

Озадаченный, он кивнул. Спросил:

– А себе кофе? Или вы только травяные чаи?

Она рассмеялась.

– Нет! Я сегодня уже выпила две чашки, сердце так и колотится. Вот и под машину побежала… Спешила. Холодно! – Она потерла руки. – Все время мерзну.

– Это не вы, это он спешил… дундук! – Шибаев собирался сказать «козел» или даже покрепче, но постеснялся и в последний момент вывернул на «дундука».

– Вы спасли мне жизнь, – заметила она, серьезно глядя на Шибаева. Ему показалось, он стал привыкать к ее пристальному взгляду. Даже в этом было что-то птичье.

– Ну что вы, все не так… плохо. Я думаю, он бы затормозил… – Шибаев так не думал и с удовольствием набил бы этому козлу морду, но ему хотелось успокоить ее. – Погода… да, не радует, скользко, сыро…

– Да нет же! – живо возразила она. – Вы когда-нибудь были в лесу или… или за рекой в такую погоду?

– В лесу? – удивился Шибаев. Он и в хорошую погоду бывал в лесу крайне редко, никогда, можно сказать. Разве что в ранней молодости. – Что ж там хорошего в такую погоду?

– Межвременье чувствуется, переход, понимаете? Ускользание! И ничего нельзя сделать, только надеяться… Стоишь и смотришь: от реки парок поднимается, у берега – тонкий первый лед, мокрый песок, жухлая трава… Черные прутики ракит торчат. Холодно и печально. У меня есть фотографии, я вам покажу. Такая безнадежность, такая тоска, просто за душу берет. И вместе с тем – надежда, понимаете?

– На что? – по-дурацки спросил Шибаев.

– На что? – повторила она, улыбаясь, глядя ему в лицо.

– Юнкер Шмидт, честно́е слово, лето возвратится! – брякнул он, недолго думая. Любимое присловье записного оптимиста Алика из глубоко почитаемого Козьмы Пруткова.